Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Глава сороковая. Инчуаньский ресторатор потчует посетителей цитатами, Цзэн Фу лишается головы

О чём я думал, покидая Хунчоу? Тревожился ли о том, что не встретил там Барабанчика и Минхёка? Рассуждал ли об успехе или провале нашего плана? Или, быть может, обдумывал, каким путём безопаснее всего вернуться на Дуншань? Нет, я думал о Кан Хеён, Фее Северных Созвездий. История, услышанная в Хунчоу, словно раздула тлеющий уголёк в моей груди, и роковая артистка из Аньи вновь была для меня возлюбленной, а губы обжигало воспоминание о её поцелуях.

В её истории я очень многого не знал и не мог ручаться за истинность того, что знаю, — у каждого, с кем я говорил, могли быть свои основания говорить мне неправду. Но если Фея действительно не работала на Вэйминьского князя, она могла работать только на его противников, главным из которых, бесспорно, являлся Шэн Янь. Если моя версия насчёт третьего собеседника в «Ветре добродетели» была верна, это объясняло и удивительную осведомлённость артистки, проведшей всё утро в закрытом кабинете, об убийстве несчастного Юй Шатина и её интерес ко мне как к человеку, потенциально опасному для императорского шурина.

К последнему я, как и многие представители чиновного сословия, относился отрицательно, хотя, конечно, по большему счёту впитал эту оценку из общения с другими — теми, кто называл его не иначе как «узурпатором» и сравнивал с потомками Чжэ Фацзюэ или даже с недостойным генералом Ма Гао, поднявшим мятеж при Втором Лидере. И, хотя деятельность и господина Чхве, и тем более «тайных учёных» проходила несколько в иной плоскости, чем противостояние интеллигенции и Шэнов, я считал, что Хеён оказалась от меня на противоположной, «вражеской» стороне, но был уверен, что во имя своей любви должен и могу склонить её на свою сторону. Но что́ именно нужно делать, я не вполне представлял.

Возможно, после увиденного и услышанного в хунчоуской библиотеке образ Хеён начал резонировать с образом Яо Мэйлинь, к которой я тоже испытывал тёплые, нежные чувства, не вполне в них разбираясь. И если ещё на Дуншане я чувствовал, что любые мои шаги в направлении строгой и кроткой Мэйлинь сковывает тень Чжуан Дэшэна, убитого героя, чью роль я не смел оспаривать, то в случае с Хеён всё представлялось проще: мой соперник, У Чжайбо, ещё жив и за пять лет вполне мог лишиться особого места в девичьем сердце. Любовная горячка побуждала немедленно распрощаться с Хуаном и во весь опор скакать в Аньи, но почерпнутые из той же «Коллекции» представления о чести не позволяли прагматично действовать за спиной у Барабанчика, предписывая вначале поговорить с ним начистоту.

В том, что с ним и с Минхёком всё в порядке, я не сомневался. Да, они должны были достичь Хунчоу ещё до Нового года, но в усадьбу их запросто бы не впустили. В таком случае У поостерёгся бы извещать меня о неудаче письмом, а какие-то заминки могли замедлить обратный путь на Дуншань и помешать им вернуться до нашего с Юань Мином выхода. Разум рисовал и иную ситуацию: возможно, У на ходу нашёл иной вариант, как изготовить карту; он даже мог оставить мне знак, который я попросту не заметил. Иными словами, я был уверен, что найду обоих у себя дома и не слишком беспокоился о судьбе своих друзей — чего не скажешь о Хуане. В каждом городе и деревне нас встречала доска объявлений с призывом идти в добровольцы, а громогласные глашатаи возвещали, что министр-блюститель Шэн уже очень скоро искоренит разбойную волость — и люди, которые желают поучаствовать в правом деле, имеют возможность отличиться перед отечеством и даже выдвинуться по государственной службе.

Молодые вэйские книжники проходили мимо объявлений с независимым видом, а иногда и посмеивались:

— Раздолье-то для Девяти провинций!

— Пошёл бандит бандита бить, да их в бою не различить!

— С честным людом постарались, за себе подобных взялись!

— Вот загадка для детей: угадайте, кто злодей!

Но всё это предпочитали говорить негромко и в рукав, чтобы даже самый зоркий осведомитель не определил шутника. Потому что знали: Шэн Янь взялся не только за дикий край, но за весь вольнодумный север.

Излюбленные чайные местной интеллигенции пустовали. На окраине области, в городке Инчуане, который годом раньше я проезжал в составе яньской делегации, мы разыскали «Дары бамбука», очень своеобразное сочетание ресторанчика, публичной библиотеки и книжного магазина, — конечно же, рассчитанное на собрания молодых талантов. Если в прошлый раз внутри было шумно и многолюдно, то теперь мы нашли лишь скучающего хозяина, господина Гуна. Удивительно, но и по прошествии стольких месяцев он меня помнил и, приветствуя, даже обратился по имени. С такой памятью и таким-то заведением он был бы идеальным сотрудником какого-нибудь охранительного ведомства, а возможно, и являлся таковым, но от такой мысли и сейчас становится неловко: этот человек располагал к себе настолько, что его невозможно было заподозрить в двоедушии.

Он лично проводил нас к лучшему столику, принял заказ, чтобы в конце произнести непременный вопрос: «Кого желаете в собеседники?» — подразумевающий авторов прошлого и настоящего. Если гость называл, скажем, Ляо Чжая, хозяин тут же приносил ему соответствующий томик, а в конце трапезы спрашивал: «Господин Ляо тоже уходит?» Желающий приобрести книгу отвечал: «Да, и я заплачу за себя и за него». Нежелающий говорил что-то вроде: «У господина Ляо здесь назначена встреча, так что я ухожу один». Бывалые яньские чиновники в прошлом году усиленно преподавали молодёжи этот ритуал иносказаний, который, безусловно, добавлял «Дарам бамбука» особый шарм. Переспросишь или ответишь прямолинейно — посмотрят косо, как на варвара, который примостил вонючие ботинки сушиться на стойке для цитры.

— Кого желаете в собеседники? — с поклоном спросил Гун.

Пользуясь тем, что рядом нет никого, кто мог бы косо посмотреть, я отважился на непредусмотренный ответ:

— Вас, господин Гун.

После секундного замешательства он расплылся в улыбке:

— Ну, что ж, можно, любезные судари! Но сразу предупреждаю: книга самая что ни на есть посредственная.

— Мне ли о том судить? Зато знаю, что самая свежая.

Подав вино и блюдо холодных закусок, Гун расположился рядом с нами и непринуждённо спросил:

— Какими судьбами в наших краях? Едете на запад по какому-то поручению — или, напротив, возвращаетесь в Янь? Кажется, на Дуншань?

— Всё-то вы помните! — восхитился я. — Мы следуем в родную область. Я отпросился на несколько недель, чтобы по завещанию покойного отца навестить его вэйских друзей.

— Похвально, — кивнул Гун. — Сыновняя почтительность — редкое сокровище. Но если вы следуете на Дуншань, то маршрут выбрали совершенно неверный.

— Конечно, пересекать «дикий край» всегда небезопасно, — ответил я. — Но это самый короткий путь. Да и сейчас, накануне Похода великого отмщения, у разбойников, наверное, будут дела поважнее, чем грабить нас двоих.

— Возможно, что и так, — Гун пожевал губами. — Но, во-первых, граница с Чжао сейчас перекрыта. Вэйская стража получила хороший нагоняй за то, что проглядела разбойное войско, так что теперь здесь и мышь не проскочит. Во-вторых, даже если вы проберётесь в «дикий край» и на вас не позарятся ради наживы, бандиты могут принять вас за лазутчиков или курьеров, везущих секретный приказ в Ци, и тогда вам несдобровать. Ну а в-третьих, вполне возможно, что циские войска по ту сторону «дикого края» тоже вам не обрадуются и примут вас за разбойников, которые бегут от справедливого возмездия. Таких, знаете, и тут вылавливают и казнят без особых проволочек. Выбирайте, какая из трёх причин убедит вас, что дважды пересечь ущелье Восточного Ветра будет короче и безопаснее, чем рваться напрямик.

Мы помолчали.

— Для тех, кого всё это не смущает, — добавил он, — есть и четвёртая причина. В пути через Чжао возможна заминка. Сколько она продлится? А сколько ещё Шэн Янь будет стягивать войска, прежде чем скомандует наступление? Если вы только не желаете оказаться в гуще боя (а это сомнительное удовольствие), искренне советую, судари, заложить хороший крюк и добираться через Лу.

— Я слышал, Шэн стягивает войска с четырёх областей, — сказал я. — Неужели разбойники сильны так же, как когда-то «лотосы», и даже министр-блюститель государственной безопасности не может победить их своими силами?

Гун обернулся по сторонам и понизил голос:

— Мне кажется, дело тут вот в чём. Может-то он может, но, во-первых, новая должность ему пока не по зубам. Блюстительскую печать-то он получил, как и номинальный контроль над тремя министерствами, включая своё бывшее, а вот с лояльностью новых подчинённых всё гораздо хуже. Сыма Вэньлуань долго выстраивал аппарат под себя, и заменить всех его людей на своих — дело небыстрое. Между тем поход уже объявлен, и наверняка у императорского шурина, помимо открытой, есть и какие-то тайные цели. Возможно, где-то нужны будут победы, а где-то — поражения, и ему может быть проще «затыкать дыры» губернаторскими войсками, чем возиться с собственными нелояльными чиновниками. Мне кажется, по факту он остался со всё тем же министерством столичной безопасности, его силы и будет отправлять на самые щекотливые задания, а уж массы добавит за счёт областей. А массы в таком деле чем больше, тем лучше — всё-таки в этой войне он хочет победить.

— А насколько он может полагаться на губернаторов? — подал голос Хуан.

— Наш запуган, потому что не уберёг Вэйминьского князя. Чжаоский — потому что вовремя не выжег это крысиное гнездо. У яньского с Шэном давняя ссора, но против императорского шурина он, уж простите, трусоват и дрябловат, а потому захочет выслужиться и замять прошлое. А циский — практичен и не станет перечить ему в такое время. Мороки с ними гораздо меньше, чем с благородным чиновничеством из Дворца Львиных Ступеней. Шутка ли дело — половина из них носит фамилию Сыма!

— А вы говорили, книга будет скучной! — рассмеялся я. — Сколько красочных деталей, господин Гун!

— Это всё цитаты, — с улыбкой отмахнулся он. — Благодаря таким учёным посетителям, как вы, мне удаётся, не покидая Инчуаня, бывать и в Тайцзине, и в дюжине областных столиц. Без них о чём я мог с вами поговорить? О том, что зелень дорожает, что хорошего чая не дождёшься по полгода, а хороших произведений — и того дольше. Вы ведь не такой беседы ждёте. Вот и приходится припоминать, что́ интересно учёным мужам, корчить из себя знатока политики и стратегии.

Я заметил, что от всех этих разговоров Хуану становится не по себе. Когда мы уже собирались уходить, он спросил Гуна:

— Полагаете, императорскому шурину удастся уничтожить «дикий край»?

— При желании — разумеется, — ответил хозяин «Даров бамбука». — Оно ведь как гнойник: вскрой — само растечётся. Это только в романах разбойное братство держит строй, как звёзды на небе.

Едва мы оказались на улице, Хуан Чжэлу ожесточённо сказал:

— Я обязан быть там. Высокочтимый старший брат, вам лучше последовать совету и двигаться на юг, я же попробую пробраться в «дикий край».

— Брось! В Чжао мы отправимся вместе!

Почему я так сказал? Боялся путешествия в одиночку? Действительно хотел побыстрее добраться на Дуншань? Или рассчитывал вразумить Хуана и сделать из него добропорядочного человека? Или человека, которого я сам впоследствии мог бы использовать?

Не знаю.

Хуан глубоко мне поклонился и сказал, что никогда не забудет моей самоотверженной доброты.

Теперь нам нужно было найти способ пересечь границу Чжао. В той же префектуре находилось крупное селение Хэлань, и уже через пару часов после беседы в «Дарах бамбука» мы стояли перед местным ломбардом, хозяином которого значился некто Цзэн Фу. С порога было становилось ясно: здесь полным ходом готовятся к переезду. У самой стойки громоздились друг на друге обвязанные бечевой тюки, корзины, ящики и свёртки, а проворные слуги то и дело подносили новые. На звон наддверного колокольчика к нам вышел сам господин Цзэн, человек на редкость некрасивого сложения: сухой, долговязый, с чрезмерно длинной шеей, которую венчала несуразно маленькая голова, при этом кисти рук выглядели какими-то огромными и походили на грабли — ни дать ни взять дух преисподней, отправленный адским ямынем на ловлю грешников. Впечатление усиливалось от того, что на лице его не было вообще никаких эмоций, а взгляд был отсутствующим, словно задёрнут пеленой.

— Я вернулся от оценщика, — сказал Хуан Чжэлу без предисловий и даже без приветствий. — Он говорит, что с вазой не всё так просто. Взгляните ещё раз.

Цзэн тут же словно очнулся от сна. Взгляд прояснился, на губах возникла угодливая улыбка:

— Скворец, вот так встреча! — пробормотал он, потом уже громче добавил: — Судари, нижайше прошу меня простить, сейчас я занят другими делами, но подходите дня через два, утром.

Хуан мгновенно развернулся и вышел, я вместе с ним. Я и сам догадался, что всё услышанное — вроде пароля и отзыва. Мой спутник лишь подтвердил мои догадки. Закладная лавка Цзэн Фу была одним из форпостов «дикого края» в области Вэй. Нечистоплотный ростовщик охотно и умело сбывал награбленное, снабжал бандитов сведениями о планах властей и местных торговцев и при необходимости размещал разбойные партии в пустующих домах в разных частях Хэланя. Именно здесь была точка сбора молодчиков Чжан Сугуна, и даже странно, что Цзэн так затянул с переездом (точнее — побегом), ведь кровь обитателей Баопина отчасти была и на нём.

«Через два дня, утром» означало неказистый дом в северной части селения, ближе к окраине. От ломбарда мы двигались окольным путём, и Цзэн уже поджидал нас у ворот. Лязгнул замок, мы втроём, ни говоря ни слова, прошли внутрь, в тёмную затхлую комнатушку с закрытыми окнами. Ростовщик зажёг светильник и только тогда заговорил:

— Извините, что принимаю вас здесь, другие адреса сейчас опаснее, но, если будет нужно, я что-нибудь придумаю. Много вас нужно разместить?

Хуан молча указал на меня и на себя.

— Только двое? — удивился Цзэн Фу. — А что же с Грозовым Демоном и остальными?

— Мы разминулись, и я решил, что добираться обратно следует врозь. Там уж встретимся.

— Обратно? — ростовщик засмеялся, и его маленькая голова заходила из стороны в сторону, смотреть на это было страшновато. — Признаюсь, в прошлый раз, когда мы виделись, я и подумать не мог, что всё так обернётся. А теперь хотя бы рад тому, что оказался по эту сторону границы. Она, конечно, и сейчас дырявая, но на выход дырки просматривают куда внимательнее, чем на вход. Сразу оговорюсь: ночлег ночлегом, но из баопинской добычи мне ничего не предлагайте. Мне проще и вовсе не брать с вас денег.

— Ты бы нам их ещё и подкинул, по старой дружбе-то, — Хуан небрежно скинул с плеча походную сумку и бросил на стол. — Вот и всё, что у нас при себе — как видишь, ни княжеского добра, ни дорожных припасов.

Цзэн Фу, до той поры вертевший в руках ключи, вдруг обронил их на пол и, извиняясь, полез со светильником искать их на полу. Только потом я сообразил, что в действительности его внимание привлекла сумка, из которой как-то слишком уж явно выглядывал футляр со Звёздной Цитрой. Я помнил, что футляр украшен орнаментом из фениксов, но как-то не обращал внимания на то, что каждая изображённая птица сложена из иероглифов «Цзи Фэйань».

— И что ещё ты там говорил насчёт дырявой границы? — спросил Хуан, пока ростовщик копошился внизу.

— У нас ведь как всё устроено… — вздохнул Цзэн. — Столичные власти что-нибудь объявят, а потом на местах пытаются найти способ, как примирить высочайшее распоряжение с насущными нуждами. Скажем, министр-блюститель Шэн добился того, что граница между областью Вэй и «диким краем» закрыта. Но у нас некоторые живут с соседних чжаоских гор. Носят оттуда и хворост, и еду, и чего только не носят. Что же, им теперь запретить походы в Чжао? Или, может быть, каждый день брать их под конвой? Делают для них исключение. В Чжао и обратно ходить запрещается, «кроме как».

Самым примечательным случаем, по его словам, был хутор Ляна Змееяда, расположенный всё в той же префектуре Инчуань. Чем он промышлял, можно догадаться: змеиное мясо, жир, яд в чистом виде, в настойках, в мазях и притираниях. Едва наступала весна и гады пробуждались от спячки, Лян и его домочадцы начинали походы в Чжао: уходили утром, закутанные с головы до ног, а вечером приносили полные корзины шипящей добычи. Когда границу закрыли, стража пару раз останавливала вереницу собирателей змей, чтобы досмотреть людей и грузы, но потом зареклась. Говорят, при досмотре гадюка прянула на блюстителя порядка прямо у Ляна с рукава.

— Ты спроси, Скворец, сколько народу они с тех пор вместе с собой вот так через границу перевели! — усмехнулся Цзэн. — Да только водят совсем не в том направлении. Ему бы, конечно, сдавать вашего брата властям, только что ему с того, кроме сердечной благодарности? А так, поди, доход имеет.

— Денег-то подбросишь? — напомнил Хуан.

— А что ж, можно, — подумав, ответил ростовщик. — Ты это только в свои квитанции занеси как следует. У меня перед вами есть кое-какие долги. Можно бы их списать — на случай если потом вообще останется кто-то, кому я долги отдавать буду. У тебя расписки-то при себе?

— Нет, я в тот же день отдал их Чжану, а с тех пор его не видел. Говорю же: кроме этой вот сумки, у нас ничего нет.

— Сумка-то непростая — ухмыльнулся Цзэн; и Хуан понял его ухмылку раньше меня. — Ну, что ж, располагайтесь тут. На улицу пока не выходите, опасно это. А я вам принесу из еды кое-что.

Он собирался уйти, но Хуан Чжэлу окликнул его у двери:

— Послушай, купи у меня одну вещицу.

— Из сумки-то? — кивнул Цзэн.

— Нет. Отцовский меч. Хороший, старочуский. С каменьями. Не опасайся, не из Баопина.

Заинтересованный Цзэн Фу вернулся к нам и встал поближе к светильнику, чтобы рассмотреть драгоценное оружие. Хуан вынул клинок из ножен — и неожиданно резким движением перерубил его длинную шею. Кажется, сам ростовщик перед смертью не понял, что произошло. Его тело несколько секунд стояло без головы, и кровь фонтаном била в потолок. Потом оно с шумом рухнуло на пол.

До этого люди умирали у меня на глазах и пострашнее, и я никогда не испытывал при этом приступов тошноты, но тут вдруг стало невыносимо дурно. Разбойник снова взял со стола сумку, потом обернулся ко мне и с поклоном произнёс:

— Возможно, я напугал вас, уважаемый брат. Этот человек хотел нас предать и привести сюда стражу. Я, неразумный, слишком поздно это понял и иного выхода уже не имел.

Он смочил в крови Цзэна палец и что-то написал на стене. Но читать у меня уже не было сил. Мы вышли на улицу. Солнце шло на закат.

— Если мы сейчас поспешим, то успеем к Ляну, — сказал Хуан. — Не возражаете?

Я кивнул. Мне показалось, что если сейчас я скажу что-то другое, следующей покатится уже моя голова.