Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Глава четырнадцатая. Судья Цао заранее торжествует, вечерний город блещет «Литературными талантами»

Мы покинули Дуншань в самый день прибытия «матушки Кён» — может быть, за час или за два до её входа в город. По стечению обстоятельств, когда в управу пришло извещение о смерти Пэк Ханыля, мужчины обоих шатоских родов были тут же, на площади Высочайшего Благоволения. Господин Чхве давал нам последние наставления, не скрывая недовольства: новость пришла слишком поздно и слишком рано одновременно. Схожие мысли, пусть о другом, были и у меня. Прояви судья Цао чуть больше расторопности, и мы уже сейчас могли бы влиять на расследование, а я хоть на что-то отвлёкся бы от постоянного беспокойства о Мэйлинь. Чуть меньше — и Пэки успели бы освежить в памяти заветы Люй-цзы и напитаться общим верноподданническим экстазом, а я, быть может, встретился бы с загадочным господином Лю, который так и не навестил меня в эти дни. В иное время я, может быть, сам бы навёл о нём справки, но сейчас по ряду причин опасался это делать, и всё, что у меня было, — это треугольная визитная карточка:

Ни Юйкоу, ни ближайшие окрестности в отцовских стихах не значились, а чьим поверенным и в каких делах являлся мой таинственный гость, можно было только гадать.

Пэк Кванмин, с которым нам предстояло провести не меньше недели, оказался немногословным коренастым человеком с короткими крепкими руками и ногами. Насколько я знал, ему было за шестьдесят, но выглядел бы он гораздо моложе — если бы его широкое мясистое лицо не было перекошено апоплексией. Что уж говорить о том, чтобы считывать с него мысли простодушного деревенского жителя! Когда префект, вызвав его в присутствие, сообщил о том, что произошла трагедия и нужно отправиться в Ю для опознания тела, Кванмин коротко ответил, что все вещи при нём и он готов.

Господин Чхве отправил с нами двух слуг (кажется, братьев — но настолько незаметных, что сейчас я не вспомню ни внешности, ни имён), но, вопреки моим ожиданиям, не дал нам в сопровождение ни кого-нибудь из удальцов, ни даже бестолкового сторожа из управы. Единственным хорошо вооружённым воином оказался юский пристав, принесший послание от Цао, — человек, в котором удивительным образом уживались назойливость и высокомерие. Всю дорогу он не оставлял нас в покое, совал свой длинный язык и оттопыренные уши в любую беседу, но при этом всем своим видом, показывал, что ему на нас наплевать. Обсуждать подробности дела и мысли по ходу расследования в такой компании было невозможно, но само поведение нашего попутчика красноречиво говорило о том, что всё складывается не в нашу пользу. Не иначе как судья, заранее торжествуя, известил окружающих, что Чхве зажат в угол, и его слуга решил, что церемониться с нами не стоит.

Администратор Ли знал и понимал больше моего. За три дня пути мы неоднократно встречали идущих из Ю, и кто-то из них, несомненно, нёс весточки от Цзаней; но кто именно, я угадать не мог — Ли ни с кем не вёл разговоров и вообще редко задерживался с незнакомыми мне людьми, разве что во время переправ.

Пэк Кванмин при своём сложении шёл довольно резво. Он держался молчком, бесед не заводил и был бы незаметнее слуг, если бы не привычка нюхать табак (не курить, как яньские корейцы делают почти поголовно, а именно нюхать — из пузатого флакона-табакерки, в каких его продают шарлатаны, провозглашая средством от самых разных заболеваний), после чего он смачно, заливисто чихал. Не могу сказать, чтобы по дороге туда Кванмин проявлял к нам какую-то враждебность. Когда к нему обращались, он откликался, спрашивали — отвечал; но, опасаясь юсца, я считал за благо приберечь свою встревоженность и обходительность до прибытия на место. И, пожалуй, просчитался.

Как я уже сказал, от Дуншаня до Ю идти около трёх дней, и силами обеих префектур этот маршрут всегда был на редкость ухоженным. Тут и там полощутся флажки караульных башен; хуторов мало, но нет недостатка в оборудованных стоянках и особо обустроенных укрытиях от гуйшэней. Чаще всего это естественные пещерки с завешенным входом, иногда здесь же помещается сигнальный колокол для оповещения солдат и даже арсенальные стойки — но, конечно, не с палашами и алебардами, а с крепкими кольями и просмолёнными факелами на длинных древках (как и всякое живое существо, чудовища боятся огня). Над входом — непременная золочёная вывеска: «Приют мира и благополучия». В одном из таких «приютов» нам довелось пережидать налёт в полдень последнего дня пути. Вместе с нами внутри оказались несколько юских торговцев, со слугами шедших на Дуншань. Даже в момент опасности они продолжали оживлённо обсуждать последние события. По их болтовне я сделал вывод, что о гибели Ханыля говорил чуть ли не весь город — причём как об убийстве, совершённом по приказу господина Чхве. Судья Цао выигрывал у нас первую партию всухую, и я уже не успевал ничего ему противопоставить, а Ли, вероятно, не хотел.

Город Ю, равно как и значительная часть подчинённых ему деревень и хозяйств, помещается на массивной горе Юцзюэшань, которую Пао Лисан очень метко сравнивал с запрокинутой головой. Макушка этой головы обращена на юго-запад, к Дуншаню. На широком плоском лбу, словно страшная опухоль, выросли знаменитые чёрные стены. Чёрный — это цвет префектуры, что, конечно, выделяет Ю на фоне красно-белой области Янь. И это, опять же, связано с историей войны против «Течения девяти принципов». Когда-то под чёрными знамёнами на стороне правительства выступила шайка местных головорезов. Она довольно быстро заняла Ю и выдержала трёхгодичную осаду, а временами даже прорывала её и ненадолго освобождала предместья. За это время молодчики потеряли одного за другим трёх атаманов. Четвёртый передал город войскам министра Чжэ и как-то подозрительно исчез. Позже всех их посмертно возвели в княжеское достоинство и объявили гениями-покровителями края. Посвящённая им кумирня располагается к северо-востоку от Ю, на пике Сыгунфэн — или, как сказал бы Пао-цзы, на кончике костлявого носа горы. За нею разбросаны посёлки и деревеньки, крупнейшие из которых примостились в уголках каменных губ. Далее растёт клочковатая борода, некогда именовавшаяся Алым лесом, но ныне, как и всё вокруг, «перекрашенная» в чёрный цвет. От горы ведёт десять дощатых мостов, висящих очень низко над туманом. С того моста, по которому проходили мы, казалось, можно было, присев, зачерпнуть его ладонью.

За грозными стенами Ю скрываются самые обычные, бойкие и пёстрые улочки. Вспоенный романтикой старых поэм, я, как и многие, ожидал увидеть

И, конечно, был разочарован. Во всяком случае вечером каждый лицом — пройдоха. Не исключая воинов у ворот.

Пристав расстался с нами при входе в город, сказав, что доложит о нас судье, а мы остановились в гостинице на умеренном расстоянии от ямыня. Пэк Кванмин, утомлённый долгой дорогой, отказался от ужина и отправился спать, хоть было ещё не очень поздно, а мы с администратором Ли вышли на улицу, рассчитывая поужинать в более приятном заведении, чем гостиничная столовая. На углу улицы к нам подбежал паренёк, тянущий оглобли лёгкой двухместной коляски (я видел такие в столице и кое-где в Вэй, но среди яньских городов ими может похвастаться только Ю).

— Добрый вечер, судари! — сказал он и засеменил рядом, навязчивая осыпая нас репликами: — Куда поедем, судари? Быстрее успеете, судари! Вам далеко, судари? Лучше сидеть, чем идти!

Я непроизвольно ускорил шаг — не люблю попрошаек, — но Ли меня придержал:

— К восточным воротам, ресторан «Литературные таланты». Знаешь такой?

— Конечно! — с плутоватой улыбкой ответил паренёк и помог нам обоим забраться в коляску.

— Что слышно в городе? — продолжал Ли.

— А всё то же, сударь. Убили того корейца, знаете? Деньжищ у него было — прорва. Всё по кабакам хаживал, а потом — как отрезало. Стал по идолам ходить да гадателям, но деньгами сыпал — что в кабаке! — паренёк шёл очень прытко, почти бежал, умудряясь через плечо говорить на ходу.

— Из-за денег, стало быть, убили?

— Какое там! Из-за денег ночью в переулке режут, а этого отравили среди бела дня. В ресторан он шёл. В те самые «Литературные таланты». За столом за сердце схватился — и вся недолга. А убил, говорят, нищий около самого ямыня. Присел вон с миской, костыли разложил, а в одном — отравленный нож спрятан. Как стал подниматься, уколол корейца, вроде как случайно, поковылял-поковылял, а там перемахнул через городскую стену — и дёру.

— Ну, а костыли?

— Бросил, не с ними же на стену лезть, — коляска замерла. — Вы их, господин Ли, завтра сами попросите-ка у судьи вам представить. Прелюбопытные костыли.

Глядя на моё потрясённое лицо, странствующий администратор мягко проговорил:

— Простите, что сразу не познакомил. Это Цзань Малый, наш сыщик. Куда толковее здешних.

— Толковей этих быть немудрено, — откликнулся юноша, продолжая ход. — По судье и судейские.

Мы миновали анфиладу мемориальных арок и остановились у четырёхэтажного ресторана. Смеркалось, и щедро освещённое фонарями лазурное здание с золочёными столбами и витиеватым орнаментом оконных рам казалось чем-то ненастоящим, волшебным. Из окон слышались музыка и звонкий смех — ни дать ни взять обитель фей и бессмертных из старинных преданий! Администратор Ли задержался, давая распоряжения молодому Цзаню, я же, как заворожённый, направился по мощёной дорожке на звуки музыки. Ли догнал меня у самого входа:

— Не торопитесь, пожалуйста. Ведь нам не сюда.

Он любезно взял меня под руку, развернул и через дорогу провёл к сомнительной на вид закусочной, тонущей в вечерних сумерках. Мы поднялись на прокуренный второй этаж, в общий зал и попросили хозяина за некоторую плату освободить для нас стол у окна.

— Отсюда прекрасный вид на ресторан напротив, — мой спутник широким жестом указал на окно. — Кувшин вина и две порции свинины!

Внутри было шумно и многолюдно, но, разумеется, вместо музыки и фей приходилось довольствоваться лающей перебранкой и красными лицами соседей. Те двое, которых ради нас согнали с мест, ребята разбойного вида, сидели чуть поодаль и злобно сверлили нас глазами. Не успел половой принести заказ, как к нам подсел косматый пропитой дед и, пояснив, что свободных столов не осталось, невозмутимо взялся за похлёбку.

На этот раз Ли не стал долго держать меня в неведении и сразу представил мне Цзаня Старого.

— Сколько вы сообщений получили? — хрюкая и причмокивая, спросил тот.

— Девять.

— Добавить пока нечего.

— Вы уже вышли на местную гильдию нищих? — осведомился Ли, поглядывая в окно.

— Конечно! Верховодит мой знакомый, косоглазый Жаожан. Они ни при чём.

Старик ел совершенно омерзительно — даже по здешним меркам. Обиженные нами разбойники теперь посмеивались, вероятно, считая себя отомщёнными. Хозяин обеспокоенно смотрел в нашу сторону.

— Завтра в это же время мне нужен портрет убийцы, — сказал Ли, резко вставая из-за стола.

— Да пожалуйста, — развязно ответил Цзань и громко высморкался.

Неожиданно для хозяина, который уже собирался собственноручно вышвырнуть старика вон, мы добросовестно (пусть и с видом оскорблённого достоинства) оплатили нетронутую еду и чинно покинули заведение, оставив Цзаня разбираться с вином и свининой.

— Вот теперь пойдёмте в «Литературные таланты», — улыбнулся Ли, едва мы вновь оказались на свежем воздухе.