Серебряная лоза

Глава 33. Прошлое. О рисунке, подделанной записи и о беседах со старыми друзьями

За окном темнело, когда Грета спустилась по лестнице, кутаясь в одеяло.

— Что делаешь? — сонно спросила она и закашлялась — недавняя простуда ещё давала о себе знать.

— Да вот, выгадываю себе ещё сколько-то дней жизни, — сосредоточенно произнёс хвостатый.

На небольшом листе бумаги — простом, а не таком, который мастера используют для чертежей — он нарисовал стеклянную колбу с медным низом. Ту самую, из видения, показанного пернатым. Время от времени Ковар прикрывал глаза, стараясь точнее припомнить детали. Крышка? Вроде она выглядела вот так, с барашком сбоку. Ещё были трубки. Две, три? Кажется, всё-таки три.

— Чем я могу помочь? — спросила Грета, подсаживаясь к столу.

— Ты отдыхай, — улыбнулся ей хвостатый. — Не хватало ещё, чтобы опять разболелась. Я сам.

— Не спится мне. Уснёшь тут, когда отец… Мне хотя бы будет дозволено проводить его в последний путь, или и попрощаться не дадут? — горько спросила девушка.

— Не знаю, — вздохнул Ковар. — Если вправду хочешь занять себя делом, завари, пожалуйста, чаю, да покрепче. Не для питья, бумагу состарить. А ещё, может, помнишь, когда мы с мастером делали портсигар, ну, такой, с дамой? В прошлом году или годом раньше?

— В прошлом, — припомнила Грета. — Незадолго до того, как я поступила помощницей в лавку. Я запомнила заказчика, потому что встретила его одним из первых на работе, он грубо обошёлся с моей напарницей. Руки распустил, получил пощёчину, и бедняжку Розмари выставили в тот же день. Эрма заявила, что с клиентами недопустимо так обращаться, хоть бы что они ни творили.

— И ты тоже терпела такое обращение? — помрачнел хвостатый.

— Что ты, — покачала головой Грета. — Я же не из бедной семьи, так что ушла бы при первом подобном случае. Отец и не хотел, чтобы я шла в лавку. Говорил, вот выйду замуж, к чему мне… Бедный, глупый отец…

Ковар бросил работу, придвинул свой стул поближе. Поправил одеяло, сползшее с хрупких плеч, обнял дочь мастера.

— Мне тоже его не хватает, очень не хватает, — признался он. — Твой отец был хорошим человеком, лучшим, которого я знал. Столько сделал для меня… и мы помирились, знаешь. А потом… а потом я не смог ему помочь…

— Хороший мой, я не знаю, в чём было дело — нет, если не готов, не рассказывай. Но против правителя ты был бессилен, — сказала ему Грета сквозь слёзы. — Это не то, с чем можно бороться.

— И всё-таки я борюсь, — упрямо сказал хвостатый. — Наврал ему с три короба, и он пока мне верит. Вот только Эдгард куда-то запропастился некстати. Боюсь, без него мне долго не продержаться.

— Если я его увижу, тотчас пошлю к тебе, — пообещала Грета. — Он ведь сумеет тебя найти?

— Сумеет, он часто к нам заглядывал.

Дочь мастера утёрла лицо и поднялась, чтобы заварить чай. И пока она занималась этим делом, Ковар незаметно ей всё и выложил — об Альседо, о его нерождённой дочери, о том, что запаял два семечка таинственной лозы в механическое сердце, да одно оставшееся запрятал в волка. Рассказал, где провёл месяцы лета.

— Я боюсь, что Эдгард решился на какой-то рискованный поступок, — сознался под конец хвостатый. — Уж очень странно он себя вёл в те последние дни, когда я видел его. Только бы он был жив.

— Будем надеяться, что это так, — сказала Грета, ставя на стол кружку с тёмной жидкостью и кладя подле неё тряпицу. — А то, что ты рисуешь, и есть механизм, внутри которого господин Ульфгар держит яйцо?

— Верно, так и есть. Мне осталось придать изображению старый вид, чтобы правитель поверил, что рисунок сделан не сегодня.

— А затем?

Хвостатый поморщился.

— А затем… Ох, Грета. Затем, боюсь, я оболгу человека, и если мне поверят, ему не жить. Я и выбрал-то плохого, жестокого, только чувствую себя таким же злодеем. И чем дальше, тем меньше решимости пойти на этот шаг. Как же всё это мерзко, гадко! Вот бы Эдгард нашёл способ привести сюда пернатых из третьего мира, чтобы они навели порядок. Или пусть раздобудут древесину и тот, кто готов, покончит с Ульфгаром. Я всем сердцем желаю этому гаду смерти, и прихвостней его мне не жаль, вот только не могу я своими руками!..

— Тогда, может, просто убежим? — предложила Грета. — Деньги есть, отец оставил достаточно. Я бы с радостью ушла из этого города. Знаешь, как они посадили меня в темницу?

Ковар помотал головой.

— Так слушай: в лавку зашла покупательница. И до того долго подбирала букет, что за нею собралась очередь. Требовала заменить то один цветок, то другой. Этот ей не подходил, тот казался несвежим. Несколько раз она порывалась расплатиться, при этом её туго набитый кошелёк видели все в лавке, но затем возвращала деньги в сумочку и просила заменить ленту, бумажную обёртку, добавить ещё веточку. У меня уже голова шла кругом. И вдруг она как завопит на всю лавку, что кошелёк пропал! Двери тут же заперли, и посетителей, несмотря на возмущение, обыскали. В какой-то момент я почувствовала тяжесть в кармане. Кошелёк подбросили мне, и я до сих пор не поняла, кто и когда это сделал. Так что в темницу меня садили по обвинению в воровстве, вот так-то. Соседи теперь не здороваются, о возвращении в лавку можно и не мечтать.

Грета горько усмехнулась.

— Когда меня выпускали, предупредили, чтобы не болтала много. Так что имя мне не очистить, да и не станет слушать никто. А господину Ульфгару на руку, чтобы истинных причин никто не знал.

— Вот же гад проклятый! — зло сказал Ковар, ощущая, что ненавидит теперь правителя ещё больше.

Мало того, что занимается гнусными делами, так ещё и очерняет невинных. И ведь что они сделали ему плохого? Выполняли всё, чего он требовал, так хорошо, как только могли. Но господин Ульфгар, похоже, не из тех, кто умеет быть благодарным. Он лишь берёт, принимая это как должное, а затем люди превращаются для него в отработанный материал, от которого он избавляется без жалости.

— Я за всё ему отомщу. Клянусь, Грета, я приложу все усилия, — пообещал Ковар. — Пусть это непросто, но я каждый день, каждую минуту буду думать, что могу сделать, и я придумаю.

— И если я чем-то смогу тебе помочь, только скажи, — мрачно произнесла Грета. — Потому что прежде никогда я не ощущала столь сильной ненависти, и если она не найдёт выхода, кажется, я взорвусь.

— Если найдётся дело, которое ты сможешь выполнить, не подвергая себя опасности, я, конечно, скажу, — кивнул хвостатый.

Тут в дверь застучали.

Грета охнула — неясно ещё, кто пришёл, а вид у неё был не тот, чтобы принимать гостей.

— Я открою, — сказал Ковар, сворачивая рисунок, — а ты пока поднимись наверх. Думаю, ничего страшного не случится, если дверь отопру я.

Оказалось, пришёл Гундольф. Он запыхался — поспешил сюда, наверное, сразу, как освободился.

— Ковар, ты? — спросил гость удивлённо, и в тоне его прозвучали нотки недовольства. — Ты-то чего сюда заявился?

— Проходи, — посторонился хвостатый. — Меня сам правитель послал, чтобы доложить о судьбе мастера.

— А, и я уж слыхал, что у бедняги сердце не выдержало. Ну, что поделать — возраст. Моему отцу и поменьше лет-то было, когда его не стало. А где Грета?

— Наверху, скоро спустится. Она ещё слаба после болезни, и ей бы не гостей принимать, а в постели лежать.

— Во, об этом самом я и тебе хотел сказать. Слышь, Ковар, тебе здесь больше делать нечего. Когда ты у мастера был учеником, это одно, а оставаться наедине с его дочерью — совсем другое. Ты ж не хочешь, чтобы сплетни всякие пошли?

— Сплетни? А они и так ходят, — криво усмехнулся хвостатый. — Ты вот слышал, что Грету, оказывается, сажали в темницу по обвинению в воровстве, а?

— Ну, слышал, — подтвердил Гундольф. — Как по мне, господин Ульфгар это здорово придумал. Теперь никто и не догадается, что это она из-за отца там была.

— Здорово?! — даже зашипел от злости Ковар. Он надвинулся на товарища, и тот попятился, даром что был почти на голову выше. — Здорово, что о Грете теперь невесть что болтают?

— Поболтают и забудут, особенно если ты рядом с ней крутиться не будешь. А что, прикажешь, чтобы господин Ульфгар про свои тайные дела докладывал всем и каждому? Понимать такое надо! И если кто пойдёт на небольшую жертву, что ж, можно даже гордиться, что это ради помощи самому господину Ульфгару.

— Да ты совсем дурной, что ли? Не видишь, что правитель — злой человек?

— И ничего я не вижу, — упрямо сказал Гундольф, — а вижу только, что к зиме получу повышение, а буду стараться, ещё через год меня в тёплое местечко возьмут, привратником. И не нужно будет больше грязь месить да по закоулкам шастать, опасаясь нарваться на нож. Так что очень даже хорошо живётся людям при правителе Ульфгаре, ну, тем, которые усердно работают. А ты неблагодарный, тебя сам правитель на работу взял, так ещё на него и наговариваешь!

В это время спустилась Грета.

— Здравствуй, Гундольф, — устало сказала она. — Проходи. Голоден?

— Да, я это… вместо ужина сразу сюда. Ох, Грета, как жаль, что с отцом твоим такое приключилось! Если тебе какая помощь нужна, только скажи.

— Спасибо. Ты проходи.

Гундольф умял целых две миски супа. Ел он молча, сосредоточенно, не отвлекаясь.

— Ох и вкусно ж ты готовишь, Грета, — наконец сказал он, сыто икнув, и отодвинул пустую миску. — Повезёт тому счастливцу, чьей женой ты станешь.

— Это Ковар готовил, — ответила девушка с лёгким ехидством. — Его благодари.

— Ох, ну… ты же ведь и сама тоже стряпать умеешь, — сконфуженно произнёс здоровяк. — Вчера при мне готовила. Так что я свои слова назад не беру.

Гундольф посидел ещё немного, но беседа не клеилась. Так что вскоре гость поднялся с места.

— Ну, пора мне, — сказал он, — не то перед службой отдохнуть не успею. Грета, тебе, может, нужно чего? Припасы, к примеру. Я бы в лавку мог завтра зайти.

— Этого не нужно, — сказала ему девушка. — Но если сможешь, узнай про моего отца. Боюсь, его похоронят и мне не сообщат, не дадут и попрощаться.

— Да разве ж такое может быть? — не поверил Гундольф. — Что ж, ладно, постараюсь узнать. Ковар, пойдём.

— Я сегодня останусь здесь, — осторожно сказал хвостатый. — Правитель велел, чтобы я до завтра не возвращался, ему мастерская нужна.

— Ну тогда хоть проведи меня, — мрачно попросил его товарищ.

В молчании они шли по переулку. Кое-где уже зажглись фонари, и там, где они освещали дорогу, Гундольф уходил вперёд, а в тени вновь поджидал своего спутника. Он хмурился, собираясь что-то сказать, и, наконец, решился.

— Слышь, Ковар, — угрюмо произнёс он, — держись от Греты подальше. Я ж понимаю, не чужая она тебе за эти годы стала, вот только ты ничего для неё сделать не сможешь. Сплетни только разойдутся, а ещё, чего доброго, господин Ульфгар заметит. И тогда, если сделаешь чего не так, то и Грете плохо будет. Да и меня это может коснуться, если кто разнюхает, что мы приятельствуем. Ты цени, что я на риск иду каждый раз, как мы с тобой видимся.

— Я ценю, — ответил хвостатый, чувствуя при этом разочарование.

— А за Гретой я пригляжу. Из шкуры выпрыгну, но получу повышение. Она за мной, как за стеной будет, защиту я ей обеспечу.

— Вот только её забыл спросить, нуждается ли она в твоей защите, — не сдержался Ковар.

— А чего спрашивать? — огрызнулся и Гундольф. — Она, конечно, говорила, что ей кто-то другой по сердцу, вот только что-то я рядом этого другого не наблюдаю. Видно, ходил кто к ней в лавку, улыбался, голову вскружил, а кроме красивых слов, ни на что оказался не способен. Вот и слинял сразу, едва дело приняло иной поворот. Ну, поглядит Грета, что тому хлыщу она не нужна, а я рядом, да и поймёт, в чём её счастье.

— Что ж, посмотрим, как оно будет, — сухо ответил ему хвостатый.

Ещё немного они прошли в молчании, затем Гундольф остановился.

— Дальше не иди, — сказал он. — Там фонари ярче, не надо, чтобы нас вместе видели. Сегодня, так уж и быть, пересиди в доме мастера, но больше чтоб туда ни ногой, понял ты? Иначе не погляжу, что мы приятели.

И он показал хвостатому кулак.

— Ну, надеюсь, и сам понимаешь, почему тебе рядом с Гретой крутиться не стоит. Всё, пошёл я.

Ковар стоял, глядя вслед уходящему товарищу, пока тот не скрылся из виду. И лишь затем, вздохнув, отправился обратно, стараясь держаться в тенях.

Он закончил работу над рисунком к утру, а затем отыскал учётную книгу мастера. Смешивая чернила с сажей и разбавляя их, добился нужного оттенка, дополнил запись. Тщательно просушил, сверху поставил пятно. Что ж, теперь никто не смог бы сказать, что последнее слово было дописано позже.

Пока работал, Ковар думал о правителе. Как же он надеялся, что господин Ульфгар не переживёт этот день! Разом исчезло бы столько проблем.

Ждать он был не в силах, и потому, едва рассвело, направился во дворец, зажимая под мышкой учётную книгу, в которой лежал измятый рисунок. Даже Грету не стал будить, чтобы попрощаться — иначе, боялся, не достанет решимости уйти.

Миновав дворцовые ворота, Ковар завидел впереди Эдгарда. Он заспешил, плюнув на то, что стражи могли заметить их вместе, нагнал торговца, тронул за рукав. Тот обернулся и замер, и лицо у него было — точно призрака увидел.

— Эдгард, нам бы поговорить, — понизив голос, сказал хвостатый. — Что случилось? Ты будто не рад встрече.

— Ох, я рад, очень рад, — поспешил ответить тот. — А ну-ка шагай в мастерскую, а я за тобой следом.

Ковар так и поступил — прошёл, не оглядываясь, открыл знакомые двери. Внутри было пусто и на удивление чисто, будто вчера господин Ульфгар и не пользовался мастерской. Нет, пожалуй, стало слишком уж чисто.

— Рассказывай, — шёпотом произнёс Эдгард, входя следом и прикрывая дверь.

И он так пристально и пытливо вглядывался в лицо хвостатого, что тот начал понимать.

— Ты не ждал увидеть меня живым!..

— Не то чтобы…

— Ты знал, что мы обречены! Ты всё понимал, и не предупредил, и ничего для нас не сделал!

Ковар в ярости толкнул торговца в грудь, выронив при этом книгу на пол. Тот перехватил его руки.

— Что ты хотел, чтобы я сделал, мальчишка? — зашипел он. — Я мог разве что умереть вместе с вами. Этого ты хотел? Тогда тебе стало бы легче?

И добавил уже мягче:

— Пойми, в первую очередь важно дело. Ни к кому нельзя привязываться. Завтра, может, уберут меня, и ты должен будешь держаться в стороне. Я и сам не пожелаю помощи. Куда важнее, чтобы мои союзники сумели удержаться в тени, чтобы продолжить начатое. Так как ты выторговал себе жизнь?

— Наврал, будто узнал о готовящемся заговоре из обрывков бесед, разнося заказы, — мрачно ответил хвостатый. — И теперь ты, Эдгард, должен называть мне имена сторонников правителя и думать, в чём их можно обвинить. Это и в твоих интересах. И к Грете зайди, она уже дома. После смерти отца ей нужна поддержка.

Торговец поглядел с интересом.

— И девушку, значит, сумел вытащить, — хмыкнул он. — А ты и вправду ловок, парень. А ведь я уже навестил наших общих друзей из города Шестерни и сообщил, что тебя на свете больше нет. Хотел, чтобы не по слухам узнали. Ох и тяжело это было.

— Что ж, — сказал Ковар, недолго подумав, — пусть так и остаётся. Не сегодня-завтра твои слова могут стать правдой, не хочу, чтобы им пришлось ещё раз меня оплакивать. Да и Каверза заявится, чего доброго. Не понимает, глупая, что опасно.

— Что ж, так и быть, — кивнул Эдгард. — Я загляну, как только появится что-то для тебя.

И он ушёл, а хвостатый поднял книгу, отряхнул её и, усевшись за стол, принялся ждать.