Серебряная лоза

Глава 51. Прошлое. О том, как правитель обнаружил пропажу Марты, и ещё немного о былом

Осенью тридцать седьмого года Альседо отправился в те края, где его давно ожидали ушедшие любимые. Может, виновато было механическое сердце, которое давно не чинили, но вернее всего, дело оказалось в чём-то другом. Ведь механизм, как говорили, работал, мелодия ещё играла, когда пленника нашли поутру. Ещё говорили, он улыбался.

А накануне у него побывал гость, приносивший с собою портрет маленькой беловолосой девочки лет семи, хотя выглядела она младше. Портрет этот, любовно написанный Гретой, стащил из её флигеля один из хвостатых. И вот теперь вчерашний гость сидел в своей мастерской в смятении и тревоге, не зная, то ли худо он поступил, то ли нет. Может быть, излишнее волнение ускорило печальную развязку, а может, наоборот, он едва успел, скрасив пернатому последние часы.

— Какая же она красивая, как похожа на мать, — звучал в ушах шёпот Альседо. — Но наша жизнь должна была сложиться совсем, совсем не так… Ведь она растёт, не осознавая, какие почёт и уважение ей полагаются. Не бродить ей по серебряному дворцу, не слушать истории нашего прошлого, может, и родного мира вовек не увидать. И в день пятнадцатилетия не поднимется она, гордая, на Вершину, рука об руку со мной, с матерью, чтобы совершить прыжок и обрести крылья. И мы не научим её песне…

— Песню теперь знает ворон, — напомнил ему гость. — И когда придёт время, твоя дочь выучит мелодию. Обещаю, я отведу её к Вершине, я сделаю всё, чтобы она стала такой, как должна. И может быть, когда всё закончится, вы ещё увидитесь, и ты скажешь ей всё, что хотел.

— Что ж, она спасена, мне должно быть достаточно и этого, — печально усмехнулся пернатый. — И ещё я рад, что рядом с нею есть добрые и любящие сердца. Спасибо тебе за это, мальчик, спасибо за всё, что ты сделал для меня и для неё.

Хвостатый тоже улыбнулся.

Ему исполнилось уже двадцать девять лет, и мальчиком он мог считаться разве что по меркам Альседо. А если верить пропуску, тридцать один — старая ложь, когда он прибавил себе два года. И тот же год был выбит в пропуске Греты.

Ей стать бы счастливой матерью, нянчить детишек, но она всё так же жила одиноко в крошечном флигеле у Приюта и заботилась о чужих детях, а о своей дочери ничего не знала. Не было у неё ни имени, ни портрета, ни даже знания, дочь это или сын. Только то, что этой осенью ребёнку исполнилось десять лет.

Когда-то Грета сказала, что не хочет превратиться в обычную жену-хозяйку, у которой нет иных интересов, кроме заботы о доме. Что ж, это желание вполне сбылось, но была ли она счастлива? Тот, кто любил её больше половины жизни, знал точный ответ.

После того, как Альседо не стало, всё и завертелось. Ковар уже предполагал, что так и случится.

Господин Ульфгар довольно скоро послал за ним, и мастеру ещё не доводилось видеть правителя в такой ярости. Не помня себя, он мерил шагами комнату, сжимая кулаки, а едва завидев хвостатого, ринулся к нему и схватил за отвороты жилета. Ткань даже затрещала.

— Ты! Говорил! — прошипел сквозь зубы господин Ульфгар и закашлялся. — Говорил, хранилище никто не откроет!

— Помилуйте, мой господин, но с чего вы взяли, что его кто-то открывал?

— Да потому, что спрятанную там вещь подменили! Подменили! Вот, полюбуйся, это просто кусок дерева!

И господин Ульфгар указал на пол, где на ковре лежало откатившееся, брошенное в сердцах деревянное яйцо. Краска на нём кое-где облупилась, даже удивительно, что подмену не заметили раньше. Наверное, за последние годы господин Ульфгар и не заглядывал в хранилище.

— Позвольте спросить, — осторожно сказал мастер, — когда я собирал для вас хранилище и вы помещали внутрь эту вещь, вы проверяли тогда, что она настоящая?

Правитель отдёрнул руки. Судя по выражению его лица, не проверял, и мысль пришла ему в голову впервые и неприятно удивила.

— А кто тогда? Кто мог? Я всего троих и подпускал так близко…

Хвостатый знал, что одним из троих был Эдгард. Однажды торговец даже побывал в покоях правителя. И пусть в потайную комнату его не допускали, но он приводил каменщиков, он искал мастеров. Так или иначе, он общался со всеми, кто устраивал ловушки.

— Ты, мой господин Тень, найдёшь виновного, — прозвучал приказ. — Шкуру с него спустим, но узнаем, куда он дел похищенное. Я назову тебе имена тех, кому доверял больше всего.

Хвостатый в нелёгких раздумьях вернулся в старую мастерскую без окон. Ему давно уже выделили кабинет на первом этаже дворца, заказы и посетителей он принимал там, а думалось и работалось лучше всего здесь. В этой мастерской, бывало, задерживались его подручные, но сегодня здесь не было других.

С Эдгардом в последние годы они не ладили. Тот всё упрашивал помочь ему с яйцом, и отказы приводили его в ярость. Эдгард не мог понять, отчего Ковар не доводит дело до конца, а как услышал про хранилище, защиту которого невозможно обойти, так и вовсе взбеленился.

— Ты испортился, мальчишка! — шипел он. — Получил славу, деньги и стал таким же, как остальные прихвостни Ульфгара! Тебе больше ничего не нужно, кроме как сладко жить!

— Но-но, — останавливал его хвостатый. — Разве я тебе не помогаю? Не я ли достаю сведения, о которых ты просишь? А приказы о назначениях определённых людей на службу в Замшелых Башнях — разве не я способствовал им? Ты там что, собираешь собственное войско?

— Не твоё дело, — отвечал обычно Эдгард.

Но Ковар и без того знал, что у торговца в этом городишке есть своё убежище на случай, если придётся скрываться. Уж этот-то не был готов глотать яд, если его раскроют.

Он дождался Эдгарда из очередной поездки. Тот встретил хвостатого неприветливо, как обычно.

— Нам нужно поговорить, — сказал Ковар.

— И мне есть что сказать, — угрюмо ответил торговец.

Они сидели в маленьком гостиничном номере друг напротив друга.

— Я скажу первый, — начал Эдгард.

Хвостатый кивнул в знак согласия. Может быть, его собеседник уже прознал о яйце? Вряд ли, конечно, господин Ульфгар стал бы распространяться, но любопытно послушать.

— Твой отец болен, — сказал торговец. — Вспоминает тебя, всё твердит о какой-то удочке, мол, ты ему обещал. Да сядь же! Нельзя тебе туда, слышишь? Это в городе ты волен ходить взад-вперёд, а за стенами повесят хвост. Оторвёшься — накличешь только подозрения. А что происходит во дворце? Говорят, правитель не в духе.

— Я расскажу позже, — отмахнулся Ковар. — Послушай, я сделаю удочку. Отвезёшь?

Он не очень-то умел работать с деревом, но нашёл тех, кто мог дать советы. Сам, не доверяя ни одной мелочи чужим рукам, завершил работу. Даже крючок сам выковал.

А на тупом конце удилища вырезал маленькую рыбку, как на той, старой удочке, которую они с Гундольфом сломали. Две пересёкшиеся дуги — туловище и хвост. Точка — глаз. Уголок — плавник.

— Вот, — сказал он Эдгарду спустя неделю. — Отвези… и езжай в сторону Замшелых Башен по главной дороге, что идёт от города Шестерни. На середине пути, у старой вышки, остановись и подожди. Тебя почти раскрыли, Эдгард, и когда схватят — вопрос времени. Я помогу спрятаться, если сделаешь, как велено.

В указанном месте торговца встретили трое. Двое выбрались из механической повозки, а третий остался сидеть, и в его неподвижности ощущалось что-то неестественное.

— Ловкач? — поднял бровь Эдгард, узнав работника бара. Он ведь и сам порой посещал «Ночную лилию», чего таить. — Так ты работаешь на нашего общего знакомого?

Хвостатый стянул платок, скрывающий нижнюю часть лица.

— Вим! — ахнул торговец. — Но как?..

— Наш общий знакомый очень добр, — улыбнулся Вим. — Сейчас мы и тебе поможем умереть. Давай сюда перстни, снимай ботинки и шляпу, костюм перемени.

Вскоре неподвижный участник этой маленькой компании занял место за рулём экипажа Эдгарда. Хвостатый, что-то подкручивающий под днищем, выбрался наружу.

— Ну, сейчас мы с парнишкой прокатимся, — улыбнулся он. В улыбке недоставало зуба. — Только б выскочить успеть.

Всю дорогу до Замшелых Башен Эдгард пытал Вима.

— Ты ведь не сидел сложа руки эти годы, я прав? Чем ты занимался на самом деле? Ходят слухи, возникла подпольная организация — «Птицы», или как их там называют. Говорят, туда вступает всякий сброд — бедняки, хвостатые, даже отщепенцы. Заводские работяги, и те, что на складах спину гнут, и фабричные, с низов, тоже там. Это твоих рук дело, Вим? Говорят, сеть уже во многих городах. Это же прямо то, о чём ты мечтал.

— Мои дела тебя не касаются, — улыбнулся Вим. — Думай что хочешь. Человеку иногда достаточно и того, что он остался жив. У тебя ещё будет время об этом поразмыслить.

Так Эдгард и остался без ответов, лишь с догадками. Но ему и в голову бы не пришло, что за всем этим в первую очередь стояла Грета.

Это она придумала «Птиц», и в её крошечном флигеле вступили в дело первые участники. Они были из числа приютских воспитанников, из спасённых Гретой беспризорников, из хвостатых, которых она пожалела. Верные ей и разделяющие её идеи, они тянули сеть, накрывшую со временем почти все Лёгкие земли.

Вряд ли Грета вначале думала о восстании. Она стремилась лишь спасать несчастных, облегчать им жизнь, давать знания. Выручать тех, за кем охотилась стража, если грех в её глазах не был велик. Но шло время, подрастала беловолосая девочка, и Грета всё чаще задумывалась о её судьбе. Она не хотела, чтобы перемены совершались руками этого ребёнка. Дитя стоило защитить. Взрослые могут справиться и сами.

Но Грета не знала, что все эти годы господин Тень незримо стоял за её спиной. Он тщательно подбирал людей для её окружения. Без жалости устранял способных на предательство и не умеющих держать язык за зубами. Разными методами выживал мастеров из Литейного переулка — перекупал мастерские за любые деньги, предлагал работу в другом месте через подставных лиц, чтобы у старого дома Греты осталось как можно меньше случайных наблюдателей. Ведь мастерская там порой работала, а иногда появлялись и подозрительные жильцы, оборванные и темноглазые.

Господин Тень с самого начала думал о том, что эта волна, поднятая ими, однажды сметёт правителя и его сторонников, и не понадобится вмешивать во всё невинного ребёнка.

Ранней весной сорок первого года, вернувшись из поездки, он не был готов к тому, что услышит от Гундольфа.

Тем вечером, порядком утомлённый, мастер вошёл в свой кабинет, собираясь пройти оттуда прямо в спальню и лечь без ужина. Господин Ульфгар всё больше напоминал безумца, на каждом шагу ему мерещилось предательство. Всех волков подняли, и три года они рыскали по дорогам, чтобы по запаху крови найти последнего отпрыска рода пернатых.

Хвостатый когда-то сильно попортил им нюх, впрочем, не мог убрать его вовсе, это сразу накликало бы подозрения. Он точно знал, что приютские стены обеспечат достаточную защиту для маленькой Марты, но если девочка ступит ногой на мостовую, этот след обнаружат.

Слухи о «Птицах» дошли и до правителя, и тот устраивал внезапные проверки на фабриках, фермах, лесопилках и шахтах. Отправлял туда своих людей под видом рабочих. Но кто-то успевал предупредить, и разнюхать ничего не удавалось.

Между тем дела в Лёгких землях шли всё хуже. Угля добывали всё меньше, земля почти не родила, и даже лесов, покрывавших прежде всё свободное пространство, почти не осталось. В бедных кварталах люди зачастую не могли себе позволить ни угля, ни дров, и зимовали как придётся. Кто-то ночевал прямо в мастерских и на заводах, чтобы хоть чуть согреться у печей, или крал оттуда уголь, несмотря на угрозу сурового наказания. Только те, у кого водились деньги, всё ещё жили как прежде, хотя и они замечали неладное. Впрочем, не потому, что им чего-то не хватало, а из-за возросшей ненависти бедняков. Не раз по ночам на широких улицах звенели выбитые стёкла, дорогие экипажи поутру обнаруживались разбитыми, а лавки — разгромленными. В некоторые кварталы хорошо одетым людям лучше было и вовсе не заглядывать. Господин Ульфгар увеличил число стражи вдвое, и всё равно это не спасало.

Теперь в городе едва ли не каждый месяц что-то праздновали. Вещали с трибун, что скоро всё наладится, что ожидаются отличные урожаи, а к лету повысят плату рабочим, и проблема с древесиной и углём почти решена. Отвлекали людей дешёвым весельем, музыкой и дрянной выпивкой. Даже сам господин Ульфгар выходил к народу, и нужно сказать, убеждать он умел. Да только хватало этого ненадолго.

Своего господина Тень он отправлял порой в соседние города, послужить глазами и ушами. Отчёты и сообщения, поступающие по телеграфу, могли и не отражать реального положения дел, и доверять только им Ульфгар опасался.

Хвостатый ездил не один, с ним всегда был кто-то ещё из людей правителя, так что они заодно следили и друг за другом.

Поездки всегда оказывались неутешительными для господина Ульфгара. Если у побережий ещё кое-как выручала рыба, то ближе к Вершине люди откровенно голодали. Многие бросали города, уходили к морю. Лишь там, где держались ещё какие-то хозяйства, держались и люди, но населения было не больше, чем рабочих мест.

В крупных городах, таких как Разводные Мосты, город Шестерни, Бронзовый Ключ или Пограничье, ещё работали фабрики и заводы, шумели мастерские, и улицы оставались оживлёнными. Там ещё звучали отголоски прежней беззаботной жизни.

Начали, наконец, возводить теплицы и выращивать леса, о чём уже давно просил правителя хвостатый, да только это запоздало. Воды для полива не хватало, саженцы чахли, неотвратимо надвигались голодные годы.

Господин Ульфгар запретил бродячих торговцев, приказав не снабжать больше припасами отщепенцев, что за сорок лет его правления так и не присягнули на верность. Он повелел казнить каждого, при ком не будет пропуска, и приговор уже несколько раз привели в исполнение. Даже господин Тень ничего не смог поделать.

К Моховым болотам хвостатый направлял Плута. Тот говорил, больше половины хижин в запустении, остались лишь старики, да ещё парнишка с девчонкой, брат и сестра. Брат постарше и темноволосый, а девчонка — полукровка с рыжими волосами. Если при них есть кто из старших, этого не заметно. Может, сидят в доме.

Плут брал у парнишки листы металла со старых хижин, а взамен оставлял еду. Металл приходилось выбрасывать позже: прогнивший, он ни на что не годился.

— Зачем мы вообще это делаем? — спрашивал Плут. — Тебе важны эти люди? Так давай их всех заберём, места хватит.

— Пусть всё остаётся как есть, — неизменно отвечал господин Тень. — Я просто хочу их поддержать, но не вижу причин, зачем бы их тащить сюда. Полукровкам в городе не место, тем более когда город встаёт на дыбы и жаждет крови.

И вот он вернулся во дворец, увидел лицо Гундольфа, шагнувшего ему навстречу, и понял, что отдыха не выйдет.

— Они взяли Грету! — тревожно произнёс страж. — Всё из-за девчонки!

— Что? — насторожился хвостатый, и усталость разом слетела с него. — Рассказывай подробнее!

— Волки господина Ульфгара учуяли что-то в Приюте. Стражи туда набежало, взяли Грету. Господин Ульфгар тут же за неё принялся, а после я напоил караульных и прошёл к ней в камеру. Она сказала, под её крылом была девчонка из пернатых, и она не уследила, девчонке-дуре захотелось поглядеть на праздник. Ну, поглядела, вернулась, а по её следам уже шли волки. Грета спровадила девчонку за стену, задержала волков, а сама убежать не смогла. Послала пернатую на Моховые болота, тебя искать, значит. Она ж думала, ты там.

— Когда это было? — схватился за голову Ковар.

— Да пару дней назад уж. Я Грете и сказал, что нет тебя ни на каких болотах, а ты в городе все эти годы жил. Она тогда меня самого за девчонкой отправила, сказала, раз не найдёт тебя, то уж наверное, в Приют вернётся. Рассказала, где в стене есть такая дверь, о которой никто не знает, и где мне, значит, ждать надо. А откуда там эта дверь?

— Не время о том говорить. Так девочка не вернулась?

— Вернулась. Грета мне объяснила всё, чтобы шёл я с ней на Вершину, что девчонка оттуда спрыгнет, и крылья у неё вырастут. А потом, сказала, пусть она своей кровью откроет врата в другой мир и идёт туда за помощью к своим родичам, а я чтоб позаботился, значит, что она в безопасности.

— А ты не пошёл? Где девочка, или господин Ульфгар схватил и её?

— Да она не одна вернулась, были с нею ещё какие-то девчонка и парнишка. Девчонка — полукровка, к слову. Я даже голову сломал, кто ж из наших прежних знакомых на Моховых болотах мог бы составить пару и народить такую. Так вот, раз при этой Марте уже были спутники, я их и послал к Вершине, уж как-то справятся. Не мог я Грету оставить. Без меня бы её не кормили и спать не давали. Ковар, что делать?

Хвостатый в эту минуту ощущал такие отчаяние и растерянность, как никогда прежде. Будто снова стал беспомощным мальчишкой, за которого некому вступиться. Но он быстро взял себя в руки.

— Гундольф, я в город, а ты готовься. Поедешь к Вершине, я добуду приказ о твоём назначении. Останешься там на случай, если дети доберутся. Останови их, слышишь? Я думаю, Марта слишком мала, чтобы проходить Испытание.

— А Грета как же?

— А об этом я уж позабочусь.

И хвостатый поспешил к выходу, едва не переходя на бег. Такое поведение могло бы вызвать вопросы во дворце, но сдерживать себя удавалось с трудом.