Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Глава шестнадцатая. Огонь пожирает улики, страшные истории приводят в чёрный павильон

В первую же ночь, когда я был вот так прикован к постели, меня разбудил пожарный набат. По суетливому топоту в коридоре я решил было, что горит что-то совсем рядом, а доберись огонь до гостиницы, меня едва ли успели бы спустить с третьего этажа. Я набрал в грудь побольше воздуха, чтобы крикнуть слуг, но голос не слушался. Я дважды стукнул в стену кулаком, но вновь безуспешно: администратор Ли ещё не пришёл от шамана, на встречу с которым отправился поздно вечером. Колокол за окном надрывался всё сильнее, улица погрузилась в гудение голосов. Я потянул носом, но дыма не почувствовал. Значит, огонь всё-таки далеко… Позже, когда всё улеглось, кто-то из постояльцев, возвращаясь в свою комнату, случайно ввалился ко мне, и я сразу огорошил его вопросом о том, что происходило.

— Окружная управа горела, — охотно откликнулся незваный гость. — Слышали, какой трезвон стоял, а? Видать, пожарные не сразу поспели. Судья Цао завтра головы с них поснимает.

Ранним утром меня навестил администратор Ли. По его виду я понял, что он только что вернулся со своих прогулок.

— Слышали о пожаре? — спросил я.

— Я видел его своими глазами от начала и до конца.

Пламя вспыхнуло в той части управы, где находился судебный архив, и разгорелось очень быстро. Кто-то винил упавший светильник, другие шептались о поджоге, но в любом случае огонь победили бы очень быстро, если бы не подвели «залоги спокойствия» — противопожарные резервуары, которым полагается стоять на каждой улице и особо — в присутственных местах. Но почему ни на улице Яшмовой Луны, ни в окружной управе воды под рукой не оказалось? Слухи винили в этом и нерадивость судьи, и неких таинственных злоумышленников. Внутренне я посочувствовал Цао, ещё не понимая, какой он в действительности получил карт-бланш.

— Ну а что же ваш шаман? Вы у него побывали?

— И не у одного, — сказал Ли неожиданно усталым голосом и жестом дал мне понять, что визиты результатов не дали.

Ю — город большой, и ведуны, в отличие от лавочников, не селятся рядком на одной улице. К кому из них обращался Пэк Ханыль? Что он мог им сообщить? И кто, пусть и за взятку, готов пересказать что-то ценное для нас? Вероятно, адреса Ли получил от Цзаня Малого — а тот наверняка выведал их у извозчиков, подвозивших щедрого молодого корейца, — но каким образом он пытался что-то вызнать, трудно даже предположить. В детстве мы с друзьями из шалости подсматривали за шаманами — на Дуншане их тоже водилось с избытком, а самых колоритных можно было встретить в гостевой слободе. Многие были слепцами (к таким питают особое доверие), другие производили впечатление бесноватых или отъявленных мошенников, а кто-то сочетал все три качества сразу. Впрочем, все они, кажется, живо откликались на звон монет. Наверное, этим средством и пользовался странствующий администратор.

— Что вы намерены делать сейчас? — поинтересовался я.

— Выспаться, — Ли выразительно кивнул на дверь, и я понял, что он опасается подслушивания.

Обидно. Получалось, что я не только не мог заниматься расследованием, но даже лишился возможности его обсуждать. Весь день я пролежал пластом. Впрочем, в обед пришёл врач и удовлетворённо отметил, что руки и ноги, ещё вчера парализованные, уже сносно меня слушаются. Администратор Ли больше не заходил, но попросил хозяина гостиницы, чтобы в определённые часы меня немного развлекали чтением. Тот, вероятно, не очень хорошо объяснил суть дела своему подручному, потому что в первый раз «определённые часы» пришлись на время моего сна.

Помню, как в мареве сновидений зазвучал заунывно блеющий голос, и я увидел череду литых колокольчиков с отчеканенными на них иероглифами: «Ночью и днём, наверху и внизу, на горах и в лесах правда одна…» — начало трактата Люй Дацюаня. Я разлепил глаза. Передо мной с книжкой в руке сидел двуцветный сектант «матушки Кён». Разобравшись, в чём дело, я вновь опустил веки и обречённо попросил почитать мне что-нибудь посвежее.

— «Четыреста духов деревни Хоукай», — внезапно отозвался чтец.

Я с интересом посмотрел на него ещё раз. Сектант как-то воровато оглянулся и с заговорщицкой улыбкой извлёк из рукава книжицу в зелёной обложке. Получив моё согласие, он с явным удовольствием раскрыл её и начал читать — вполголоса, украдкой и тем не менее смачно. Даже первые слова («В третьем году правления под девизом „Возвышающая справедливость“ в циньском городе Пэйцзинь на улице Благих Предзнаменований в третьем доме от малых южных ворот…») звучали в его устах живее и осмысленнее мудрых изречений Люй-цзы.

Я знал эту историю. В детстве я прочитал таких немало, и когда двуцветный дочитал её до конца, на его «Ну как?», я честно ответил, что рассказ «Сломанная печать» чем-то похож, но интереснее.

— Вы читали «Сломанную печать»? — заёрзал сектант. — Я никак не могу её разыскать!

Моего собеседника звали Чжэн Тоуто, он был студентом-недоучкой, родичем хозяина гостиницы и большим любителем страшных историй. Когда я слабым голосом (даже нарочито слабым) поведал ему, что не только читал упомянутое произведение, но за множество пересказов затвердил его наизусть почти дословно, глаза у Чжэна загорелись. Но я тут же добавил, что едва ли осилю повествование, пока не поправлюсь.

Чжэн сразу же взял меня под свою опеку. Как прилежная сиделка, он неотступно дежурил у моего ложа. Поправляя мне подголовник, подавая бульон или разводя лекарство, он нет-нет, да выуживал у меня порцию сюжета, а когда я дремал, тайком всё записывал.

Назначенное мне лечение оказалось весьма действенным, и на второй день я решил, что могу встать на костыли. Чжэн Тоуто немедленно их раздобыл, однако и небольшой прогулки по комнате хватило, чтобы наказать меня за самонадеянность. Я тут же почувствовал острую боль и, неправильно поставив костыль, потерял равновесие и рухнул на пол. Чжэн доволок меня до постели и доверительно сообщил:

— Вас кто-то сглазил.

Из-за боли в груди мне было трудно рассмеяться, и он продолжал:

— С моим тестем было точно так же. Нужно показаться колдуну, чтобы он оградил вас от недоброжелателя.

Мне отчаянно захотелось выбранить его и заодно поинтересоваться, что там Люй-цзы говорил о колдунах и гадателях, но, едва открыв рот, я зашёлся болезненным кашлем, а когда он прошёл, схлынул и первый импульс. В конце концов, шалопай Чжэн желал мне добра.

— Какому ещё колдуну? — спросил я хрипло.

Сектант с довольным видом рассказал мне о даосе Фань Яоцзу по прозвищу Чёрный Поток, который жил на углу у Малого рынка, был слепым от рождения, а стало быть, помог бы мне всенепременно. В саду его дома располагался Удел Великой Пустоты — большой восьмиугольный павильон, в несколько слоёв обтянутый тёмной материей. Чжэн уверял, что внутрь не проникает ни луча света, то есть не видно ровным счётом ничего. В этой непроглядной темноте проситель оставлял образ досаждающего ему человека и обращался за помощью к десяти оберегающим духам. Каждый день утром и вечером даос с деревянным мечом и заклинаниями обходил павильон, а в конце месяца слуги полностью его вычищали, выносили содержимое за город и сбрасывали в туман. Таким образом дурные стремления изображённых злопыхателей поначалу не могли пробиться за непроницаемый экран, а затем тонули у подножия горы.

— Вы знаете, кто может желать вам зла или неудачи? — осведомился Чжэн.

Я кивнул.

— Могли бы его изобразить?

Я покачал головой. Даже если бы я верил в эту чушь, нарисовать судью Цао я бы, наверное, не сумел. Чжэн тут же заверил меня, что это не беда, и очень быстро принёс мне с улицы купленную у торговца чёрную глиняную куколку, сработанную настолько плохо, что было неясно, какой из уродливых бугров считать головой. Теперь от меня требовалось только проставить на фигурке нужную фамилию. Чжэн подал мне кисть и синюю тушь, разведённую пополам с белилами. Я проставил на основании иероглиф «Цао» — и, пользуясь возможностью, светлыми точками обозначил куколке пару глаз. Сектант завернул её в кусок ткани, перехватил бечёвкой и сунул мне:

— Вот с этим и идите к Чёрному Потоку, — потом, запоздало поняв глупость своего совета, добавил: — То есть я сейчас вызову носильщиков!

Мысль о том, чтобы посостязаться с администратором Ли в прогулках по шаманам, показалась мне забавной и привлекательной. Я потянулся к сумке у изголовья и вытянул оттуда две связки монет для Чжэна: одну на расходы, другую за труды. Он был польщён, дважды отказывался, но на третий раз взял деньги. Не прошло и четверти часа, как он явился в сопровождении трёх таких же сектантов. Меня быстро, но осторожно спустили на первый этаж и вместе с костылями уложили в паланкин с жёлтыми и зелёными драпировками. Ни дать ни взять — понесли «матушку Кён».

Прогулка оказалась дольше, чем я ожидал. От мерного покачивания я задремал и проснулся, только когда паланкин поставили на мостовую. Отдёрнув шторку, я увидел массивные чёрные двери, украшенные алыми шляпками гвоздей. По сторонам от ворот сидели отвратительные химеры с мордами гуйшэней. Наверху красовалась табличка: «Усадьба семейства Фань». Привратник смерил нас подозрительным взглядом — вероятно, почитатели Люй Дацюаня у даосов не в чести, — но Чжэн, решив не тратить времени на переговоры и объяснений, попросту сунул ему несколько монет, и ворота открылись.

О нашем прибытии известили ударом в гонг, так что Чёрный Поток, поддерживаемый двумя слугами, встретил нас уже в переднем дворике. Я отчего-то представлял его себе седым стариком, а он оказался моим ровесником. Вместо морщин и всклокоченной седой бороды — гладкое холёное лицо, с едва обозначенной растительностью. Вместо согбенной, побитой временем фигуры — ровная спина и богатырские плечи на зависть иному воину. Даже длинные густые волосы, чёрным водопадом спадавшие на плечи, выглядели ухоженно и в целом благообразно. В моём сознании не сразу установилась чёткая связь, но отцом его был генерал Фань Ланъе, погибший десять лет назад на западе Юэ. Печально, что отпрыск столь славного рода учёных и сановников посвятил свою жизнь шарлатанству и «заклинанию духов». Шею его отягощало внушительное монисто из амулетов, глаза закрывала широкая бархатная повязка, вышитая золотом и серебром. Чжэн Тоуто склонился к моему уху и радостно шепнул, что даос совершенно ничего не видит. Словно противореча его словам, тот с лёгким поклоном спросил:

— Что угодно благородному дуншаньскому чиновнику от скромного служителя Вечного Пути?

— Как? Как он узнал, кто вы?! — восторженно удивился Чжэн. Помня, что мне может быть тяжело говорить, он выдал собственную версию того, что со мной произошло, добавив, что всё это — по воле злобного недруга.

Даос повелительно махнул рукой, указывая нам следовать за ним, и прошествовал в главный двор. Стоит отдать должное вкусам покойного генерала, но насколько изысканно был устроен сад и украшены боковые галереи, настолько же уродливо смотрелась чёрная конструкция в центре. Вокруг Удела Великой Пустоты на постаментах выстроилась целая армия разномастных кумиров самого свирепого вида. Чжэн воодушевлённо сказал, что это, наверное, сто сорок четыре демона ночного неба, и даже бросился их пересчитывать, но Фань Яоцзу вновь поднял руку, и все звуки стихли.

— Вы приготовили изображение? — спросил он.

— Да, — ответил я, доставая самодельный свёрток с фигуркой.

Он дал знак, что внутрь я должен следовать за ним один. Меня поставили на костыли и помогли дойти до чёрного полога. Мы перешагнули порог павильона. За первым пологом следовали второй и третий. Приоткрывая их для меня, Фань уверенно шагал дальше. Когда короткий входной коридор остался позади, я понял, что действительно перестал что-либо видеть. Глаза тщетно всматривались в темноту — приспособиться к ней не удавалось. В сердце появился панический страх. Даос схватил меня за плечи, приподняв в воздух, несколько раз обернулся кругом, вновь поставил на пол и прошёл вглубь павильона. Я не понимал, где нахожусь. Любые направления словно перестали для меня существовать. Рука непроизвольно потянулась к шее, где на шнурке висело устройство, полученное от галантерейщика в Шанши.

Послышался лязг и дробный деревянный стук. Фань громовым голосом произнёс:

— Чёрный камень с синим взглядом!

Я отдёрнул руку, не зная, что и думать.

— Брось его перед собой! — потребовал голос.

Я стоял в ступоре. Как быть? В полной темноте — и неспособный свободно передвигаться — я оказался совершенно беззащитным. Даже если бы сейчас при мне было оружие, я едва ли мог бы им воспользоваться, а мой визави, привычный к жизни без света, напротив, чувствовал себя как рыба в воде. Я услышал твёрдые шаги, властная рука выхватила из моих пальцев мешочек с куколкой Цао и швырнула на пол. Мне сразу полегчало. Вероятно, даос своим «провидением» рассчитывал вселить в меня ужас и трепет, но мне было совершенно не важно, каким образом он узнал о том, как выглядит фигурка.

Стук и лязг продолжились, но теперь в них стали вплетаться слова колдовских формул. Фань бормотал их то тише, то громче, с надрывом, постепенно впадая в некое подобие транса. Его голос слышался то слева, то справа, из чего я понял, что он кружит по помещению, как часто делают даосы, проводя ритуалы изгнания духов. Я почувствовал запах неизвестных мне благовоний и на всякий случай заложил ноздри ватой, которую захватил с собою из гостиницы. Внезапно тяжёлым басом запел колокол. Вместе с подвыванием даоса, дурманящим ароматом и полной темнотой этот звук словно подавлял, подминал под себя сознание, и я в отчаянной попытке его сохранить всё же зажёг синий луч.

Обстановка разом лишилась мистического величия. Фань Яоцзу с колотушкой в одной руке и железным веером-трещоткой в другой отплясывал в комнате и, должен сказать, для слепого делал это очень ловко. Колокол висел тут же, рядом стояли бронзовая курильница и столик с разложенными инструментами — у Чёрного Потока в запасе было ещё немало фокусов. Но куда больше меня заинтересовали стеллажи вдоль стен — пристанище рисунков и статуэток. И если некоторые фигурки стояли на полках завёрнутыми, то свитки все были раскрыты. Перед стеллажами на полтора локтя от пола тянулся тросик с подвешенными звонками. Такие же барьеры были натянуты в других частях павильона. Заклинатель выделывал сложные па, не касаясь их, но, насколько я могу судить, действительно был слепым, к тому же на глазах оставалась повязка. Он не отреагировал на появившийся источник света; впрочем, на одной из полок я заметил тяжёлую алебарду и рассудил, что неумелая попытка порыться в его сокровищах может дорого мне обойтись.

Ближние стеллажи я изучил, не сходя с места. Рисунков на них было немного, и все они отличались невысоким качеством, но я два или три раза узнал фактурную физиономию судьи Цао. Больше всего свитков было у дальней стены, и, дождавшись, когда Фань замрёт у столика, я решительно двинулся вперёд.

Удивительно, сколько сил и проворства находит в себе человек в минуты опасности и нервного возбуждения! Пару часов назад я кое-как переставлял костыли в гостиничном номере, а сейчас передвигался с прытью и ловкостью профессионального нищего. Вряд ли я делал это бесшумно, но на мою удачу даос как раз в это время токовал особенно громко, готовясь устроить для простака-посетителя особенно впечатляющий эффект. Когда я достиг полок, в комнате разом вспыхнули и погасли несколько фонариков с устрашающими рожами. Фань ещё раз ударил в колокол, подбросил в курильницу щепоть какого-то порошка и усиленно заработал веером, гоня дым в сторону выхода.

Нужный рисунок я отыскал не сразу, но узнал его с первого взгляда. На прямоугольном куске шёлка углём и тушью было выведено мужское лицо, а ниже — имя: «Хань Болин» по-китайски и по-корейски. Портрет практически ничем не напоминал давешнее произведение Жаожана и компании, но рука Пэк Ханыля чувствовалась безошибочно. Рисунок был прикреплён к тонкой бамбуковой планке и подвешен за тонкий шнурок на нехитром крюке. Если бы не полученные травмы, достать его было бы проще простого.

Я подошёл поближе к ограждающему тросу и замер. Дотянуться до стеллажей рукой я не мог, как и перешагнуть преграду, не наделав при этом шума. Сейчас пригодилась бы рапира, но, как я уже отметил, её при мне не было. Сколько ещё продлится спектакль Фань Яоцзу, я не знал, так что медлить было нельзя. Превозмогая боль, я перенёс вес на неокрепшие ноги, поднял костыль и остриём снял рисунок с крюка. Мгновение — и свиток оказался в моём рукаве. Азарт прошёл, и я остался один на один с болью и немощью.

Путь к выходу оказался в разы тяжелее, я так и не смог его преодолеть. Запнувшись, я попросту рухнул Фаню под ноги и лишился сил. Его это, однако, не смутило. Вероятно, на что-то в этом роде он и рассчитывал. Едва ли предполагалось, что, опьянённый курениями и испуганный пылающими лицами чудовищ, я останусь стоять на одном месте. Даос оттащил меня к выходу; чтобы его уважить, завершение спектакля я выслушал в полной темноте. После этого Чёрный Поток трижды ударил в колокол, и вошедшие слуги вывели нас обоих на свежий воздух.

Не дожидаясь особых приглашений, я вынул из кошелька два серебряных слитка и честно сказал, что потрясён тем, что открылось мне внутри.

На обратной дороге в гостиницу я ещё раз рассмотрел портрет. В нём, как и в других работах Ханыля, чувствовалась некоторая карикатурность, но я был уверен и в том, что изображённый человек легко узнаваем. Тонкий нос, резные ушные раковины, прищур глаз, острый подбородок и губы, сжатые в презрительной усмешке, — всё было прорисовано тонко и подробно.

В номер я прибыл одновременно с врачом — и получил от него справедливый выговор за несоблюдение режима. Боль становилась всё сильнее, и её пришлось снимать иглами. Перед уходом доктор пообещал мне, что ещё одна вылазка за порог оставит меня калекой на всю жизнь, благо жизнь эта может оказаться недолгой. Но, как только дверь за ним закрылась, Чжэн успокоил меня, что после визита к колдуну мне ничто не грозит, и, сгорая от любопытства, бросился выпытывать, что́ я видел в Уделе Великой Пустоты. Этот рассказ он слышал, очевидно, не в первый раз, поскольку, стоило мне задуматься и замолчать, сам досказывал целые пассажи. Затем он полностью пересказал всё уже сам, делая особый акцент на понравившихся эпизодах. Желая отплатить Чжэну услугой за услугу, я как можно убедительнее высказал ему, что считаю Фаня обычным мошенником, но Чжэн, кажется, не обратил на мои слова вообще никакого внимания. Он избавил меня от своего общества, только когда в комнату постучал Ли.

— Что же вы такое делаете? — спросил странствующий администратор после краткого приветствия.

В качестве ответа я протянул ему свиток. Ли развернул его, с минуту рассматривал, затем одобрительно кивнул. Он не осведомился, у кого и при каких обстоятельствах я получил последний, быть может, рисунок Пэк Ханыля, — вероятно, он уже знал о моей поездке в усадьбу у Малого рынка и понимал, что, каким-то образом заполучив изображение, я не стал задавать Чёрному Потоку вопросы. Да и можно ли было узнать что-то большее? Судя по тому, как даос держался со мной, трудно предположить, что у Ханыля он выспрашивал обстоятельства постигшей его беды.

Ли принёс с кухни бульон и сам заботливо покормил меня, делясь последними городскими слухами и скудными плодами собственного расследования. Он взял с меня слово обойтись в дальнейшем без эскапад, но, увы, я, наверное, был прочно связан с несуразными поворотами событий и сумел впутаться в передрягу, даже не поднимаясь с постели.