Сказка

Глава четырнадцатая

ы проговорили всего час, большую часть диалога провёл я, но этого хватило понять, что она не обычная фермерша. Возможно, это звучит по-снобски, будто я не верю, что девушки с фермы не бывают умными или хорошенькими, или даже красивыми. Я не имею в виду ничего такого. Уверен, что даже в нашем огромном круглом мире есть фермерши, которые умеют заниматься чревовещанием. Тут было что-то ещё, нечто большее. Она обладала определённой уверенностью, аурой, будто она привыкла, что люди — не только работники — выполняли её приказы. И после первой нерешительности, вероятно вызванной моим внезапным появлением, она не выказывала абсолютно никакого страха.

Мне, наверное, не стоит вам говорить, что всего за час я влюбился в нее по уши, потому что вы и так уже это поняли. Так и бывает в сказках, не правда ли? Только для меня это была не сказка, это была моя жизнь. И на свою удачу Чарли Рид влюбился в девушку не только старше себя, но и чьи губы я никогда не смог бы поцеловать. Хотя был бы рад поцеловать даже её шрам — настолько сильно мне вскружило голову. И ещё я знал, что со ртом или без рта, она не предназначена для таких, как я. Она была больше, чем просто девушка, кормящая гусей. Гораздо больше.

Кроме того, много ли романтики в том, что красивой девушке приходится обращаться к любвеобильному Ромео посредством лошади?

Но именно так мы и общались.

Рядом с садом располагалась беседка. Мы сидели внутри за маленьким круглым столиком. Пара работников вышла из кукурузы с полными корзинами, направившись в сторону амбара, из чего я предположил, что сейчас здесь лето, а не начало октября, как у нас. Лошадь щипала траву неподалёку. Серая девушка с сильно деформированным лицом принесла поднос и поставила на стол. На нём были две матерчатые салфетки, стакан и два кувшина, один большой, а второй размером с те крошечные, что подают в закусочных. В большом плескалось что-то похожее на лимонад. В маленьком — жёлтая субстанция, похожая на кабачковую икру. Гусиная девушка знаком предложила налить из большого кувшина и выпить. Я так и сделал, с некоторым смущением. Потому что у меня-то был рот, чтобы пить.

— Вкусно, — сказал я; так и было — как раз подходящее соотношение сладкого и терпкого.

Серая девушка продолжала стоять за плечом гусиной девушки. Она указала на жёлтую субстанцию.

Гусиная девушка кивнула, но её ноздри расширились во вдохе, а шрам чуть приопустился. Служанка достала стеклянную трубку из кармана своего платья, такого же серого, как её кожа. Она наклонилась, намереваясь сунуть его в субстанцию, но гусиная девушка взяла трубку и положила на стол. Она взглянула на служанку, кивнула, и сложила ладони вместе, будто говоря «намасте». Девушка кивнула в ответ и ушла.

Когда она удалилась, гусиная девушка похлопала в ладоши, призывая лошадь. Та подошла и свесила голову над перилами между нами, дожёвывая траву.

— Я — Фалада, — сказала лошадь, но её рот не открывался, как у куклы, сидящей на коленях чревовещателя; она продолжала жевать. Я понятия не имел, как девушка проворачивает этот фокус с голосом. — Моя хозяйка — Лия.

Позже, благодаря Доре, я узнал правильное произношение, но тогда я услышал Лея, как в «Звёздных войнах». Это казалось вполне закономерным после всего, что я пережил. Я уже встретил версию Румпельштильцхена, и женщину, которая жила не в ботинке, но под знаком в виде такового; сам я был версией Джека из сказки про бобовый стебель, и разве «Звёздные войны» не ещё одна сказка, хотя и с отличными спецэффектами?

— Приятно познакомиться с вами обоими, — сказал я. Из всех странных вещей, что произошли со мной в тот день (более странные ждали впереди), по многим причинам эта была самой странной — или, возможно, самой сюрреалистичной. Я не знал, на кого из них смотреть, и в итоге стал вертеть головой, как болельщик тенниса.

— Тебя послал Адриан?

— Да, но я знал его как Говарда. Он был Адрианом… раньше. Как давно вы с ним виделись?

Лия задумалась над этим, сдвинув брови. Даже её хмурый взгляд был симпатичным (впредь я постараюсь воздерживаться от подобных комментариев, но это будет нелегко). Затем подняла глаза.

— Я была гораздо моложе, — сказала Фалада. — Адриан тоже был моложе. С ним была собака, почти щенок. Она повсюду бегала. У щенка было странное имя.

— Радар.

— Да.

Лия кивнула; лошадь продолжала жевать, выглядя незаинтересованной.

— Адриан скончался? Думаю, раз ты здесь и на тебе его пояс и оружие, значит так и есть.

— Да.

— Значит он решил больше не вращаться на солнечных часах? Если так, он поступил мудро.

— Да. Точно. — Я глотнул лимонада, затем поставил стакан и наклонился вперёд. — Я здесь из-за Радар. Она состарилась, и я хочу отвести её к этим часам и посмотреть… — Я задумался и вспомнил ещё одну научно-фантастическую сказку: «Бегство Логана». — И посмотреть, смогу ли обновить её. У меня есть вопросы…

— Расскажи мне свою историю, — попросила Фалада. — Возможно, после этого я отвечу на твои вопросы, если посчитаю нужным.

Позвольте мне прерваться на этом месте и подытожить: я получил кое-какую информацию от Лии через Фаладу, но она получила гораздо больше от меня. В ней было что-то такое, словно заставляющее людей ей повиноваться… но не с помощью грубости или давления. Есть люди — хорошо воспитанные люди — которые, кажется, понимают, что обязаны быть милыми и вежливыми, и обязаны вдвойне, если это не обязательно. Как бы то ни было, они обычно получают то, что хотят.

Поскольку я собирался вернуться в дом Доры до наступления темноты (я понятия не имел, что могло выйти из леса с заходом солнца), в рассказе я в основном сосредоточился на своей миссии. Я рассказал ей, как я познакомился с мистером Боудичем, как ухаживал за ним, и как мы стали друзьями. Рассказал о золоте, и добавил, что на данный момент его достаточно, но в будущем может понадобиться больше, чтобы сохранить колодец, ведущий в другой мир, в тайне от моего народа, который может злоупотребить им. Я не стал говорить, что мне придётся найти способ превратить золото в наличку, поскольку мистер Хайнрих мёртв.

— Много лет придётся платить налоги, и довольно высокие. Вы знаете, что такое налоги?

— О, да, — сказала Фалада.

— Но сейчас меня волнует только Радар. Солнечные часы в городе, так?

— Да. Если ты пойдёшь туда, то веди себя очень тихо и следуй указателям Адриана. И ты никогда, никогда не должен идти ночью. Ты — один из цельных людей?

— Цельных людей?

Лия протянула руку через стол и дотронулась до моего лба, до щеки, до носа, до моего рта. Её пальцы порхали, прикосновения были мимолётными, но электрические разряды никуда не делись.

— Цельных, — сказала Фалада. — Не серых. Не испорченных.

— Что тобой произошло? — спросил я. — Это сделал Г…

В этот раз её прикосновение не было лёгким; Лия сильно зажала мне рот рукой, так что губы впечатались в зубы. Она замотала головой.

— Никогда не произноси это имя, чтобы не ускорить его пробуждение. — Она приложила руку к своему горлу, прикоснувшись пальцами к подбородку с правой стороны.

— Ты устала, — догадался я. — Тебе все труднее делать то, благодаря чему ты говоришь.

Лия кивнула.

— Я пойду. Может быть, мы поговорим завтра.

Я начал вставать, но она жестом велела мне остаться. У меня не было никаких сомнений, что это приказ. Она подняла палец в жесте, который поняла бы и Радар: сидеть.

Лия опустила стеклянную трубку в жёлтую субстанцию, затем поднесла указательный палец правой руки к красному пятну — единственному изъяну её прекрасной кожи. Я заметил, что все ногти за исключением этого пальца, были коротко подстрижены. Она вдавливала ноготь в пятно, пока он не исчез. Затем потянула палец назад. Плоть открылась, и струйка крови потекла из ранки по линии подбородка. Она вставила трубочку в проделанное ей отверстие, и её щёки ввалились, пока она всасывала то, что считала своей пищей. Половина жёлтой субстанции в маленьком кувшине исчезла, чего мне хватило бы всего на один глоток. Её горло сократилось не один раз, а несколько. Должно быть, на вкус эта штука была такой же противной, как и выглядела, потому что Лия давилась ею. Она вытащила трубку из чего-то вроде трахеотомического надреза, будь он на горле. Отверстие тут же затянулось, но рана стала выглядеть ещё хуже, чем раньше. Бич её красоты.

— И этого достаточно? — в смятении спросил я. Ничего не мог с собой поделать. — Ты едва притронулась!

Она устало кивнула.

— Открытие болезненно и вкус неприятный после стольких лет одного и того же. Иногда думаю, что лучше голодать, но кое-кому это доставило бы слишком много удовольствия. — Она наклонила голову влево, в ту сторону, откуда я пришёл, и где находился город.

— Извини, — сказал я. — Если я могу что-то сделать…

Она кивнула в знак понимания (разумеется люди захотят что-то сделать для неё, будут биться друг с другом за первое место в очереди) и снова изобразила «намасте». Затем она взяла одну из салфеток и промокнула струйку крови. Я слышал о проклятиях — их полно в книгах сказок — но это был первый раз, когда я увидел одно из них в действии.

— Следуй его указателям, — сказала Фалада. — Не заблудись, а то ночные стражи схватят тебя. И Радар. — Должно быть, ей было нелегко говорить, потому что у неё вышло «Райар», от чего я вспомнил восторженные приветствия Доры в адрес собаки. — Солнечные часы находятся на площади стадиона, в задней части дворца. Ты можешь достичь своей цели, если будешь действовать тихо и бесшумно. Что касается золота, о котором ты говорил, то оно хранится внутри. Достать его гораздо опаснее.

— Лия, ты когда-то жила в этом дворце?

— Очень давно, — сказала Фалада.

— Ты… — Мне понадобилось усилие, чтобы произнести это, хотя ответ казался мне очевидным. — Ты принцесса?

Она склонила голову.

— Она была, — Лия теперь говорила о себе — через Фаладу — в третьем лице, — самой младшей принцессой, потому что у неё было четыре старших сестры и два брата — принцы, если угодно. Её сёстры мертвы — Друсилла, Елена, Джойлин и Фалада, моя тёзка. Роберт мёртв, потому что она видела его бедное раздавленное тело. Элден, который всегда был добр к ней, мёртв. Её мать и отец также мертвы. Мало кто из её семьи остался.

Я молчал, пытаясь осознать чудовищность такой трагедии. Я потерял маму, и это было достаточно плохо.

— Тебе нужно повидаться с дядей моей хозяйки. Он живёт в кирпичном доме возле Приморской дороги. Он расскажет тебе больше. Теперь моя госпожа очень устала. Она желает тебе хорошего дня и счастливого пути. Ты должен остаться на ночь с Дорой.

Я поднялся. Круг солнца почти достиг деревьев.

— Моя хозяйка желает тебе удачи. Она говорит, если ты обновишь собаку Адриана, ты должен привести её сюда, чтобы моя хозяйка могла посмотреть, как она бегает и прыгает, как прежде.

— Обязательно. Могу я задать ещё один вопрос?

Лия устало кивнула и подняла руку: говори, но кратко.

Я достал из кармана маленькие кожаные кусочки и показал их Лие, а потом (чувствуя себя немного глупо) Фаладе, которая не проявила абсолютно никакого интереса. — Их дала мне Дора, но я не знаю, что с ними делать.

Лия улыбнулась глазами и погладила Фаладу по носу.

— По дороге назад к дому Доры ты можешь встретить путников. Если они босиком, значит отдали ей разбитые или изношенные ботинки для починки. Ты увидишь их босые стопы и дашь им эти жетоны. Вниз по дороге, в ту сторону… — Она указала в сторону от города, — есть маленький магазин, которым владеет младший брат Доры. Он даст путешественникам новые ботинки в обмен на жетоны.

Я обдумал это.

— Дора чинит разбитую обувь.

Лия кивнула.

— Затем босые люди идут к её брату, лавочнику.

Лия кивнула.

— Когда разбитая обувь обновлена — как я надеялся обновить Радар, — Дора относит их своему брату?

Лия кивнула.

— Её брат продаёт их?

Лия покачала головой.

— Почему? Магазины обычно приносят прибыль.

— В жизни есть нечто большее, чем выгода, — сказал Фалада. — Моя хозяйка очень устала и должна отдохнуть.

Лия взяла мою руку и сжала её. Думаю, не нужно вам объяснять, что я почувствовал.

Она отпустила руку и хлопнула в ладоши. Фалада неторопливо зашагала прочь. Из амбара вышел один из работников и слегка шлёпнул лошадь по боку. Она довольно охотно пошла к амбару, серый человек следовал рядом.

Оглядевшись по сторонам, я увидел девушку, которая принесла икру и лимонад. Она кивнула мне и жестом указала в направлении дома и дороги позади него. Аудиенция — а по-другому и не назвать — была окончена.

— До свидания и спасибо, — сказал я.

Лия сделала жест «намасте», затем опустила голову и сложила руки на фартуке. Служанка (или, возможно, она была фрейлиной) пошла со мной до дороги, её длинное серое платье волочилось по земле.

— Ты можешь говорить? — спросил я её.

— Немного. — Это прозвучало как сиплое карканье. — Больно.

Мы дошли до магистрали. Я указал в сторону, откуда пришёл.

— Как далеко до кирпичного дома её дяди?

Она подняла бесформенный серый палец.

— День?

Она кивнула — самая распространённая здесь форма общения, как я уже узнал. Для тех, кто не мог практиковать чревовещание.

День, чтобы добраться до дома дяди. Если это двадцать миль, то до города ещё один день, а скорее два. Или даже три. Учитывая возвращение в подземный коридор, ведущий к колодцу, всего получалось шесть дней — это если всё пройдёт хорошо. К тому времени мой отец уже вернётся и заявит о моей пропаже.

Он будет напуган и может напиться. Я бы поставил трезвость отца против жизни собаки… и даже если магия солнечных часов реальна, кто знает, сработает ли она на старой немецкой овчарке? Я понял — вы скажете, что должен был понять раньше — то, что я собирался сделать не просто безумно, это эгоистично. Если я сейчас вернусь, никто ничего не узнает. Конечно, мне пришлось бы выломать дверь сарая, если Энди запер её, но я считал себя достаточно сильным для этого. Я был одним из немногих игроков в команде Хиллвью, который мог не просто ударить тренировочного «болвана» и сдвинуть его на фут или два, но и опрокинуть навзничь. И ещё кое-что: я скучал по дому. Отсутствовал там всего лишь несколько часов, но день подходил к концу в этой грустной, пасмурной стране, где единственным настоящим цветом были огромные поля маков… да, я скучал по дому.

Я решил забрать Радар и вернуться. Переосмыслить свои варианты. Попытаться составить новый план, такой, в котором мог бы отсутствовать неделю или две, и никто бы не стал из-за этого волноваться. Не имея понятия каким будет этот план, в глубине души (в тёмном маленьком уголке, где мы пытаемся скрывать секреты от самих себя) я знал, что буду откладывать его до тех пор, пока Радар не умрёт, но всё-таки намеревался пойти на это.

До тех пор, пока серая служанка не взяла меня за локоть. Насколько я мог судить по выражению того, что осталось от её лица, она боялась, но тем не менее, хватка была крепкой. Она притянула меня к себе, встала на цыпочки и прошептала своим болезненным карканьем.

— Помоги ей.

Я не спеша побрёл к Дому Обуви Доры, едва замечая, что дневной свет опасно угасает. Я думал о том, как Лия (в тот момент всё ещё думая о ней, как о Лее) открыла красное пятно рядом с тем, во что превратился ее рот. Как оно кровоточило, как это, наверное, больно, но она делала это, потому что жёлтая субстанция была единственным, что она могла есть и поддерживать свою жизнь.

Когда Лия в последний раз ела кукурузный початок, или стебель сельдерея, или миску вкусного кроличьего рагу Доры? Была ли она уже без рта, когда Радар щенком резвилась вокруг гораздо более молодой Фалады? Была ли красота на фоне того, что казалось крайним недоеданием, какой-то злой шуткой? Было ли проклятием выглядеть привлекательной и здоровой, несмотря на то, что постоянно испытываешь голод?

«Помоги ей».

Был ли способ помочь? В сказке несомненно нашёлся бы. Я вспомнил, как лет в пять мама читала мне сказку о Рапунцель. Воспоминание всё ещё оставалось ярким из-за финала истории: ужасное бессердечие, пересиленное любовью. Злая ведьма наказала принца, который спас Рапунцель, ослепив его. Я живо вспомнил образ бедолаги, бредущего по тёмному лесу с вытянутыми руками, чтобы нащупывать препятствия. Наконец, принц воссоединился с Рапунцель и её слёзы вернули ему зрение. Был ли способ вернуть Лии её рот? Да, слезами тут вряд ли поможешь, но, возможно, я мог бы кое-что сделать; в мире, где вращение на больших солнечных часах в обратную сторону могло отмотать годы назад, всё возможно.

Кроме того, покажите мне нормального здорового подростка, который не хочет стать героем сказки, спасителем красивой девушки, — вы не найдёте ни одного. А что касается того, что мой отец мог снова начать пить, то как-то раз Линди сказал: «Ты не можешь записать себе в заслуги его трезвость, потому что он сделал это сам». И если он снова начнёт пить, ты не можешь винить себя за это, потому что он сделает это также сам.

Я смотрел на свои кроссовки, глубоко погружённый в эти мысли, когда услышал скрип колёс. Я поднял глаза и увидел приближающуюся ко мне маленькую обветшалую повозку, запряжённую такой старой лошадью, что на её фоне Фалада казалась воплощение здоровья и молодости. В повозке лежало несколько тюков, на самом большом из них сидел цыплёнок. Рядом шли — плелись — молодой мужчина и молодая женщина. Они были серыми, но не настолько, как работники Лии и её служанка. Если этот грифельный оттенок был признаком болезни, то у этих людей она на ранней стадии… хотя Лия совсем не была серой, только лишена рта. Ещё одна загадка.

Молодой человек натянул поводья лошади и остановил её. Пара смотрела на меня одновременно со страхом и надеждой. Я легко мог прочитать выражения их лиц, потому что у них, можно сказать, имелись лица. Глаза женщины уже начали сужаться, но им было далеко до щёлочек Доры, через которые та лицезрела мир. Мужчине не повезло больше — если бы не будто расплавленный нос, его можно было бы назвать красивым.

— Тпру, — произнёс он. — Мы встретили вас на свою беду? Если да, то возьмите, что хотите. У вас есть оружие, у меня его нет, и я слишком устал и измучен, чтобы сопротивляться.

— Я не грабитель, — сказал я. — Просто путник, как и вы.

На женщине были полуботинки на шнуровке, пыльные, но целые. Ноги мужчины были босыми и грязными.

— Вы тот, о ком нам говорила дама с собакой?

— Видимо, так и есть.

— У вас есть жетоны? Она сказала, что есть, потому что я отдал ей свои ботинки. Они достались мне от отца и разваливались на части.

— Вы правда не причините нам зла? — спросила молодая женщина. Но её голос звучал по-старчески. Не хрипение, как у Доры, но близко к тому.

«Эти люди прокляты, — подумал я. — Всё они. И это медленное проклятье. Вероятно, худшее из всех».

— Обещаю. — Я достал из кармана один из маленьких кожаных жетонов и протянул молодому мужчине. Он сунул его в свой карман.

— Он даст моему мужчине ботинки? — спросила женщина своим хриплым голосом.

Я ответил на этот вопрос уклончиво, как и подобает подростку, чей отец работал в страховом бизнесе.

— Насколько я знаю, таков уговор.

— Нам пора идти, — сказал её муж — если он им и вправду был. Его голос звучал немного лучше, но там, откуда я родом, ему не получить работу диктора на ТВ или чтеца аудиокниг. — Мы благодарим вас.

Из леса на дальней стороне дороги донёсся вой. Он возрастал, пока не превратился почти в визг. Звук был ужасен, и женщина прижалась к мужчине.

— Пора идти, — повторил он. — Волчары.

— Где вы заночуете?

— Дама с собакой взяла доску и нарисовала, как нам показалось, дом и амбар. Вы их видели?

— Да, и я уверен, что они приютят вас. Но поспешите, и я сделаю то же самое. Не думаю, что остаться на дороге с наступлением темноты будет… — Будет круто, подумал я, но не смог произнести. — Будет разумно.

Нет, потому что из леса выйдут волчары, а у этих двоих не было домика из соломы и веток, чтобы спрятаться, не говоря уж о кирпичном. Они были сами по себе в этой стране. А у меня, по крайней мере, есть друг.

— Теперь ступайте. Уверен, завтра вы получите новые ботинки. Там магазин, как мне сказали. Владелец выдаст вам ботинки, если вы покажете ему ваш… ну, этот… ваш жетон. Если позволите, я бы хотел задать вам вопрос.

Они ждали.

— Что это за страна? Как вы её называете?

Они посмотрели на меня так, будто у меня крыша поехала — фраза, которую я, вероятно, не смог бы произнести, — и затем мужчина сказал:

— Тис-Эмпис.

— Спасибо.

Они пошли своей дорогой. Я пошёл своей, набирая темп, пока почти не перешёл на бег трусцой. Я больше не слышал воя, но к тому времени, как я увидел гостеприимный свет в окне коттеджа Доры, сумрак уже сгустился. Она поставила лампу у подножия крыльца.

Впереди мелькнула тень, и я ухватился рукой за рукоятку револьвера мистера Боудича. Тень оформилась и превратилась в Радар. Я опустился на колено, чтобы ей не пришлось напрягать свои задние лапы для прыжка, что она явно собиралась сделать. Я обнял её за шею и прижал голову к своей груди.

— Привет, девочка. Как поживаешь?

Она так сильно виляла хвостом, что её зад раскачивался из стороны в сторону, как маятник. Ну разве я могу позволить ей умереть, если в моих силах что-то сделать? Чушь собачья.

«Помоги ей», сказала служанка Лии, и там, на тёмной дороге, я принял решение помочь им обоим — старой собаке и гусиной девушке-принцессе.

Если смогу.

Радар отбежала в сторону к маковому полю и присела.

— Хорошая идея, — сказал я и расстегнул ширинку. Пока я делал свои дела, я держал одну руку на рукояти револьвера.

Дора приготовила для меня постель возле очага. На подушке даже была наволочка с разноцветными бабочками. Я поблагодарил её, и она сделала реверанс. Я с удивлением увидел, что её красные туфли (как у Дороти в стране Оз) сменились парой жёлтых кроссовок «Конверс».

— Их принёс мистер Боудич?

Она кивнула, и посмотрела на них со своей версией улыбки.

— Они у вас парадные? — Казалось да, потому что они выглядели совершенно новыми, будто их только что достали из коробки.

Она кивнула, указала на меня, потом на кроссовки: «Я одела их для тебя».

— Спасибо, Дора.

Её брови, казалось, вплавились в лоб, но она подняла то, что от них осталось, и указала в ту сторону, откуда я пришёл.

— Зи?

— Я не понимаю.

Дора вернулась к своей мастерской и взяла маленькую меловую доску. Она стёрла квадраты, обозначающие дом и амбар, которые, должно быть, показывала молодым мужчине и женщине, затем написала заглавными буквами: ЛИЯ. Она задумалась, потом добавила знак вопроса.

— Да, — ответил я. — Гусиная девушка. Я её видел. Спасибо, что позволили нам остаться на ночь. Завтра мы двинемся в путь.

Она похлопала себя по груди в районе сердца, указала на Радар, указала на меня, затем подняла руки и развела их в стороны: «Мой дом — ваш дом».

Мы снова поели рагу, в этот раз с ломтями чёрствого хлеба. Дёшево и сердито. Мы ели при свечах, и Радар тоже получила свою порцию. Но перед этим я достал баночку с таблетками из рюкзака и утопил две из них в соусе. Потом, вспомнив, как далеко нам придётся идти, добавил третью. Я не мог отделаться от мысли, что давая ей таблетки, грабил Петра, чтобы заплатить Павлу.

Дора указала на баночку и склонила голову.

— Они помогают. Нам предстоит долгий путь, и она уже не так крепка, как раньше. Она думает иначе, но правда такова. Когда они кончатся, полагаю…

С дальней стороны дороги донёсся ещё один протяжный вой. К нему добавился второй, затем третий. Невероятно громкие, переходящие в визг, от которого мне хотелось стиснуть зубы. Радар подняла голову, но не залаяла — она тихонько утробно зарычала.

— Волчары, — сказал я.

Дора кивнула, скрестила руки на груди, обхватив себя за плечи, и утрированно вздрогнула.

Завыло ещё больше волков. Если так будет продолжаться всю ночь, не думаю, что смогу как следует отдохнуть перед началом путешествия. Не знаю, прочитала ли Дора мои мысли или мне просто показалось. Как бы то ни было, она встала и жестом пригласила меня подойти к круглому окну. Она указала на небо. Невысокой Доре не нужно было наклоняться, а вот мне пришлось. То, что я увидел, стало для меня ещё одним потрясением, которые шли чередой в тот день.

Облака разошлись длинным просветом. В открывшейся небесной глади я увидел две луны, одна больше другой. Они, казалось, неслись наперегонки сквозь пустоту. Большая была очень большой. Мне не нужен был телескоп, чтобы разглядеть кратеры, долины и каньоны на её древней поверхности. Казалось, она вот-вот упадёт на нас. Затем просвет затянулся. Волки перестали выть в ту же секунду. Будто они выли через гигантский усилитель, и кто-то выдернул вилку из розетки.

— Это происходит каждую ночь?

Дора покачала головой, развела руками, затем указала на облака. Она неплохо изъяснялась с помощью жестов и нескольких слов, которые могла написать, но в этот раз я не уловил суть.

Единственная дверь в коттедже, которая не вела ни на задний ни на передний двор, была высотой под стать Доре. Убрав со стола после ужина (она прогнала меня, когда я попытался помочь), она прошла в эту дверь и вышла пять минут спустя в ночной рубашке, доходящей ей до босых ступней, и в косынке поверх оставшихся волос. В одной руке Дора держала кроссовки. Она аккуратно — благоговейно — поставила их на полку у изголовья кровати. Там стояло что-то ещё, и когда я захотел взглянуть поближе, она с явной неохотой протянула это мне. На маленькой фотографии в рамке мистер Боудич держал щенка — очевидно Радар. Дора прижала фотографию к груди, погладила её, затем поставила назад рядом с кроссовками.

Она указала на маленькую дверь, потом на меня. Я взял свою зубную щётку и вошёл. Я видел не так много уборных, кроме как в книгах и фильмах, но эта мне показалась самой опрятной. Там стоял жестяной тазик с чистой водой и унитаз с закрытой деревянной крышкой. В настенной вазе цвели маки, благоухая ароматом вишни. Не было никакого запаха человеческих экскрементов. Ни малейшего.

Я вымыл руки и лицо, и вытерся маленьким полотенцем — также с бабочками. Почистил зубы. Я пробыл в уборной не дольше пяти минут, но когда вышел, Дора уже крепко спала на своей маленькой кровати. Радар улеглась рядом с ней.

Я лёг на свою импровизированную постель, состоящую из толстых одеял и одного аккуратно сложенного одеяла, чтобы укутаться. Пока оно было не нужно, угли в очаге всё ещё давали хороший жар. Наблюдать за их мерцанием было гипнотически. Без лун волки вели себя тихо, но вдоль карниза играл лёгкий ветерок; иногда при порывах звук становился низким, и я не мог не думать о том, как далеко очутился от дома. Ой, я же мог вернуться обратно, всего лишь поднявшись на холм, пройдя милю по подземному коридору и преодолев сто восемьдесят пять спиральных ступеней до вершины колодца, но это не те мерки. Тут другая земля. Эмпис, где не одна, а целых две луны мчались по небу. Я подумал об обложке книги, на которой была изображена воронка, заполняющаяся звёздами.

«Не звёздами, — подумал я. — Бесконечным количеством историй, которые вливаются в воронку, и выходят в наш мир, почти не изменившись».

Затем я вспомнил о миссис Уилкоксен, моей учительнице из третьего класса, которая всегда заканчивала урок фразой: «Что мы сегодня узнали мальчики и девочки?»

Что же я узнал? Что здесь место магии, действующей под гнётом проклятья. Что люди, которые тут живут, страдают от какой-то прогрессирующей болезни или недуга. Теперь я, кажется, понимал, почему на щите Доры — который для неё сделал мистер Боудич — четверостишие было только на стороне, обращённой к заброшенному городу. Потому что оттуда шли люди. Я не знал сколько, но пустая сторона щита говорила о том, что возвращаются немногие, если вообще возвращаются. Если предположить, что затянутый облаками круг солнца садился на западе, тогда молодые мужчина и женщина, которых я встретил (плюс все остальные участники программы обмена, которую проводили Дора и её брат), шли с севера. Эвакуация с севера? Было ли это распространяющееся проклятье, может быть, даже радиация, исходящая от города? Слишком мало информации, чтобы быть уверенным, или даже наполовину уверенным, но всё равно это была неприятная мысль, потому что именно в ту сторону я собирался пойти с Радс. Начнёт ли моя кожа сереть? Начнёт ли мой голос понижаться до хрипения Доры и фрейлины Лии? С кожей и голосом мистера Боудича всё было в порядке, но, может быть, эта часть Эмписа была неопасной, или почти неопасной, когда он посещал её в последний раз.

Либо так, либо эдак. Я решил, если замечу в себе изменения, то развернусь и помчусь со всех ног.

«Помоги ей».

Эти слова прошептала мне серая служанка. Мне казалось, я знаю способ помочь Радар, но как помочь принцессе без рта? В сказке принц нашёл бы способ. Скорее всего, что-то невероятное, как слёзы Рапунцель, обладающие волшебным свойством восстанавливать зрение, но приемлемое для читателей, ожидающих счастливого конца, даже если бы автору пришлось выуживать его из шляпы. Так или иначе, я не был принцем, а был простым школьником, нашедшим путь в другую реальность, и я не представлял, что делать.

Тлеющие угли обладали своим собственным волшебством, разгораясь, когда ветер врывался в дымоход, и затухая, когда порывы стихали. Глядя на них, мои веки начали тяжелеть. Я заснул, и в какой-то момент ночью Радар пересекла комнату и легла рядом со мной. К утру огонь уже погас, но мне было тепло от прижимающейся Радар.