Руководство для одиноких сердец

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

НИНА

Должна признаться, я еще со школьных времен до ужаса боюсь монахинь. Уж не знаю, что именно породило во мне такой страх. Хотя нет, знаю. Возможно, причиной послужило то, как они шикали на нас. Или слухи, что монахини бьют учениц линейкой. А может быть, пугающие черные мантии, которые они тогда носили, и то, что их волосы всегда были скрыты покрывалом. Что они там прятали?

Так что весь путь до Католического приюта Коннектикута я уговаривала себя: монахини хорошие, монахини безобидные. Они выходят замуж за Христа, что, по мне, звучит дико, но определенно неким образом их характеризует. Иисус был славным парнем, по крайней мере, он уж точно не сбежал бы с какой-нибудь красоткой. Да и куда же ему бежать, если у него столько жен?

Когда я добралась до места назначения, меня так трясло, что пришлось откинуться на спинку кресла и сделать глубокий вдох.

Я взглянула на красное кирпичное здание с фресками, колоннами и другими декоративными элементами, которые изучала на занятиях по истории искусств, когда встречалась с парнем по имени Иэн — или это был Рэндалл? Мы весело проводили время — курили травку и лодырничали, — так что я забыла выучить к экзамену названия архитектурных деталей.

«Ох, — подумала я, — неудивительно, что мне так хреново. Скоро я узнаю о первом человеке, который меня отверг».

Дэн в сравнении с этой женщиной просто дилетант. Ведь я ее частица, плоть от плоти, а она даже не захотела знать меня, увидеть, какой я вырасту — буду ли жизнерадостной, симпатичной, похожей на нее, — а я ведь могла в один прекрасный день спасти ей жизнь, если бы, например, наш дом загорелся, а она спала и не слышала пожарной сигнализации.

Она даже не попыталась поладить со мной.

И все же я разыскиваю ее. Так что у нее есть возможность отказаться от меня еще раз.

Лучше пусть мне там скажут, что эта женщина умерла, допустим в родах, и потому я оказалась в чужой семье. Очень жаль, но ваша настоящая мать скончалась. Не вините себя, но, давая вам жизнь, она потеряла свою. Вы оказались для нее тяжким бременем.

И я бы с ними согласилась: «И правда, со мной всем тяжело».

Надо отдать должное католикам — они овладели искусством отказывать вежливо. Меня недолго помариновали в приемной, а потом впустили в святая святых и отвели к сестре Жермен. Она оказалась приятной доброжелательной монахиней в темно-синем брючном костюме вместо мантии, с прямыми короткими седыми волосами и в очках, сверкающих в свете потолочной лампы. Мы сели друг напротив друга в обшитом деревянными панелями и обставленном блестящей мебелью вишневого дерева помещении, где на полу лежал ковер, а стены украшали картины с изображением Христа в окружении маленьких детей. Стиснув пальцы, чтобы сохранить ровное дыхание, я объяснила: моя приемная мать обещала мне, что она, сестра Жермен, поможет мне найти биологическую мать.

Монахиня откинулась на стуле и сложила на столе руки как для молитвы; она выглядела такой разочарованной, словно я пришла сообщить ей, что Иисус требует развода.

— Увы, — произнесла она наконец, — боюсь, я не могу предоставить вам те сведения, о которых вы просите.

— Нет-нет-нет. Вы не поняли. Моя приемная мать не возражала. Она только что умерла. Она хотела, чтобы я все узнала.

Сестра Жермен покачала головой:

— Дело не в вашей приемной матери, дорогая, а в законах штата Коннектикут. Они не позволяют выдавать сведения о ваших настоящих родителях.

— Но я пришла лично, — возразила я. — Это касается меня, тайны моего рождения. Я прошу только сообщить мне имя моей матери. Мне не нужны ее адрес или информация о моем отце. Только эта малость.

— Ничем не могу вам помочь.

— Но почему?

— Таков закон.

— Хорошо, что же вы в таком случае можете сказать мне?

— Ничего.

Какая же она оказалась непонятливая! Я предприняла еще пару попыток убедить сестру Жермен, что это несправедливо и что она, без сомнения, совершает ошибку.

Но монахиня только качала головой:

— Поверьте, будь моя воля, я бы, по крайней мере, отдала вам подлинное свидетельство о рождении, но закон предписывает и его хранить в секрете.

— Подлинное свидетельство о рождении? Значит, мое — ненастоящее? — Почему я не подумала об этом раньше? Ведь в том свидетельстве, которое у меня на руках, написано, что мои родители — Джозефина и Дуглас Попкинс. — Постойте. То есть где-то в этом здании лежит свидетельство о рождении, составленное до моего удочерения, в котором значится другое имя и все остальное? Я была кем-то другим, но не могу узнать кем?

Монахиня закрыла глаза. Уверена, она боролась с собой, чтобы не нарушить запрет.

— Извините, — проговорила она. — Закон защищает право родителей остаться неизвестными.

— А как же я? У меня нет никаких прав? Значит, я никогда не смогу узнать, кто я на самом деле? Вы понимаете, насколько это чудовищно, абсурдно и несправедливо?

— Как бы то ни было, закон есть закон. Мне очень жаль. Возможно, когда-нибудь этот закон отменят, но пока мы обязаны ему подчиняться. — Избегая смотреть мне в глаза, она переложила на столе какие-то бумаги; было заметно, что разговор ее тяготит.

— Вы вообще представляете, каково это — жить в приемной семье? — стальным голосом произнесла я. — Не знать своего происхождения, не знать, на кого ты похожа. Только вообразите, всю свою жизнь я вглядывалась в лица прохожих, гадая, не они ли мои родители.

Сестра Жермен немного помолчала, а потом проговорила со вздохам:

— Оставьте мне свой телефон. Если ваша биологическая мать вдруг станет вас разыскивать, я с вами свяжусь.

— Знаете, что еще значит удочерение? — Я уже не владела собой и разговаривала на повышенных тонах. — Ощущение случайности твоей судьбы. Что, если бы меня взял кто-то другой? Только на моей улице жили пять приемных детей. Я с тем же успехом могла бы стать и Пэтти О’Брайен, у которой был пони, а отец работал в страховой компании. Или Джессикой Рейнольдс, у которой был младший брат, а мама торговала пластиковыми контейнерами «Тапервер». Вы понимаете? Я такая, как есть, исключительно благодаря стечению обстоятельств.

— Разве не все люди формируются благодаря стечению обстоятельств? — усталым голосом спросила монахиня.

— Нет. Нет! В том-то и дело. Именно это я и пытаюсь вам доказать. Наверняка вы знаете, кто ваши родители. Наверняка знаете, что ваш нос такой же, как у бабушки, а смеетесь вы так же, как ваша мама. Возможно, вы стали монахиней благодаря кому-то из родственников. Вам известна вся история семьи. Вам рассказывали эти истории годами, а на Рождество вы все, скорее всего, пересказывали их снова и снова. Понимаете? А я этого лишена.

Сестра Жермен вздохнула:

— Я дам вам знать, если ваша мать станет вас разыскивать.

Я подняла глаза на Иисуса, но он не спешил мне на помощь. Он был очень занят тем, что улыбался малышам. «Помоги мне, — попросила я про себя. — Конечно, я плохая католичка, но ты ведь можешь что-нибудь сделать».

Мне ничего не оставалось, как записать номер своего телефона. Сестра Жермен взяла бумажку и проводила меня к двери.

— Думаю, вы переживаете кризис из-за кончины приемной матери, — сказала она. — Но даже если вы найдете свою настоящую мать, она не сможет занять место той женщины, которая вас любила. Постарайтесь не забывать об этом. Система защищает вас. Вы попали в хорошую семью, к людям, которые вырастили вас как родную дочь. Остальному не стоит придавать значения.

Мало что злит меня так, как совет не придавать чему-то значения, но я взглянула в кроткое бесцветное лицо монахини и заставила себя пожать ее протянутую руку — теплую, рыхлую, с короткими ногтями. Меня вежливо, но твердо выпроваживали.

Сев в машину, я написала Дэну — раннее утро давно закончилось, так что он не должен был возражать.

«Католическая церковь наотрез отказалась давать мне адрес настоящей матери. Это против религиозных правил. Иисус не помог».

Я подождала ответа. Дэн всегда интересовался моей настоящей семьей; ему часто казалось, что я похожа на некоторых людей, кого мы встречали на улице. Через пятнадцать минут он так и не ответил, и я поехала в гости к Мелани и Джону Полу.

Хозяева пригласили меня войти, и я с облегчением увидела, что никакого мужчины, с которым мне надо любезничать, в квартире нет. Джон Пол вежливо поцеловал меня в щеку и, все еще одетый в форму электрика с вышитым на кармане именем, накинул пальто и вышел на заснеженный балкон жарить на гриле курицу. Мелани перемешивала на кухне салат. Из стереомагнитофона пела Нора Джонс, и их дом, как обычно, представлял собой оазис безмятежной семейной жизни. Лавандового цвета стены, мягкие диваны с подушками, лампы, излучающие теплый маслянистый свет. И все сплошь «дорогой» да «милая».

— У тебя нет желания вломиться в Католический приют Коннектикута и выкрасть мое свидетельство о рождении? — поинтересовалась я у Мелани.

— Я бы не возражала, — ответила она, — но я беременна и не хотела бы рожать в тюрьме. А о каком свидетельстве ты говоришь? Разве оно не у тебя?

Я рассказала ей, что усыновленные дети имеют два свидетельства о рождении: одно с правдивыми сведениями, а другое с враньем.

— Это не вранье, — поправила меня Мелани, — а новая правда.

— Правда одна, — возразила я. — Она не бывает старой или новой.

Я отхлебнула вина и посмотрела, как Джон Пол на балконе тычет ножом в курицу на гриле. Надежный, скучный, зрелый мужчина. Он станет хорошим отцом, будет хранить верность Мелани следующие пятьдесят или около того лет и приносить домой зарплату, а затем получит пенсию. И несколько поколений их потомков будут жить счастливой семьей, с празднованием Дня благодарения, общими воспоминаниями, событиями, о которых они станут рассказывать детям, семейной историей. А у меня всей этой роскоши, скорее всего, никогда не будет.

Очевидно, я проведу старость, перечитывая список мужчин, которых безумно любила, а потом бросила.

— Поиски матери были ошибкой, — со вздохом призналась я. — Видимо, мне стоит вернуться к тому, что я дочь принцессы Дианы. Известите Букингемский дворец.

— Бедная Нина, — посочувствовала Мелани.

Она смотрела на меня с такой грустью, что мне пришлось замахнуться на нее, пока я снова не расплакалась. Я и так уже столько рыдала, что веки стали шершавыми. Для устранения последствий стоило бы изобрести специальное косметическое средство. Его можно назвать «Антипечалин».

Поужинать удалось без слез. И вдруг в восемь часов, когда мы закончили трапезу и я оттягивала время, когда надо будет уезжать домой, зазвонил мой мобильный. Номер был неизвестный.

Мелани предрекла:

— Даю голову на отсечение, это Картер Сэнборн.

— Это еще кто? — удивилась я. — Погоди-ка, тот мужчина, что помогал мне выехать со стоянки?

— Да, он сказал, что освободил твою машину из плена. Насколько я поняла, он разводится с женой и ищет квартиру для себя и своих детей. Я дала ему твою визитку и пообещала, что ты ему поможешь.

— Нет-нет-нет. Этому не бывать. Думаю, дурной знак, что он звонит мне в столь поздний час. Нам такие клиенты не нужны, правда?

— Лучше ответь, — посоветовала Мелани.

Я нажала на кнопку приема, и у меня в ухе раздался голос сестры Жермен.

— Мисс Попкинс? Извините за поздний звонок, но у меня есть новости, которые могут вас заинтересовать, и я не хотела ждать до завтра.

На мгновение я предположила, что моя мать пришла к ним сразу после меня и осведомлялась обо мне. Это было бы судьбоносное совпадение, о котором мы станем рассказывать людям до конца наших дней. После стольких лет разлуки мы с ней в один и тот же день пришли в приют, чтобы найти друг друга. Можете вы себе такое представить?

— Я сегодня задержалась и решила взглянуть на ваше личное дело. Оказалось, у вас есть сестра, — проговорила монахиня.

Сердце у меня так и подпрыгнуло.

— С-сестра?

— Так свидетельствуют документы. Младшая.

— Подождите. Вам разрешено сообщать мне об этом?

— Да. Закон, защищающий анонимность родителей, не распространяется на сведения о братьях и сестрах. По всей видимости — и это весьма необычно, — ваша мать отдала на удочерение двоих детей. И похоже, ваша сестра живет поблизости. Желаете ли вы, чтобы я связалась с ней и предложила познакомиться с вами?

У меня перехватило горло, но мне удалось сказать «да», прежде чем я поперхнулась и закашлялась так сильно, что пришлось дать отбой. Последним, что я услышала в трубке, было:

— Разумеется, нет никакой уверенности, но, если она согласится, я вам позвоню.

Мелани принесла мне стакан воды.

— У меня есть сестра, — ошеломленно произнесла я. — Сестра. Представляешь? У меня есть сестра. То есть стопроцентная кровная родственница. Нет, не могу поверить.

— Да ты что! — воскликнула Мелани. — Это правда? Потрясающе!

— Но что это за мать, которая отказывается от двух детей? Что с ней случилось? Как она решилась на такое?

— Спросишь у нее, когда познакомишься. Этот вопрос поможет завязать разговор.

— Сотрудница приюта свяжется с моей сестрой и узнает, хочет ли она встретиться со мной. — Я потрясла головой, словно это могло стряхнуть наваждение. — Ну надо же! Сестра!

Мелани озабоченно смотрела на меня.

— Это прекрасная новость, — медленно произнесла она.

— Не сомневаюсь, что моя сестра замечательная. Я это чувствую. Я знаю о ее существовании уже три минуты, а у меня нет по отношению к ней сестринской ревности.

— Это хорошо характеризует тебя, а не ее, — заметила подруга.

— Нет, ее. Даже аура у нее чудесная. Уверена, мы похожи! У меня никогда не было кровных родственников! Помнишь, как мы проходили в школе ДНК и я пришла домой и рыдала в подушку? Потому что моя ДНК была сама по себе, и я не знала, от кого она происходит.

Мелани снова бросила на меня беспокойный взгляд.

— Только не ожидай, пожалуйста, от этой встречи слишком многого, — сказала она.

Это были самые жестокие слова, которые она мне когда-либо говорила, поэтому я поцеловала ее в обе щеки и понеслась как на крыльях в маленькую грустную квартиру моей мамы, где в поисках фотографии разобрала все кухонные ящики и гардероб в маминой спальне. Снимок нигде не обнаружился. Скорее всего, он был на чердаке. Я уперлась взглядом в дверь чердака, но не нашла в себе сил подняться туда. Эта задача требовала душевного равновесия, а оно у меня полностью отсутствовало.

Итак, Картер Сэнборн любил яхты. Они не сходили у него с языка. Несмотря на зиму, он носил мокасины на светлой подошве на босу ногу и тонкую ветровку цвета морской волны, и я подозревала, что длинные брюки он надел только потому, что на улице была минусовая температура.

Он пришел к открытию «Домашнего очага», принес кофе, улыбался и разговаривал слишком оживленно для раннего утра. Казалось, они с Мелани договорились, что я буду возить его по району показывать дома. Видимо, вчера я продемонстрировала Мелани, что мне пока нельзя доверять работать с другими покупателями, хотя в эти зимние дни они все равно не баловали наш крошечный офис своим посещением. Наше маленькое агентство не могло похвастаться наплывом клиентов и ютилось в переулочке в Брэнхейвене, зеленом пригороде Нью-Эшбери. Как правило, наш бизнес начинал набирать обороты только весной, когда появлялись посетители, желающие получить сведения о городе: о хороших школах, причалах для яхт, зеленых зонах и разнообразных типах жилищ — от домов в колониальном стиле и кондоминиумов до бунгало и прибрежных коттеджей.

Картер сказал, что хочет жить возле пристани в таком месте, где дети с радостью бы его навещали, — и потому ищет дом или квартиру со всяческими интересными деталями вроде утопленных светильников и холодильника марки «Дженн Эйр».

Мы сидели в моей машине.

— Погодите. — Я с удивлением уставилась на него. — Хотите сказать, что детям есть дело до утопленных светильников? Неужели Индиго станет обращать на них внимание?

Картер провел рукой по волосам, очаровательно взъерошив их.

— Ну, может быть, и нет. Просто такие светильники — последний писк моды, а мои дети сказали, что не хотят жить в унылом допотопном доме вроде того, где они сейчас живут с матерью. И… со мной. Я еще не съехал. — Он слегка стушевался.

Я хмыкнула:

— Интересно. И сколько у вас детей?

— Двое. Тайлеру восемнадцать, а Кайле пятнадцать.

— Вы имеете в виду Индиго?

Он вздохнул:

— Да.

— И вы продолжаете жить с ними, хотя развелись с их матерью. — Это был не вопрос.

— Так и есть.

— Можно спросить, давно ли вы разошлись? Просто ради любопытства.

— Год назад. Может быть, полтора. Точно не помню. — Он отхлебнул кофе.

Я воззрилась на него. Он был неотразим. Конечно, старше, чем я предпочитаю, но привлекателен в своем растрепанном возбуждении.

— С ума сойти, — удивилась я. — Мой муж ушел сразу же после развода, на самом деле даже раньше — как только решил, что наш брак не задался. Собрал вещи и выкатился в тот же самый день. Он даже не хотел больше заезжать в наш район. Никаких бесед, никаких затянувшихся сомнений — ничего. Счастливо оставаться, и всё.

— Видите, это было слишком внезапно, — заметил Картер. — Полный идиотизм.

— Да, потом выяснилось, что он влюбился в кассиршу из банка.

— Вы шутите? И как же вы…

— Ну да, — кивнула я, — наверно, я должна была что-то заподозрить, когда он отменил безналичный перевод средств на счет и зачастил в банк.

Произнося эту фразу, я всегда хохочу, но Картер смотрел на меня беспокойным взглядом. Меня поразило, что глаза у него темные, как черешня. Разведенец с двумя детьми. Нет уж, благодарю покорно.

— Это шутка, — пояснила я.

— Ой, извините. Я подумал, что ваш муж был подлец.

— Ну, не станем делать скоропалительных выводов, — пресекла я развитие темы. — Давайте лучше поищем вам жилье.

Он улыбнулся, продемонстрировав ямочки на щеках и обнажив ровные белые зубы. Выдающийся нос, загорелое лицо — такой цвет кожа получает, когда человек все время проводит на улице и не следует настойчивым рекомендациям медиков использовать защитный крем, поэтому загар никогда не сходит. Подход, конечно, легкомысленный, но по-своему смелый. Мужчина, пренебрегающий косметическими средствами, мне, скорее, нравится.

— Итак, — сказала я, — давайте подумаем, что именно вам нужно. Дети все время будут жить с вами?

— О, ни в коем случае. Нет-нет-нет. У нас совместная опека. Их мать считает, что они должны проводить время с отцом, но сама не хочет лишний раз со мной общаться. — Он засмеялся. — Джейн сыта по горло моими представлениями о семейной жизни.

— Забавно. И все же целый год после развода вы жили под одной крышей. Это замечательно, разве нет? Я серьезно.

— Согласен, что такое нечасто случается, — кивнул Картер. — И наверное, многим подобное поведение покажется весьма экстравагантным. Но вплоть до воскресенья, часов эдак до пяти пополудни, такое положение всех устраивало. И вдруг меня попросили выметаться.

— И что же случилось в воскресенье в пять часов?

— Боже ж мой! Неужели все агенты по недвижимости настолько глубоко изучают психологию клиента, прежде чем найти ему жилье?

— Не все, а только лучшие.

— Ладно. Моя бывшая довела до моего сведения, что хочет встречаться с другим мужчиной и тот считает неподобающим, — кажется, он выразился именно так, — что, выходя из ее спальни, он станет сталкиваться со мной.

— Тогда понятно. — Я завела машину. — Так. На побережье есть несколько домов, в которых недавно устроили кондоминиумы. Интересен вам такой вариант, конечно, при условии, что там имеются холодильники «Дженн Эйр» и утопленные светильники? Или предпочитаете взглянуть на коттеджи у берега?

— Полагаю, — сказал Картер, — надо посмотреть и на то и на другое. Вы не возражаете?

— Ничуть, — ответила я. — Мелани, скорее всего, обрадуется, если вы поможете ей сбыть меня с рук. Честно говоря, я только вчера вышла на работу после смерти мамы и еще не пришла в себя.

— Я знаю, — тихо проговорил он. — Мелани сказала мне. Примите мои соболезнования.

— И я еще время от времени вдруг начинаю плакать, — предупредила я. — Не принимайте это на свой счет.

— Я понимаю.

— И пожалуйста, прошу вас больше не выражать свои соболезнования. Одного раза достаточно. И не говорите, что вы мне сочувствуете и молитесь за меня. Хорошо?

— Договорились, — пообещал он.

И мы надолго замолчали.

Через некоторое время Картер прочистил горло и произнес:

— А правила агентства недвижимости не запрещают время от времени останавливаться, чтобы съесть мороженое? Я всегда лучше принимаю решения, если ем мороженое.

Я повернулась к нему и увидела озорную улыбку.

— Похоже, мне попался очень капризный клиент, — улыбнулась я и свернула на стоянку возле кафе «Молочная королева», где мы купили по большой порции ванильного пломбира с целой шапкой взбитых сливок. Этот мужчина был явно неравнодушен к взбитым сливкам.

Итак, в следующие две недели я каждое утро приезжала на усаженную деревьями улицу в пригородном районе Ойстер-Коув и ожидала Картера возле небольшого желтого, обшитого досками дома с крытой верандой по периметру, заставленной велосипедами, и с прикрепленными к перилам замками, и лыжами, прислоненными к стенкам. Вскоре после моего прибытия Картер выходил и тяжело шагал по утоптанному снегу к моей машине. Первую остановку мы всегда делали у «Старбакса», где брали по большому кофе французской обжарки со сливками и орехово-банановому кексу. Мой спутник настаивал, чтобы мы обязательно ели кексы, потому что, объяснял он, нам нужно подкрепиться, иначе не хватит сил объехать все места по списку, который я составляла каждый день.

Однажды утром он включил в машине радио. Пол Маккартни пел «Yesterday», и я стала подпевать. Энергично. Размахивая руками.

— Надо же, — удивился Картер. — Ты любишь «Битлз»?

— Всех, кроме Йоко Оно.

— Она не была в составе группы.

— Была. Разве она не являлась кем-то наподобие пятого битла или вроде того?

— О боже, останови машину немедленно.

Улыбаясь, я продолжала рулить.

— В самом деле, — говорил он, — ты ведь это несерьезно? Все битлы были мужчинами. В их альбомах даже нет женского голоса! Что это делается с молодым поколением…

— Ну ладно, ладно! — сдалась я.

Он уставился на меня.

— Не пугай меня так. У меня чуть сердечный приступ не случился.

Немного помолчав, я сказала:

— Но признай, что Мик Джаггер был самым лучшим из битлов.

Он развернулся на сиденье и воззрился на меня, пока я не заржала так, что почти не могла вести машину.

Что я могу сказать? Следующие несколько недель стали для меня чуть ли не курсом реабилитации — мы с этим веселым, неунывающим человеком разъезжали по домам, внимали запахам чужой стряпни, болтали с людьми об их жизни, заглядывали в их шкафы и за занавески в душевых, а затем ели мороженое и смеялись в машине. Картеру нравился каждый дом, который мы смотрели, но он не выражал желания купить ни один из них. Меня это устраивало — оформлять документы дело хлопотное, а я слишком устала. Он шутил и любезничал с пожилыми людьми, переезжающими во Флориду; обсуждал яхты, подростков, погоду. В одной душной, битком набитой квартире у молодой матери на руках все время плакал младенец, и, пока я разговаривала с ней, Картер осторожно взял у нее ребенка и стал петь ему «Макарену». Малютка заснул, возможно из чувства самосохранения, но все же это была победа. Мы с женщиной удивленно уставились на него.

— Я упустила момент, когда «Макарена» стала колыбельной песней, — сказала я позже в машине.

Картер пожал плечами:

— Младенцы такие же, как и мы, — им нравится, когда их удивляют.

Однажды мы ехали мимо пристани, и я поинтересовалась:

— Так у тебя есть яхта?

— Нет.

— Правда? Ты занимаешься обеспечением яхт всем необходимым, а своей не обзавелся?

— Именно. Если ты освежишь в памяти мои данные, то вспомнишь, что я только что развелся и у меня двое детей, которых скоро надо будет отдавать в колледж. Так что яхты у меня нет.

— Ясно. — Через мгновение я добавила: — Собственно, я в таком же положении: продаю дома, но своего не имею.

— Ах, Попкинс, — заявил он, немного помолчав, — у нас обоих все впереди!

День за днем мы смотрели коттеджи и квартиры, а потом я отвозила его домой — он всегда возвращался до того, как дети приходили из школы. Однажды утром он вышел вместе с Тайлером, поразительно похожим на отца: это был высокий красивый юноша с длинными волосами и в клетчатой рубашке, но без куртки (похоже, никто из Сэнборнов не нуждался в зимней одежде). В руках он нес гитару, а на плече — рюкзак. Картер представил нас друг другу и спросил, не можем ли мы забросить Тайлера в городскую библиотеку.

— Конечно, — согласилась я. — Привет, Тайлер, я уже встречалась с твоей сестрой. Очень приятно познакомиться теперь и с тобой.

Молодой человек прыгнул на заднее сиденье и резко, как на пружине, подался к переднему.

— Мне тоже, — сказал он. — Надеюсь, вы найдете отцу хорошее жилье.

— Мы работаем над этим, — ответила я. — У тебя есть какие-то пожелания?

— У меня? Ну да. Я бы хотел музыкальную студию, где можно записывать песни, и чтобы моя комната находилась подальше от комнаты сестры, а то придется слушать, как она треплется по телефону. И еще, может быть, хорошую акустическую систему в гостиной, чтобы смотреть фильмы…

— Разумеется, — перебил его Картер, — это все есть в нашем списке. Правда, Нина?

— Да, сразу после плиты «Дженн Эйр», — подтвердила я.

— Хотя я не понимаю, зачем спрашивать твое мнение, — продолжил Картер, — если в конце лета ты все равно уедешь.

— Да? Ну, если ты найдешь прикольное жилье, может, я и не поеду в колледж, — заявил Тайлер, уворачиваясь от Картера, который в шутку на него замахнулся.

— Не сомневайся, ты отправишься в колледж. — Картер дал Тайлеру щелбан. — Если надо, я сам тебя отвезу, поселюсь поблизости и буду водить на занятия за руку. На каждое.

— Да-да-да. — Тайлер повернулся ко мне. — Вы еще не заметили, что имеете дело с занудой? Все равно что нажимаешь кнопку, откидываешься в кресле и слушаешь одну и ту же речь. — Он заговорил как робот: — «Надо поступать в колледж, надо поступать в колледж, надо поступать в колледж».

Я засмеялась. Мы доехали до библиотеки, и я с восторгом наблюдала, как отец с сыном обнимаются на прощание у машины. Картер что-то прошептал Тайлеру на ухо, и оба захохотали. Потом юноша склонился к окну, поблагодарил меня и широким шагом направился ко входу. Подойдя к двери, он обернулся и помахал рукой.

— Какой славный парнишка, — заметила я.

Картер смотрел на дверь библиотеки.

— Мои дети — одновременно самые умные и самые бестолковые люди из всех, кого я знаю, — произнес он. — Удивительно, что они вообще еще живы.

— Чудо, что люди в принципе переживают подростковый возраст, — согласилась я.

— О, ты даже не представляешь…

По словам Картера, Тайлер знал все на свете о геологии, физике и о беспроводных сетях — но на той неделе загубил его «тойоту-сайен», потому что был не в курсе, что машинам нужны как бензин, так и масло. К тому же он ничего не хочет от жизни, кроме как играть на гитаре. А Индиго — круглая отличница, чья фотография висит на Доске почета, — вдруг красит волосы в фиолетовый цвет несмываемым маркером, а однажды ночью в ванной стрижется фестонными ножницами. О, и, кстати говоря, девочке взбрело в голову, что ее назвали Кайла, потому что это имя созвучно со словом «кайло» и таким образом родители хотели заложить в ней любовь к труду.

Я засмеялась, и Картер сказал:

— Поверь мне, Попкинс, дети — это проклятие. От беспокойства за них с ума можно сойти.

С какого-то времени мы начали почти каждый день обедать вместе. Сам собой установился следующий распорядок дня: утром — «Старбакс», потом посещение трех квартир, затем обед и осмотр еще двух квартир, днем иногда осмотр какого-нибудь дома, на обратном пути — снова «Старбакс». Изредка — «Молочная королева», просто для разнообразия.

Однажды я включила в машине радио. Звучала грустная песня «Весь мир против нас с тобой», в которой мать обращается к своему ребенку. Моя мама как-то пела мне ее, когда мне было пятнадцать лет, глядя на меня с такой нежностью, что мне пришлось отвернуться. И вот теперь я случайно услышала ту же песню по радио, и она невероятно меня тронула. Дорога расплывалась у меня перед глазами, слезы катились по лицу, затекали в рот и стекали с подбородка.

Картер молча взял лежавшую у коробки передач салфетку из «Старбакса» и промокнул мне лицо.

— Я думал, в машине пошел дождь, — сказал он и добавил: — Я понимаю, это тяжело.

Через несколько минут я выговорила:

— Хелен Редди — она же встречалась с одним из битлов, да? Кажется, с Джорджем Харрисбергом?

— Не заставляй меня хвататься за руль, а то мы съедем в канаву, — ответил Картер.

Тем вечером, после того как отвезла его домой, я еще долго улыбалась.

Они с Джейн прожили в браке двадцать лет, и, как утверждал Картер, будь его воля, он бы до конца дней оставался ее мужем, но она хотела от жизни много такого, в чем он вообще не видел смысла. Например, получить еще одно высшее образование, а заодно поучаствовать в спасении мира. Она всегда заламывала руки, сокрушаясь об исчезновении тропических лесов, тающих ледниках, обезьянах-капуцинах, бедствующих где-то в Африке или Азии. Так рассказывал Картер. По утрам, говорил он, Джейн зачитывала ему самые мрачные новости, которые находила в Сети, и смотрела на него с упреком за то, что он не срывался с места и не спешил кому-нибудь на выручку.

— Не то чтобы мне все равно, — объяснял Картер. — Хотя нет, черт возьми, меня все это не очень заботит. Возможно, я черствый человек. — Он провел рукой по волосам и улыбнулся. На щеках снова появились ямочки.

— Так она поэтому с тобой развелась? Потому что ты не хотел спасать капуцинов?

— Ах нет. Боюсь, я повинен во множестве других преступлений.

— Расскажи. Я должна знать, — попросила я.

Он вздохнул:

— В самом деле? Ладно. Я не слушал Джейн, я постоянно говорил о себе, я слишком много работал, я не замечал ее новую стрижку, я всегда опаздывал домой к ужину. Ах да, чуть не забыл: я не воспринимал критику. И еще — это самый страшный грех: когда она решила перевести всю семью на безглютеновую диету, я приносил домой круассаны и пончики и соблазнял ими детей. Я ничего не воспринимал серьезно. Теперь я научен горьким опытом. Если бы начать все сначала, я бы стал замечать прическу и приходил домой раньше. Но к тому времени, когда я понял, как все исправить, было уже поздно. Мы больше не любили друг друга.

— Ты изменял ей?

— Изменял? — Он серьезным взглядом посмотрел на меня. — Ты имеешь в виду, встречался ли я с другими женщинами? Нет, конечно. Я никогда не обманывал Джейн.

— Мой бывший муж говорил, что изменяют все. Так устроена жизнь. Никто не может хранить верность.

— Ну, мы уже сделали вывод, что тот парень идиот. Обманывают далеко не все.

Мы немного помолчали, а потом я спросила:

— И что заставило тебя измениться?

— Жизнь, — ответил Картер.

— Что конкретно? — Я как умалишенная стукнула по рулю. — Мне надо знать. Как ты изменился? Как вообще люди меняются?

Он пожал плечами:

— Возможно, я просто повзрослел и стал обращать внимание на других людей. Проводить больше времени с детьми. Сократил рабочие часы. Преодолел себя и собственную мелочность.

— И если Джейн надоест ее новый бойфренд и она позовет тебя назад ради детей, ты вернешься. — Я постаралась произнести это как ни в чем не бывало. — Все эти квартиры и дома окажутся ни к чему, потому-то ты до сих пор ничего и не выбрал.

После долгого молчания Картер произнес:

— Возможно, это неуместное предложение, но не хочешь ли ты сегодня поужинать со мной?

Ожидая, когда он приедет за мной, я сидела на материнской кровати и составляла список причин не влюбляться в Картера Сэнборна, словно этот вопрос стоял на обсуждении.

Знаете, как бывает: за неимением лучшего приложения сил на всякий случай высасываешь из пальца драму.

1. Не подходит по возрасту. Слишком стар для меня.

2. Разведен.

3. По каким-то загадочным причинам все еще живет в одном доме с бывшей женой.

4. Это вообще не то, что мне надо (рубашки поло, ветровки, мокасины).

5. У него ужасные дети-подростки, причем дочь взяла себе имя, обозначающее цвет.

6. Не придерживается безглютеновой диеты. (Этот пункт я потом вычеркнула.)

7. Сейчас я не ищу новых отношений.

8. Я грущу.

9. Моя мама умерла.

10. Мой бывший муж влюбился в кассиршу из банка.

11. Похоже, я не могу перестать плакать.

12. Я пытаюсь найти своих кровных родственников, и сейчас мне нужно сосредоточиться на этой задаче.

13. Надо рассмотреть возможность отправиться на Марс.

Мы поехали в яхтенный клуб, где отдыхало много приятных людей, однако я с такими никогда раньше не сталкивалась. Прежде всего, они были одного возраста с Картером, то есть старые, а кроме того, они разбирались в парусных и моторных лодках. Планировали на весну новые приобретения и путешествия. Попивали коктейли и все время смеялись. (Мои знакомые предпочитали пиво и вино, а из покупок обсуждали следующую модель смартфона.)

Я решила, что, вернувшись домой, добавлю в свой список четырнадцатый пункт: выучить, что такое кливер, грот и румпель.

Но потом я наплевала на все опасения и разговорилась с дамой — ранее занимавшейся продажей недвижимости в Калифорнии, и еще с одной, которая поведала, как рассталась с парнем, пытавшимся заставить ее учить язык клингонов.[2] И я рассказала, что один мой бойфренд тоже хотел, чтобы я говорила на этом языке! Тогда собеседница склонилась ко мне поближе и прошептала:

— Трепотня про яхты тоже не очень увлекательна, но, по крайней мере, иногда ты видишь солнечный свет.

К моему удивлению, Картер пригласил меня на танец, и оказалось, что он умеет танцевать джиттербаг, которому я научилась много лет назад, и мы прекрасно провели время. Он чисто символически касался моей талии, что показалось мне прелестным. То есть этот вечер ни к чему не обязывал, но было отрадно узнать, что жизнь случайно может повернуться и таким образом: ты показываешь мужчине кондоминиумы, выслушиваешь истории о его детях и бывшей жене, потом идешь плясать с ним — и это просто приятное времяпрепровождение, не больше. Я была так горда собой, что хотела позвонить Мелани и сообщить ей, что непрестанно улыбалась пару часов подряд.

Дома, пока чистила зубы, я мысленно составляла другой список.

Причины влюбиться в Картера Сэнборна.

1. Хорошо танцует.

2. Знает уйму людей, которые много смеются, не болтают о своих игровых приставках и не обсуждают будущее персонажей «Звездных войн».

3. Хорошо разбирается в творчестве группы «Битлз» и во взаимоотношениях ее участников.

4. Танцуя со мной, смотрит мне в глаза, а не притворяется, что меня нет.

5. Так сильно любит своих детей, что остался жить в одном доме с бывшей женой, чтобы видеть их каждый день.

6. У него красивые руки с длинными утонченными пальцами.

7. И добрые глаза.

8. От него приятно пахнет.

9. Когда я рядом с ним, с моего лица не сходит улыбка.

Я посмотрела в зеркало на свои непослушные растрепанные волосы и сияющие глаза. И добавила:

10. Кроме того, мне хочется облизать его лицо.