Руководство для одиноких сердец

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

НИНА

Поговорив с матерью, я долго не могла найти Индиго.

Я поехала к психотерапевту и стала ждать в приемной в надежде, что девочку кто-то подвез и после сеанса я заберу ее домой, но через сорок пять минут открылась дверь кабинета, и я удивленно заморгала: пациентом была не Индиго.

— Индиго приходила к вам сегодня? — спросила я у врача, женщины измученного вида.

Надев очки, висевшие на шее на цепочке из мелких шариков, она воззрилась на меня. Я, видимо, выглядела взъерошенной, а возможно, даже невменяемой, потому что она отшатнулась и сказала, что не уполномочена отвечать ни на какие вопросы.

— Индиго, — повторила я. — На самом деле она Кайла Сэнборн. Я должна была ее сегодня привезти сюда, но не смогла… кое-что случилось. Она приезжала?

— Простите, но вы ей не мать, и я не могу отвечать на вопросы, касающиеся моих пациентов, — повторила врач.

Я отвернулась. Надо было поговорить с матерью в машине по дороге в школу. Включить громкую связь или сказать, что я перезвоню. Либо поставить беседу на паузу, перезвонить Индиго и предупредить, что я задержусь. Но я ничего этого не сделала, потому что боялась прервать разговор, которого так долго ждала.

Я поехала к дому Картера, но там никого не было, поэтому я позвонила ему на мобильный. Призналась, что потеряла Индиго, но он стал успокаивать меня: дети надолго не теряются. Они всегда возвращаются, где бы ты их ни оставил.

— Но я должна была отвезти ее к психотерапевту…

— Подумаешь, психотерапевт, — фыркнул Картер, — ну пропустит один сеанс. Что ей сделается?

— Но я приехала домой, а ее нет!

— Не волнуйся, Попкинс. Что ж ты так сердце рвешь? Ну, пошла к кому-нибудь из друзей. Я потому и послал тебе сообщение: узнать, предупредила ли тебя Индиго, что ее не надо забирать. Я не помнил. Не могу удержать все это в голове. К ужину будет дома. Послушай, дорогая, тебе надо расслабиться. Бремя родительских обязанностей придавит тебя, если ты не поймешь, что обычно никаких трагедий не случается.

Обычно? Он что, не в курсе, что происходит?

Возможно, вот тут-то и уместно было упомянуть про список «Как стать оторвой» и очень даже вероятную возможность, что Индиго решилась на отчаянный поступок, чтобы ее не считали пай-девочкой. Я все собиралась поговорить с ней об этом. Если еще представится случай. А он может и не представиться, если Сэнборны решат, что в моих услугах в качестве потенциальной мачехи больше не нуждаются. Тогда я посвящу себя своей настоящей семье — я уже чувствую, как она постепенно образуется в мире. Даже сейчас, когда разговариваю с Картером по телефону. Может быть, Фиби в данную минуту звонит родственникам, сообщает потрясающую новость: мои девочки снова со мной!

Возможно, мне и в самом деле лучше уйти. Собрать два мешка со своими вещами и вернуться в квартиру Джозефины навсегда. Признать, что ничего не вышло.

Затем прибыла Индиго, решительно вошла в дом, сердито зыркнув на меня и пнув столик в прихожей, на котором всегда громоздились горы писем, отчего лампа чуть было не упала на пол. Индиго бухнулась на диван и натянула на себя свое застиранное покрывальце с сюжетом «Мой маленький пони», которое выудила с чердака где-то с неделю назад. Несомненный шаг назад под сень детства, как сказал тогда развеселившийся Картер.

— Индиго, извини, пожалуйста, что не забрала тебя вовремя.

Молчание.

— Это случилось неожиданно. Я уже собиралась выезжать, но произошло нечто удивительное.

— Плевать. Забудь. Меня подвез брат Майи, — ответила она.

— Ты поехала к психотерапевту с братом Майи?

— Ни фига подобного. Я больше не буду ходить на дурацкие сеансы.

— То есть как это так?

— А вот так. Не буду, и всё. Я не знаю, что говорить доктору Лиз, она мне не помогает; я все равно хочу, чтобы меня не было на свете, так зачем мне туда ходить?

— Постой, постой. Что ты имеешь в виду — чтобы тебя не было на свете?

— Ой, только не делай вид, что тебя это волнует.

Так вот как все повернулось. Я возразила, что меня это очень даже волнует, а если у нее действительно возникают суицидальные мысли, то лучше нам поехать в больницу, потому что это ненормально. Такими словами бросаться нельзя.

— Я не в прямом смысле, — ответила она. — Я бы такого не сделала!

Я притворилась, что пытаюсь уяснить значение ее слов, с сосредоточенным выражением лица крутя рукой в воздухе. Это рассмешило девочку, отчего она разозлилась, потому что не собиралась смеяться, а хотела дуться.

— Перестань! — диким голосом заорала она, и тогда я всерьез обеспокоилась. Но потом Индиго уже неудержимо рассмеялась, и я села рядом с ней и потянула за шелковистый край покрывала с пони.

— У меня тоже такое было, — сказала я. — Я всегда им укрывалась.

— Не подлизывайся, имей чувство собственного достоинства.

Не знаю, почему меня это рассмешило, но я расхохоталась, и Индиго, изо всех сил сдерживая смех, пихнула меня в бок. Я привлекла ее к себе и обняла, уверенная, что она будет сопротивляться. Однако девочка не стала. Она даже слегка прижалась ко мне. Совсем чуть-чуть, но все-таки.

Мы долго сидели молча бок о бок на диване, потом я произнесла:

— Я сегодня разговаривала с матерью.

— С той, которая умерла?

— Нет. Может быть, ты не в курсе, но с покойными разговаривать очень трудно. Они обычно не отвечают.

— Подозреваю, ты никогда не слышала о спиритических сеансах.

— Подозреваю, сама ты в это веришь?

— Подозреваю, ты не знаешь, что моя подруга Сильвия разговаривает с умершим отцом с помощью медиума на Стэнли-стрит. Они зажигают свечи.

— Ну тогда я признаю свою ошибку. Но я разговаривала с живой матерью.

— Что? Это как?

— Она позвонила мне. Получила мое письмо и размышляла над ним целую вечность, а сегодня внезапно подняла трубку и позвонила. Я впервые услышала ее голос.

— Ну не-е-ет, это невозможно. Она же Лулу, даже я слышала ее голос.

— Не цепляйся к словам. Ну хорошо, я впервые услышала ее голос в разговоре со мной, а не перед публикой в восьмидесятые.

— И как она тебе показалась?

— Голос у нее такой, как будто с утра она выкурила не меньше сотни сигарет.

— Так вот почему ты меня не забрала? Болтала по телефону?

— Да, ваша честь, — задорно отрапортовала я. — Я точила лясы с той женщиной, что произвела меня на свет. Надеюсь, это оправдывает меня в ваших глазах?

— Сто пудов.

— Благодарю вас, ваша честь. Представляешь, мы договорились встретиться. Я смогу увидеть ее.

— А что ты наденешь?

— Не знаю! Но это превосходный вопрос, и именно ты можешь дать мне дельный совет.

— Ты же не хочешь выглядеть так, словно слишком старалась нарядиться? Не обижайся, но иногда ты смотришься слишком уж расфуфыренной.

— Неужели?

— Не всегда. И слишком весело смеешься над чужими шутками, даже если они убогие.

— Правда?

— Так что на встречу с матерью надень что-нибудь клёвое, но простое, как будто тебе чихать, как ты выглядишь. Например, леггинсы или джинсы с разрезами. — Она замолчала и сделала кислую мину. — Нет, рваные джинсы не пойдут. Без обид, но ты для них слишком стара. Отвратительно, когда пожилые люди косят под молодежь. Но не волнуйся, я тебе помогу. Надо подумать, как тебя одеть и накрасить. Но главное — не смейся над тем, что она говорит, если только тебе действительно не смешно. Держи морду лопатой. Вот так.

И она состроила такую гримасу безразличия, что я снова расхохоталась, правда, где-то глубоко в душе ужаснулась тому, как, должно быть, комично выгляжу в своих рваных джинсах.

— Давай попробуй, — велела Индиго.

И я попробовала. Мы обе сидели на диване с абсолютно непроницаемыми лицами и смотрели прямо перед собой, и в таком виде нас застали радостно ворвавшиеся в дом Тайлер и Картер, которые сообщили, что Тайлера приняли в три вуза. Целых три!

Картер, счастливый как никогда, настоял на том, чтобы мы отпраздновали два замечательных события — звонок моей матери и успех Тайлера, — приготовив на ужин омаров. Вечер прошел уморительно весело — один омар выполз из пакета и пустился наутек через кухню, и мы с детьми помирали со смеху, наблюдая, как Картер с бумажным пакетом и салатными щипцами в руках гнался за ним аж до столовой, где наконец настиг беглеца в углу за шкафом и препроводил назад, к кастрюле с кипящей водой, после чего сделал победный круг по кухне.

Позже Тайлер играл на гитаре новую композицию собственного сочинения, а Картер учил нас с Индиго готовить свой фирменный капустный салат с хреном. После ужина Картер поставил «Битлз» — на случай, если кому-то необходимо расширить кругозор, сказал он, — и растянулся с бутылкой пива на кухонном полу, в то время как я учила Индиго печь черничный пирог.

Я подумала о собственном воспитании, о тихих, любящих читать родителях, о том, как мы втроем ходили друг вокруг друга на цыпочках. Семейные праздники — например, в тот день, когда я поступила в колледж, — заключались в негромких разговорах и обсуждении планов на будущее.

Почему никто не говорил о том, какое учебное заведение нужно выбрать Тайлеру? Почему дети не общались по «Скайпу» с Джейн или не делали домашнее задание? Картер Сэнборн каждый день превращал в праздник. Глаза его ярко сияли, словно освещая все вокруг, и, когда он подошел, порывисто обнял и поцеловал меня, я почувствовала, что теряю голову.

Индиго отправилась спать, но около одиннадцати позвала меня в свою комнату и попросила:

— Не говори папе, что я больше не хожу к психотерапевту, ладно?

— Ла-а-адно, — ответила я. — Хочешь сама ему сказать?

— Потом. Пока не хочу ему говорить.

— Но… ведь он должен знать. Он ведь платит деньги.

— Да блин, Нина, почему все всегда вертится вокруг денег? — сурово произнесла она, и у меня снова появилось чувство, что я полная дура и что Индиго подумывает, не взять ли меня на воспитание. По-видимому, моя кандидатура еще только рассматривается.

— Сегодня я ему не скажу, но считаю, что он должен об этом знать. Кроме того, — я перевела дух, — я хотела ему рассказать еще кое о чем. Возможно, сейчас не лучшее время, но…

— Что такое? Говори!

— Хорошо. — Я прошла в комнату и притворила за собой дверь. — Я не советую тебе спать с кем попало, просто чтобы лишиться девственности. Секс может быть очень приятным, если ты подождешь подходящего человека. К тому же тебе еще рано об этом думать. Такой поступок может иметь неприятные последствия. И не забывай, что того парня, которого ты хочешь использовать, могут арестовать. Это противозаконно. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Ответом была только тишина в темноте. Потом Индиго сказала:

— Знаешь, никого не интересует, что ты думаешь. Ты ведь даже не член семьи.

В гостиную я возвращалась, пошатываясь, держась за свое бедное, глупое, едва бьющееся сердце.

Рано утром, даже не выпив кофе, я героически нарезала говядину, картошку, лук и морковь и поставила жаркое тушиться. Затем сделала завтрак и обед на всю семью. Я чуть ли не буквально лезла из кожи вон, но нам ведь надо что-то есть, правда? А больше приготовить еду было некому.

Картер только что уехал — теперь, когда посыпались заказы к летнему сезону, у него проводится какая-то инвентаризация, — и едва лишь я налила себе чашку кофе, как Индиго попросила меня подписать разрешение от родителей, чтобы она сегодня пораньше ушла из школы вместе с подругой Майей.

— Кто заберет тебя? — поинтересовалась я.

— А, ее брат. Он иногда нас подвозит.

— Ах да, ты говорила, он подвез тебя вчера, когда я не приехала.

— Да блин! — Индиго закатила глаза. — Почему ты из всего делаешь проблему? — И она стала вертеть в руках свой рюкзак, не глядя на меня, что, без сомнения, было подозрительно.

— А отец знает, что брат Майи тебя подвозит? Сколько, кстати, ему лет?

— Нина! Что ты прицепилась! Ну двадцать! Он за рулем уже сто лет. И он брат моей подруги. Черт знает что!

— И куда вы отправитесь после школы? Почему надо уходить пораньше?

— Я что, на суде инквизиции? Ты полицейский или как? Папа мне разрешает. Если не веришь, позвони ему сама. — Она испустила глубокий гневный вздох. — Если ты забыла, то я — отличница, и, раз хочешь знать, мы будем делать задание по обществоведению, а это совершенно невинное занятие.

«Ой ли? — хотела спросить я. — После того как ты составила список безобразий, вряд ли ты занимаешься чем-то невинным!»

Но я промолчала. В конце концов, я нашла этот список, когда шарила в ее вещах, и в соответствии с родительским кодексом не имела права использовать эту информацию. Даже я это знала.

— Хорошо, я подпишу, — сдалась я, и девочка раздраженно ответила:

— Ну слава богу!

А потом — та-дам! — я поехала на процедуру к Линди.

Если вы являетесь клиентом «Уголка рая», то в первую очередь вам приносят стакан газированной воды с клубникой, долькой лайма или кружочком огурца на ваш выбор. Даже если вы не привыкли пить воду, в которой плавают овощи или фрукты, то сразу понимаете, что это великолепная идея. Потом на вас надевают шелковистый черный пеньюар и пляшут вокруг вас, словно вы какая-нибудь знаменитость. Я уже знала, что в салоне играет божественная музыка, но не имела ни малейшего представления, насколько удобны кресла и как это приятно, когда сестра моет твои волосы и в кои-то веки не выглядит раздраженной.

После мытья и массажа головы мы пошли к ее рабочему месту, и Линди стала приподнимать пряди моих волос и изучать их.

— Они вьются, как им заблагорассудится, — сконфуженно пояснила я. В тот день мои кудри совсем пошли вразнос.

— Кератин это вылечит.

— Как у тебя дела? — спросила я.

Линди вздохнула. Много поводов для беспокойства. Хлоя чем-то отравилась, и мать звонит ей каждые пятнадцать минут, чтобы сообщить, что девочку снова вытошнило.

— Бедняжка, — посочувствовала я. — Ты небось места себе не находишь, когда дети нездоровы. Они наверняка заболевают все разом.

Губы ее были плотно поджаты. Чисто деловые отношения.

— Прежде чем мы приступим к кератиновой маске, я хочу отрезать секущиеся кончики, — сказала Линди. — Ты не возражаешь?

— Режь.

— Что, если я подстригу тебя покороче?

— Ты имеешь в виду мужскую стрижку?

— Нет.

— Тогда валяй. Ты же специалист. Я хочу выглядеть как зрелая, но не перезрелая самка человека. А если ты испытываешь какую-то сестринскую ревность, я бы предпочла, чтобы она не отразилась на моей прическе. — Я засмеялась, чтобы показать, что это всего лишь шутка, но Линди даже не улыбнулась.

Она стала подрезать пряди. Я закрыла глаза. Линди стояла так близко ко мне, что я чувствовала ее мятное дыхание, цветочный аромат ее шампуня и что-то еще, возможно саму ее сущность. Я ощущала ее тепло — моя сестра, моя кровная родственница. Настоящая.

У нас были одни и те же родители. Но потом что-то случилось…

Увлекательно об этом думать. Интересно, ощущают ли обычно братья и сестры, что они происходят от одних и тех же людей? Восхищаются ли они этим удивительным совпадением? Никогда не слышала, чтобы кто-то об этом упоминал.

В конце концов я прочистила горло и сказала:

— А у меня есть новости.

Линди не ответила.

— Наша мать звонила мне.

Ножницы в ее руках остановились.

— В самом деле? — тихо спросила она.

— В самом деле. И я довольно долго проболтала с ней.

Молчание.

— Она классная. И знаешь, ведет себя осторожно. О многих вещах просто не хочет говорить, так что беседа то и дело заходила в тупик, но потом возобновлялась. У меня предчувствие, что я на пороге каких-то хороших событий. Что мы станем семьей.

Я стиснула руки, лежавшие на коленях под пеньюаром.

Вздохнув, Линди оглянулась и потом прошептала:

— Нина, она нас бросила. Мы больше не являемся частью ее семьи.

Ну вот опять.

— Но она наверняка попала в трагическое положение.

— Да? И в какое же?

— Не знаю. Она сказала, что не может говорить об этом. Секретная информация.

— Секретная информация? О боже, это невероятно. Вы только посмотрите! Да она сочинила это, чтобы оправдать свои поступки.

— Знаешь, она забавная и такая… настороженная. Похоже, она волновалась, что я хочу ее в чем-то обвинить. Все время повторяла, что она не особо приятный человек. Не скрывает своих недостатков. Очень откровенна.

— Ага. Вот видишь? Так и знала, что она не ангел. Если внимательно слушать и наблюдать, можно многое узнать о людях по их словам и поведению. Раз она признается в этом, значит, так оно и есть.

— А я считаю, что все как раз наоборот. Мне кажется, что так строго относятся к себе только очень хорошие люди — винят себя за малейшую неосмотрительность.

— Лично мне отказ от двоих детей не представляется малейшей неосмотрительностью. — В кармане у Линди зазвонил телефон. — Ну конечно, пятнадцать минут прошло. Привет, мама. Ну как там дела? — Она скорчила мне усталую рожицу и прошептала: — Теперь вырвало Рэззи. — Сейчас я занята, но приду, как только освобожусь. Нет, нет, у меня все прекрасно, а у тебя? Хорошо. Скоро увидимся. — Она опустила мобильный в карман. — Мало мне своих забот. С ума можно сойти.

— Что еще случилось? — спросила я. — Поделись со мной.

— О-о… — протянула она. И рассказала, что дети болеют, а тут еще ее брат Дэнни оставил им с Джеффом своего бассета на время отпуска, а ее сестра, живущая в Альбукерке, интересуется, нельзя ли летом отправить сюда ее троих детей, потому что они хотят получше узнать бабушку. В дополнение ко всему Линди была президентом клуба «Матери близнецов», и в правлении возникли разногласия. Ну и так далее. Она была по горло в заботах и проблемах, а еще что-то там происходило в родительском комитете, что не очень-то меня занимало, но я все равно слушала, наслаждаясь общением с сестрой, пусть она и не хотела встречаться с нашей матерью.

— Многовато обязанностей для одного человека, — заметила я.

— Не то слово, — согласилась Линди и снова занялась моими волосами, словно научным проектом, который принял непредсказуемый оборот и требовал полнейшей сосредоточенности. Включила фен и стала понемногу наносить на пряди вонючую жидкость. Закончив, она сказала: — Пока состав впитывается, пойдем, я покажу тебе, где лежат журналы.

В глубине салона располагалась тихая комната с диванами и приглушенным светом, и я уселась среди мягких подушек с журналом в руках. Линди обернула мои плечи шалью.

Я тихо проговорила:

— Между прочим, наша мама готова с нами встретиться.

Она заморгала:

— Вот этого я и боялась. Ничего хорошего из этой затеи не выйдет.

— Брось, думаю, нам надо с ней увидеться. Поехать в Нью-Йорк и выпить вместе по бокалу вина. Она сказала, что согласна только на одну встречу. Приедем, поздороваемся, пожмем друг другу руки, посмотрим на нее, позволим ей посмотреть на нас — и всё.

— Но зачем?

— Не знаю. Из любопытства. Ради любви. Чтобы можно было про это потом рассказывать. Не все ли равно зачем?

Линди ничего не ответила, только сложила губы бантиком. У меня в голове промелькнуло: может быть, сегодня неподходящий день, чтобы это обсуждать, ведь на нее столько всего навалилось — больные дети и прочие заботы.

— Подумай об этом, — сказала я. — Я пообещала ей, что мы приедем в эту субботу в бар в Бруклине. Все, что от тебя потребуется, — это отдыхать и пить вино в обществе своей родной матери, которую ты больше никогда не увидишь. И через много лет, когда твои дети узнают, что тебя удочерили, ты сможешь рассказать им, что однажды виделась с биологической матерью и вот какая она была.

— Да ты что? Считаешь, что я захочу объяснять им, что меня родила наркоманка, наверняка состоявшая в мафии? Которая к тому же не знала, как пользоваться презервативом?

— Конечно, а еще можешь рассказать им, что она застрелила одного парня в Мемфисе, просто чтобы посмотреть, как он умирает. А если дети не будут слушаться, можешь пригрозить отправить их к родной бабушке.

— Чтоб ты знала, это в Рино убивают, чтобы посмотреть на смерть. По крайней мере, так поет Джонни Кэш,[9] — поправила она меня.

— Приму к сведению. Не упрямься же, Линди. Я думаю, нам надо поехать.

— Скажи-ка мне, а она точно хочет с нами встречаться? Это было ее предложение?

— Ну, на самом деле нет. Она тоже, вроде тебя, не понимает, как это будет здорово. Но согласилась прийти.

Линди расхохоталась:

— Ты что, издеваешься? Очнись, Нина! То есть ты обеим нам выкручиваешь руки, чтобы мы стали семьей?

— Именно. Хотите не хотите, а встретиться придется, потому что это замечательная идея.

— Это ужасная идея. Готова поспорить, она не явится. Тогда мы сможем прекратить игру в родственников?

— Хорошо, — ответила я, хотя ее слова меня уязвили. Она имеет в виду, что мы с ней тоже не будем видеться? Кажется, именно это Линди и подразумевала. Неужели я должна буду ее бросить? — Итак, едем вместе. Попытайся найти в этой поездке преимущества: по крайней мере, в тот вечер рядом с тобой никого не будет рвать.

— Ну, я бы не была так уверена.

— Послушай, я твоя старшая сестра. Настоящая. Не та, что уехала в Альбукерке, чью одежду ты донашивала в детстве и которая ябедничала на тебя, во всем стремилась быть первой и не давала тебе играть со своими игрушками.

— Ты словно своими глазами все это наблюдала, — заметила Линди.

— Вот видишь? Поэтому тебе и надо сделать то, что я говорю. Я новая, улучшенная версия старшей сестры.

Через несколько часов после того, как волосы обработали горячим утюжком и ополоснули, затем нанесли специальную маску на полчаса, затем снова высушили и тщательно уложили, они выглядели изумительно: длиной по подбородок, ступенчато подстриженные, блестящие и не кудрявые, а только слегка вьющиеся. Мои волосы присмирели, послушно лежали так, как велела им Линди, и изо всех сил демонстрировали покорность. Когда я пошла платить, Линди меня остановила:

— В качестве платы я возьму с тебя обещание больше не притворяться.

Я потянулась, чтобы обнять сестру, и она удержала меня на расстоянии вытянутых рук, пристально глядя на меня поразительно чистыми карими глазами, которые, кажется, поблескивали. Неужели она растрогалась?

— Послушай, — прошептала она. — Я не черствая. Я знаю, что ты чувствуешь. Моя мать… она должна была удочерить нас обеих. Нельзя разделять сестер. Но твоя семья — это не кровные родственники, понимаешь? Твоей семьей станут другие люди, и твоя задача — найти их и добиться, чтобы они тебя полюбили.

— Но как это сделать? — спросила я. — Как заставить людей полюбить тебя по-настоящему, если ты им чужой человек?

Но тут у нее, конечно же, зазвонил телефон, ведь она была самой занятой женщиной в мире. Наверно, мать желала сообщить ей, что еще одно чадо вырвало, или родительскому комитету немедленно требовалось ее решение. Линди вздохнула в своей замечательной насмешливо-досадливой манере и, отвернувшись от меня, достала из кармана мобильник.

Когда я вышла на улицу, мой телефон тоже заверещал. Это был Картер.

— Не желаешь провести романтический вечер наедине со мной? — поинтересовался он. — Можно пойти в клуб. Давненько мы никуда не выбирались.

— А как же дети?

— Эти звереныши? — Он усмехнулся. — Они не пропадут. Кайла пошла к кому-то в гости.

— К Майе. Я хотела поговорить с тобой об этом. Я подписала ей разрешение пораньше уйти из школы.

— Правда? Вот и хорошо. А Майя — это кто?

— Картер! Пожалуйста, скажи, что ты шутишь. Майя — лучшая подруга Индиго. Она здесь новенькая, но скоро крутые ребята примут ее в свою компанию, и она перестанет дружить с Индиго. С точки зрения пятнадцатилетних подростков, у нее есть все необходимое: привлекательная внешность, находчивость и дерзость.

— Это Индиго тебе сказала?

— А кто же еще! Ты совсем не в курсе ее дел.

Он печально проговорил:

— Да, я знаю. Раньше она рассказывала мне о школе в машине. Теперь, когда ее возишь ты, я совсем отключен от источника информации. Досадно. Так что, поужинаешь со мной? Несмотря на то что я катастрофически не справляюсь с делами.

— А что будет делать Тайлер?

— Тайлеру — восемнадцать. Он не обязан отчитываться о своих планах.

— Но детям завтра в школу. Ты точно хочешь пойти сегодня?

— Абсолютно. — Он вздохнул. — Не переживай, Попкинс. Что бы ты ни думала, я хороший отец. Я обожаю своих детей. Чтобы каждое утро видеть их недовольные лица и знать, что они затевают, я целый год прожил в одном доме с бывшей женой.

— Ладно, — быстро ответила я. — Только знаешь что: утром я сделала жаркое и оставила его в мультиварке. Надеюсь, получилось вкусно, и мы можем остаться дома… Ну, в качестве варианта.

— Нет уж. Нам нужен отдых. А жаркое поест Тайлер, если явится домой.

Забавно, что именно я стремилась устраивать семейные ужины, разговоры за столом и совместное мытье посуды, тогда как никого из них это не привлекало. Может быть, они уже сыты по горло таким образом жизни?

— Хорошо, — вздохнув, согласилась я. — Поедем в клуб.

В тот день на работе Мелани вдруг спросила:

— Помнишь, мы договаривались, что весной выставим квартиру твоей мамы на продажу? Ты готова?

Я сидела за своим столом и пялилась в «Фейсбуке» на фотографию Дэна, который, сияя как лампочка, держал на руках маленький сверток в одеяльце. Кровь стучала у меня в висках так, что я ничего не слышала.

«А вот и Элиза!» — писал новоиспеченный папаша.

Это лучшее, что произошло со мной в жизни! Я невероятно счастлив! Я нахожусь в полном экстазе и беспредельно благодарен своей красавице-жене, которая знала, что больше всего мне нужен ребенок. Вот если бы моя бывшая супруга уговорила меня завести малыша — ха-ха! Я говорил ей, что не готов, но, удивительное дело, женившись на кассирше из банка, изменил свое мнение! Чудесное, чудесное событие! Лучший день в моей жизни! Я не скучаю по тебе, Нина!

Ну ладно, он этого не писал. Но у них с Джулией родилась девочка.

Я уже давно не слала Дэну сообщений, однако теперь мне очень хотелось отправить эсэмэску: «Но ведь ты говорил…»

Вместо этого я сказала:

— О, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.

Мелани восприняла это как ответ на свой вопрос — и знаете что? Она не ошиблась. Сердце у меня заныло.

— Нет, — добавила я. — Давай повременим.

Приятно было снова посетить яхт-клуб — мерцающие белые фонарики над камином, плеск прибоя за окнами от пола до потолка, сверкающая в лунном свете морская пена и небольшой джазовый оркестр, играющий тихую спокойную мелодию.

Мы с Картером сели за стол лицом к морю, подальше от его шумливых хохочущих друзей и их болтовни о яхтах, и он взял мою руку в свою.

— Тебе здесь нравится? — спросил он. — Выглядишь изумительно. Кстати, новая прическа восхитительна.

— Перестань. Дальше ты скажешь мне, что у меня красивые туфли, и мне придется подползти к тебе через стол и начать бесстыдно целоваться.

— Серьезно? — улыбнулся он. — Какая заманчивая перспектива! Не могу устоять. У тебя потрясающие туфли.

Он смотрел мне в глаза. Я почувствовала, как куда-то уплываю, второй бокал вина разгорячил меня, а может быть, тепло исходило от его взгляда. Я вбирала в себя его сексуальную небритость, его сильную теплую руку, лежавшую поверх моей руки. Я могла бы дотянуться до его взгляда и зачерпнуть его обеими руками. Не мужик, а золото.

Он медленно улыбнулся, обнажая идеальные белые зубы. Губы были слегка приоткрыты, загорелое лицо пылало, он взял мою другую руку и сказал:

— Пойдем. — И мы оказались на танцполе.

Его рука легла на мою талию, и мы заскользили, волнующе тесно прижавшись друг к другу. Я ощутила соленый и пряный аромат его кожи, положила голову ему на плечо и почувствовала, как наше сердцебиение сливается. Я совсем сомлела и уже готова была нырнуть с ним в одну из комнат клуба и предаться взаимным ласкам, пока нас не выгонят оттуда.

— Ничего себе, — прошептал он мне в ухо. — Сегодня тебе определенно нужен был свободный вечер.

В ответ я прижалась губами к его уху, он крепче привлек меня к себе, и в следующую секунду мы уже целовались.

Рядом с нами танцевала пара его знакомых, и мужчина сказал:

— Смотри-ка, что делается. У нас в задней комнате есть диванчик для такого рода непредвиденных обстоятельств.

Картер испустил свой вежливый смешок и увел меня в танце в дальний конец помещения.

— Я так счастлив с тобой, — прошептал он. — Все прекрасно, правда? Нам хорошо вместе.

— Конечно, — ответила я.

— Наша жизнь немного суматошная, но такая приятная.

Я прижалась губами к его губам.

И тут его карман завибрировал.

— У тебя там телефон или ты просто рад меня видеть? — пошутила я.

— И то и другое. — Картер слегка отстранился, с трудом вытащил мобильник и взглянул на экран. Лоб его избороздили морщины. — О господи, я должен ответить. — Он отпустил мою руку и отошел.

Рядом со мной сразу образовалась глыба холодного воздуха, и я задрожала. Картер вышел через раздвижную дверь на веранду. Я видела, как, разговаривая, он расхаживает туда-сюда. Вернувшись, он объяснил:

— Интересный сюрприз.

— Хороший или плохой? — полюбопытствовала я.

— Напоминающий о родительских обязанностях. Похоже, мне надо ехать забирать Кайлу из полицейского участка. Ее арестовали за граффити.

— Она рисовала граффити?

— Вроде бы они не собираются выдвигать обвинений. Просто мне надо приехать. Иногда мои дети выбирают самое неподходящее время, чтобы испытать границы возможного.

Мы попрощались со всеми и, сопровождаемые добродушным зубоскальством, взялись за руки и побежали к парковке. Апрельский вечер обещал приход в Новую Англию настоящей весны: воздух уже начинал прогреваться, еще не наступило бархатное тепло, и цикады пока не завели свою песню, но высоко в небе уже парила пелена дымчатых облаков, освещенных огнями города.

— Мы все наверстаем, — проговорил Картер, когда мы отдалились от клуба и въехали в темноту.

— Не волнуйся об этом, — ответила я. — Дети — это главное. Я понимаю.

В тот вечер из списка «Как стать оторвой» были вычеркнуты два пункта. Граффити и препровождение в полицейский участок. Если бы там имелся пункт, предполагающий риск для жизни, его тоже можно было бы вычеркнуть: болтаться на веревке, раскрашивая стену, опасно. Только затея принадлежала не Индиго. Все это предприятие организовала чудесная Майя, которую мы встретили в участке вместе с ее чудесной матерью и отчимом, которые прибыли за дочерью в пальто, надетых, похоже, прямо на пижамы.

Подростков раздали родителям и предупредили: рисовать граффити незаконно, спускаться по стенам на веревках незаконно, находиться на улице поздно вечером незаконно.

Родители Майи, с тяжелыми веками, молчаливые, с трудом понимающие, что происходит, — а может быть, это был просто очередной эпизод из множества других — прошаркали к машине, ведя девочку посередине, и оглянулись, чтобы суетливо помахать нам и одарить ослепительными улыбками.

Подписывая бумаги и разговаривая с полицейскими, Картер выглядел строгим родителем, озабоченным и законопослушным. Он слегка приобнимал Индиго за плечи, словно выражая готовность удерживать ее от правонарушений.

Но, когда мы сели в машину, он кинулся обнимать дочь.

— О господи, Кайла, ты должна рассказать мне подробно, что произошло! Что за странные выходки! Детка-детка-детка! Тебе было страшно?

Было ли ей страшно? Полагаю, до тех пор, пока ее не застукали, — нет. В ожидании ее ответа я наблюдала, как от моего дыхания запотевает стекло пассажирского сиденья. Я представила, что бы мой папа, добрый, кроткий, добропорядочный школьный учитель, сказал мне в подобных обстоятельствах. В любом случае я надеялась, что Индиго заверит отца: перепугалась до смерти, хочет сжечь список «Как стать оторвой» — быть примерной ученицей и так достаточно сложно. (Ну, простите, пошла по самому очевидному пути.) А может, пообещает, что больше не станет направлять тоску по матери в такое антиобщественное русло. Или заметит, что Майе нельзя доверять. Или выразит благодарность судьбе за то, что не разбилась насмерть на том склоне.

Любой из этих ответов был бы приемлем.

Но девочка только рявкнула:

— Не хочу об этом говорить.

— Конечно, это неприятно, — сказал Картер, — но, дорогая, думаю, нам надо обсудить происшедшее хотя бы в общих чертах.

— Жаль, что не Нина моя мама, потому что она сечет в моих проблемах, — наконец произнесла Индиго.

— Я тоже, милая, — постарался убедить ее отец. Дочь не ответила.

Я хотела сказать Индиго, что действительно «секу в ее проблемах» и, будь она моей дочерью, не допустила бы никаких планов непослушания — она бы немедленно вернулась к курсу психотерапии, я бы проверяла у нее уроки, не выпускала бы ее из дома, пока она не докажет, что ей можно доверять, и требовала бы, чтобы она делилась со мной каждой мыслью, которая приходит ей в голову. И все в таком духе. Я бы придумала, что сказать, по ходу дела. Я бы любила ее и следила за тем, чтобы она вела себя правильно. При необходимости я бы несла караул у ее комнаты, пока она не встанет на путь исправления.

Но лицо Картера снова приобрело хмурое выражение, как в тот день, когда мы познакомились. Я все не могла понять, кого он мне напоминает, и вдруг сообразила: ослика Иа-Иа. Грустного и многострадального. Невероятно.

Мы приехали домой, и, вместо того чтобы отчитать дочь и посадить ее под замок, он бесконечно говорил, как любит ее и Тайлера, что нет ничего стыдного в том, чтобы скучать по матери, и уверял Индиго, что всегда и во всем будет всецело поддерживать ее. Было уже очень поздно, и Картер поставил Дэвида Боуи, потому что, как он объяснил, «пора вам уже познакомиться с одним из самых рисковых парней на свете». Потом посреди ночи явился Тайлер с красными глазами и обалдел от того, что никто еще не спит, и, с точки зрения Картера, это тоже было нормально. Мы представляли собой разношерстную компанию, и я уверена, что Джейн не узнала бы свою семью, а потом — потом, уже в полвторого, все отправились спать. Предварительно обнявшись друг с другом.

Но я не могла спать. Я смотрела на покрытое морщинами лицо Картера, смятое подушкой, слушала, как он храпит, и злилась на него все больше и больше.

— Картер. — Я потрясла его за плечо. — Картер, нам надо поговорить.

Он рассеянно заморгал, пытаясь сообразить, в чем дело, и наконец сфокусировал взгляд на моем лице. Моем недовольном лице.

— Что случилось? — спросил он. — Что-нибудь с детьми?

И я все ему выложила. Сказала, что когда полицейские посреди ночи снимают болтающегося на веревке подростка со стены, родители не должны просто отмахиваться от этого случая.

— Во-первых, Индиго не болталась на веревке, — ответил он.

— Но собиралась. Именно за этим занятием полицейские ее и застукали.

— Но все-таки она этого не делала, — настаивал Картер.

— А ты ее не отругал, а, наоборот, даже поощрил, — продолжала я. — У меня такое впечатление, что мы отпраздновали тот факт, что она совершила опасный, запрещенный законом поступок.

И тогда я рассказала ему то, что давно должна была рассказать, — о списке «Как стать оторвой». И не забыла упомянуть, что Индиго намеревается в ближайшее время переспать с кем-нибудь, чтобы приобрести опыт.

— Она присматривает подходящего парня для секса! — сказала я. — А ей всего пятнадцать.

Отчасти я боялась, что Картер придет в бешенство, вытащит дочь из постели и закатит ужасную шумную сцену; Индиго скажет, что я ее предала, и прогонит меня, и тогда мы с Картером расстанемся, потому что все вокруг нас рушится. Ну, как это бывает в кино.

Но ничего подобного не произошло. Картер, часто моргая, уставился на меня.

— Ну так. Тут два момента, — медленно и печально произнес он. — Во-первых, успокойся. Я знаю свою дочь, и, уверяю тебя, она не станет ни с кем спать. Подростки примеряют на себя разные маски и чего только не говорят. Нельзя воспринимать все серьезно. Иначе с ума можно сойти. Кроме того, она скучает по матери. Не хочет жить со мной. Она страдает. И помимо прочего — я знаю, что ты не хотела ничего плохого, и понимаю твой порыв, — но заглядывать в чужие записки нехорошо.

— Все это верно, — ответила я. — Но о планах Индиго насчет секса я узнала не из записей, а от нее самой. И раз уж мы об этом заговорили, то Тайлер со своей девушкой иногда прогуливают уроки, приходят домой и запираются в его комнате.

Лицо Картера немного изменилось, но быстро снова приобрело невозмутимое выражение.

— Интимная жизнь Тайлера меня не касается. Его приняли в три хороших вуза, он ответственный человек, а экспериментируют все подростки. Ты ведь хочешь, чтобы они набирались жизненного опыта, Джейн!

Я остолбенела.

— Я Нина, — напомнила я. — Ты разговариваешь с Ниной.

— Извини. Я просто устал. Не придавай этому значения.

— А что, Джейн считала так же, как и я? Потому что, честно говоря, Картер, вынюхивать, конечно, плохо, но иногда полезно знать, что у подростков на уме. Они ведь не понимают, где их подстерегают опасности. Почему бы Индиго не выражать тоску по матери каким-то социально приемлемым способом? Многие плачут или пишут плохие стихи. Зачем разрисовывать стены и потом говорить тебе, что лучше бы я была ее матерью?

— Я думал, тебе это нравится, — ответил он. — Она привязалась к тебе.

— Картер! — Я только что не стучала ему по голове. — Картер, это одни только слова! Индиго провоцирует тебя. Она любит мать и смертельно зла на нее из-за отъезда в Виргинию. Она хочет привлечь твое внимание, хочет, чтобы ты остановил ее, помешал совершить дурные поступки, — а ты отказываешься это делать! Ты плывешь по течению, улыбаешься, включаешь музыку и отмечаешь любое событие как праздник. Что должно случиться, чтобы ты начал действовать?

Я сидела в кровати и бурно жестикулировала. Я так завелась, что чуть не задыхалась. Обессилев, я опрокинулась на спину.

Если я хотела увидеть Картера в гневе, то мне представилась такая возможность.

— Значит, так, — чуть не рыча, произнес он. — Это. Мои. Дети. И если тебе кажется, что ты насквозь видишь их или меня, то послушай, что я скажу. Я знаю, что делаю! У меня есть свой подход к воспитанию, возможно не такой, как у всех остальных родителей, но, к твоему сведению, я считаю, что, встречаясь с опасностями, дети учатся жизни. Да, иногда они страдают из-за своих поступков. Они перебирают разные модели поведения, имена, прически и изо всех сил стремятся порвать связи, которые приковывают их к родителям, и не надо им в этом препятствовать. Ты слышишь меня? Нужно позволять им экспериментировать, потому что в этом и заключается особенность нашего биологического вида. Притяжение и отталкивание. Влечение к опасности и возвращение в надежное укрытие. Именно так дети и познают жизнь!

— Нет, — возразила я. — Индиго нуждается в твоей защите. Она еще ребенок.

Вена на его виске стала пульсировать. Слава богу. А то я уж думала, что Картер не способен на такие сильные эмоции. Но он быстро успокоился. И даже печально улыбнулся:

— Надо же, как ты о ней печешься.

— Кто-то должен проявить благоразумие. С девочкой может случиться несчастье. Ее надо наказать. Это для ее же блага. Бездействовать в данном случае просто безответственно. Она прямо-таки умоляет тебя вмешаться.

Он провел пальцем по моему подбородку и низким голосом с жаром проговорил:

— Если я начну их наказывать, они закроются, и я никогда не узнаю, что они затевают. Я в этом убежден. И не будут…

— Любить тебя? — подхватила я. — Ты боишься, что они тебя разлюбят?

— Попкинс, глубокая ночь на дворе. Я не знаю, что еще сказать. Но решение принимаю я, договорились? Мои дети вырастут такими же, как и все остальные: неидеальными, привлекательными, капризными и порой самыми несносными людьми на Земле. Они будут совершать ошибки, но я не стану защищать их с помощью наказаний.

— Индиго нужны настоящие друзья. Ей надо научиться гордиться тем, что она образцовая ученица, а не стыдиться этого. Ей надо…

Картер поднял руку:

— Если бы я мог, то сходил бы в школу и заставил всех примерных учениц подружиться с ней. А пока мы имеем в подругах клёвую девочку Майю, и придется подождать, пока здравый смысл не возобладает.

— Думаешь, это когда-нибудь случится?

Он наклонился ко мне и поцеловал меня в нос в знак того, что разговор окончен.

— Надеюсь. Теперь давай попытаемся поспать. Пожалуйста.

Но мне не спалось. Потому что я знала, что это начало моего разрыва с Картером, и если уж говорить честно, то я испытала некоторое облегчение, когда вычислила, что именно разрушит наши отношения.

Он был мил, — стану говорить я, — и восхитительно сексуален, но он самый никудышный отец на всем белом свете! Я буду подробно анализировать его поведение в разговорах с приятелями и поставлю ему диагноз: комплекс вины из-за развода, потребность быть любимым, патологическое стремление стать своим детям другом. По прошествии времени я забуду, как была счастлива здесь и как он носил меня на руках. И выброшу эти воспоминания из памяти, ведь я достигла в этом высокого мастерства.

Во сне Картер перевернулся и оказался ко мне спиной. И точно так же вскоре произойдет в реальной жизни.