Сказка

Глава третья

первых лучах света Психо-дом выглядел менее психо, хотя туман над травой придавал ему готический вид. Радар, должно быть, ждала меня, потому что начала колотить в запертую собачью дверь, как только услышала мои шаги. Ступеньки были подгнившими и шаткими — ещё один несчастный случай, ожидающий своего часа, и ещё одна задача, ожидающая своего выполнения.

— Полегче, девочка, — сказал я, вставляя ключ в замок. — Ты что-нибудь себе вывихнешь.

Радар кинулась на меня, как только я открыл дверь, подпрыгнув и прижав передние лапы к моей ноге, будь проклят этот артрит. Она проследовала за мной на кухню, виляя хвостом, пока я наскребал последнюю чашку корма из её ограниченного запаса. Пока она ела, я написал отцу, попросив его во время обеда или после работы заехать в «Пет Пэнтри» за упаковкой собачьего корма «Ориджен Реджионал Ред». Затем добавил, что верну ему деньги, а мистер Боудич вернёт мне. Я подумал и отправил третье сообщение: лучше возьми упаковку побольше.

У меня ушло не много времени на переписку, но Радар уже справилась с едой. Она принесла мне обезьянку и бросила рядом со стулом. Потом рыгнула.

— Прощаю, — сказал я и легонько бросил обезьяну. Радар кинулась за ней и принесла обратно. Я снова бросил, и пока она ходила за ней, звякнул телефон. Ответ от папы: Без проблем.

Я ещё раз бросил игрушку, но вместо того, чтобы побежать за ней, Радар поковыляла по коридору Старого Чтива и вышла на улицу. Не зная, есть ли там привязь, я отломил кусочек печенья, чтобы при надобности поманить её назад. Я был уверен, что это сработает; Радар была обжорой. Но печенье не понадобилось.

Радар присела на корточки в одном месте, чтобы выполнить свой «номер один», и в другом, чтобы выполнить «номер два». Вернувшись, она посмотрела на ступеньки, как альпинист мог бы посмотреть на трудный подъём, затем преодолела половину пути. Остановилась на минуту, затем преодолела оставшуюся часть. Я гадал, как долго она сможет это делать без посторонней помощи.

— Мне нужно идти, — сказал я. — Увидимся позже, подруга.

У нас никогда не было собаки, поэтому я не знал, насколько могут быть выразительны собачьи глаза, особенно вблизи. Её глаза просили меня не уходить. Я бы с радостью остался, но как говорится в одной поэме, мне нужно было сдержать обещание. Я несколько раз погладил собаку и велел вести себя хорошо. Я где-то читал, что семь лет собачьей жизни равны одному году нашей. Разумеется, это условное правило, но оно помогало определить возраст, к тому же, что для собаки значит время? Если я вернусь покормить её в шесть, для меня пройдёт двенадцать часов. Будет ли это восемьдесят четыре часа для неё? Три с половиной дня? Если так, не удивительно, что она так радуется моему приходу. К тому же она наверняка скучала по мистеру Боудичу.

Я запер дверь, спустился по ступенькам, и проверил места, где она делала свои дела. «Приборка» заднего двора была ещё одной задачей, которой не мешало бы заняться. Если только мистер Боудич не занимался этим сам. Хотя из-за высокой травы невозможно было определить. Если он этого не делал, то кто-то должен был.

«Ты — этот кто-то», — подумал я, возвращаясь к велику. Это правда, но так уж получилось, что я был занят. В дополнении к бейсболу я подумывал попробовать себя в итоговом спектакле «Мюзикл старшеклассников». Я представлял себя поющим «На свободу» вместе с Джиной Паскарелли, восхитительной выпускницей.

Рядом с моим велосипедом стояла женщина, закутанная в клетчатое пальто. Кажется, её звали миссис Раглэнд. Или Риган.

— Это ты вызвал «скорую»? — спросила она.

— Да, мэм, — ответил я.

— Как он? Боудич?

— Я толком не знаю. Но он точно сломал ногу.

— Что ж, это было твоё доброе дело дня. Может быть, года. Он не слишком дружелюбный сосед, в основном держится особняком, но я ничего не имею против него. За исключением его дома, который словно бельмо на глазу. Ты сын Джорджа Рида?

— Так точно.

Она протянула руку.

— Алтея Ричлэнд.

Я пожал ей руку.

— Рад познакомиться.

— А что на счёт дворняги? Этого страшного пса, немецкой овчарки. Боудич обычно выгуливал его рано утром и иногда вечером. Когда дети уже сидят по домам. — Она указала на удручающе покосившийся штакетник. — Такой забор его точно не удержит.

— Это она и я забочусь о ней.

— Очень любезно с твоей стороны. Надеюсь, она не укусит тебя.

— Она уже довольно старая и не злая.

— С тобой, может быть, — сказала миссис Ричлэнд. — Мой отец говорил: «Старая собака кусает в два раза сильнее». Ко мне приходил репортёр из одной еженедельной газеты, спрашивал, что случилось. Думаю, он из любителей названивать. В полицию, пожарным, в «скорую» и тому подобное. — Она фыркнула. — Выглядит, как твой ровесник.

— Буду иметь в виду, — сказал я, не понимая зачем. — Мне пора, миссис Ричлэнд. Хочу навестить мистера Боудича перед школой.

Она рассмеялась.

— Если он лежит в Аркадии, то часы посещения начинаются не раньше девяти. Тебя не пустят в такую рань.

Но меня пустили. Объяснение, что после у меня школа и бейсбольная тренировка не сильно убедило даму за стойкой, но когда я сказал, что это я вызвал «скорую», она разрешила пройти. «Палата 322. Лифт справа».

Когда я дошёл до середины коридора третьего этажа, медсестра спросила меня, не пришёл ли я навестить Говарда Боудича. Я ответил утвердительно и спросил, как он.

— Ему провели операцию и будет ещё одна. Затем ему предстоит длительный период восстановления и физиотерапии. Вероятно, этим займётся Мелисса Уилкокс. Перелом ноги очень тяжёлый, сильно поврежден тазобедренный сустав. Понадобится замена. Иначе он проведёт оставшуюся жизнь на ходунках или в инвалидном кресле, не важно, сколько часов он потратит на терапию.

— Боже, — произнёс я. — А он знает?

— Врач, который вправлял перелом, сообщит ему то, что нужно знать на данный момент. Это ты вызвал «скорую»?

— Да, мэм.

— Что ж, скорее всего, ты спас ему жизнь. Учитывая шок и возможность провести ночь на улице… — Она покачала головой.

— Это всё собака. Я услышал вой его собаки.

— Собака набрала 911?

Я согласился, что это сделал я.

— Если хочешь повидаться с ним, иди дальше по коридору. Я только что сделала ему обезболивающий укол, и, вероятно, он скоро отключится. Не считая перелома ноги и вывиха тазобедренного сустава, у него сильный недостаток веса. Лёгкая добыча для остеопороза. У тебя не более пятнадцати минут, прежде чем он отправится к Морфею.

Нога мистера Боудича была поднята в хитроумном приспособлении, которое выглядело прямо как в комедиях тридцатых годов… только мистеру Боудичу не было смешно. И мне тоже. Морщины на его лице стали глубже, будто вырезанные. Тёмные круги вокруг глаз ещё больше потемнели. Волосы казались безжизненными и тонкими, рыжие пряди потускнели. Полагаю, у него был сосед, но я его не видел, потому что другая половина палаты 322 была отгорожена зелёной занавеской. Мистер Боудич увидел меня и попытался выпрямиться, что заставило его поморщиться и со свистом выдохнуть.

— Привет. Как тебя, говоришь, зовут? Если ты говорил, то я забыл. Что простительно, учитывая обстоятельства.

Я не помнил называл ли своё имя, поэтому повторил (или произнёс впервые), затем спросил, как он себя чувствует.

— Очень хреново. Просто взгляни на меня.

— Мне жаль.

— Не так, как мне. — Затем, стараясь быть вежливым, добавил: — Спасибо тебе, юный мистер Рид. Похоже, ты спас мне жизнь. Сейчас мне кажется, что оно того не стоило, но как якобы сказал Будда: «Всё меняется». Иногда к лучшему, хотя, по моему опыту, это случается редко.

Я сказал ему — как сказал отцу, «скорой» и миссис Ричлэнд — что на самом деле его спасла собака; если бы я не услышал её вой, я бы проехал мимо.

— Как она?

— Хорошо. — Я поставил стул рядом с его койкой и показал ему фотографии Радар с обезьянкой. Мистер Боудич несколько раз пролистал их вперёд-назад (я показал ему, как это делается). Казалось фотографии прибавили ему бодрости, но не обязательно здоровья. Длительный период восстановления, сказала медсестра.

Когда он вернул телефон, его улыбка исчезла.

— Они не сказали мне как долго я пробуду в этом проклятом лазарете, но я не дурак. Я понимаю, что это займёт какое-то время. Полагаю, стоит задуматься об усыплении. Она прожила хорошую жизнь, но сейчас её лапы…

— Господи, не делайте этого, — сказал я встревоженно. — Я позабочусь о ней. С радостью.

Он посмотрел на меня, впервые его лицо не выражало раздражения или обречённости.

— Ты сделаешь это? Я могу доверить тебе это?

— Да. У неё почти закончился корм, но мой папа купит сегодня упаковку «Ориджин». Я буду приходить. В шесть утра и в шесть вечера. Поверьте мне.

Он потянулся ко мне, возможно, чтобы взять за руку или хотя бы похлопать по ней. Я был не против, но он убрал свою руку.

— Это… очень любезно с твоей стороны.

— Она мне нравится. А я нравлюсь ей.

— Правда? Хорошо. Она неплохая старушка. — Взгляд мистера Боудича помутнел, голос стал немного хриплым. Что бы ни дала ему медсестра, оно начало действовать. — В ней нет ничего дурного, хотя раньше она до смерти пугала соседских детей. И мне это нравилось. Назойливые маленькие сопляки, большинство из них. Назойливые и шумные. А грабители? Даже не думай о них. Если они слышали Радар, то сразу неслись к холмам, сверкая пятками. Но сейчас она стара. — Он вздохнул, потом закашлялся. Это заставило его поморщиться. — И не она одна.

— Я хорошо позабочусь о ней. Может, возьму её к себе домой.

Его взгляд немного прояснился, когда он обдумал эту возможность.

— Она ни у кого не была с тех пор, как я взял её щенком. Только в моём доме… во дворе…

— Миссис Ричлэнд сказала, что вы гуляли с ней.

— Любопытная проныра через дорогу? Ну, да, она права. Выходили на прогулки. Когда Радар была в состоянии идти, не уставая. Сейчас я бы побоялся брать её на дальние расстояния. Что если я доведу её до Пайн-Стрит, а обратно она не сможет дойти? — Он посмотрел на свою ногу. — Теперь вот я не могу никуда дойти. Может, никогда не смогу.

— Я не буду давить на неё. Ну, знаете, перенапрягать.

Он расслабился.

— Я заплачу тебе… за корм, что она съест. И за твоё время тоже.

— Не беспокойтесь об этом.

— Какое-то время она ещё протянет, когда я вернусь домой. Если вернусь.

— Непременно, мистер Боудич.

— Если ты собираешься… кормить её… лучше зови меня Говардом.

Я не знал смогу ли, но согласился.

— Может, принесёшь мне ещё фотографии?

— Конечно. Мне пора, мистер… Говард. Вам нужен отдых.

— Без вариантов. — Его глаза закрылись, затем веки снова медленно поднялись. — Что бы она ни вколола мне… ууу! Улётная штука.

Он снова закрыл глаза. Я встал и направился к двери.

— Парень, как, говоришь, тебя зовут?

— Чарли.

— Спасибо, Чарли. Я подумывал, может… дать ей ещё один шанс. Не для себя… одного раза мне было достаточно… жизнь становится бременем… если ты проживёшь достаточно долго, ты сам это поймёшь. Но она… Радар… а потом я постарел и упал с долбаной лестницы…

— Я сделаю больше фотографий.

— Сделай.

Я повернулся, чтобы уйти, и он снова заговорил, но не думаю, что со мной. «Храбрый человек — помогает. Трус — делает подарки». Он замолчал и начал похрапывать.

В коридоре я увидел знакомую медсестру, выходящую из палаты с пакетом чего-то похожего на мутную мочу. Увидев меня, она накрыла его полотенцем. Она спросила, удачный ли получился визит.

— Да, но в конце его речь стала бессмысленной.

Она улыбнулась.

— Демерол делает своё дело. Теперь ступай. Тебе пора в школу.

К тому времени, как я добрался до Хиллвью, второй урок уже шёл десять минут и коридоры были пусты. Я пошёл в приёмную, получить квитанцию об опоздании от миссис Силвиус, приятной пожилой дамы со страшными синими волосами. Ей было не меньше семидесяти пяти, она уже давно достигла обычного пенсионного возраста, но всё ещё была довольно крепка и с хорошим чувством юмора. Я считаю, что в работе с подростками без чувства юмора не обойтись.

— Я слышала, вчера ты спас жизнь человеку, — сказала она, выписывая квитанцию.

— Кто вам сказал?

— Птичка напела. Чик-чирик. Ходят слухи, Чарли.

Я взял квитанцию.

— На самом деле это не я, а его собака. Я услышал вой. — Мне уже начали надоедать эти объяснения, потому что никто мне не верил. Странно. Я думал всем нравятся истории о героических собаках. — Я просто позвонил 911.

— Как скажешь. Теперь беги в класс.

— Могу я сначала кое-что вам показать?

— Только если быстро.

Я достал свой телефон и показал ей фото телевизора мистера Боудича.

— Это же антенна сверху, да?

— Мы называли её кроличьими ушами, — сказала миссис Силвиус. Её улыбка была похожа на улыбку мистера Боудича, когда он разглядывал фотографии Радар с обезьянкой. — Обычно мы обматывали их фольгой, чтобы улучшить сигнал. Но взгляни на телевизор, Чарли! Бог ты мой! Он до сих пор работает?

— Не знаю. Я не включал.

— Первый наш телевизор был похож на этот. Настольная модель «Зенит». Такой тяжёлый, что мой отец надорвал спину, пока заносил его по лестнице в нашу тогдашнюю квартиру. Мы смотрели его часами! Энни Оукли, Дикий Билл Хикок, «Капитан Кенгуру», «Кролик-крестоносец»…[13] пока у нас не начинала болеть голова! И когда он начинал барахлить — убегала картинка, — мой отец вызывал телемастера, который приходил с портфелем, полным ламп.

— Ламп?

— Вакуумных ламп. Они светились оранжевым, как старые лампочки. Он менял сгоревшую на новую и всё снова работало. — Она ещё раз взглянула на фотографию в телефоне. — Уверена, лампы в этом телевизоре сгорели давным-давно.

— Возможно мистер Боудич купил новые на «Ибэй» или «Крэйглист», — сказал я. — В интернете можно купить всё, что угодно. Конечно, если у вас есть деньги. — Только я сомневался, что мистер Боудич пользуется интернетом.

Миссис Силвиус вернула мне телефон.

— Иди, Чарли. Тебя ждут занятия.

В тот день тренер Харкнесс прилип ко мне как банный лист к заднице, а точнее, как муха к дерьму. Потому что я дерьмово играл. Во время упражнения с тремя конусами я постоянно двигался не в ту сторону, а один раз попытался двигаться в двух направлениях сразу и приземлился на пятую точку, что вызвало много веселья. Во время «двойной игры» меня сорвали с моей позиции и мяч со второй базы просвистел мимо того места, где я должен был стоять, в итоге отскочив от стены. Когда тренер подал дрибблер выше линии, я хорошо отреагировал, но не опустил перчатку и мяч, как заяц, проскочил у меня между ног. Но бантинг стал последней каплей для тренера Харкнесса. Я продолжал отбивать мяч питчеру вместо того, чтобы пустить его вдоль линии третьей базы.

Тренер вскочил со своего шезлонга и прошествовал к «пластине», покачивая животом, а свисток болтался между его немаленьких грудей.

— Господи Иисусе, Рид! Ты как старая бабка! Хватит бить по мячу! Просто опусти биту и пусть мяч сам ударит по ней. Сколько раз я должен повторять? — Он схватил биту, отпихнул меня локтем в сторону и встал напротив Рэнди Моргана, нашего питчера. — Бросай! И не жалей сил!

Рэнди бросил так сильно, как мог. Тренер выполнил идеальный бант. Мяч покатился вдоль линии третьей базы почти идеально. Стив Домбровски попытался поймать его, но промахнулся.

Тренер повернулся ко мне. «Смотри! Вот как это делается! Не знаю, что у тебя в голове, но выбрось это оттуда!»

В голове у меня была Радар, дожидающаяся моего появления в доме мистера Боудича. Двенадцать часов для меня, три с половиной дня для неё. Она не знала, почему её оставили одну и не могла поиграть со своей пищащей обезьянкой, потому что некому её бросить. Пыталась ли она не гадить дома или — с запертой-то собачьей дверью — уже где-то сделала свои дела? Если так, то она не понимала, что это не её вина. Плюс мои мысли также занимали неухоженный газон и покосившийся штакетник.

Тренер Харкнесс протянул мне биту.

— Теперь попробуй отбить как следует.

Рэнди не стал усердствовать, а просто сделал тренировочный бросок, чтобы дать мне шанс. Я развернулся… и отправил мяч вверх. Рэнди даже не пришлось сходить с тренировочной площадки, чтобы поймать его.

— Ну всё, — сказал тренер. — Дай пять. — Имея в виду пять кругов по залу.

— Нет.

Весь гомон в спортзале стих. И на нашей половине, и у девушек на волейбольной половине. Все наблюдали. Рэнди приложил перчатку ко рту, возможно, чтобы скрыть улыбку.

Тренер упёрся руками в свои пухлые бёдра.

— Что ты только что сказал?

Я не кинул биту, потому что не был зол. Я протянул ему биту и тренер, сам того не ожидая, взял ее.

— Я сказал «нет». С меня хватит. — Я направился к двери, ведущей в раздевалку.

— Вернись, Рид!

Я даже не помотал головой, продолжая идти.

— Вернись сейчас же, а не когда успокоишься! Потому что потом будет поздно!

Но я был спокоен. Спокоен и невозмутим. Даже рад, словно увидел, что решение сложной математической задачи и вполовину не так сложно, как казалось сначала.

— Чёрт возьми, Рид! — Теперь в голосе тренера звучала лёгкая паника. Может, потому, что я был его лучшим отбивающим, или из-за того, что этот бунт происходил на глазах остальной команды. — Вернись на место! Победители не сдаются, а сдавшиеся не побеждают.

— Тогда считайте, что я сдался, — сказал я.

Я спустился по лестнице в раздевалку и переоделся. Это был конец моей бейсбольной карьеры в Хиллвью-Хай, но жалел ли я об этом? Нет. Жалел ли я, что подвёл свою команду? Немного, но как любил подчёркивать тренер, в команде нет места для «я». Им придётся справляться без меня. У меня есть и другие дела.

Я вынул почту из почтового ящика мистера Боудича — никаких личных писем, так, всякая ерунда — и вошёл через заднюю дверь. Радар не смогла толком прыгнуть на меня, наверное, у неё был плохой день, поэтому я осторожно взял её за передние лапы, поднял и положил себе на пояс, чтобы погладить её запрокинутую голову. К её полной радости я не обошел вниманием и седеющую морду. Она осторожно спустилась по ступенькам крыльца и занялась своими делами. И снова, прежде чем подняться, она окинула ступеньки оценивающим взглядом. Я сказал, что она хорошая девочка и тренер Харкнесс гордился бы ею.

Я несколько раз бросил Радар пищащую обезьянку и сделал несколько снимков. В корзине лежали и другие пищалки, но обезьянка определённо была её любимой.

Когда я пошёл поднимать упавшую лестницу, собака последовала за мной на улицу. Я отнёс лестницу к сараю, увидел висячий замок на двери, и просто прислонил её к краю крыши. Пока я работал, Радар начала рычать. Она сидела на корточках в двадцати футах от запертой двери, прижав уши и оскалив зубы.

— Что такое, девочка? Если туда забрался скунс или сурок, я ничего не могу поделать с…

Из-за двери донеслось царапанье, за которым последовал странный чирикающий звук, от которого волосы у меня на затылке встали дыбом. Не животный звук. Я никогда не слышал ничего подобного. Радар залаяла, затем заскулила и попятилась, всё ещё прижимаясь брюхом к земле. Мне и самому захотелось отступить, но вместо этого я постучал по двери кулаком и стал ждать. Ничего не последовало. Я мог бы списать эти звуки на своё воображение, если бы не реакция Радар, но в любом случае я ничего не мог с этим поделать. Дверь заперта, а окна отсутствовали.

Я ещё раз постучал, настойчивее, почти надеясь, что этот странный звук снова повторится. Ничего не произошло, поэтому я пошёл обратно к дому. Радар с трудом поднялась и последовала за мной. Я оглянулся и увидел, что она тоже смотрит назад.

Какое-то время я занимал Радар обезьянкой. Когда она улеглась на линолеум и посмотрела на меня, будто говоря «я — всё», я позвонил отцу и сказал ему, что бросил бейсбол.

— Я знаю, — ответил он. — Тренер Харкнесс уже позвонил мне. Он сказал, что обстановка немножко накалилась, но выразил надежду, что ты вернёшься, при условии, что извинишься сначала перед ним, а потом перед командой. Сказал, что ты подвёл их.

Это злило, но вместе с тем было забавно.

— Пап, это же не финал года — обычная тренировка в зале. И он вёл себя, как козёл. — Хотя я уже привык к этому, мы все привыкли. Фото тренера Х. можно было поместить в словаре рядом со словом «козёл».

— Значит никаких извинений, я правильно понял?

— Я мог бы извиниться за то, что был рассеян, но это не так. Я думал о мистере Боудиче. И о Радар. И об этом доме. Он пока не падает, но не далёк от этого. Я мог бы многое сделать, будь у меня время, и теперь оно у меня есть.

Отцу потребовалось несколько секунд, чтобы переварить это, затем он сказал:

— Не уверен, что понимаю, почему это так важно для тебя. Забота о собаке — это понятно, это мицва, но ты совершенно не знаешь Боудича.

И что мне было сказать на это? Признаться ли отцу, что я заключил сделку с Богом? Даже если ему хватит любезности не рассмеяться (хотя он вряд ли бы удержался), он скажет, что подобные мысли лучше оставить детям, евангелистам и недалёким зрителям кабельного телевидения, которые по-настоящему верят, что какая-то волшебная подушка или диета излечат их от всех болезней. В худшем случае он мог подумать, что я ставлю себе в заслугу его трезвость, которую он так старательно поддерживал.

Была и ещё одна причина. Это личное. Моё.

— Чарли? Ты ещё тут?

— Да. Я могу сказать одно: хочу сделать всё, что в моих силах, пока мистер Боудич не встанет на ноги.

Папа вздохнул.

— Он не ребёнок, который упал с дерева и сломал себе руку. Он пожилой. Он может никогда больше не встать на ноги. Ты думал об этом?

Я не думал и не видел причины начинать.

— Ты знаешь, что они говорят в твоей программе: день за днём.

Он усмехнулся.

— Мы также говорим, что прошлое — это история, а будущее — тайна.

— Неплохо, пап. Так мы уладили вопрос с бейсболом?

— Да, но место в сборной штата в конце сезона было бы отличным дополнением к заявлению в колледж. Ты же понимаешь это, да?

— Понимаю.

— А как насчёт футбола? Ты и его собрался бросить?

— Не сейчас. — По крайней мере, на футболе мне не приходилось сталкиваться с тренером Харкнессом. — К августу, когда начнутся тренировки, мистеру Боудичу может стать лучше.

— Или нет.

— Или нет, — согласился я. — Будущее — тайна.

— Это так. Иногда я вспоминаю тот вечер, когда твоя мама решила пройтись до «Зиппи» …

Он замолчал. Я тоже не мог найти слов.

— Сделай для меня кое-что, Чарли. Приходил репортёр из «Уикли Сан», просил твой телефон. Я не дал, но записал его номер. Он хочет расспросить тебя о спасении Боудича. Сентиментальный сюжет и всё такое. Думаю, тебе стоит согласиться.

— Не то, чтобы я спас его, это была Радар…

— Можешь сказать ему об этом. Но если выбранные тобой колледжи поинтересуются, почему ты бросил бейсбол, подобная статья…

— Я понял. Дай мне его номер.

Он дал, и я занёс его в список контактов.

— Ты будешь дома к ужину?

— Сразу, как только накормлю Радар.

— Хорошо. Я люблю тебя, Чарли.

Я сказал ему, что тоже люблю его. И это была правда. Хороший человек мой отец. У него были трудные времена, но он прошёл через них. Не каждый может.

Покормив Радар и сказав ей, что вернусь завтра рано утром, я прошёл к сараю. Мне не очень-то хотелось, было что-то очень отталкивающее в этой маленькой постройке без окон в сгущающейся темноте холодного апрельского вечера, но пришлось. Я стоял перед дверью с замком и слушал. Ни царапанья. Ни странного чирикающего звука, как в научно-фантастическом фильме про пришельцев. Я не хотел стучать в дверь кулаком, поэтому заставил себя. Постучал дважды. С силой.

Ничего. От этого мне полегчало.

Я сел на велосипед, поехал вниз по Сикамор-Стрит, бросил перчатку на верхнюю полку шкафа, затем некоторое время смотрел на неё, прежде чем закрыть дверь. Бейсбол — хорошая игра. Нет ничего лучше, чем дойти до девятого иннинга и сократить разрыв на одно очко, а потом ехать домой на автобусе с выездной игры после большой победы; все смеются, шумят и хватают друг друга за задницы. Так что да — я немного сожалел, но не сильно. Я вспомнил высказывание Будды: всё меняется. Я решил, что в этих двух простых словах крылась огромная истина. Чертовски огромная.

Я позвонил репортёру. «Уикли Сан» распространялась бесплатно, в ней публиковались кое-какие местные новости и спортивные репортажи, погребённые среди тонн рекламы. У двери «Зиппи» всегда лежала пачка газет с табличкой «ВОЗЬМИ ОДНУ», к которой какой-то остряк добавил «ВОЗЬМИ ИХ ВСЕ». Репортёра звали Билл Харримэн. Я ответил на его вопросы, ещё раз отдав большую часть заслуг Радар. Мистер Харримэн спросил: нельзя ли ему сфотографировать нас обоих?

— Ого, даже не знаю. Надо спросить разрешения у мистера Боудича, а он сейчас в больнице.

— Спроси его завтра или послезавтра, ладно? Нужно успеть всё подготовить к выходу статьи на следующей неделе.

— Спрошу, если смогу, но, думаю, ему назначена ещё одна операция. Меня могут не пустить, а я и правда не могу согласиться без его разрешения. — Меньше всего я хотел, чтобы мистер Боудич разозлился на меня, а он был из тех, кто заводится с пол-оборота. Позже я узнал слово для обозначения таких людей: мизантроп.

— Ясно, ясно. Дай мне знать, как можно скорее. Слушай, не ты ли в прошлом ноябре оформил победный тачдаун против «Стэнфорд Преп» в «Тёрки Боул»?

— Я, но это не было похоже на игру десятки лучших «СпортСентер», ничего особенного. Мы были на их двухярдовой линии, и я просто пробил её.

Он рассмеялся. «Скромный! Мне это нравится. Позвони мне, Чарли».

Я пообещал, что позвоню, затем спустился вниз посмотреть телевизор с папой перед уроками. Я гадал как там Радар. Надеялся, что хорошо. Привыкает к новому порядку. Снова вспомнил об этом изречении Будды. Достойное, стоит его держаться.