Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Глава тридцать четвёртая. Юная артистка экзаменует поклонников, неожиданный победитель получает тайное послание

На следующий день Юй Шатин в ресторане не объявился. Я пришёл за полчаса до полудня, сел на прежнее место и прождал его около трёх часов. Одна компания сменяла другую, гул разговоров, пение и стихи наваливались на сознание тяжёлой бесформенной грудой, я выискивал сишаньского усача взглядом, поглядывал на входную дверь и галерею, то и дело подходил к стойке и заводил ненужные разговоры с молодыми кутилами, но спросить о Юе напрямик опасался. Было ли на месте вчерашнее трио? Я этого не знал. Не желая пересекаться с этими людьми, я ведь даже не запомнил их внешнего вида, только голоса́ — но по голосам разве найдёшь…

Вдруг с галереи, словно всплеск, прозвучал короткий аккорд лютни, разговоры разом утихли. На несколько мгновений установилась тишина, потом по залу поползло тихое перешёптывание. Из приоткрытой двери грациозно и горделиво выступила девушка лет восемнадцати в открытом светло-зелёном платье, подчёркивающем её идеальную фигуру. По обилию дорогих украшений и макияжу — впрочем, ни то, ни другое нельзя было назвать кричащим и вызывающим, женственность, можно сказать, была безупречная, — я понял, что это артистка и местная властительница чувств. Двое студентов тут же взбежали по лестнице, подавая ей руку, чтобы помочь спуститься, но девушка, не удостоив их не то что словом, но даже взглядом, лишь коротко покачала головой и спустилась сама. За каждым из столиков мгновенно образовалось свободное местечко, и самые храбрые и самоуверенные из собравшихся звучно приглашали артистку к себе.

— Фея, хотя бы взгляните на нас, умоляем! — оперным басом пропел кто-то из них.

Девушку знали под творческим псевдонимом Фея Северных Созвездий.

— Все вы смутьяны и невежи, в чём я убеждалась не раз, — произнесла она, выйдя на середину зала и свысока глядя на всех и ни на кого в особенности. — Стоит ли и время тратить на вас?

— Раз вы спустились, значит, несомненно, считаете, что стоит, — заявил щёголь с заострённым, крысиным лицом, сидящий от меня в противоположном углу зала. И в тот день, и накануне я то и дело видел его в объятиях певичек. Он, конечно, считал себя великим знатоком по части обхождения с женским полом.

Однако спокойствия Феи это не смутило. Медленно прохаживаясь вдоль столиков и отклоняя возникающие перед ней кубки с вином и блюда с изысканными плодами, она продолжала:

— За те недели, что мы с вами знакомы, вы не раз успели меня разочаровать. Что ж, разочарую и я вас. Признайте, что здесь, в «Ветре добродетели», в этот день, равно как и во вчерашний и позавчерашний, вы просто пытаетесь сбежать от мысли об экзаменах, на которых вам на всех уготовано одно звание. Довольно я услаждала вас пением и танцем, теперь потешусь вашей агонией, устроив вам экзаменацию прямо здесь!

Присутствующие заулыбались, а кто-то и вовсе облегчённо вздохнул: то, что начиналось как обличительная и, в общем-то, справедливая тирада, оборачивалось новой салонной игрой, где победителю было, не иначе, уготовано особое внимание красавицы. Кто-то из бражников тут же напомнил ей, что дело предстоит непростое, ведь при государственном отборе учитывается целый ряд качеств: от внешности кандидата, его красноречия и каллиграфии до знания законов и умение писать сочинение на заданную тему.

— С этим как раз несложно, ведь вы у меня как на ладони, — откликнулась Фея. — Что до красноречия, то язык у вас у всех подвешен, а знание законов, если и есть, то лежит мёртвым грузом. — В зале раздались смешки. — Внешность вашу, поверьте, я оценю не хуже, чем почтенные академики, и тех, кому с ней повезло, останется проверить только на ясность почерка и умения сочинять.

Изящная ручка скользнула в широкий полупрозрачный рукав, и на свет появились десять разноцветных листов, которым в этой игре предстояла роль экзаменационных. Послышалось полусерьёзное возмущение тем, что листов так мало, но шум опять затих, едва Фея начала раздавать их приглянувшимся юношам, оставляя за собою шлейф радостных восклицаний и разочарованных вздохов. Попутно объяснялись и правила «экзамена»: лист разлинован под восемь столбцов, в каждом из которых на произвольном месте проставлено по иероглифу, у каждого соискателя — разные; нужно же сложить стихотворный текст, чтобы все эти знаки оказались в нём на своём месте. Восемь листов разошлись очень быстро; оставшись с двумя, девушка задумалась и недовольно надула губки, словно прилично выглядящие мужчины закончились.

— Сударыня, неужто забыли обо мне? — весело позвал было щёголь с крысиным лицом. Но тут же лист достался его соседу.

— Эх ты, рванина! — добродушно бросил кто-то неудачливому сердцееду и, уже обращаясь к Фее, сказал: — Вы, верно, ищете глазами Юй Шатина, но он сегодня ещё не приходил. Лучше отдайте его законный листок кому-нибудь другому.

— И в самом деле, — вздохнула Фея, и так последний лист оказался передо мной.

В зале, разумеется, тут же пошли шутки насчёт моего разодранного гуйшэнями лица, но я не слушал. Моё внимание было приковано к листу. Нет, я не горел желанием бороться за благосклонность красавицы, но она, выкладывая задание на мой стол, как бы кокетливо пальчиком провела по проставленным словам, и, следуя за получившейся линией, можно было прочесть: «Ваш друг погиб, но вас я хочу спасти».

Что это? Часть игры или тайное послание? Предназначалось ли оно Юй Шатину или изначально адресовано мне? Допустим, мне, но о ком тогда речь? Кто это — погибший друг? Варианты в голове множились, но я постарался не выдавать особого смятения, хотя перед лицом Феи Северных Созвездий оно мне, наверное, полагалось.

Слуги начали расставлять перед счастливчиками письменные приборы. Один из бражников (ему не досталось листа, но он придумал, как сохранить лицо, и взял на себя роль казённого распорядителя) тягуче пропел правила поведения на государственной проверке, пообещав сурово карать за списывание и подсказки и палками выпроваживать нарушителей благообразия.

Наконец Фея трижды хлопнула в ладоши:

— Ти-ши-на!

В любом случае, чтобы получить от неё разъяснения, мне следовало дождаться окончания игры, а коль скоро я оказался участником… В сердце загорелся азарт, я растёр тушь и поудобнее взял кисть.

Фея отошла к одной из несущих опор посреди зала и стояла молча и неподвижно, как изваяние. Она, конечно, была прекрасна, а остроумие, с которым была устроена эта забава, вызывало у меня восхищение. Ухвачено всё было весьма метко, и игра балансировала на грани, не скатываясь, впрочем, в грубую насмешку над государственной процедурой. Цветной лист (мне достался розовый) благоухал тонкими духами; по кромке шло витиеватое тиснение из иероглифов «красота», «мечта», «музыка» и всё в таком роде — чем хуже официального бланка со словами канонов по канту! — а в углу красовалась красная эмблема, но не местной канцелярии, а увеселительного дома, к которому, вероятно, и принадлежала Фея Северных Созвездий.

Присутствующие добросовестно исполняли назначенные им роли. Экзаменуемые выжимали в строки остатки разума, которого в присутствии красавицы, естественно, оставалось немного; их незадачливые соседи посмеивались в кулак и зловеще потирали руки, предчувствуя чей-то позор; а самозваный распорядитель палочкой отбивал по пустому винному кувшину отведённые минуты — в нашем распоряжении было меньше четверти часа. Я уложился чуть раньше срока, и оставшееся время просто смотрел на холодное лицо Феи. Вот она коротко кивнула, и распорядитель тут же скомандовал отложить кисти.

— Итак, что же у кого получилось? — сказал, разминая плечи, один из участников испытания, которому, кажется, надоела пассивная роль. — Позволю себе начать парад шедевров.

Он встал и начал декламировать:

Артистка с кроткой улыбкой выслушала эти стихи, посвящённые, безусловно, ей самой, а потом прыснула:

— Сударь, вы написали женские стихи! Тема, настроение, образы… Стало быть, экзамен выдержан, но должность полагается на женской половине.

Присутствующие расхохотались. Кто-то громко сказал:

— Что, брат Чжан, сработать из тебя евнуха? Остальное-то готово!

Чжан действительно походил на евнухов с известных гравюр: полноват, с круглым смазливым лицом без усов и бороды, холёные руки украшены крупными перстнями — и вся эта ситуация была для него страшным конфузом. Когда под общий хохот он, насупленный, занял прежнее место за столом, другие участники «экзамена» предпочли сдать свои работы молча, чтобы Фея сама отобрала те, которые придутся ей по душе. Артистка быстро просмотрела листы и, игриво улыбаясь, произнесла:

— «В кубке схлестнулись покой и тревога, что же достанется мне?» — автору этих слов достаётся третье место, звание «постигшего каноны», и приз, чаша с вином из моих рук.

Когда награда была вручена, настало время второго места. Его получил студент, написавший: «Полно таиться, фиалка над ущельем Восточного Ветра». Его призом стал белоснежный цветок с алым поцелуем артистки. Зал замер в ожидании победителя. На этот раз красавица решила прочитать работу целиком:

Это были мои стихи. Не уверен, что прочие признали их лучшими, но спорить никто не стал — видимо, капризная Фея не прощала, когда её мнение оспаривают.

— Ваш приз, — произнесла она, подходя к моему столику, — ждёт вас наверху.

Моё смущение и, пожалуй, даже испуг, наверное, были заметны невооружённым глазом. На робкие возражения о том, что здесь, внизу, у меня назначена встреча, кто-то со смехом сказал, что встреча уже состоялась.

— Вы что же, не читали собственных стихов? — вскинула брови артистка, несомненно, напоминая мне о своём послании-предупреждении.

— Хорошо! — капитулировал я. — Отсекаю память и следую за вами.

— Неужели вы нам так и не сыграете, драгоценная Фея? — спросил «распорядитель экзамена». — Не осмеливаемся даже просить вас о танце…

— Сегодня моё искусство будет принадлежать одному человеку, — ответила она, уже ступая со мною на лестницу. — Может быть, мы с вами ещё увидимся вечером. Не теряйте надежды.

Когда мы вдвоём оказались у двери в её кабинет, она шепнула:

— Подыграйте. Едва мы войдём, страстно обнимите меня, чтобы все это видели.

Хорошо, что не все видели, как краска прилила к моему лицу. Это было, наверное, потруднее экзамена. В жизни я не обнимал девушку (тот случай в Ю с Мэйлинь не в счёт — там я изображал братские объятия), тем более делать это «страстно» и по указке. Так или иначе, когда Фея Северных Созвездий, высвобождаясь из моих неуклюжих лап, поспешно закрыла дверку, я вздохнул с облегчением.

Мираж флирта исчез немедленно. Девушка накинула на плечи плотный синий платок, лицо её стало совершенно серьёзным. Задёргивая оконные шторки, она посмотрела на улицу и сказала не то мне, не то сама себе:

— Успели едва-едва.

Я встал у неё за спиной и тоже выглянул в окно. По улице по направлению к нам шла четвёрка судебных исполнителей при всём своём пугающем параде: шлемы, панцири, у пояса — цепи, кандалы и пыточные орудия. За ними на некотором отдалении следовали зеваки. Дойдя до входа в ресторан, приставы остановились, а через минуту гул в зале стих, и люди стали один за другим выходить на улицу.

— Очень хорошо, — произнесла Фея. — Конечно, эти олухи не стали обследовать верхние кабинеты, а студенты о вас не заикнулись. Всё-таки моей обиды здесь опасаются.

— Вы не могли бы объяснить, что происходит? — спросил я, занимая место у столика.

Кабинет был обставлен изысканно. Интерьер подбирался как будто специально для моей визави. На стенах висели необычайно удачные репродукции Ло Вэйфаня, в том числе двух картин из его «Атласа северных созвездий» — ночные пейзажи Чжао, в которых неизвестный мне копировщик сумел передать даже «дыхание лунного света», изюминку работ великого Ло. У входа на подставках стояли небольшие цитра и лютня, рядом была ширма с изображениями звёзд и символикой всё того же увеселительного дома. Столик был уставлен розетками с засахаренными фруктами и иными сладостями, а вместо обычных довольно жёстких сидений справа и слева от него помещались плетёное кресло и небольшая тахта. Кресло заняла Фея, я примостился на тахте.

— Сегодня утром, — сказала девушка, глядя мне в глаза, — погиб Юй Шатин. Его тело нашли в восточной части города, где рельеф неровный, а улицы идут уступами одна по-над другой. По мнению следствия, он слишком много выпил и упал, перевалившись через ограду. Я уверена, что его убили. Последний человек, с которым он вчера здесь говорил, — вы. Скажите, о чём вы беседовали?

Как ни странно, весь смысл её слов и чувство потрясения достигли меня не сразу, и первой моей реакцией было:

— Поиграли в экзамен, а теперь играете в допрос?

— Мне не до шуток. Если бы вы знали, кем для меня был Юй Шатин, вы бы такого не говорили.

Фея отвернулась и смахнула слезу. Мне в который раз за день стало неловко. И вот именно после этого я понял, что циньский усач, который вчера удивлял меня своим умением делать выводы, погиб — и, возможно, погиб из-за меня. Я признался девушке, что вчера мы с ним действительно случайно разговорились и Юй принял меня за человека с широкими связями, способного помочь ему в карьерном продвижении. Но рассказывать ей совсем всё было совершенно ни к чему.

— Дальше мой новый знакомый заинтересовался тремя людьми за соседним столиком и, кажется, решил за ними проследить.

— Глупости, — ответила артистка. — Просто так бежать шпионить за кем-то по всему городу он бы не стал, потому что вечером у него было назначено свидание со мной! И я делаю единственный вывод. Слежку за этими тремя ему поручили — и поручили именно вы!

— В послании вы говорили, что желаете меня спасти. От чего же?

Девушка молча встала, проверила, нет ли кого за дверью, потом взяла с подставки лютню и, вернувшись на место, начала тихим перебором наигрывать «Кладезь небесный», полуофициальный гимн области Вэй. Её голос звучал ещё тише:

— Я уверена, что к гибели Юй Шатина причастны люди из министерства столичной безопасности. Если это так, то не советую и вам гулять ночью на улицах-террасах Аньи. Кто же были эти трое?

Мешая правду и ложь, я объяснил, что один из них показался мне уроженцем области Янь. А надо сказать, для яньцев землячество всегда значило чуть больше, чем для других жителей горной страны. Трудный ландшафт не благоприятствует далёким и частым путешествиям, добраться до соседней области — уже целая история; тем удивительней и слаще встретить вдали от дома земляка. В «Коллекции» Пао-цзы есть повествование о встрече двух яньцев на западе Шу. В начале истории один из них, заметив второго, решает тихонько разузнать его адрес, чтобы, нагрянув в гости, преподнести ему сюрприз. Примерно так же выглядел и мой рассказ.

— Говорите, вы кого-то из них узнали? Как он выглядел? — спросила Фея, не прекращая мелодии.

— Стыдно сказать, но лица я не разобрал, знакомым показалось только произношение.

И я, перейдя на яньский диалект, выдал какую-то банальную фразу из трактирного репертуара, что-то вроде «Кувшин вина и порцию свинины!». Наверное, с желанием изобразить «народную речь» я переусердствовал, добавив своим словам корейского звучания. Лютня внезапно умолкла.

— Вы кореец? — на лице артистки даже сквозь макияж я увидел румянец и вдруг отчётливо понял, что сама она кореянка.

Не помню, что́ именно натолкнуло меня на эту мысль, какие-то элементы туалета или детали внешности, но уверенность возникла полная. К тому времени я уже успел несколько раз обжечься на поспешных выводах, но ещё не развил в себе привычку ставить убедительность своих версий под сомнение. И очень хотелось иметь с этой роковой красавицей какую-то, пусть призрачную, общность.

— Моя фамилия Го, — ответил я. — Десять поколений моих предков произносили её «Квак». При государе Осиянном мой прадед Квак Санын был удостоен высочайшей милости и чина смотрителя мостов Лияна. Я с рождения говорю на китайском языке, но наша семья чтит память предков, так что с семи лет меня обучали и корейскому.

И эта ложь была удачно склеена из полуправд. Основу составила фамильная история дуншаньского чиновника Го Сяоданя, вот только тот всегда стеснялся своего происхождения и, конечно, не знал языка.

— Господин Го… — осторожно начала Фея, возвращаясь к лютне.

Но я оборвал её и сказал по-корейски:

— Сестрёнка, пожалуйста, называйте меня, как и полагается: Кваком.

Она улыбнулась и словно расцвела. Синий платок соскользнул с плеч, но девушка не обратила на это внимания.

— Поистине судьба не оставляет меня без покровителя! — произнесла она также по-корейски. — Господин Квак, вы из уважаемой служилой семьи, могу ли я рассчитывать на вас в деле спасения нашей страны от того беззакония, которым сейчас пронизано всё вокруг, и особенно остро это ощущается близ столицы? Когда я сказала, что вчера ваш несчастный знакомый должен был явиться ко мне на свидание, вы, конечно, вообразили любовную встречу. Ну да, легкомысленная певичка, чего и ожидать? Знайте же, что только этот образ меня и спасает, но сделать хоть шаг в сторону я не вольна. Вы меня понимаете?

— Не вполне.

— Страна стенает, господин Квак. Проклятые выскочки словно околдовали государя и подмяли под себя власть. Но подножием всякого трона издревле была добродетель. В стране хватает сильных, смелых и честных людей, готовых низринуть узурпатора, но действовать приходится осторожно.

Фамилии не звучали, но речь, понятно, шла о Шэнах. «Кладезь небесный» дошёл до последней ноты, и в руках у артистки появился крошечный запечатанный конверт — «плод долгих месяцев работы». Именно его и полагалось получить покойному Юй Шатину, а сегодня вечером — передать нужным людям на улице Весеннего Цветения. На той же улице, где находилась и моя гостиница. Для организации «сильных, смелых и честных» это письмо стало бы финальным сигналом, после которого императорский шурин пал бы уже через месяц, и империя была бы свободна от его тлетворного влияния. За всё это время Фея Северных Созвездий назвала прямо одного-единственного человека, который и стоял во главе этого «заговора достойных», — опора державы Вэйминьский князь, чьё поместье Баопин в последнее время стало местом сбора всех лучших людей горной страны.

Возможно, именно об этом и рассуждало вчерашнее трио? Возможно, именно поэтому прозвучало слово «Юйкоу»? Я с трудом удержался от того, чтобы тут же сказать об этом моей собеседнице, но вместо этого встал и спросил:

— Не много ли вы доверяете мне, случайному знакомцу, при первой встрече?

— Милый господин Квак, — она также поднялась, — многие таланты мне, возможно, приписывают зря. Но один у меня, несомненно, есть. Я никогда не ошибаюсь в людях. — Она вложила конверт мне в руку и обняла ладонями моё лицо. — Пообещайте мне передать это письмо сегодня же, и вы спасёте свою страну.

— Обещаю сделать всё для блага государства, — голос подвёл меня, и эти слова я произнёс шёпотом.

В это мгновение она была так невыносимо красива, что я хотел зажмуриться или отвести глаза и одновременно с этим желал смотреть, смотреть, смотреть на неё. Я был просто околдован, и как хорошо, что больше мне не пришлось ничего ей рассказывать.

Девушка притянула меня к себе и жарко поцеловала в губы.