Руководство для одиноких сердец

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

НИНА

В понедельник утром мы с Индиго заехали за Линди и все вместе отправились в Элленбери.

Дорога заняла около часа, и для начала мы остановились в центре города, вышли из машины и осмотрелись: небольшой сквер, две церкви, обшарпанная ратуша, кофейня и скобяная лавка. Я чувствовала себя несколько скованно, но Индиго без колебаний подходила к прохожим, например к пожилым дамам в тренировочных костюмах, и спрашивала:

— Привет, вы знаете Фиби Маллен?

Люди мотали головами. Бритоголовый парень в шортах цвета хаки спросил:

— Она была певицей? Знаменитая группа?

— Да, — кивнула Индиго. — Вы знали ее, когда она жила здесь?

— Детка, я не так стар, — был ответ.

После того как мы целый час тщетно скитались по городу и искали разговорчивых людей, я предложила отправиться прямо в школу и найти человека, который работал там в те времена. Индиго держала наготове блокнот и ручку.

— Думаешь, учителя могут работать так долго? — с сомнением произнесла она. — Тебе уже тридцать пять лет. То есть все случилось… страшно сказать, тридцать шесть лет назад. Даже если какому-то учителю тогда было тридцать, то сейчас ему шестьдесят шесть. Наверняка уже на пенсии и одной ногой в могиле.

— Теперь никто не может позволить себе уйти на пенсию в шестьдесят пять. Лично я собираюсь работать лет до девяноста, — возразила я.

— Ну тогда пойдемте, — согласилась Индиго. — «Чип и Дейл спешат на помощь», серия «Поиски пропавшей матери».

— Веди себя поскромнее, — предупредила я. — В школе озорство не поощряется.

Она бросила на меня презрительный взгляд. Я и забыла, что имею дело с искусным подрывником школьной дисциплины.

Как и следовало предполагать, школа Элленбери производила гнетущее впечатление: старое двухэтажное кирпичное здание с пыльными окнами; внутри, конечно же, кафельный пол, ряды серых металлических шкафчиков с помятыми и покореженными дверцами и характерный приторный школьный запах. К счастью, охраны, как теперь принято во многих школах, у входа не было, и мы беспрепятственно вошли и зашагали по коридору. Со стороны усталый глаз мог принять нас за двух учительниц, которые вели куда-то проштрафившуюся ученицу.

В машине мы решили, что не станем начинать с дирекции: если нас выгонят оттуда, то ни с кем поговорить уже не удастся. Мы надеялись встретить кого-нибудь из старых учителей, кто с удовольствием согласится удовлетворить наше любопытство. Но престарелые педагоги, как нарочно, не попадались, — мы столкнулись лишь с праздношатающимся учеником. На другом конце коридора находился спортзал. Оттуда раздавались свистки, стук мячей, отскакивавших от пола, звуки беготни.

— Постарайтесь не привлечь внимание завуча, — прошептала Линди. — По моему опыту, завучи обладают неограниченной властью и отправляют правосудие в своих владениях быстро и без разговоров.

— Да уж, это такие мегеры! — согласилась Индиго.

— Вы вообще понимаете, где мы? — Я остановилась и широко раскинула руки. — Давайте вдохнем этот воздух. По этим коридорам когда-то расхаживали Фиби и наш с Линди отец и вожделели друг друга. Ощутите эти флюиды! Вы почти можете почувствовать юный трепет и бушующие гормоны.

— Перестань, а? — взмолилась Индиго. — А то меня вырвет.

— Думаю, надо идти в актовый зал, где они наверняка проводили большую часть времени. Может быть, там мы встретим дряхлого руководителя драмкружка, который помнит постановку «Целуй меня, Кэт» семьдесят седьмого года, — предположила я.

Мы толкнули дверь актового зала; он оказался огромным и пустым, света на сцене не было. И все же мы двинулись по проходу и заглянули за кулисы.

— Полный финиш! Все такое древнее, — заметила Индиго. — Что это за допотопные осветительные приборы! А колонки! Даже занавес весь рваный. Что за шаромыжная школа?

— Видимо, совсем не финансируется, — предположила Линди.

Мы открыли какую-то дверь и оказались в коридоре. Мужчина, подстриженный «ежиком», остановил нас и спросил, кого мы ищем. Мы невнятно пролепетали: сотрудника, который работал бы здесь тридцать пять лет назад.

— У нас таких нет, — ответил незнакомец. — Можете проверить в канцелярии.

— Конечно! Спасибо! — дружно закивали мы.

Двери в кабинеты были закрыты, но я слышала голоса учителей и гул классов. Иногда кто-нибудь поворачивался к окошку в двери, без выражения смотрел на нас, а потом отворачивался. Какая же это была грустная, запущенная школа… Застрявшая в прошлом.

Внезапно прозвенел звонок, двери распахнулись, и коридор мгновенно затопил поток школьников. Мы оказались в подвижном, говорливом, крикливом море подростков. Стучали дверцы шкафчиков, падали книги, нас огибали многочисленные ученики, увлекали нас за собой, повсюду лица, спины… и вдруг этот поток пошел на убыль так же резко, как нахлынул, и снова стало тихо.

— Боже мой, совсем забыла, как это бывает! — воскликнула я.

Мы все втроем были прижаты к ряду шкафчиков.

— Понимаешь, какой это кошмар? Я не скучаю по школе, — вставила свое веское слово Индиго.

— Меня словно смыло приливной волной, — произнесла ошеломленная Линди. — Одежда цела? Туфли еще на месте?

— Наверно, нам все-таки следует обратиться в канцелярию, — предположила я, но Индиго сочла эту идею неразумной:

— Нас выставят оттуда с треском. Мы ведь не имеем права вести расследование.

— По крайней мере, там можно узнать, кто у них самый старый учитель, — настаивала я.

— Извините, — произнес рядом мужской голос. — Вы, должно быть, заблудились. Позвольте проводить вас к выходу.

Я бы не назвала этот голос приветливым. Повернувшись, я увидела высокого человека с копной редеющих седых волос, крупным носом и слегка насмешливыми глазами, но без улыбки на лице. Бейдж на груди указывал, что его фамилия Барнс.

— У вас есть разрешение от администрации школы? — продолжил он. — Какие-либо документы?

«Черт, — подумала я. — А вот и пресловутый завуч». Но тут я заметила в руках у мужчины ящик с инструментами. Даже в самой нищей школе завучи не меняют лампочки. Видимо, это завхоз! А завхозы — милейшие люди. Нам невероятно повезло.

— Шучу, — сказал незнакомец. — Я услышал ваш разговор о том, что вы не имеете права вести расследование. Но правда — кого вы ищете, милые барышни?

Я сказала:

— Человека, который помнит прежних учеников, года так семьдесят седьмого.

— Спросите у меня, — ответил завхоз. — Кто именно вас интересует?

— Фиби Луиза Маллен.

Седовласый мужчина побледнел.

— Я знаю ее, — проговорил он. — Мы вместе учились. И дружили. Почему вы спрашиваете? С ней что-то случилось?

— Нет-нет, — начала я, но Индиго вылезла вперед:

— Надо поговорить. В укромном месте.

— Вряд ли я смогу вам помочь, — вздохнул завхоз. — Я не видел ее много лет.

Он производил впечатление человека, которого легко испугать, который скачет по жизни, как кролик через поле. Несмотря на насмешливый взгляд, смеяться ему явно приходилось нечасто.

— Нам поможет любая мелочь, — сказала Линди.

— Для начала хотелось бы узнать, кто вы. Я не привык обсуждать друзей с незна…

— Это ее дочери, — перебила его Индиго тоном, как бы говорившим: «Я знаю, как работает система, и приду за твоими лабораторными лягушками».

Я дотронулась до ее руки, чтобы заставить замолчать.

Кадык у мужчины заходил так, словно вот-вот выпрыгнет, потом завхоз огляделся и проводил нас в маленькое помещение, где, как он сказал, можно поговорить — но только недолго. Он беспрестанно вытирал блестящий лоб платком, который выудил из кармана.

— Так вы ее дочери, — произнес он. — Невероятно! Да возможно ли такое?! Вы — Кэт?

— Да, я та, кого она назвала Кэт, — подтвердила я. — А это — Куколка.

— Кэт, — произнес он. — Боже мой! Не могу поверить, что вижу тебя, дорогая. Столько лет прошло! Ты говорила с матерью? Как она вообще живет?

— Ага, — встряла Индиго. — Значит, вы знали Кэт — тире — Нину. — Она записала в блокнот: «Завхоз знал мать и, возможно, Кэт тоже».

— Да, — бормотал мужчина. — Боже мой, Кэт. Да, я знал тебя до того, как… Конечно. Как поживает твоя мать?

Помещение напоминало шкаф. Мы стояли среди громоздившихся на полках ламп, мотков проволоки, магнитофонов, колонок. Незнакомец сказал, что, пока мы разговариваем, поменяет лампочку. Он стал суетливо перебирать дрожащими руками инструменты и периодически взглядывал на нас мутными голубыми глазами. Казалось, он ждал, что вот-вот произойдет нечто ужасное. Мне было жаль его.

— Мы не… на самом деле мы ее не знаем, — пояснила я.

— Да, — поддакнула Индиго. — Так вы знали, что она сдала их в приют? Или это был огромный секрет?

Мужчина весь как-то съежился, и я покосилась на Индиго, чтобы утихомирить ее. Хотя разве дерзкую девчонку остановишь?

— Если вы не в курсе, простите, что мы рассказали вам, — проговорила я. — Но прошло уже много времени, так что хранить эту тайну, думаю, уже нет смысла. Кому теперь какое дело, что в конце семидесятых одна девушка отказалась от двух дочерей?

— Тайны остаются тайнами, — не согласился завхоз. — У них нет срока давности. Но я все знал. И про первый, и про второй случай. — Он положил лампочку и вытер рукавом глаза. — Однако не понимаю, чем я могу вам помочь. Чего вы от меня хотите? Ваша мать давным-давно уехала отсюда. Я не поддерживаю с ней связи.

— По правде, — проговорила я, — мы больше не Кэт и Куколка. Меня зовут Нина, сестру — Линди, а это наша подруга — Индиго.

Я протянула руку, и мужчина пожал ее крепче, чем можно было ожидать.

— Эй-Джей Барнс. Я здесь завхоз, если вы еще не поняли.

— Приятная школа, — вежливо произнесла Линди.

— Итак, мистер Барнс, мы бы хотели узнать, что тогда случилось, — подступила я к нему с расспросами. — Нам необходимо выяснить, при каких обстоятельствах мы родились, кто наш отец и куда он подевался. Мы знаем, что они оба были подростками, но только и всего. Нам ничего не известно об их семьях. Просто хотим узнать о своем происхождении.

— Дорогуша, я полагаю, это ваша мать должна вам обо всем рассказать, а не я. Извините, но мне нечем вас утешить.

Повисло молчание. Я испугалась, что он сейчас проводит нас к выходу, и начала бессвязно мямлить, как нас удочерили разные семьи на побережье, но мы ходили в одну школу и только недавно обнаружили, что мы сестры.

— Мы даже имя нашей матери узнали всего несколько месяцев назад. Потом выяснили, что она была рок-звездой, солисткой в «Лулу и детях звезд».

Барнс тяжело опустился на табуретку, вытирая лоб.

— Я не… не знал, что она стала певицей. Мы дружили только здесь, в старшей школе. Но, как я уже говорил, мне нечего вам рассказать.

— Мы готовы к тому, что это грустная история, — вставила Индиго. — Так что не бойтесь расстроить нас.

Я увидела, как она записала в блокноте: «Фигурант не поддерживал связь с матерью в годы ее музыкальной карьеры».

— Да, — подтвердила я. — Нам помогут любые сведения.

— Итак, — по-деловому начала Индиго, держа наготове ручку, — вы были близкими друзьями…

— Да, можно так сказать. Мы вместе… тусовались, как говорят подростки. — Он отвел взгляд и провел пальцем по пыльной поверхности звукового пульта. — Но это было очень давно.

Линди ткнула меня в бок и одними губами произнесла:

— О господи. Это, должно быть, наш отец.

Я покачала головой.

— Какой она была? — поинтересовалась я. — Может быть, расскажете нам?

— Она была… красивая. Вы на нее немного похожи, девочки. Веселая и… с надломом. Все ее любили.

— Я хочу спросить, — сказала Линди. — Она сидела на наркотиках?

Барнс переменился в лице:

— Нет! Ничего подобного. Она была… умная. Хорошая девочка.

Хорошая девочка. Никаких наркотиков. Умная.

Я выразительно взглянула на Линди. Вот видишь? Я же говорила.

Внезапно Барнс очнулся от воспоминаний. Возможно, вопрос о наркотиках вернул его к действительности, потому что он сказал:

— Ну что ж, девушки, рад был с вами познакомиться, но я уже поменял лампочку и должен работать дальше. Дело давнее, и, честно говоря, подробностей я не помню. Однако счастлив, что вы…

— Но нам нужна ваша помощь, — сказала Линди. — У нас так много вопросов. Уделите нам, пожалуйста, еще немного времени. Буквально любая деталь может нам помочь. Вы знаете, где наш отец?

Он смутился еще больше и покачал головой:

— Вам надо поговорить со своей матерью. Вы знаете ее имя, а значит, сумеете выяснить, где она живет. Потому что только она может просветить вас насчет того, что вы хотите знать.

— Мистер Барнс, — не сдавалась я, — буду честна с вами. Я написала ей письмо, и она мне позвонила. Мы поговорили один раз, коротко. Она ничего мне не объяснила. Сказала, что перенесла очень много горя. А потом пообещала встретиться с нами, но в назначенное время не пришла. Вы не знаете, что она имела в виду — очень много горя?

— А… Ну… — Завхоз провел руками по седым волосам, словно мы были мошкарой, висевшей над его лбом, и надо было срочно избавиться от нас. Он смертельно устал от этого разговора.

Пришло время пустить в ход тяжелую артиллерию. Я сделала глубокий вдох и очень размеренно произнесла:

— Вы и представить себе не можете, каково это — не иметь понятия, кто ты есть на самом деле. Пожалуйста. Вы — наша единственная надежда. Я не хочу заставлять нашу мать страдать. Я понимаю, что она была подростком, и, наверное, все, что на нее навалилось, потрясло ее и до смерти напугало. Но нам надо знать, с чего началась наша жизнь. Вам трудно вообразить, что чувствуешь, когда ничего не знаешь о своих родителях.

— Я не могу…

— Подождите. Это потому, что вы — наш отец, да?! — выпалила Линди, и Барнс сделался мертвенно бледным.

— Нет! Нет. Я не ваш отец. Теперь уходите.

— Но вы ведь знали его, — напирала я. — Это он хотел, чтобы нас отдали в приют? Это была его инициатива?

— Что тогда случилось? — вторила мне Линди. — Они были самыми невезучими подростками на Земле или не знали про презервативы? Или они хотели пожениться? Что произошло?

— А если не вы наш отец, то куда же он делся? Он был рядом, когда Лулу пела на сцене? — вопрошала я. — Почему они расстались?

— Они были детьми. Времена были другие. Простите, но мне действительно надо вернуться к работе. — Барнс поднялся с табуретки с таким усилием, словно с тех пор, как сел на нее, постарел на пять лет. — Черт бы побрал всю эту историю, — услышала я его бормотание.

«Мать не принимала наркотики, — записала Индиго. — Завхоз не отец. По крайней мере, так говорит».

— Назовите хотя бы его имя. — Я сама удивилась тому, каким повелительным тоном это произнесла. Не похоже на меня. Потом Линди подошла и закрыла дверь в кладовку. Если хотите знать, это был угрожающий жест, но, может быть, именно поэтому она так и поступила. Мы обе — Линди со сложенными на груди руками и я — стояли и смотрели на Барнса.

— Пожалуйста, — уже гораздо мягче попросила я. — Просто скажите имя. И больше ничего. Это все, о чем мы вас просим.

Завхоз закрыл глаза и молчал так долго, что я решила, он никогда уже не заговорит. Но потом выдавил из себя:

— Вашим отцом был Тилтон О’Мэлли. Он умер. Это трагедия, ужасная трагедия.

Мы все замолчали. Индиго ахнула:

— Тилтон О’Мэлли!

И хотя я никогда не собиралась искать своего отца, никогда не представляла его себе, но, узнав, что так и не найду его, почувствовала приступ душевной боли.

— Мне жаль, — добавил Эй-Джей Барнс.

Я чувствовала наше дыхание в этой дурацкой тесной кладовке.

«Тилтон О’Мэлли, — записала Индиго. — Умер трагической смертью».

— Может быть, в городе остался кто-то из его родных, — прочистив горло, сказала Линди. — Будет нетрудно найти кого-то с такой фамилией.

— Ладно, — тяжело произнес Барнс. — Его мать все еще живет здесь. Я иногда помогаю ей по хозяйству, поскольку больше у нее никого нет. Честно говоря, она весьма неприятная дама. Я ухаживаю за ее лужайкой, сгребаю снег, ставлю и снимаю москитные сетки, всякое такое. — Перечисляя, он, казалось, размышлял над тем, что действительно хочет сказать. — Не знаю, надо ли вам ее навещать. Может быть, и стоит. Только будьте деликатны. Поберегите ее чувства.

— Наша бабушка. — Я взглянула на Линди. — У нас нет отца, но есть бабушка.

Индиго захлопала в ладоши.

— Как нам найти ее? — спросила Линди.

— Нет, наверно, вам не нужно ее тревожить. Оставьте в покое старую одинокую женщину. Дайте подумать, есть ли кто-то еще, кто может рассказать вам о вашей семье. Вы обе выросли красавицами, — застенчиво заметил Барнс. — И очень похожи на свою мать. Но и от Тилтона в вашей внешности тоже много. — Он вытер глаза и высморкался в неопрятный платок. — Миссис О’Мэлли это может травмировать.

— Но может быть, она обрадуется, когда увидит внучек, — возразила я. — Ведь люди обычно любят своих внуков.

— Да, это было бы замечательно. Знаете что? Давайте я скажу вам, где она живет, а вы придумаете повод, чтобы с ней познакомиться, например у вас закончился бензин. Только не говорите ей, кто вы и что именно я послал вас к ней. Идет? А когда вы к ней присмотритесь и оцените обстановку — в хорошем ли она настроении, не озабочена ли чем-то, — тогда можете раскрыть карты.

— Ладно, — согласилась я.

— Я сочувствую вам. Вы бередите прошлое, и не все обрадуются напоминаниям о том, что они старательно пытались забыть. Но я понимаю — обидно, что кто-то стремится предать забвению вашу жизнь. Так не должно быть. Ведь всем хочется знать свои корни.

— Это я и старалась вам объяснить. — Я улыбнулась. Мы убедили его, хотя я сама удивлялась, как нам это удалось.

Барнс вытер лоб.

— Я такого не ожидал. Хотя чему я удивляюсь? Теперь, когда есть Интернет, не осталось никаких секретов. Боже правый. Надеюсь, я поступаю правильно. Только будьте, пожалуйста, деликатны с Хелен О’Мэлли. — Он записал адрес пожилой женщины на клочке бумаги и передал мне. — Прошу вас, не пугайте ее. Не говорите ей, кто вы, пока не поймете, что она готова это услышать. Ладно? — Завхоз улыбнулся, и я заметила, что у него нет нескольких зубов. Выглядел он гораздо старше пятидесяти, а по сравнению с лощеным и подтянутым Картером вообще казался стариком.

Вспомнив Картера, я почувствовала приступ тоски. Мы с Линди пожали мистеру Барнсу руку.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Большое вам спасибо. Извините, если мы ошарашили вас. Но я очень благодарна…

— Вы чуткий человек. Мы никогда не забудем вашу доброту, — сказала Линди, и Барнс снова неловко улыбнулся:

— Наверно, так и нужно. Это самое малое, что я могу сделать… Ради памяти Тилтона, поскольку самого его нет в живых. Думаю, Тилтон хотел бы, чтобы вы узнали правду.

— Подождите. А когда он умер? — спросила я, но мистер Барнс сморкался в платок и лишь покачал головой:

— Все, больше я ничего сказать не могу.

Я записала на обрывке бумаги наши имена и телефоны.

— На случай, если наша мать позвонит вам и захочет узнать о своих детях, — пояснила я. — Именно вы сможете сообщить ей, как с нами связаться.

— Вряд ли, — возразил Барнс. — Она никогда мне не звонила. — Его телефон зажужжал. — Черт, мне надо в столовую. Там уже больше часа течет труба. — Он поднял руку в прощальном жесте и долго смотрел на нас влажными глазами, словно запоминал, как мы выглядим. — Приятно было познакомиться с вами. Малышка Кэт, ну надо же. Кто бы мог подумать?! — Он покачал головой: — Кэт и Куколка.

Мы молча вышли на ярко освещенную солнцем улицу и направились к парковке для посетителей.

— А знаете, кто он? Меня только что осенило. — Я остановилась. — Думаю, это он изображен на той фотографии.

— Стой, стой! А у тебя с собой фотография? — спросила Линди.

Я выудила снимок из сумочки.

— Смотрите: это он. Тот же самый подбородок. И глаза. И какие длинные темные волосы. Теперь то, что от них осталось, совсем поседело. Похоже, жизнь его здорово потрепала.

— Может, вернуться и показать ему фото? — предложила Индиго.

— Нет, — отрезала я. — Мы и так его порядком измучили. Лучше пойдемте, посмотрим на бабушку.

— Нашу неласковую бабушку? — спросила Линди.

— Но она член нашей семьи. Других родных здесь у нас нет.

Меня пробрала дрожь. Наш отец мертв. Пока я не в состоянии была осознать этот факт. Хотя день стоял солнечный, неожиданно мне показалось, что на улице стемнело.

Мы сели в машину, но я не могла собраться с силами и завести мотор. Некоторое время мы молча сидели в нагретой горячими лучами кабине, глядя на пробегавшие по небу облака, а потом я сказала:

— Удивительно, что мы столкнулись с тем единственным человеком, который что-то знал.

И Линди произнесла:

— Я тоже об этом думаю.

— Наш отец умер. Это так странно: мы знаем, что его уже нет, а каким он был при жизни, нам так и неизвестно.

— Поехали! — скомандовала Индиго. — Может, ваша бабушка расскажет вам обо всем, что вы хотите знать.

Хелен О’Мэлли жила на окраине Элленбери в притворяющемся особняком доме постройки шестидесятых годов — белом оштукатуренном строении с портиком, гаражом на две машины и широкой длинной подъездной дорожкой. Во дворе росли розовые кусты. Когда-то это наверняка был фешенебельный район, но теперь все выглядело ветхим и неухоженным. При виде написанной от руки выцветшей фамилии О’Мэлли на почтовом ящике мое сердце сжалось.

— Ну как, Куколка О’Мэлли, — обратилась я к сестре, паркуя машину на улице, — ты готова?

— Страшновато. Может, сначала пообедаем?

— А что, если пригласить бабушку с нами на обед? Она покажет нам свою любимую закусочную, где подают мясной рулет, картофельное пюре и бобы, я возьму чизбургер с жареной картошкой и колу, а ты — куриный салат на цельнозерновом хлебе с латуком и помидорами…

— Нина, — оборвала меня Линди, — спустись с небес на землю. Все будет совсем не так.

— А вдруг именно так! Что, если она обрадуется, познакомит нас с подругами по игре в бридж и скажет: «Не могу поверить, что эти красотки — моя плоть и кровь. Какая жалость, что их отдали в приют, хотя я мечтала сама растить их, но никак не могла помешать процедуре?» И, ущипнув нас за щеки, пойдет в спальню, где у нее скопилась пачка двухдолларовых купюр[15] — ведь она только и ждала возможности раздать их нам. По одной за каждый год.

— Ой, да ты бредишь! — воскликнула Линди.

— Короче, все встали и пошли на нее смотреть, — отдала приказ Индиго.

Миссис О’Мэлли стояла к нам спиной и подстригала кусты роз. Когда мы приблизились, она обернулась, и мы все четверо порядком испугались. Начало не сулило ничего хорошего.

— Что вам надо? — нелюбезно поинтересовалась пожилая дама, но я, оглушенная происходящим, не могла и слова выговорить: неужели это моя родная бабушка? Мать Тилтона. Господи! Эта женщина назвала ребенка Тилтоном,[16] и видимо, не без гордости.

Она стояла на лужайке, выставив вперед руку с садовыми ножницами, словно приготовилась в случае необходимости применить их для самообороны. На ней были белая полотняная панама, темно-синяя ветровка и белая рубашка поло, заправленная в выцветшие джинсы с очень высоким поясом. Да, и еще красные резиновые садовые галоши. Ну разве не прелесть? Я сразу ее полюбила. Из-под панамы выглядывал хвостик седых волос. По обветренному лицу расползлась сетка глубоких морщин, словно кожа долго лежала смятой под каким-то прессом. Я подумала: надо предупредить Картера, что может стать с его лицом, но тут же вспомнила — в который уже раз! — что мы с ним расстались.

— Миссис О’Мэлли? — Я улыбнулась и шагнула к ней. Садовые ножницы поднялись выше и нацелились приблизительно мне в сердце. Я отступила и притушила улыбку.

— Мы не хотели напугать вас, — вступила в разговор Линди, и это было хорошо, потому что из нас двоих она была наиболее элегантной: в изумительном кардигане песочного цвета и с безупречно завитыми и уложенными волосами.

«Давай, Линди, — мысленно подбодрила я сестру. — А я тут пока постою и соберусь с духом».

— Мы думаем, что вы наша родственница, и потому хотели бы задать вам несколько вопросов. — Линди еще много чего сказала, но у меня в висках так громко застучала кровь, что я ничего не слышала, совсем как в тот день в приюте. Я совершенно очевидно не умею знакомиться с родными, — в голове у меня появляется туман, это что-то нездоровое. Но потом я услышала слова «внучки», «простите» и «если вы не против».

А потом я услышала «нет».

Бабушка О’Мэлли шла по дорожке, высокая и стройная, как Кэтрин Хёпберн[17] — вот кого она мне напоминала! — дошла до крыльца, оглянулась и гневно глянула на нас.

— Во-первых, почему вы думаете, что я поверю, будто вы те, за кого себя выдаете, а во-вторых…

— Нас прислал Эй-Джей Барнс, — перебила Линди, хотя, кажется, мы обещали не упоминать его имени. Скверно. Мы сдали его в первые же две минуты.

— Это ничего не доказывает. Мальчишка, как всегда, что-то напутал! Прошу вас немедленно покинуть мой двор. Даже если вы действительно мои внучки, в чем я сомневаюсь, я ничем не могу вам помочь. У меня нет денег. И ничего нет!

— Ну что вы, нам ничего не нужно. — Я как по волшебству обрела способность слышать и говорить, но на миссис О’Мэлли мои слова никак не подействовали. — Мы просто пришли познакомиться с вами и рассказать о своей жизни. У нас все благополучно, и мы очень рады, что у нас есть бабушка. Мы долго искали свою семью, и мистер Барнс был весьма любезен и сообщил нам, что вы живете в этом городе… И вот… мы пришли, чтобы предложить вам вместе пообедать и поведать о наших родных. То есть о ваших родных. Мы хотим узнать о своем происхождении, потому что…

Она захлопнула за собой дверь где-то при упоминании о мистере Барнсе, но я уже не могла прервать поток словоизлияний. Линди похлопала меня по руке, и я обернулась к ней.

— Кажется, все прошло хорошо, — сказала я.

— А по-моему, эта женщина — злобная старая ведьма, — выразила свое мнение Индиго.

— Может быть, если мы сядем у нее на крыльце и заплачем, она выйдет к нам, — предположила Линди. — Принесет чаю с пончиками. Как тебе показалось, она знает, что такое пончики?

— Если бы у нее там были пончики, она бы швырнула их в нас.

— Да, похоже, миссис О’Мэлли сегодня в плохом настроении. А нас ведь просили в таком случае перед ней не раскрываться, — заметила Линди. — Но мы, по крайней мере, были честны.

— Нам это зачтется на Страшном суде, — кивнула я.

— Поехали домой, — сказала Линди.

— Я хочу к маме, — захныкала я. — Я имею в виду маму, которая меня вырастила, а не ту особу, которая не желает меня знать.

— Бедная Нина-Кэт, — пожалела меня Линди. Она обняла меня за плечи, и мы вышли на улицу.

Индиго тащилась позади. Она что-то бубнила насчет того, что сдаваться рано, и предлагала снова навестить Эй-Джея Барнса.

— Его можно расколоть, — говорила она. — Он слабак.

Из-за угла вывернула полицейская машина и замедлила ход рядом с нами.

— Все-все, мы уже уходим! — выкрикнула я.

Машина так и ехала рядом. Возможно, копы следили вовсе не за нами.