Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Глава двадцать третья. Старые предания раскрывают свои тайны в доме кузнеца, мёртвые взывают к живым

Не в силах уснуть, я долго сидел в кабинете и смотрел на сорванный со стены листок. У меня с первых мгновений родилась уверенность, что это не обычная бумажка с эзотерической символикой, какие в изобилии водятся у бродячих даосов, а скрытое послание. Вероятно, потому, что на пересечении образов — цветок, цифра, гексаграммы — как бы само собой проступало «Течение девяти принципов», с которым мой путь уже успел пересечься — и, может быть, дважды, если предположить, что в Ю и Шато поработали «пурпурные лотосы». Не исключено, что за мною уже отправили эмиссара, какого-нибудь «господина Семь»? Если так, то что входит в его компетенцию? Или семь — это номер одного из «девяти принципов», возможно, нарушенного мной? Или гексаграммы, которая описывает участь, поджидающую меня «послезавтра»? Я взял из отцовской библиотеки футляр с «Книгой перемен». Под семёркой шли рассуждения о войсках в походном строю, и это окончательно сбило меня с толку.

Вдруг в окно постучали. Я на всякий случай взял со стойки рапиру (чем бы она могла мне помочь?) и отодвинул раму. Под окном стояла Мэйлинь:

— Я слышала в доме переполох. Правда, что в тебя стреляли?

Выжав из себя улыбку, я сказал, что это пустяки, глупый розыгрыш — и я даже знаю чей. По-своему я не солгал: это была инсценировка с целью проверить Юань Мина. Стрелял Минхёк — и по моему распоряжению. На случай провала стрела была как следует затуплена и в худшем случае оставила бы синяк, но всё прошло как нельзя лучше. Так что о выстреле я уже давно не думал, о чём и сказал Мэйлинь.

— Если так, то почему тебе страшно? — спросила она. Прямо так, в лоб сказала то, в чём я и сам себе не хотел сознаваться. Мне было страшно.

— Послушай, что такое семь? — вопросом на вопрос ответил я. — Цифра семь.

— Счастливое гадание на свадьбу, — быстро откликнулась Мэйлинь и тут же как-то сникла.

Мне показалось, что в глазах у неё блеснули слёзы: наверное, опять вспомнились деревня Тайхо и Чжуан Дэшэн. Я быстро взял со стола листок:

— Смотри. Это прикололи к стене дома. Тут семёрка. Что она может значить?

Мэйлинь внимательно посмотрела на рисунок и вдруг сказала, что с год назад уже видела подобный в Тайхо, в кабинете отца.

— Лучше спросить у него, — произнесла она и добавила: — Завтра, не сейчас. Он уже спит. Уже спит… Да и мама тоже…

Я на мгновение отвлёкся, опять разглядывая листок, а когда хотел спросить, что́ с госпожой Яо, Мэйлинь уже не было.

Ещё ночью я настрого запретил слугам рассказывать о том, что в меня стреляли, но в управе, наверное, каждый чиновник в частном порядке тихонько выразил мне сочувствие и обеспокоенность, а я устал отвечать: «Ну что вы, это пустые слухи». Молчал разве что господин Чхве, но я всё же поостерёгся после совещания обращаться к нему за сведениями о «девяти принципах»: так бы он точно решил, что на мою жизнь покушались. Не стал я запрашивать соответствующую литературу и в библиотеках — не понимая до конца, чьих именно соглядатаев опасаюсь: таинственных «лотосов» или дуншаньского префекта.

Дома меня, разумеется, окружил тревогой Яо Шаньфу. На вопросы о ночном покушении (выходке, о которой я уже тысячу раз пожалел) я протянул ему давешний листок. Учитель Яо несколько мгновений непонимающе смотрел на него, затем решительно потряс головой:

— Что же, вы считаете, что этот человек мог в вас стрелять?

— Доказательств нет, — ответил я. — Но выглядит странно, даже угрожающе. Вы считаете иначе?

— Конечно! — голос Яо посветлел. — Это вроде визитной карточки, извещающей о том, что послезавтра, то есть уже завтра к вам в гости собирается прийти один молодой человек, опасаться которого нечего. Когда вы с ним познакомитесь, то сами это поймёте. Он один из нас, если можно так выразиться.

Как я уже писал, один из ключевых эпизодов становления общества «тайных учёных» произошёл на юге далёкой области Шу, в префектуре Тулин. Там же учитель Яо, а затем и мой отец познакомились с выдающимся эрудитом Чжан Фоу, потомком славного чиновничьего рода, в котором было четыре губернатора и шесть министров. Именно в его доме не без его помощи был расшифрован первый «индийский гранат». За полгода до этого Чжан лучшим из области сдал большой государственный экзамен и мог рассчитывать на высокую шапку префекта или должность в столице, но во имя науки решил отказаться от карьеры и остаток дней провёл смотрителем училищ в родном Тулине.

У хмурого книгочея Чжан Фоу не было детей, его наследником и продолжателем дел стал племянник и, казалось бы, полная его противоположность — балагур и весельчак У Чжайбо. Совершенно не склонный корпеть над книгами, он был влюблён в странствия и поиски. До смерти дяди (тот умер незадолго до моего отца) он охотно выполнял для него роль посыльного, отправляясь с сообщениями и поручениями в разные части горной страны — чаще всего в образе даоса. Постоянным его атрибутом был тао — плоский барабанчик на рукоятке и с парой деревянных подвесок. С одной стороны тао была изображена химера, с другой — таблица гексаграмм. При прокручивании изображения совмещались.

— Его так и прозвали — У Барабанчик, — улыбнулся учитель Яо.

— Ну, а семёрка в лотосе? — спросил я.

— В вашем городе, кажется, есть гостиница с «цветочным» названием? У, если вы пожелаете навестить его сами, остановился в седьмом номере.

Этот рассказ словно рассеял для меня грозовые тучи. Видя улыбку на лице Яо, я намекнул было на обещанную удивительную историю, но он запросил последнюю отсрочку: У явился на Дуншань очень вовремя, и радость открытия хотелось разделить с ним.

Во второй половине дня я отправился к гостинице «Цветы востока», но у дверей чайной в паре кварталов от неё чуть ли не нос к носу столкнулся с администратором Ли. Из обмена приветственными репликами я понял, что из Лияна он вернулся буквально только что — и не один, а сопровождая областного ревизора И Мэнкуна. Ревизор как раз остановился в «Цветах востока», и мне тут же расхотелось туда идти.

Ли предложил разделить с ним чаепитие, а затем пройтись до гостевой слободы. За столиком я сидел как на иголках, не зная, известно ли ему о ночном эпизоде и о том, что в момент стрельбы в гостях у меня был Юань Мин. Но господин Ли непринуждённо разговаривал о погоде, состоянии дорог, книжных новинках. Единственный вопрос в мой адрес касался моего самочувствия, и я как можно проще ответил, что уже приноровился хромать и даже часто обхожусь без трости.

— Да, мы с вами теперь две хромоножки, — рассмеялся Ли. — А вот насчёт трости не торопитесь. Много лет назад я тоже от неё отказался. Теперь жалею.

Мы с ним, наверное, действительно забавно смотрелись вдвоём. Правда, Ли, в отличие от меня, прихрамывал только при быстрой ходьбе, а медленно шёл вполне себе ровно. Когда мы вошли в слободу, я с опасением ждал, что он свернёт к дому Юань Мина, но в итоге мы оказались у ворот оружейной мастерской Сюй Чаньпу. Здесь же обитало всё его семейство — жена, пятеро сыновей с супругами и внуки. Тот редкий случай, когда дом гостевой слободы был нормальным домом на одну семью.

О суровом усаче-оружейнике ходили разные истории. Родом он был с юга, из той части Юэ, которую позже захватили чусцы, ещё в молодости возглавил местную кузнечную гильдию и, вероятно, поныне обеспечивал бы оружием войска генерала Линь Жуяна, если бы не один печальный эпизод… Здесь начинались разночтения. Досье сообщало о некоем «конфликте» с интендантом Южной армии, но в чём он состоял? Рассказывали, что тот был неорганизован и нечист на руку и, не выполнив приказ по снабжению войск оружием, попытался свалить вину на Сюй Чаньпу. Рассказывали, что он нанёс ему оскорбление, приказав для расширения улицы снести памятную арку, установленную в честь его покойного отца, а оружейник в сердцах проставил на каждом мече клеймо со стихами, позорящими беспардонного военного чиновника. Рассказывали даже, что интендант позарился на госпожу Сюй, но, явившись к ней в отсутствие мужа, получил хорошую трёпку от кузнечихи и её сыновей. Так или иначе, в очень скором времени Сюя пришли заковать в кандалы, но добрые соседи предупредили оружейника, и тот успел покинуть дом, захватив семью, инструменты и кое-какие книги. Кто-то из гильдейских снабдил его деньгами и посоветовал идти на Дуншань. Впоследствии, говорят, интендант был сурово наказан, а Южное командование разыскивало пропавшего мастера, суля золотые горы, но тот здраво рассудил, что от добра добра не ищут.

В гостях у господина Чхве мастер Сюй снаряжал удальцов, с удовольствием изучал трактаты и писал главы для «Большого свода всеобщих знаний» — о металлах и сплавах, о больших и малых механизмах и, конечно, о восемнадцати видах оружия. И, хотя ещё с улицы мы услышали весёлый разговор кузнечных молотов, наш неожиданный визит оторвал мастера Сюя не от горна, а от письменного стола. Администратор Ли с ходу сообщил, что я пришёл для инспекции какого-то там заказа (о котором ни словом не обмолвился по дороге), и оружейник с поклоном проводил нас в один из флигелей, где на стойках красовалось два десятка полных пластинчатых доспехов и частокол алебард с узкими резными лезвиями.

— Это половина, — коротко бросил Сюй. — Остальное через две недели. А вот здесь, — он открыл стоящий у стены длинный ящик, — подковы, о каких я говорил.

— Если я не ошибаюсь, «подковы западных звёзд»? — спросил Ли, поднимая одну из них на свет.

Он, конечно, имел в виду вот эти строки из «Кантаты Трёх Ветров»:

Для меня это всегда было не более чем поэтическим образом, но по тому, что отвечал Сюй, становилось ясно, что речь и вправду идёт о каком-то особенном виде подков для стремительных переходов по трудной местности. Кантата оказалась права: верить её строчкам следовало всерьёз. Но зачем нужно столько подков в области Янь, где лошади — что резонно — никогда особенно не использовались? Понимая, что с моей стороны этот вопрос будет уместен менее всего, я молчал, а администратор Ли и мастер Сюй уже перешли к обсуждению других тем.

— Древние песни и поэмы — удивительное сокровище, — говорил Ли. — Тому, кто умеет их слушать и читать, они вручают ключ к пониманию путей неба и земли и открывают кладовую прошлого. Разгадали вы, например, легенду о гибели «воинства двух знамён» под Чао?

Это один из классических сюжетов горной страны, известный, наверное, каждому. Помню, в школе я раз десять видел его на сцене и в кукольном театре. В основе лежит история борьбы преступных кланов в царствование государя Триумфатора, но народное творчество давно превратило её в волшебную сказку о двух богатырях: отважном Си Цинли и подлом Змеином князе. Много препятствий, много опасностей преодолели они вместе, покорили десяток городов и завладели несметными богатствами. Змеиный князь, пожелав владеть всем единолично, явился в ставку Си Цинли без оружия, но, стоило тому отвлечься, выпустил из ладоней колдовские стрелы-молнии. Несчастный Си упал, поражённый в самое сердце, а вероломный чародей бросился прочь. Однако у самых ворот лагеря на пути у него встал убитый союзник и одним ударом меча срубил ему голову.

— Если вам угодно, разгадка проста, — с поклоном отвечал Сюй. — Змеиный князь пришёл без меча и кинжала, но в рукавах у него было спрятано тайное оружие, бамбуковые трубки с особым пружинным механизмом. Стоит нажать на кнопку — и из трубки вылетает стрела. А Си Цинли, полагаю, носил под халатом броню. Но не простую, а такую, которую я называю «доспехом мертвеца». При попадании стрела в нём застревает, как если бы попала в плоть, а на одежду вытекает краска, похожая на кровь. С такой бронёй легко убедить противника в своей гибели.

Ли с довольным видом кивал, а затем спросил, может ли Сюй изготовить подобное оружие и броню. Оружейник охотно согласился и осведомился, какого размера должен быть халат. Разговор из умозрительного стал предельно конкретным.

— Изготовьте такой, чтобы пришёлся впору господину помощнику префекта, — ответил Ли. — А потайное оружие спрячьте не в рукаве, а в обычной походной трости.

Мастер Сюй, покряхтывая, поклонился. Видно было, что задача ему по душе.

Насколько целенаправленно администратор Ли вёл весь этот разговор? Я ожидал, что он всё же выскажется насчёт слухов о покушении, но нет — он лишь уведомил меня о том, что завтра в управе будет присутствовать И Мэнкун, и мы попрощались.

На следующий день я сказался больным: ревизор наверняка помнил меня по путешествию в столицу и внезапному бегству с приёма у императорского шурина и был бы, конечно, удивлён, появись я запросто в ямыне, да ещё и без траура.

В полдень, когда я сидел за книгами в кабинете, Чжан доложил, что у ворот ожидает бродячий даос, уверяющий что я назначил ему приём, и на всякий случай испросил разрешения гнать его в шею. К удивлению старого слуги, я пригласил скорее ввести гостя в дом и сам поспешил навстречу.

Не знаю почему, но я представлял себе У Чжайбо приземистым толстячком с масленым лицом, пухлыми губами и каскадом подбородков, а он на поверку оказался сухопарым верзилой. На вид ему было лет тридцать пять, и руках он вертел пресловутый барабанчик, не оставляя сомнений: это именно он. Вероятно, У не бывал в нашем доме раньше, иначе Чжан бы его запомнил, но в любом случае был знаком с моим отцом и успел выяснить, что его нет в живых. После взаимных приветствий он протянул мне железное кольцо — судя по всему, верительный знак, — и этим совершенно меня огорошил: я не знал, чем полагается его проверить. На моё счастье, в передний дворик вышел Яо Шаньфу, и давние друзья сразу же признали друг друга.

— Я догадывался, что встречу вас здесь, дядюшка Яо, — с двукратным поклоном сказал У. — Увы, я видел, что́ осталось от вашей деревни, и надеялся только, что вы живы и здоровы.

— Стало быть, вы искали не меня, а учителя Яо? — уточнил я.

— Да и нет, — ответствовал Барабанчик. — Но об этом лучше поговорить за обедом. А ещё лучше — после него, на сытый желудок.

Я невольно рассмеялся и приказал слугам накрыть на стол.

Когда с едой было покончено, мы втроём расположились во внутреннем саду, и У Чжайбо, точь-в-точь по-корейски набив длинную трубку, начал повествование:

— Вы, дядюшка, конечно, привыкли, что, если я прихожу, то приношу с собою что-то новенькое и удивительное. Но в этот раз я прибыл налегке. Может быть, вы слыхали о чиновнике по имени Лань Нэймяо?

— Как же, о нём сейчас многие говорят! — откликнулся я. — Босоногий Лань! Достойнейший человек!

У медленно кивнул:

— Он живёт от нас неподалёку, в Тулине. Был очень дружен с моим благодетельным дядей, покойным Чжан Фоу. И, поверьте моему слову, этот достойнейший человек достойнейшим образом уложит в гроб всех своих соседей и половину области Цинь.

Итак, после отставки Босоногий Лань вернулся в родные края. Вокруг опального земляка тут же сплотился кружок вольнодумцев, и У Чжайбо, понимая, что рано или поздно ему придётся выбирать в этой неприятной истории ту или иную сторону, предпочёл просто покинуть Тулин — до тех пор, пока всё не успокоится. По его словам, предвидел он и комету, чьё недавнее появление в ночном небе предвещало начало гонений на всю юго-западную интеллигенцию.

— То, что вы пришли с порожней котомкой, не беда — произнёс я. — В этом доме найдётся место ещё для одного гостя. Что же до новенького и удивительного, то вы как раз успели к рассказу учителя Яо.

Яо Шаньфу с улыбкой погладил бороду и предложил пройти в восточный флигель. В его комнате, обустроенной под кабинет, царил полумрак: окно было занавешено и заставлено высокой тёмной ширме. Напротив находились три сидения полукругом, в центре — столик, а на нём «индийский гранат». Даже сейчас я по богатой инкрустации узнал маоцзянскую семейную реликвию, о которой с таким упоением рассказывал достопочтенный Му. Яо сразу же привлёк наше внимание к необычности этого предмета: в отличие от прочих найденных «гранатов», которые относились либо к эпохе великого бедствия, либо ко временам правления Первого и Второго Лидеров, этот не был связан ни с низинами, ни с горной страной.

Согласно преданию, которое помещалось в описании от господина Му, прежним владельцам «сердце чудовища» много поколений назад принёс на рассвете белоснежный журавль — и с тех пор, пока никто из домочадцев не поднимал руки на прекрасных птиц, беды обходили семью стороной. И в этой истории, с начала до конца похожей на романтический вымысел, было существенное зерно правды.

Загорелся синий луч, на ширме отразилась уже знакомая зелёная сетка, и — чудо — в следующее мгновение перед нами возникло как бы окно в другую, ярко освещённую и причудливо обставленную комнату. Из окна на нас смотрел седой и бледный человек с пушистыми усами и какими-то невероятными глазами: голубыми и широкими, шире, чем даже у администратора Ли. На человеке красовалась диковинная, ни на что не похожая шляпа тёмно-зелёного цвета, с полукруглым чёрным навесом над глазами. Человек поднял к нему правую руку и что-то отрывисто произнёс. Помолчал, сказал ещё что-то — и исчез. Вместо него возник другой, очень похожий, но без усов и шляпы, — и после недлинной фразы тоже пропал. Так перед нами сменилось три или четыре лица — возможно, кто-то показался дважды, но я плохо их различал. Вдруг в окне появился старый бородатый кореец и с немного странным выговором сказал: «Здравствуйте. Мы крепость Антей, тридцать градусов севера, шестьдесят градусов востока. Нам удалось выжить в ужасной катастрофе. Пожалуйста, досмотрите наше послание до конца».

Затем вновь заговорил первый, в шляпе, — на этот раз что-то долгое, пространное. Голос шёл из устройства с синим лучом, и я тщетно пытался уловить в потоке непонятных слов хоть что-то знакомое. Учитель Яо пояснил, что сейчас те люди, которых мы только что видели перед собой, прочтут обращение на разных языках. Китайского среди них не было, но Яо кое-как понимал один из языков, на которых говорил человек в шляпе (комендант Шэ Ин), и, как и я, владел корейским.

Послание рисовало следующую картину. Три столетия назад на одинокой горной вершине далеко к востоку от области Янь располагалась пограничная крепость одного из низинных государств. Когда произошло великое бедствие, в этом районе шло ожесточённое сражение. Недавно сменившийся гарнизон отражал атаку за атакой, и поначалу землетрясение и туман были восприняты как применение какого-то нового оружия. Позже комендант отрядил разведывательный дозор (оказывается, у наших предков были средства, способные защитить от тумана), но на много ли вокруг города и посёлки вымерли. Разведчики, отправленные на большее расстояние, не вернулись, связь с командирами была потеряна с первых же дней, но Шэ Ин сумел навести в крепости жёсткий порядок и поднять дух гарнизона.

Пак Симон — старый кореец, который говорил последним, — рассказывал об этом так:

— В то, что Антей единственное место, где сохранилась жизнь, верить не хотелось. Все мы волновались за своих родных, понимая: даже если наши семьи живы, мы можем никогда с ними не встретиться. Но понимали мы и то, что нам нужно просто выполнять свою работу, чтобы сохранить рассудок. Царило полное затишье. Потом из ниоткуда появились страшные, демонического вида существа. Мы потеряли нескольких человек, но очень скоро нашли способ раз и навсегда избавиться от этой напасти.

Эти слова заставили меня вздрогнуть и вспомнить о Лунвэе с его странной историей об оружии против гуйшэней. Старый Пак явно говорил именно об этом!

Крепость не испытывала нехватки еды и воды, но, в отличие от горной страны, веками держаться не могла: весь гарнизон состоял из мужчин, рано или поздно он бы просто вымер. Из слов Пака я понял, что на вершине горы ещё с Золотого века стоял мощный «передатчик» — устройство для связи с небесными странами. День за днём обитатели Антея отправляли послания в вышину и слышали в ответ молчание.

Так прошло пять лет. Весной и осенью гора становилась перевалочным пунктом перелётных птиц, и однажды кто-то из бойцов увидел журавля с яркой лентой на ноге. Это была огромная радость: значит, где-то, откуда прилетела птица, есть жизнь. Гарнизон записал обращение на «индийском гранате» и, дождавшись, когда стая полетит обратно, отправил его так же, с журавлём. На день отправки маоцзянского «граната» эта традиция существовала уже тридцать пять лет.

— Нас осталось девять человек, — завершил свои слова Пак, — но пока мы живы, генератор продолжает работать, мы не оставляем надежды связаться хоть с кем-нибудь. Если вы нас слышите, отзовитесь.

Это лишь часть. Что-то из сказанного мне вообще не удалось понять.

Далее следовало несколько карт, по которым можно было достаточно точно определить местоположение Антея относительно горной страны, а также чертежи и изображения самой крепости и её ключевых узлов. Сильнее всего впечатлил меня вид с вершины горы на её основание. Ядовитый туман (на этом изображении — ярко-красный) опоясывал гору, но словно боялся подступить слишком близко. Под горой зеленела трава, росли деревья — не белёсый мох! — а рядом, чуть не касаясь веток, стояла алая стена тумана. Сразу завладел моими мыслями и передатчик, похожий на огромное блюдо, проткнутое посередине иглой.

Учитель Яо, показал нам и «генератор» — приспособление, видом и предназначением походящее на алхимическую печь. По его словам, оно снабжало крепость некоей эфирной энергией, необходимой для работы всех сложных устройств, в том числе, вероятно, защищающих её от тумана.

— Посмотрите! — У Чжайбо вдруг подошёл к ширме и ткнул пальцем в изображение блестящего цилиндра. — Узнаёте? Такую вещицу я приносил вам в Тайхо пару лет назад! Помните серебристого истукана?

— Да, похоже на то, — согласился Яо. — Увы, в Тайхо я так и не сумел раскрыть его предназначения, но думаю, что для генератора это что-то вроде топлива.

— Значит ли это, что, добравшись до Антея, можно вернуть всё это к работе? — спросил я.

Учитель Яо озадаченно на меня посмотрел, а У рассмеялся:

— Как же вы собираетесь туда добраться? Не смотрите, что я одет, как даос, — превращаться в журавля я так и не научился!

Я напустил на себя загадочный вид и сказал, что, наверное, смогу это устроить. Мне было приятно, что и я сегодня могу преподнести им нечто удивительное.