Руководство для одиноких сердец

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

НИНА

Однажды вдруг позвонил Картер. Не остервенелый и раздавленный Картер… но и не бесшабашный Картер, затевающий веселую вечеринку с омарами и мороженым. Даже не Картер, говорящий отцовским тоном.

Это был новый, загадочный Картер.

«Как я устала от всех его перевоплощений», — сказала я себе. И все же сердце мое понеслось вскачь.

— Извини, я так и не поблагодарил тебя за помощь, — проговорил он. — Этому не может быть оправданий после того, что ты сделала для меня. — Картер покашлял. — Для нас.

— Ничего страшного, — ответила я. — Прости, что не позвонила поинтересоваться, как дела. Линди мне все рассказала. Я так понимаю, Индиго сидит под домашним арестом?

— Да. У нас день на день не приходится. То — штиль, то — буря. А у тебя как дела?

— Хорошо. Очень занята. Ну, ты знаешь, как это бывает.

— Знаю. — Он замолчал, и я представила, как он проводит пятерней по волосам и смотрит в потолок, собираясь с духом, чтобы произнести следующую фразу. Потом Картер проговорил: — Мне неудобно тебя просить, но не могла бы ты оказать мне большую услугу?

— Та-а-ак, — протянула я.

Оказалось, он сломал ногу. И не может водить машину. А детей надо развозить: Тайлера — в Университет Вандербильта в Нашвилле, а Индиго — к матери в Виргинию. Не могла бы я…

— Отвезти их? Нет. Извини. Это невозможно.

— Нет, не их, — уточнил Картер, — а нас. Не могла бы ты поехать с нами, а потом отвезти меня домой?

Воцарилось молчание. Мы оба ждали моего ответа. Глядя в окно, я массировала виски. Я пыталась представить себе, как сяду в машину с этими капризными детьми, с этим невозможным мужчиной и мы будем притворяться обычной семьей, отвозящей мальчика в колледж, а девочку к маме на экоферму где-то в Виргинии. Что за противоестественная ситуация? О чем мы будем разговаривать? Сколько это продлится? Зачем мне несколько дней находиться в замкнутом пространстве с этими людьми — чтобы потом снова распрощаться? Ужасно. Кошмарно. Мучительно.

Но я нужна ему.

Он ведь может найти кого-нибудь другого.

Но ему нужна я. И он не часто просит о помощи.

Ха! Когда Картер в последний раз просил помочь, ничего хорошего не вышло.

И все-таки он хороший человек. И он мне небезразличен. И дети тоже.

Но почему бы мне не подумать наконец о себе? Разве я не достаточно страдала? Неужели мне хочется начинать все сначала? У меня заведен строгий порядок: расставаться с мужчиной раз и навсегда. Так говорило мне сердце.

Мозг тоже не безмолвствовал. «Ты уже пережила разрыв, — напоминал он мне. — Вспомни-ка, как он сказал, что не хочет слышать никаких твоих аргументов. И что ты впустую тратишь время, разыскивая мать и преследуя пожилую женщину, которая не желает тебя видеть». Но я заглушила голос разума.

— Хотя бы подумай об этом. — Картер кашлянул. — Позвони, как решишь.

— Я согласна, — услышала я свои слова.

— Может быть, все-таки подумаешь?

— Сколько дней это займет, как ты полагаешь?

— Ну… так-так-так… пока доедем… все зависит… оформить документы в колледже… потом ферма… кто ж знает… гостиница… — Как ни старалась, я не могла сосредоточиться на смысле его слов. Я только слушала его голос — голос прежнего Картера, по которому скучала.

— Как ты сломал ногу? — поинтересовалась я.

— А, соскакивал с яхты. Нога подвернулась, как раз когда я на нее приземлялся. Теперь хожу в огромном сапоге.

— А когда ты хочешь ехать?

— Ты сможешь завтра?

Завтра? Я закрыла глаза. Да уж, Картер в своем репертуаре. Я засмеялась, он тоже издал какое-то бульканье, похожее на смех.

— Позвоню Мелани, — сказала я, — узнаю, сможет ли она обойтись неделю без меня. Это ведь не займет больше недели?

— О нет, гораздо больше. Думаю, мы успеем друг друга поубивать.

Это было недалеко от истины.

— Тебе жаль с ними расставаться? — полюбопытствовала я, но Картер уже положил трубку.

Скажу честно: уже через пятнадцать минут после начала путешествия я проклинала себя за то, что согласилась. Семейство подъехало к дому моей матери в допотопном фургоне, в который было страшно даже садиться. Только бабушкиного кресла-качалки на крыше не хватало. Оказалось, они позаимствовали эту развалину у родителей друга Тайлера, поскольку у драндулета имелся верхний багажник, куда влезли все чемоданы детей. Музыкальная аппаратура Тайлера была втиснута в конец салона вместе с бесчисленными коробками с личными вещами и книгами Индиго. Включая клетку с Бейонсе, которая маниакально носилась в колесе, словно только она и приводила в движение машину на всем протяжении пути до Нашвилла.

Я села на водительское место. Картер устроился на пассажирском, водрузив на приборную панель правую ногу в черном каучуковом сапожке, который он называл Уродцем. Он был в шортах и синей футболке с изображением яхты. Тайлер и Индиго расположились на среднем сиденье, положив между собой подушки в качестве барьера. У Индиго был новый пирсинг в носу, она снова коротко подстриглась и покрасилась в фиолетовый цвет — несомненно, в знак протеста против переезда. Тайлер, наклоняясь вперед, словно на пружине, все время щелкал костяшками пальцев, и Индиго каждый раз орала, чтобы он перестал, потому что это отвратительно. В конце концов он ответил, что щелканье пальцами — единственное, что удерживает его, чтобы не освободить Бейонсе из скрипящего колеса, и куда подевалась масленка, когда она так нужна.

— Привет, — поздоровалась я. — Давно не виделись. Готовы ехать?

— Привет, — ответили все пассажиры одновременно, потом Индиго ткнула брата кулаком по какому-то загадочному поводу, а он, вместо того чтобы ответить тем же, засмеялся:

— Еще раз так сделаешь, и я выпущу свинку.

Картер закрыл глаза.

— Дети, — обратился он к отпрыскам, — Нина по доброте душевной оказывает нам любезность, так что постарайтесь, чтобы она нас не возненавидела. — Он взглянул на меня. — Большое, большое спасибо, тысячу раз спасибо.

— Надоедает? — осведомилась я, кивнув на его ногу.

— Боюсь, тебе придется уточнить, — ответил он, — что именно мне надоедает.

— А, тогда ладно.

Он снова закрыл глаза, и я завела мотор.

— Кто-нибудь знает, куда именно мы едем?

— Нашвилл, штат Теннесси, по Девяносто пятому шоссе, — ответил Тайлер и передал мне джи-пи-эс, который уже запрограммировал. Я прикрепила навигатор к лобовому стеклу.

Индиго пробурчала:

— Только мы не знаем зачем. — Тайлер шлепнул сестру по руке, и она закричала: — Перестань, идиот, или пожалеешь!

С заднего сиденья послышалась возня, и Картер строгим голосом проговорил:

— Так, наденьте оба наушники и угомонитесь.

— Это нечестно, — шипела Индиго. — Тайлер будет жить как человек в Нашвилле, а мне придется бросить всех друзей, которые у меня были с детства, и торчать на чертовой ферме в каком-то Сранчевилле, штат Виргиния, вместе со свиньями!

Я взглянула на нее в зеркало заднего вида, вспоминая времена, когда она мечтала уехать с матерью. Как, однако, быстро меняются настроения у подростков.

— Обычно ты жалуешься, что у тебя нет друзей, — напомнил Тайлер.

Хлоп! Девочка ударила брата. Я бросила взгляд на Картера и вырулила на Девяносто пятое шоссе.

— Индиго, выбирай выражения, — сделал дочери замечание Картер. — У свиней тоже есть права. — Он подмигнул мне.

Мотор издавал жуткий дребезжащий звук, поэтому я не расслышала реакцию Индиго, но переключилась на четвертую передачу — рычаг при этом издал визг, — и какое-то время все сидели в благоговейном молчании, осмысляя тот удивительный факт, что мы впервые за время путешествия прибавили скорость.

Сзади раздался грохот, и Картер устало произнес:

— Наушники.

Потом он повернулся ко мне и улыбнулся, и я почувствовала то же самое веселое возбуждение, которое испытывала, когда готовила мясное рагу для них троих и думала, что делаю хорошее дело. Услышав доносившуюся из наушников музыку, я включила радио и настроила его на джазовую станцию.

Картер наблюдал за мной.

— Правда, Нина, я очень тебе благодарен за то, что ты согласилась нас отвезти.

— Это не трудно. Дети мне небезразличны.

— И еще я хочу сказать, мне стыдно за тот вечер, когда мы искали Индиго. Я просто с ума сходил и, наверное, был груб с тобой.

— Наверное, — ответила я.

Около часа мы ехали молча. Потом он наклонился ко мне и прошептал:

— Ты знаешь, что пошло не так?

— Не поняла. — Я едва слышала его из-за шума мотора.

— Что пошло не так. Ты знаешь?

— В каком смысле?

— В смысле у нас с тобой.

— Имеешь в виду, почему мы разбежались? У меня есть предположения на этот счет.

— Да? Хорошо. Потому что я никак не могу сообразить, почему все так быстро развалилось. Просвети меня.

— Проводишь работу над ошибками, чтобы не повторить их в отношениях с другой женщиной? — съязвила я.

Он посмотрел на меня с затаенной теплотой:

— Другой женщины, думаю, не будет.

— Рассказывай, — фыркнула я. — Но, раз уж ты спросил, то вот тебе список. Первая проблема — ты не до конца избавился от чувств к своей бывшей жене; вторая — мы слишком быстро перешли к серьезным отношениям; третья — у нас не было возможности приобрести совместных воспоминаний…

— Подожди. Первое — совершенно несправедливо, и потом — почему ты думаешь, что у нас нет общих воспоминаний?

— Потому. Все твои воспоминания связаны с Джейн.

— А как же тот случай, когда мы танцевали в клубе и вдруг позвонили из полиции? А разъезды по городу в поисках жилья для меня? А первый раз, когда мы… ну это…

Я бросила взгляд на заднее сиденье, но оба подростка сидели в наушниках, увлеченные своими девайсами, и не подслушивали. У Индиго по щекам текли слезы, и она что-то яростно печатала в телефоне.

— Воспоминания, связанные с полицейским участком, — это не то, что я имею в виду. А четвертая и самая губительная причина — я только недавно это осознала — в том, что я хочу иметь детей и собственную семью, и, думаю, ты это чувствовал, потому и держал меня на расстоянии.

— Странно, — хмыкнул он после долгого молчания. — Не помню, чтобы ты когда-нибудь упоминала о совместных детях.

— А это было и невозможно. Нас полностью поглощали ежедневные заботы. И я не чувствовала, что меня ценят. Я тянула на себе весь быт — сколько же я всего делала, Картер! — а ты просто занимался своими делами и призывал меня относиться ко всему проще.

— Ты замечала, что я не проявляю достаточной твердости. Ты была единственным голосом разума в нашей безалаберной семейке.

— Это чистая правда.

Примерно часа через четыре машина вдруг заглохла — бензин неожиданно закончился. Ну конечно, нам достался автомобиль без топливного датчика! Превосходно. Мы с Тайлером собрались идти в обратном направлении по шоссе туда, где видели заправку, когда Картер тронул меня за руку и тихо прошептал в ухо:

— Между прочим, к твоему сведению, у меня нет чувств к бывшей жене.

Я ответила:

— Но ты не окончательно ее разлюбил.

— Окончательнее не бывает.

— Однако причины номер два, три и четыре все равно остаются в силе.

— Ну и ладно. — Он отвернулся. — Неважно.

Когда мы с Тайлером по очереди тащили канистру с бензином, я с ужасом вспомнила, что забыла позвонить Мэтью и отменить свидание. А ведь я даже в предвкушении первой совместной ночи постелила шелковые простыни лавандового цвета и купила красивое черное белье. Оно так и лежит с несрезанными бирками в ящике комода. И прямо сейчас Мэтью собирается заехать за мной, чтобы отвезти в симпатичный ресторанчик, представляет, как мы будем пить вино, — он любил каберне больше пива, чудаковатый мужчина, — а потом наши отношения приобретут логическое развитие. И вместо всего этого я тащилась с тяжелой канистрой по замусоренной обочине шоссе, опасаясь, что меня собьет какой-нибудь проносящийся мимо грузовик, и чувствуя тошноту от въевшегося в ноздри запаха бензина. Футболка прилипла к потной спине, а волосы растрепал ветер.

— Тайлер, — сказала я. — Давай остановимся, мне нужно позвонить.

— Ладно.

Мы сошли с дороги, он поставил канистру на траву и сел на землю. На лице у него блуждало измученное выражение человека, который неизменно приходит всем на помощь, но жизнь не спешит вознаграждать его за доброту. Мне сделалось жаль парня.

— Скоро, — пообещала я ему в ожидании, когда Мэтью возьмет трубку, — ты забудешь все перипетии и втянешься в учебу. Уедешь от своей сумасшедшей семейки и станешь радоваться каждому дню! Буквально завтра все переменится.

— Точно? — Он снова начал елозить на месте, щелкать суставами пальцев и оглядываться. — Мне просто не терпится поскорее доехать и начать новую жизнь.

— Конечно. Я понимаю.

Мэтью ответил своим шелковистым успокаивающим голосом, но я внезапно растерялась: как объяснить ему ситуацию и не выглядеть при этом дурой? Привет, Мэтью. Я собиралась пойти на свидание, но мой бывший попросил отвезти его и детей в Теннесси, так что сейчас я на шоссе с грохочущими фурами, и у меня закончился бензин, и, представляешь, я забыла тебе позвонить.

— Мэтью! Привет, извини меня, пожалуйста, но я сегодня не смогу с тобой встретиться.

У-у-у! Ветер от промчавшегося мимо гигантского грузовика чуть не сдул меня с дороги.

— Что это было?

— Фура. Так вышло, что я нахожусь на шоссе. И не где-нибудь, а в Пенсильвании.

Он посмеялся.

— А если серьезно, где ты? — спросил он. — Я купил тебе подарок.

Я закрыла глаза. Хочешь знать, где я, Мэтью? В аду. Моя жизнь снова пошла кувырком. Прости, милый, но сегодняшняя встреча отменяется.

— Не хочешь узнать, что за подарок?

— Да, конечно, мне очень интересно. — По моему потному лицу ползали насекомые.

— Сказать? Или тебе нравятся сюрпризы?

— Нет-нет. Если хочешь, скажи.

— Солнцезащитный крем! Когда мы ходили на пляж на прошлой неделе, я обратил внимание, что твой почти закончился, и еще заметил, что ты используешь средство с ПАБК,[19] а значит, оно довольно старое.

— О, здорово. Ну спасибо.

— Так где ты все-таки?

— Да неважно, — ответила я. — Мне надо идти. Я позвоню тебе, когда вернусь, примерно через неделю.

— Я уже почти подъехал к твоему дому. Ты точно не там? Ты сказала, через неделю?

— Я совершенно уверена, что дома меня нет.

— Ну ничего. Может, я оставлю крем на пороге? Это очень хороший бренд. Как думаешь, его не украдут?

— Мои соседи — бессовестные старикашки, — предостерегла я. — Я бы не рискнула оставить без присмотра столь ценную вещь.

Еще один грузовик заглушил мои слова, и Мэтью крикнул:

— Что? Что ты говоришь?

— Все кончено, Мэтью, — произнесла я. — Это бессмысленно. Я больше не хочу тебя видеть.

— Что? — снова переспросил он. — Что-что? Подожди, Нина. Я так и не понял, где ты?

Мы с Тайлером потащились дальше. Солнце садилось, дул приятный ветерок, и жизнь внезапно показалась мне чудесной, увлекательной и снова полной возможностей. Я торжествующе улыбнулась, а Тайлер в ответ взглянул на меня с сомнением.

— Не то чтобы я подслушивал, — проговорил он, — но… ты… ты только что порвала с парнем? По телефону?

— Ну да, — подтвердила я.

— Реально? Типа все кончено?

— Все кончено.

— Я расстался с Лолли в июне, и мы еще два месяца общались время от времени. Она постоянно пишет мне сообщения, когда не может уснуть или вроде того. Мне как бы нравится с ней разговаривать.

— Я большой специалист по расставаниям, — заметила я.

— И зачем тебе такая специализация?

— Это от меня не зависит. Мне нравится знакомиться с достойными мужчинами, но длительных отношений не получается. Наверное, мне суждено быть одной. Это не так уж и страшно, когда бросаешь попытки отыскать предназначенного тебе человека. Понимаешь? Когда воспринимаешь жизнь как поиски родственной души, то неудача в этих поисках выбивает тебя из седла. Но если отказаться от этой идеи, можно прекрасно жить дальше. Вот сейчас, например, я превосходно себя чувствую.

— Я где-то читал, что девяносто процентов людей так и не находят свои родственные души и живут с другими, — заметил Тайлер. — В этом-то вся и беда.

Я улыбнулась.

— Конечно, это не мое дело, но почему мой отец не стал тем единственным? Он говорил мне, что любит тебя и вы собираетесь пожениться. Хотя у моего отца совершенно особый взгляд на мир. — Тайлер похихикал.

— Да. Он прекрасный человек. Исключительный.

— Ты любила его? — Он смотрел на меня так серьезно, что мне пришлось отвернуться. Но лгать ему я не могла.

— Да. Я, собственно, и сейчас его люблю. Но иногда одной любви недостаточно. Было так много других обстоятельств. Трудно объяснить. Многое складывалось против нас.

— Это из-за Индиго? И из-за меня? Мы доставили много хлопот. Но теперь мы уезжаем, так, может, вы с моим отцом…

— Нет-нет, — поспешно ответила я. — Честное слово, Тайлер, лучшее время своей жизни, самые счастливые дни я провела с вашей семьей. Но, видимо, это все было не мое. Чужой дом, с моим мнением никто не считался, и я всегда ощущала себя просто заменой вашей матери, всего лишь дублером. Но ты не виноват. Правда.

— Ладно. Очень мило с твоей стороны, что ты привезла нас сюда. Мы сейчас немного не в себе. Расставание и все такое. Уныло. — Помолчав, он полюбопытствовал: — А как ты думаешь, что сейчас делает тот парень, с которым ты порвала? Будет ли он писать тебе любовные письма и плакаться друзьям в жилетку?

— Думаю, он переживет. Если честно, вряд ли он очень уж ко мне привязан.

Но на самом деле я с удивлением обнаружила, что не имею об этом представления. Мелани, возможно, вздохнет и посетует: «Эх, Нина, Нина…» — как всегда, когда я с кем-то расстаюсь. Джон Пол, скорее всего, этого не поймет и будет немного холоден со мной, поскольку Мэтью — его друг. По правде, этого никто не поймет, потому что я и сама не очень понимаю.

И все из-за меня. Я во всем виновата.

Не произнесла ли я это вслух? Нет, кажется, нет, потому что Тайлер ничего не сказал. Он шел дальше, хмурясь и поднимая пыль ковбойскими сапогами. «Эти сапоги прекрасно впишутся в ландшафт Нашвилла», — подумала я. Хотелось бы мне внушить парню, что его жизнь только начинается и все сложится чудесным образом.

Но если это прозвучит из моих уст, он не поверит.

В первую ночь мы остановились в маленьком дешевом мотеле, все четверо в одной комнате — мы с Индиго — на одной двуспальной кровати, Картер с Тайлером — на другой, а Бейонсе в ванной бегала в своем колесе. Номер был неприглядный, с коричневым ковролином на полу, обитыми коричневыми панелями стенами, неоткрывающимся окном и толком не закрывающейся дверью в ванную. Свет уличных фонарей проникал внутрь, так что, даже когда выключили лампу, в комнате легко можно было читать.

Я ворочалась в постели, слушая храп Картера, и, сама того не желая, думала о Мэтью. В два часа ночи звякнула эсэмэска, и я на цыпочках прокралась к своей сумке за телефоном. Конечно, писал Мэтью, словно услышал мои мысли.

«Ты на что-то обиделась? — спрашивал он. — Скажи, в чем я виноват, и я это исправлю».

Я долго пялилась в экран, затем пошла с телефоном в ванную, постояла немного перед клеткой с Бейонсе, потом напечатала ответ: «Нет. Ты был на высоте. Я тебя недостойна. Не знаю, что со мной не так. Ты прекрасный человек, а я ходячее недоразумение, и тебе лучше со мной не связываться. Но я точно знаю, что все кончено. Извини, если ранила твои чувства». (Последнее я добавила, вспомнив, что сказал мне Тайлер на обочине дороги.)

Нажала кнопку «Отправить» и пошла спать под спокойный храп мужчин и грустное мягкое сопение Индиго, чью жизнь разрушила необходимость переезда на ферму.

— Если мы поедем быстро и не станем останавливаться на обед, то доберемся до Нашвилла уже сегодня, — сказал утром Картер. — Но я, откровенно говоря, не хочу спешить. Нога болит… и вообще.

Я предложила для начала посетить прекрасную блинную поблизости, где пекут замечательные оладьи, тонкие, масленые, с хрустящими краями — пальчики оближешь. Я готова была заказать целую стопку поджаристых краешков!

— Края оладий отдельно не продают, — заметила Индиго, которая с утра все еще шмыгала носом. Пока остальные собирали вещи, она сидела на полу, непрерывно строчила эсэмэски и сморкалась в платок.

— Кто-нибудь хочет оладий? — Картер оглядел нас всех.

— Я! — с энтузиазмом выкрикнула я.

Картер улыбнулся мне — один осаждаемый капризными детьми взрослый другому.

— Кроме того, — сказал он, — нам надо купить топливный датчик, чтобы знать, когда у нас в следующий раз закончится бензин. Иначе мы так и будем таскать его на себе с заправки дважды в день. Пока мы не уехали, — добавил он, — кому-нибудь надо что-то еще?

— Я хочу пересесть от Тайлера, — заявила Индиго.

— Вы, двое, никак не можете поладить?

— Он читает мои эсэмэски через плечо. Я чувствую.

— Очень надо! — воскликнул Тайлер. — Как будто мне больше заняться нечем, кроме как читать, что ты пишешь своим тупым друзьям?

Картер, глядя на меня, устало покачал головой и захромал в ванную, где некоторое время боролся с дверью, упорно не желавшей закрываться, пока со всей силы не захлопнул ее. Я подумала, не придется ли вытаскивать его оттуда через окно.

Дети, похоже, не особенно волновались по этому поводу. Индиго злобно косилась на Тайлера, который сидел на кровати, копаясь в своем телефоне.

— Во-первых, если ты не читал моих сообщений, — ворчала девочка, — откуда ты знаешь, что я писала своим друзьям? А во-вторых, ты закатываешь глаза, когда думаешь, что я пишу глупости. Так ты себя и выдаешь — такую же рожу ты строишь, когда я говорю то, что тебе не нравится.

Я причесывалась перед зеркалом.

— Кроме того, — продолжала она театральным шепотом, — я больше этого не вынесу и расскажу сегодня папе. Я все ему расскажу, Тайлер.

— Хорошо-хорошо. До конца поездки не буду даже смотреть в твою сторону.

— Нет! Я хочу, чтобы ты вел машину и сидел рядом с папой, а Нина пусть сядет со мной на заднее сиденье!

— Что? — спросила я. — Пересесть к тебе?

— Да. Можем накрасить ногти. У меня есть черный лак, блестки и маленькие кисточки. Будем рисовать звезды и все такое.

— В едущей машине? — удивилась я. (Для сведения: я никогда в жизни не красила ногти черным лаком, да еще с блестками.)

— Можно покрасить, когда остановимся, — не смутилась Индиго. — Или в блинной.

— Ладно. Я сяду рядом с тобой, но маникюр делать не буду. Не хочу черные ногти.

Она взглянула на Тайлера и разрыдалась. Я подошла к Индиго и прижала ее к себе одной рукой так, словно она была беспомощным инвалидом, которого надо усадить в коляску, укрыть одеялом и куда-то отвезти. Потом бережно довела ее до машины и поцеловала в бедовую фиолетовую головушку. Девочка продолжала плакать и шмыгать носом, что было очаровательно: ну возможно ли одновременно рыдать и испытывать злость?

— Кайла, ты меня чрезвычайно обяжешь, если перестанешь ныть, — сказал ей Картер.

Он каким-то образом сам выбрался из ванной и вместе с Уродцем хромал к машине. Мы с Тайлером загрузили в конец салона чемоданы, я собрала бумажные стаканчики, обертки от вчерашнего фастфуда, взбила подушки, сложила стопкой журналы, которые дети взяли с собой, и распутала провода наушников. Потом принесла клетку с Бейонсе, налила ей свежей воды, Тайлер завел мотор, и фургон тронулся, то и дело накреняясь на виражах. Индиго шмыгала носом и пыталась красить ногти.

Прислала сообщение Мелани: что, ради всего святого, я сделала с милейшим парнем Мэтью? Не повредилась ли я в уме? Не собираюсь ли я разбрасывать разбитые мужские сердца по миру до конца своих дней? Не нужно ли защищать от меня Ноа?

«Елки-палки, Мелани, — ответила я, — не сгущай краски. Ничего с твоим Мэтью не будет. Он, конечно, милейший парень, но я не готова провести с ним следующие пятьдесят лет жизни».

«Но ты ему очень-очень понравилась. Уверена, что у него нет ни единого шанса?»

«Извини, но он — не для меня».

Через некоторое время она написала:

«Чудачка ты. В самом лучшем смысле слова».

А я ответила:

«До тебя мне еще далеко».

Это значило, что подруга больше на меня не сердится. Мы еще обсудили Ноа, у которого, видимо, резался зуб, и Джона Пола, у которого, видимо, прорезалась возможность получить повышение.

«А как твоя поездка?» — поинтересовалась Мелани, и я ответила:

«Трудно сказать. Пока никто никого не убил, но такая вероятность не исключена. На связи».

Наверно, я вздохнула, потому что Картер спросил:

— Что с тобой, Нина?

— Ничего.

— Она вчера порвала с парнем, — выдал меня Тайлер. — По телефону.

— Правда? — Картер повернулся ко мне. — По телефону? И как ты?

— В полном порядке.

— Точно?

— Абсолютно. Честное слово.

Индиго бросила красить ногти и снова начала печатать и плакать. В голос.

— С ума сойти, — вздохнул Картер. — Скоро всем в этой машине понадобится неотложная помощь. Тайлер, а ты не хочешь в чем-нибудь нам признаться, раз уж зашел такой разговор?

К моему изумлению, Тайлер ударил руками по рулю и заорал:

— ИНДИГО! ЗАРАЗА, ТЫ СКАЗАЛА ЕМУ?

— Я ничего не говорила, — спокойно произнесла его сестра.

— О чем это вы? — всполошился Картер.

Я затаила дыхание. Тайлер резко свернул на обочину и заглушил двигатель. Мимо по шоссе мчались автомобили, но мы сидели в нагретой консервной банке и слушали зловещее тиканье непонятного происхождения. Картер открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

— Приехали, — буркнула себе под нос Индиго. — Скажи ему, Тайлер! СКАЖИ ЕМУ.

Тишина стала тяжелой, и Тайлер произнес:

— Папа, я не буду учиться в колледже.

— Что? — опешил Картер. — Что за глупости? Ты едешь в Университет Вандербильта, потому мы и сидим в машине. — Я видела, как целый каскад эмоций прокатился по его лицу. Он уставился на Тайлера, который опустил голову и смотрел на свои руки. — Если ты не собираешься учиться, то куда, черт тебя дери, мы едем?

Тайлер с белым лицом кивал и теребил ключи, торчащие в замке зажигания. В нашей тесной камере, из которой внезапно выкачали весь воздух, клацанье ключей было невыносимым, и Картер в конце концов хлопнул сына по руке. Обеспокоенная неожиданной тишиной Бейонсе залезла в свое колесо и принялась скрипеть, но Картер тихо пригрозил, что, если никто не остановит этого проклятущего грызуна, он выбросит его вместе с клеткой на улицу. Индиго резко развернулась назад, достала свинку и посадила ее к себе на колени. Не скрою, это настораживало.

— Да что происходит, в конце-то концов! — заревел Картер. Получилось не слишком угрожающе. Он был скорее озадачен, чем разъярен.

Мы встретились глазами. Я хотела сказать ему, что свинку выпустили погулять, но мне показалось, что это его не утешит.

— Я заплатил за колледж, и ты поедешь учиться, — проговорил Картер. — Может, ты просто занервничал в последнюю минуту? Если так, то давай все обсудим.

Индиго наклонилась вперед, прижавшись головой к спинке переднего сиденья:

— Тайлер снял деньги, которые вы с мамой положили ему на обучение, и не заплатил за колледж.

— ЧТО?! — гаркнул Картер.

— Он хочет быть музыкантом в Нашвилле и уже договорился о нескольких собеседованиях. Они с Джемси собираются снимать квартиру. Все правильно, Тайлер?

— Кайла, помолчи, пожалуйста, пусть Тайлер сам расскажет, что он задумал.

— Он не может, ему стыдно, — не унималась Индиго. — Тайлер не отдает себе отчета в своих поступках, так говорит мой психотерапевт. Он не собирался тебе рассказывать, а потом, через четыре года, когда ты приехал бы на выпускной, ему бы пришлось как-то выкручиваться. Но к тому времени он, может быть, получил бы контракт в звукозаписывающей компании и прославился, так что ты бы не возражал.

— Ты совсем с ума сошел? — спросил сына Картер. — Неужели это всё правда?

Тайлер распахнул дверцу фургона, и я испугалась, что он хочет броситься под колеса идущих мимо машин, но он взбежал на насыпь возле дороги. Мы стояли возле местами поросшего низкой травой песчаного пространства с каменистыми оранжевыми холмами, и юноша мгновенно взлетел на горку и скрылся с противоположной стороны. Картер шумно выдохнул, наблюдая, как сын исчезает из виду и появляется снова. Потом он взглянул на меня и произнес:

— Пожалуйста, скажи, что ты не знала об этом.

— Не знала, — заверила я.

— Слава богу.

Громко тикающий мотор напоминал таймер бомбы. Я опустила стекло дверцы со своей стороны и предложила пойти проверить, как там Тайлер.

— Не надо. Давайте просто подождем его. — Картер оперся на окно фургона. — Мне надо подумать, что с ним делать. — Помолчав, он сказал, — Надо же, забрал всю сумму, выделенную на колледж. Фактически украл деньги на обучение.

— А разве ты не сам платил? — удивилась я. — Мои родители не доверили бы мне такое дело.

— Нет. Я идиот. Мы с Джейн поделили расходы, и, чтобы не посылать плату двумя частями, Тайлер сказал, что заведет отдельный счет, куда мы перечислим деньги, а он потом сам заплатит университету. Звучало так убедительно.

— Он ведь никогда не хотел в колледж, — вставила Индиго. — Это ты сказал, что он пойдет учиться, и даже не спросил его мнения.

— Потому что нет ничего важнее образования, — ответил Картер. — Да что уж теперь. Зачем я об этом говорю? Все это бесполезно.

— Пойду поищу его. — Я вышла из машины, слегка потянулась, удивляясь, как колотится сердце в груди, подошла к окну пассажирского сиденья и коснулась руки Картера. — Все наладится. Вот увидишь.

Взгляд его снова стал твердым, губы плотно сжались.

— Неужели? Я чуть ли не с пеленок внушал сыну, что самое главное — это получить хорошее образование, что это необходимо для будущего. Хочешь заниматься музыкой? Ради бога, занимайся в свободное время. Но главное, получи образование! Выпусти меня! Я его убью.

— А еще, — заявила Индиго, — я решила, что никак, никак не могу жить с мамой. Теперь у меня в школе появились друзья, и я не могу уехать. Я должна жить с тобой.

— Твоя мама… Да что это за наказание! — Картер взглянул на меня и провел рукой по волосам с такой силой, что я подумала, он облысеет. Затем он закинул голову и засмеялся. — О, Нина, Нина, слава богу, что ты стала свидетельницей, иначе я бы решил, что сплю и мне снится кошмар. Когда я потерял контроль над своей жизнью?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Может быть, ты никогда его и не имел?

— Точно, — поддакнула Индиго. — И между прочим, я видела записку, которую мама написала тебе, папа: она не хочет, чтобы я приезжала! Я ей там не нужна, я буду только мешать управлять фермой, так зачем же я поеду болтаться у нее под ногами? Что у меня будет за жизнь? Серьезно, папа, это — отстой. Почему я не могу остаться с тобой, дружить с Майей и жить, как всегда?

— Ты ведь говорила, что Майя стала готом, а ты не хочешь, — напомнила я.

— Она уже передумала. Смешно ходить в одежде готов летом, можно расплавиться. Да и она уже разочаровалась в этом.

— То есть Тайлер не едет в колледж, а ты не едешь к маме, — медленно произнес Картер. — И ты все время знала об этом. Ты выпустила лягушек из кабинета биологии, вылетела из школы, составила список личных подвигов, от которых у папы волосы дыбом на голове встают. И кстати о волосах, ты делаешь такую прическу, чтобы показать презрение ко всем традиционным нормам, чего я никак не могу постичь. — Он протянул руку и бережно, по-отцовски, с нежностью коснулся ее волос. — И одеваешься как черт знает кто, и все время плачешь, и ты такая сообразительная и симпатичная, и я очень тебя люблю. Но ты ставишь меня в тупик, Кайла.

— Индиго, — поправила она.

— Кайла, — подчеркнул он. — Я никогда не смогу называть тебя Индиго, потому что когда смотрю на тебя, то вижу ту маленькую девочку, которую назвал Кайлой пятнадцать лет назад. Такую розовенькую, со смышлеными глазками. А теперь я позволяю тебе носить армейские ботинки и рваные юбки, краситься в фиолетовый цвет, мазать ногти черным лаком и даже практически поддержал тебя, когда ты сорвала спектакль Тайлера и когда посреди ночи болталась на веревке и рисовала граффити…

— Я не болталась на веревке, а только собиралась, но явились копы.

— Это все равно, — сказал Картер. — Намерение — уже наполовину действие.

— А благими намерениями вымощена дорога в ад, — подхватила я, все еще стоя у окна машины.

Картер обернулся ко мне и вздохнул:

— Я не знаю, что делать.

Но он знал. Он и Уродец вышли из машины и захромали вверх и вниз по холмам и насыпям. Картер нашел Тайлера, и вместе они долго сидели в поле под одиноким деревом и разговаривали, разговаривали… Порой срывались на крик. Энергично жестикулировали. Я открыла заднюю дверь фургона и стала переставлять вещи. Мы находились слишком далеко от города, чтобы просить Линди забрать меня, но мне все равно захотелось позвонить ей. Просто так.

Морская свинка занималась тем, что обычно делают грызуны, выпущенные из клетки, — пыталась сбежать и отчаянно носилась по машине, а мы с Индиго старались поймать ее, и это веселое времяпрепровождение стало для нас разрядкой. Наконец Индиго отловила ее под педалью газа, я посадила свинку в клетку, и животное поблагодарило меня, забравшись в колесо и развив предельную скорость, — последняя попытка спасти мир.

Потом мы с Индиго накрасили ногти черным лаком и приклеили поверх серебряные звезды — ладно, что уж там!

Когда отец с сыном вернулись, Картер выглядел усмиренным жизнью: он смягчился, казалось, даже еще больше поседел и смотрел взглядом золотистого ретривера, который хочет только любви.

В ту ночь мы остановились в мотеле с комнатой отдыха и рестораном. Он находился в небольшом городке под Нашвиллом, где много музыкальных клубов, и мы вчетвером отправились слушать кантри. Мы с Картером выпили по бокалу вина, а когда все вернулись в отель и мы убедились, что дети заснули, то выскользнули из номера — то есть я выскользнула, а он проковылял — и пошли к бассейну, где стояли пластиковые шезлонги. Было темно, подсвечивалась только вода. Воздух был тяжелым, словно шины гоночного автомобиля расплавили и выпустили в атмосферу. Картер сказал:

— Я думал, что справлюсь, но каждый день преподносит новые испытания. Я, наверное, съехал с катушек. Скажи мне правду. Я помешался, да? Как я все это переживу?

— Картер, все будет хорошо. Такова жизнь. У тебя двое детей, которые еще не повзрослели, но они тебя любят.

— Правда? Неужели это любовь? Изощренные издевательства, сумасбродные выходки и такие фортеля, от которых волосы встают дыбом?

— Не знаю. Наверное.

— Ты же не станешь утверждать, что ничего страшного не произошло? — спросил он, и я согласилась. — Когда-то ты попросила меня не говорить, что ты в моих мыслях и молитвах. Помнишь это?

— Довольно отчетливо.

— Так вот, здесь — то же самое. — Он еще много чего сказал в том же духе. Потом полюбопытствовал, дорожила ли я отношениями с Мэтью, и я фыркнула со смеху:

— Нет.

Затем он выразил сожаление по поводу того, что Фиби не хочет встречаться со мной, потому что, познакомившись со мной, никто уже не сможет без меня жить. И я рассказала ему, как пригласила мать на обед и как было приятно просто находиться в ее обществе и знать, что мы неразрывно связаны друг с другом.

— Я всегда думала, что она отдала меня, потому что не испытывала материнских чувств, — говорила я. — Считала, что мое рождение стало худшим событием в ее жизни, а оказалось наоборот. Она так и сказала мне: «Это лучший день в моей жизни». Она очень ждала моего появления на свет, но ей было всего пятнадцать — это все равно что Индиго сейчас бы родила; можешь себе такое представить? — и у нее в голове роились абсурдные идеи, будто с помощью детей можно наладить жизнь и заставить любить себя. Поразительный идиотизм, но все это она сделала сознательно в попытках обрести свободу и вынудить мать бойфренда дать согласие на брак. Разумеется, ничего не вышло. Мало того, в результате погиб мой отец. Ужасная случайность. Но я оказалась не права в своих предположениях. Все это не значит, что она не любила меня. Теперь я это знаю точно.

— Как думаешь, ты сможешь продолжить нормальную жизнь? — поинтересовался Картер.

Я взглянула на него:

— Смогу. Теперь у меня есть родная мать. В какой-то степени. Если не давить на нее, думаю, я ее не потеряю.

— А еще у тебя есть Линди, — напомнил он. — Мы все каким-то образом приобрели Линди!

Мы долго сидели молча, потом он взял мою руку:

— Знаешь, что нам надо? Провести время наедине — не когда мы решаем проблемы детей, и не когда мне что-то от тебя требуется, и не когда ты боишься, что не нужна. Эта боязнь вообще очень мешает тебе. В ней корень всех твоих бед.

Я не ответила. Пели цикады. Сколько же в Нашвилле цикад! За пределами освещенного изнутри голубого бассейна повсюду была темнота. Я не могла говорить и просто сжала руку Картера.

— Бог мой, что же мне делать с детьми? — вздохнул он.

— Воспитывать их, любить и выслушивать. — Я смахнула слезу.

— Да, наверное. Ты во многом оказалась права, — признал он. — Эти месяцы, когда я пытался быть им другом, а также отцом и матерью, были кошмарными. А после того как я перестал потакать детям, то услышал из собственных уст совершенно неожиданные слова. Например, «Потому что я так сказал» или «Еще раз выкинешь такой фокус — будешь сидеть под домашним арестом до конца жизни».

— Звучит неплохо. По крайней мере, убедительно.

— После той ужасной ночи, когда мы искали Кайлу, страшно сказать, но я запретил ей выходить из дома, и она в ответ сделалась нормальным человеком и стала помогать по хозяйству. У меня словно глаза открылись. — После долгой паузы он произнес, — Более неудачного момента не придумаешь, но я хочу сказать, что люблю тебя.

— Почему же неудачный? В самый раз. Создается такое впечатление, будто ты любишь меня только потому, что один не справляешься с детьми.

— Ты же знаешь, что это не так. Я скучаю по тебе как никогда ни по кому не скучал. Ты озаряла мою жизнь радостью.

— Так почему же ты выгнал меня?

— Не знаю. Мне надо было разобраться в себе. Я не мог позволить тебе стать злым полицейским, когда приспосабливался к роли одинокого отца. Я должен был справиться со всем сам. — Он слегка коснулся моих волос. — К тому же, если хорошенько вспомнить, то разошлись мы по твоей инициативе. Помню, ты говорила что-то вроде «меня выпускают из тюрьмы».

— Не стоило этого говорить. Беда в том, что я так и не смогла забыть тебя.

— Когда ты мне перечислила мои ошибки… Когда это было? Кажется, будто год прошел, но голову даю на отсечение, что этот разговор состоялся только вчера.

— Действительно вчера. До того, как все пошло кувырком.

— Этот перечень меня ошарашил, понимаешь? Я всегда понимал, что мы съехались слишком поспешно, но знал я и то, что, кроме тебя, мне никого не надо. Но я и не предполагал, что ты хотела ребенка.

— Мне нужна нормальная жизнь, Картер. Не хочу всегда быть каким-то сторонним человеком, который приходит и спасает твою уже существующую семью и никак в нее не вписывается. Когда приезжала Джейн и вы ударились в совместные воспоминания, я чувствовала себя ребенком, сидящим за столом со взрослыми. Человеком, у кого ничего подобного в жизни не будет. И это ужасно, Картер! Никто никогда не принадлежал мне по праву.

— Кстати, — заметил он, — я как раз хотел поговорить с тобой об этом твоем мировосприятии. Люди никому не принадлежат, кроме себя, Нина. И никто никогда не чувствует себя целиком в своей тарелке. Мы просто миримся с окружением. По крайней мере, я так себя ощущаю. Дети со мной только временно. Они вырастут, у них будет своя жизнь, и я стану видеться с ними время от времени, но они не моя собственность. Ни в малейшей степени. И Джейн мне не принадлежала. И ты мне не принадлежишь. Думаю, люди сходятся потому, что принимают такое решение, потому, что они этого хотят. Так?

— Я смотрела на это как-то иначе, — призналась я.

— Нет. Было бы здорово полностью отдаваться другому человеку, но это страшно ограничивало бы жизнь.

— А как же, если у меня появится ребенок? Как у Мелани. Он целиком принадлежит ей.

— Поверь мне, даже в этом случае ты не права. Ну подумай сама: когда ты навещаешь их, играешь с малышом и заботишься о нем, он уже не полностью принадлежит Мелани. Мы все как шарики в пинболе: сталкиваемся друг с другом и отскакиваем, встречаемся снова и снова и строим жизнь по собственному выбору.

Я взглянула на него:

— Мне это не нравится!

— Правда? А мне нравится.

— Серьезно?

— Мои дети тебя любят. — Глаза его сияли. — Просто не умеют выразить это, у них не хватает слов. Но когда тебя не было, они по тебе скучали. Ты стала по-настоящему важным для них человеком. Они привязались к тебе, буквально срослись и сроднились с тобой.

Я засмеялась.

Картер наклонился и поцеловал меня.

— Умираю, как хочу тебя, — прошептал он. — Когда мы в последний раз занимались блудодейством, горизонтальными танцами, шпили-вили?

— Шпили-вили — это что-то новенькое. Ты прямо сейчас это сочинил?

— Не-а. Спасибо Интернету: эвфемизмы к слову «секс». Вот видишь, и у нас есть общие воспоминания. Но нам надо работать над ними, Нина. Возможно, этот момент от тебя ускользнул. Нужно просто понять, что ты чувствуешь, и позволить этому чувству расти и изменяться. Иногда оно умирает, прежде чем расцветет полностью, но чаще всего при желании ты можешь его поддерживать и продолжаешь в том же духе просто потому, что не сдаешься. Не спрашиваешь себя каждый день, не исчерпали ли себя эти отношения, а просто поддерживаешь их. Необходимы некоторые усилия. Но ты справишься.

— Думаешь?

Он снова взял мою руку.

— Я действительно тебя люблю. Очень сильно. Ты вскружила мне голову. Моим друзьям ты понравилась, мои дети к тебе привязались, даже бывшая жена считает тебя потрясающей. Возможно, завуч школы тебя и не одобрила, но всех остальных ты очаровала. Даже твоя мать любит тебя по-своему, так сильно, что все еще страдает от разлуки с тобой.

Я разглядывала свои руки и не могла говорить, боясь расплакаться.

— Давай попробуем еще раз, — попросил он. — Пожалуйста. Мы все обсудим: где нам поселиться, скольким детям мы позволим жить с нами, и когда пора выбрасывать их из гнезда, и будем ли мы рожать еще ребенка. Хорошо? Можешь ты принять решение, что это и есть семья, которая назначена тебе судьбой? Ты будешь красить ногти черным лаком, и мы станем заниматься шпили-вили до полного изнеможения.

— Ты — моя семья? — спросила я. — Не могу поверить.

— И все же так оно и есть, — твердо сказал Картер. — Я совершенно убежден, и, думаю, ты тоже скоро уверишься в этом. Что, если мы поженимся и будем жить долго и счастливо? День за днем, день за днем, до самой смерти.

На следующий день я улизнула из номера и позвонила маме.

Мне казалось, надо сообщить ей, что я выхожу замуж за Картера. Ведь мам всегда ставят в известность о подобных намерениях. А еще у меня было несколько вопросов.

— Каково это было, принадлежать своей семье? — поинтересовалась я. — Ну, до того, как твои родители умерли, до того, как ты стала жить с сестрой, до того, как решила завести собственную семью? У тебя была твердая уверенность в том, что ты находишься на своем месте?

Фиби не имела представления.

Но кое-что любопытное она все же сказала: чувство принадлежности — это просто состояние души, нужно создавать его самостоятельно. Иначе можно прожить всю жизнь, ощущая обездоленность от потерь. Ей жаль, что она отдала меня, но она видит, что я оказалась у хороших людей, Джозефины и Дугласа Попкинс. Это я назвала их имена, ведь ей не говорили, кто удочерил меня. Ей нравилось быть Лулу, но она бы не стала певицей, если бы не отказалась от меня.

Фиби признала, что Нина Попкинс — более энергичное имя, чем Кэт Маллен, но как это забавно, что у меня два имени, в то время как у большинства людей только одно. Предположила, что я могу варьировать события: быть один день Кэт, а другой — Ниной. Эта маленькая перемена может принести большую радость.

Что касается ее самой, то она устала снова и снова переживать ту историю и страдать. Возможно, все сложилось именно так, как и должно быть. А даже если и нет, она все равно решила принять свою жизнь такой, как есть. Не исключено, что ее натолкнул на эту мысль выход на сцену после большого перерыва. Фиби засмеялась своим скрипучим сухим прокуренным смехом, который я уже успела полюбить, и произнесла:

— Выходи за него. У него взбалмошные дети, да и сам он, похоже, сумасброд. Скучно не будет.

И я ответила:

— А ты придешь на свадьбу?

Но она тут же повесила трубку. Она всегда так делала, когда заканчивала разговор и стремилась к пианино, чтобы за игрой совладать с нахлынувшими чувствами.

Такова уж моя мама.