Сказка

Глава двадцать шестая

умаю, туннель был чуть длиннее полутора миль от комнаты чиновников до того места, где мы, наконец, вышли; но пока мы шли с единственным фонарём, он казался нам бесконечным. Путь постоянно вёл вверх, иногда прерываясь короткими лестничными пролётами — шесть ступеней в одном, восемь в другом, четыре в третьем. Затем он круто повернул направо и там оказалось ещё несколько ступеней, в этот раз более длинный пролёт. К тому времени Мёрф больше не мог поддерживать Фрида, так что его вёл Эммит. Когда я добрался до верха, то остановился отдышаться, и Эммит догнал меня. И, казалось, он совсем не сбил дыхания, будь он неладен.

— Фрид говорит, что знает, куда выходит туннель, — сказал Эммит. — Поговори с ним.

Фрид посмотрел на меня. В тусклом свете фонаря его лицо представляло собой кошмар из синяков, шишек и порезов. От которых он мог бы оправиться, но рана на ноге была инфицирована. Я чувствовал это по запаху.

— В прежние времена я иногда приходил с чиновниками, — сказал Фрид. — С судьями и пограничниками. Лечить порезы, переломы и разбитые головы, вы понимаете. Это не как «Честный» — убийство ради убийства, но [слово, которое я не смог перевести] были довольно жестоки.

Остальная часть нашей весёлой компашки столпилась внизу на ступеньках. Мы не могли позволить себе привал, но нам нужно было (мне нужно было) узнать, что ожидает впереди, поэтому я помахал рукой перед лицом дока, мол, продолжай говорить, но побыстрее.

— Мы не пользовались туннелем, чтобы попасть на Поле Монархов, но мы часто уходили по нему. Всегда, если Эмпис проигрывал из-за решений судьи, что приводило толпу в ярость.

— Судью на мыло, — сказал я.

— А?

— Не важно. Где он выходит?

— В трамвайном парке, естественно. — Фрид выдавил слабую улыбку. — Потому что, вы должны понимать, когда Эмпис проигрывал, было разумно покинуть город как можно скорее.

— Как близко этот парк к центральным воротам?

Фрид ответил то, что я хотел услышать и боялся, что не услышу.

— Довольно близко.

— Пошли, — сказал я. Почти добавил «живей, живей», но сдержался. Это было словечко наших пленителей, а я не хотел уподобляться им. Мы разделались с семерыми из них. И не важно, как всё обернулось бы в конце туннеля.

— У кого ещё есть вёдра с водой? — спросил я.

У шестерых, но не полные. Я попросил их держаться за мной. Мы могли использовать то, что имели, а уж потом сделать всё, что могли.

Мы поднялись ещё на один лестничный пролёт и Эммит, запыхавшийся к тому времени, передал Фрида Йоте. Фрид сказал:

— Оставьте меня. Я мёртвый груз.

— Побереги дыхание, чтобы остудить варево, — проворчал Йо. То ли речь шла про кашу, как в сказке про Златовласку и трёх медведей; то ли про суп.

Коридор теперь поднимался более круто, как тот, что вёл на поле. Я надеялся, что мы скоро дойдём до конца, потому что запас топлива в фонаре почти иссяк, и свет тускнел. Затем, справа от нас, я услышал скрежет за кафельной стеной. Довольно близко. Я вспомнил свой обречённый забег к внешним воротам, когда петлял между надгробий, и волосы у меня на шее встали дыбом.

— Что это? — спросил Куилли. — Звучит, как…

Он не закончил, но мы все знали, как это звучит: как пальцы. Пальцы в земле, тянущиеся на шум в коридоре.

— Я не знаю, что это, — сказал я. Что, если подумать, было ложью.

Эрис сказала:

— Когда его сознание не спокойно — я имею в виду Элдена, — мёртвые становятся беспокойными. Так я слышала. Это могут быть всего лишь сказки, которыми пугают детей. Даже, если это правда, я не… не думаю, что они смогут пробраться сюда.

Я не был так уверен. Я-то видел торчащие из земли руки мертвецов, выползающих на свет божий, и слышал скрип ржавых петель, будто какое-то нечто выходит из склепов и гробниц. И не оно одно.

— Всего лишь крысы. — Это был Мизел. Он старался придать голосу уверенности. — Может быть, полёвки. Или хорьки. Всё остальное — лишь сказки для детей. Как она и сказала.

По правде говоря, я не думал, что мертвецы смогут пробиться сквозь кафельную стену, разделяющую нас, но был рад, когда скрежет остался позади. Если это было кладбище, у меня появилось приблизительное представление о том, где мы находимся, и если я был прав, мы и правда недалеко от ворот.

Когда мы дошли до очередного пролёта, крутого и длинного, фонарь начал гаснуть.

— Бросьте меня, бросьте, — застонал Фрид. — Я готов.

— Заткнись или я заткну тебя собссноручно, — пропыхтел Йо, и начал подниматься по лестнице с Фридом на руках. Я и остальные последовали за ним. Наверху была маленькая комната со скамейками вдоль стен и с дверью. Дверь оказалась заперта, и в этот раз не изнутри. Так было бы слишком просто. Вместо ручки торчал ржавый рычаг. Эммит схватился за него, повернул и потянул изо всех сил. Рычаг оторвался.

— Блядь! — Он бросил его и посмотрел на свою кровоточащую руку. — Йо, поди сюда! Встань рядом и ударь её!

Йо передал дока Фрида Кэммиту и Куилли, затем встал рядом с Эммитом плечом к плечу. Пламя внутри фонаря вспыхнуло, как последний вздох умирающего. На секунду я увидел наши тени на белой плитке, а затем мы погрузились в темноту. Джайя издала стон.

— Вместе со мной! — зарычал Эммит. — На счёт три бей, мать его, так сильно, как ты бил когда-либо в своей жизни! Раз… два… ТРИ!

На мгновение забрезжил свет, когда дверь задрожала в проёме, затем мы снова оказались в темноте.

— О, ты можешь бить сильнее, ты грёбаный… — Салага? Ссыкун? Я услышал и то и другое одновременно. — На счёт три! — Раз… два… ТРИ!

Засовы на двери, видимо, были крепкими, потому что они выдержали. Но поддались петли, и дверь выпала из проёма. Йота и Эммит залетели в проход. Йота упал на колени и Эммит рывком поднял его на ноги. Мы прошли за ними.

— Слава всевышним богам! — воскликнул Ока. Его голос разлетелся эхом в пустом пространстве: ава-ава и огам-огам. Секунду спустя нас окутало облако кожистых крыльев.

Эрис и Джайя завизжали хором. Они были не единственными, кто закричал; думаю, большинство из нас завопили в ужасе. Уж я точно. Я выронил фонарь, чтобы прикрыть голову, и услышал, как он разбился о каменный пол.

— Мыши, — прохрипел Фрид. — Просто летучие мыши. Они гнездятся… — Он начал кашлять и не смог договорить, но указал вверх, в глубокую темноту.

Эммит услышал его и проревел: «Летучие мыши! Они не причинят вреда! Стойте на месте и отгоните их прочь!»

Мы размахивали руками, я надеялся, что это не мыши-вампиры, огромные, как в туннеле между Иллинойсом и Эмписом. Я мог мельком видеть их, когда они пикировали и поворачивали обратно, потому что слабый свет — думаю, лунный, подёрнутый облаками — просачивался сквозь ряд маленьких окон, расположенных на высоте. Я видел большинство остальных, все они бешено размахивали руками. Кэммит и Куилли держали Фрида, поэтому не могли махать, но док сам кое-как размахивал руками и при этом сильно кашлял.

Мыши устремились прочь, обратно под высокий потолок огромного помещения, в котором мы оказались. Судя по всему, это был гараж трамвайного парка. Там ровными рядами стояло не меньше двадцати трамваев. На их тупых носах были обозначены пункты назначения: ПРИМОРЬЕ, ДЕСК, УЛЛУМ, СЕВЕРНЫЙ ТАЙВО, ЮЖНЫЙ ТАЙВО, ЗЕЛЁНЫЕ ОСТРОВА. Рогатины на их крышах, предназначенные для подачи электричества от воздушной линии проводов (большая часть которых теперь лежала на улицах) торчали безвольно и уныло. На боковых сторонах тех вагонов, что я мог видеть, золотыми хлопьями были написаны слова, явно вышедшие из моды в Эмписе наших дней: ДРУЖБА, МИР, ДОБРОТА и ЛЮБОВЬ.

— Как нам выбраться отсюда? — спросил Стукс.

Эрис сказала:

— Разве ты не умеешь читать?

— Думаю, не хуже любого пахаря, — сердито ответил Стукс. Конечно, я бы тоже сердился, если бы мне приходилось затыкать щёку, чтобы через неё не вываливалась еда.

— Тогда прочитай это, — сказала Эрис, указывая на высокую центральную арку в дальнем конце гаража.

Там было написано: ВЫХОД.

Мы прошли через арку, тринадцать потенциальных беглецов, следующих за своим бестолковым принцем. И оказались в помещении, почти таком же большом, как гараж, где с одной стороны находился ряд кабинок, похожих на билетные кассы, а с другой — небольшие арки с указанными на них пунктами назначения. Стёкла в окошках касс были выбиты, гигантская бабочка в центре разбита на куски, а фреска с монархами забрызгана краской, но вандалам не удалось испортить всех бабочек: высоко наверху, по всему помещению, были выложены яркие жёлтые плитки с изображением бабочек-монархов на каждой. Вид того, что приспешники Элдена не смогли уничтожить, принёс мне утешение. И если я был прав, поблизости могло оказаться кое-что полезное.

— Пошли, — сказал я, и указал на ряд дверей. Я перешёл на бег.

Мы ворвались во внешний мир, некоторые всё ещё размахивали вёдрами. Мы сгрудились на верху лестницы, ведущей вниз к Галлиенской дороге; Кэммит и Куилли кряхтя несли Фрида между собой. Послышался лязг приземистого автобуса Верховного Лорда, и я увидел дюжину или около того ночных солдат, бегущих за ним, рассредоточившись по широкой магистрали. Я думал, что маленькая машина Келлина была единственным моторизованным транспортом в Лилимаре, но ошибался. Был ещё один, возглавлявший свору ночных солдат, и в отличие от автобуса, он не был электрическим. Транспорт тарахтел и выпускал выхлопные газы, пока приближался к нам. Огромные рычаги торчали из передней части дощатого фургона. Четыре окованных железом колеса выбивали искры на брусчатке.

Впереди, добавляя мощности к двигателю фургона, громоздилась Рыжая Молли, сидевшая на высоком сиденье и изо всех сил крутившая педали. Её огромные колени мелькали вверх и вниз. Она склонилась над рычагами, как безбашенный мотоциклист. Возможно, мы смогли бы опередить остальных на пути до ворот, но она приближалась слишком быстро.

Я видел столбы в красно-белую полоску, видел спутанный клубок трамвайных проводов, о которые чуть не споткнулся, и видел кусты ежевики, в которые забросил свой рюкзак, чтобы бежать немного быстрее. В тот раз у меня не получилось, но я не собирался проиграть и во второй раз. Никто из нас не собирался, если только рюкзак всё ещё был там.

— Вот сука — я с ей разберусь! — прорычал Йота, сжимая кулаки.

— Я помогу, — сказал Эммит. — Помогу или будь оно всё проклято.

— Нет, — сказал я, вспомнив племянника Вуди, Алоиса, и как мать Рыжей Молли снесла ему голову с плеч. — Йо, подожди.

— Но я могу…

Я взял его за плечо.

— Она пока что не заметила нас. Она смотрит прямо перед собой. У меня кое-что есть. Поверь мне. — Я взглянул на остальных. — Все ждите здесь.

Низко пригнувшись, я сбежал вниз по ступенькам. Тарахтящий и пыхтящий мотофургон достаточно приблизился, чтобы я видел очертания Рыжей Молли… но она продолжала смотреть строго перед собой, щурясь — возможно, от близорукости, — и высматривая нашу ватагу, бегущую к воротам.

Возможно, мне удалось бы застичь её врасплох, но вдруг маленькая фигура в зелёных бриджах — в зелёных бриджах с вырванным сзади куском ткани — выбежала на улицу, махая руками.

— Он — там! — заверещал Питеркин, указывая прямо на меня. Как он нас увидел? Неужели он ждал нас? Я не знал, да мне было насрать. У этого мелкого ублюдка была привычка появляться в самый неподходящий момент.

— Он там, прямо там! — Он указал на меня, подпрыгивая от возбуждения. — Ты что ли не видишь его, ты слепая гигантская сука, ОН ПРЯМО Т…

Молли не стала замедляться, просто наклонилась и саданула его. Питеркин взлетел в воздух. Я мельком увидел его лицо, на котором застыло выражение крайнего потрясения, и затем он разделился посередине. Удар Рыжей Молли был настолько сильным, что буквально разорвал его надвое. Тело, должно быть, взлетело футов на двадцать, повсюду разлетались кишки. Я снова подумал о Румпельштильцхене — невозможно было не думать.

Рыжая Молли ухмылялась, обнажая заострённые зубы.

Слава Богу, они не нашли мой рюкзак. Он всё ещё лежал в зарослях ежевики. Шипы царапали мои голые руки, когда я доставал его. Но я не чувствовал боли. Один из бегунков молнии, удерживающей рюкзак в закрытом состоянии, легко скользнул в сторону; другой застрял. Я разорвал молнию и вытащил банки с сардинами, банку ореховой пасты, банку из-под соуса для спагетти с собачьим кормом, рубашку, мою зубную щётку, пару трусов…

Йота схватил меня за плечо. Мой маленький отряд водных воинов последовал за ним вниз по ступенькам вопреки моему приказу, но так было даже лучше.

— Йо, уводи остальных, бегом! Фрида неси сам. Те, у кого осталась вода, пусть замыкают! У ворот выкрикни: откройтесь именем Лии Галлиен! Запомнил?

— Ага.

— СЕЙЧАС ТЫ УМРЁЁЁШЬ! — закричала Рыжая Молли глубоким баритоном, усиленным объёмистыми лёгкими.

— Тогда вперёд!

Йо махнул мясистой рукой остальным.

— Пошли, банда! Шевелитесь ради своих же жизней! — Почти все так и сделали. Но не Эммит. Очевидно, он назначил себя моим защитником.

У меня не было времени спорить с ним. Я откопал на дне рюкзака пистолет Полли 22-го калибра и вытащил его вместе с ещё несколькими банками сардин и упаковкой «Набиско Хани Грэхамс», которую даже не помнил, как положил. Рыжая Молли остановилась в тридцати футах от лестницы трамвайного парка и слезла со своего высокого сиденья; одна её рука была по локоть в крови Питеркина. Эммит встал передо мной, так не годилось, если я не хотел попасть ему в голову. Я пихнул его в сторону.

— Отойди, Эммит!

Он не обратил внимания, и бросился на Рыжую Молли с яростным рёвом. Эммит был крупным мужчиной, но рядом с великаншей казался не больше Питеркина, который теперь лежал мёртвый, разорванный надвое. На мгновение Молли была слишком изумлена этой неожиданной атакой, чтобы пошевелиться. Эммит воспользовался возможностью. Он схватил одну из её широких подтяжек и подтянулся одной рукой. Затем открыл рот и впился зубами в её руку чуть выше локтя.

Рыжая Молли взвизгнула от боли, схватила Эммита за сальную копну волос, и оттащила его голову в сторону. Сжав кулак, она ударила не по его лицу, а сквозь него. Глаза Эммита выпучились в двух разных направлениях, будто не желая видеть красную дыру на месте его носа и рта. Молли подняла его одной рукой и покачала этого здоровяка из стороны в сторону, как куклу. Затем она швырнула его в сторону кладбища, из её прокушенной руки фонтаном хлынула кровь. Эммит был крепким и бесстрашным, но она расправилась с ним, будто с маленьким ребёнком.

Потом она повернулась ко мне.

Я сидел на мощёной поверхности Галлиенской дороги, разведя ноги и держа обеими руками автоматический пистолет Полли. Я вспомнил, как этот пистолет прижимался к моему затылку. И снова подумал о Румпельштильцхене, о том, как Полли был похож на этого сказочного карлика: что ты мне дашь, если я заплету солому в золото? Полли убил бы меня, заполучив сокровища мистера Боудича, и скинул бы моё тело в волшебный колодец в сарае мистера Боудича.

Я хорошо помню, как надеялся, что маленький пистолет остановит великаншу, как маленький камень из пращи Давида остановил Голиафа. Может и вышло бы, будь он полностью заряжен. Но из пистолета уже дважды стреляли в другом, не таком волшебном мире.

Рыжая Молли подошла ко мне, ухмыляясь. Из её раненой руки текла кровь. Она не обращала на это внимания. Я надеялся, что последний укус Эммита вызовет инфекцию, которая убьёт её, если не смогу я.

— Ты не принц, — сказала она своим рокочущим баритоном. — Ты букашка. Ничего, кроме букашки. Я просто наступлю на тебя…

Я выстрелил. Пистолет издал негромкий хлопок, не громче пневматической винтовки «Дейзи», которая была у меня в шестилетнем возрасте. Возле правого глаза Рыжей Молли появилась маленькая чёрная дырка. Она отступила, и я снова выстрелил в неё. В этот раз дырка появилась на шее, и когда она взвыла от боли, из дырки хлынула кровь. Она хлестала под таким сильным давлением, что казалась твёрдой, как древко красной стрелы. Я снова выстрелил и в этот раз чёрная дырка, ненамного больше точки, которую вы ставите в конце предложения, появилась на кончике её носа. Ничто из этого не остановило её.

— ТЫЫЫ…! — заорала она, и ринулась на меня.

Я не отступил и даже не попытался увернуться; это бы сбило прицел, к тому же бежать уже было поздно. Она догнала бы меня за пару гигантских шагов. Как раз перед тем, как Молли собралась схватить меня за голову, как схватила Эммита, я выстрелил ещё пять раз подряд. Каждая пуля вошла в её открытый, кричащий рот. Первые две — может быть, три — выбили ей несколько зубов. В «Войне миров» наше самое совершенное оружие мало что могло сделать против неистовствующих марсиан; их убили земные микробы. Я не думаю, что хоть одна пуля из маленького пистолета Полли могла убить Рыжую Молли, даже все восемь, что оставались в обойме.

Думаю, она проглотила выбитые зубы… и подавилась ими.

Если бы Молли упала на меня, её туша задержала бы меня до подхода Келлина со своими ночными стражами, или раздавила всмятку. Она весила не меньше пятисот фунтов. Но сначала она рухнула на колени, задыхаясь и хватая ртом воздух, держась за кровоточащее горло. Её невидящие глаза выпучились. Я отполз назад на заднице, повернулся на бок и перекатился. Ночные стражи приближались, я бы ни за что не успел добраться до ворот, а пистолет был разряжен.

Рыжая Молли сделала последнюю попытку добраться до меня, размахивая раненой рукой и брызгая на мои щёки и лоб своей кровью. Затем она упала ничком. Я встал на ноги. Я мог бы побежать, но какой в этом был смысл? Лучше встретить противника лицом к лицу и умереть достойно.

Тут я подумал о своём отце, который продолжал надеяться, что я вернусь домой. Он, Линди Франклин и дядя Боб, наверное, обклеили каждый город между Сентри и Чикаго фотографиями меня с Радар — ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО ПОДРОСТКА ИЛИ ЕГО СОБАКУ? Проход в Эмпис остался бы без присмотра, что, возможно, было важнее одного обездоленного отца, но ночные стражи приближались, и я думал об отце. Он перестал пить и ради чего? Жена умерла, сын пропал без следа.

Но если бы Йота смог вывести остальных за ворота, куда, я надеялся, ночные стражи не могли пройти, они бы обрели свободу. Вот так.

— Ну же, вы, сукины дети! — закричал я.

Я бросил бесполезный пистолет и широко развёл руки. Позади шеренги голубых фигур Келлин остановил свой маленький автобус. Сначала я решил, что он хочет полюбоваться, как меня будут убивать, но он смотрел не на меня. Он смотрел на небо. Ночные стражи остановились, находясь всё ещё в семидесяти или восьмидесяти ярдах от меня. Они тоже смотрели вверх с одинаковым выражением изумления на прозрачных человеческих лицах, которые покрывали их черепа.

Было достаточно светло, даже несмотря на то, что вечно мчащиеся наперегонки луны были скрыты. На городскую стену надвигалось облако. Оно разворачивалось в сторону Галлиенской дороги, дорогих магазинов, арок и дворца за ними, где три зелёных стеклянных шпиля сияли в огнях игрового поля.

Это было облако бабочек-монархов, похожее на калейдоскоп. Они пролетели надо мной без остановки. Им нужны были ночные стражи. Бабочки замедлились, сделали круг, а затем спикировали вниз бомбардировочным ударом. Стражи подняли руки, как говорят сделал Летучий Убийца после государственного переворота, но они не обладали его силой, и бабочки не погибали. За исключением тех, что были в первых рядах, поразивших высоковольтные голубые ауры. Когда бабочки попадали в эти голубые оболочки, возникали яркие вспышки. Это напоминало толпу невидимых детей, размахивающих бенгальскими огнями на праздник Четвёртого июля. Сотни бабочек сгорали, но за ними следовали тысячи, либо затушив смертоносные ауры, либо замкнув их. Облако, казалось, уплотнялось, поглощая ночных стражей.

Я побежал к внешним воротам. Они были открыты. Моя группа заключённых вышла наружу, но что-то влетело внутрь. Что-то чёрное, приземистое и неистово лающее. Я думал, что больше всего на свете хотел убраться из этого проклятого одержимого города Лилимар, но теперь понял, чего я хотел ещё сильнее. Я вспомнил Дору, когда она увидела мою собаку, как она звала её изо всех сил своим надломленным голосом. Мой голос тоже надломился, но не от какого-то разрушающего проклятья, а от рыданий. Я упал на колени и протянул руки.

— Радар! Радар! РАДС!

Она влетела в меня и сбила с ног, скуля и облизывая моё лицо сверху донизу. Я крепко обнял её, что было мочи. И зарыдал. Я не мог остановиться. Не очень по-королевски, полагаю, но, как вы уже догадались, это не такая сказка.

Вопящий голос, который я хорошо знал, прервал наше воссоединение.

— ШАРЛИ! ПРИНЦ ШАРЛИ! УБИРАЙСЯ ОТТУДА НА ХРЕН, ЧТОБЫ МЫ МОГЛИ ЗАКРЫТЬ ВОРОТА! ИДИ К НАМ, ШАРЛИ!

«Точно, — подумал я, поднимаясь на ноги. — И напряги свой сральник, принц Шарли».

Радар, лая, прыгала вокруг меня. Я побежал к воротам. Клаудия стояла сразу за ними, и она не была одна. С ней был Вуди, а между ними, верхом на Фаладе, Лия. Позади них — оставшиеся узники Глубокой Малин, а ещё дальше — толпа людей, которых я не мог разглядеть.

Клаудия не хотела входить в Лилимар, но как только я прошёл через ворота, она заключила меня в объятия так крепко, что у меня хрустнуло в спине.

— Где он? — спросил Вуди. — Я слышу собаку, но где…

— Здесь, — отозвался я. — Я тут. — В этот раз была моя очередь обнимать его.

Когда я разжал объятия, Вуди приложил ладонь ко лбу и опустился на одно колено.

— Мой принц. Это с самого начала был ты, и ты пришёл, прямо как говорилось в старых историях.

— Встань, — сказал я. Со слезами, всё ещё льющимися из глаз (и соплями из носа, которые я вытер тыльной стороной ладони), и весь в крови, я никогда в жизни не чувствовал себя настолько по-королевски. — Прошу, Вуди, встань. Поднимись.

Он послушался. Я посмотрел на свою группу, наблюдавшую за нами с благоговением. Эрис и Джайя обнимали друг друга. Йо держал Фрида на руках. Нет никаких сомнений, что некоторые мои друзья, возможно, все, точно знали, кто эти трое рядом со мной: не просто цельные люди, но цельные люди истинной крови. Они были членами изгнанной королевской семьи Эмписа, и за исключением, возможно, обезумившей Йоланды и отшельника Бёртона, они были последними из рода Галлиенов.

Позади беглецов стояли шестьдесят или семьдесят серых людей, некоторые с факелами и с торпедообразными фонарями, похожими на тот, что Перси оставил для меня. Среди них я увидел кое-кого знакомого. Радар уже подбежала к ней. Я тоже приблизился, едва осознавая, что изуродованные люди, которые были прокляты Элденом — или существом, которое верховодило им, — падали на колени вокруг меня, прикладывая ладони ко лбу. Дора также попыталась встать на колени. Я ей не позволил. Я обнял её, поцеловал в обе серые щёки и в уголок рта-полумесяца.

Я подвёл её к Вуди, Клаудии и Лии.

— ЗАКРОЙТЕСЬ ИМЕНЕМ ЛИИ ГАЛЛИЕН! — проревела Клаудия.

Ворота начали медленно закрываться, механизм внутри застонал, словно от боли. Пока они закрывались, я увидел огромную фигуру, спускающуюся большими шагами по центральной улице. Над ней и вокруг неё кружились облака бабочек, некоторые даже освещали её плечи и массивную голову, но это не был ночной страж, и фигура просто игнорировала атаки бабочек. Когда ворота преодолели половину пути на своей скрытой направляющей, великанша издала такой громкий и ужасный вопль горя, что все, кроме Клаудии, зажали уши.

— МОЛЛИ! — закричала Хана. — О, МОЯ МОЛЛИ! О, МОЯ ДОРОГАЯ, ОТЧЕГО ТЫ ЛЕЖИШЬ ТАК НЕДВИЖНО?

Она склонилась над своей мёртвой дочерью, затем поднялась. Нас было много перед закрывающимися воротами, но она смотрела именно на меня.

— ВЕРНИСЬ! — Хана подняла кулаки, похожие на валуны, и потрясла ими. — ВЕРНИСЬ ТРУС, ЧТОБЫ Я МОГЛА УБИТЬ ТЕБЯ ЗА ТО, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОЕЙ ПРЕЛЕСТЬЮ!

Затем ворота закрылись, скрыв из вида скорбящую мать Рыжей Молли.

Я взглянул на Лию. Этим вечером на ней не было ни синего платья, ни фартука. Она оделась в тёмные брюки, заправленные в высокие кожаные сапоги, и стёганый синий жилет с бабочкой-монархом, королевским гербом Галлиенов, с левой стороны, над сердцем. Вокруг талии был широкий пояс. На одном бедре висел кинжал, на другом, в ножнах — короткий меч с золотой рукоятью.

— Привет, Лия, — сказал я, вдруг смутившись. — Я очень рад тебя видеть.

Она отвернулась, не подав виду, что услышала — она могла быть так же глуха, как Клаудия. Её безротое лицо было непроницаемым.