Сказка

Глава девятнадцатая

роблема с собаками (при условии, что вы не бьёте и не пинаете их) в том, что они вам доверяют. Вы тот, кто даёт пищу и кров. Вы тот, кто может выудить пищащую обезьянку из-под дивана одной из своих умных пятипалых лап. Вы также дарите любовь. Проблема с такого рода безоговорочным доверием заключается в том, что оно сопряжено с грузом ответственности. Обычно это нормально. Но в нашем текущем положении это было совсем ненормально.

Радар явно проводила лучшее время в своей жизни, практически прыгая от радости рядом со мной, ну а почему бы нет? Она больше не была старой полуслепой немецкой овчаркой, которую мне приходилось сначала тащить в тележке Доры, а потом везти в корзине на велосипеде Клаудии. Она снова была молода, снова сильна, ей даже выпал шанс выдрать кусок штанов с задницы мерзкого старого карлика. Она была легка телом и легка умом. Она была с тем, кто даёт пищу и кров, и любовь. Всё в её мире было опупенно.

Я, с другой стороны, боролся с паникой. Если вы когда-нибудь терялись в большом городе, то знаете, что это такое. Вот только здесь не попадалось ни одного дружелюбного незнакомца, у которого я мог бы спросить дорогу. И даже сам город был настроен против меня. Одна улица вела к другой, но каждая новая улица заканчивалась тупиком, где горгульи смотрели вниз с высоких слепых зданий, и я мог бы поклясться, что они исчезали, когда я оборачивался проверить, не крадётся ли за нами Питеркин. Дождь перешёл в морось, но обзор на дворец часто загораживали здания, которые, похоже, вырастали из-под земли именно в тот момент, когда я бросал взгляд в сторону дворца.

Но было кое-что похуже. Когда мне удавалось мельком увидеть дворец, казалось, что он находится в другом месте, не там, где я ожидал. Как будто он тоже двигался. Эта иллюзия могла быть вызвана страхом — я твердил себе это снова и снова, — но до конца не верил. День клонился к вечеру, и каждый новый поворот напоминал мне о приближении темноты. Факт был прост и очевиден: из-за Питеркина я полностью потерял ориентацию в пространстве. Я почти ожидал, что наткнусь на конфетный домик, в который меня и мою собаку — я — Гензель, она — Гретель — пригласит зайти ведьма.

Тем временем Радар не отставала от трёхколёсника, глядя на меня с собачьей ухмылкой, которая говорила: «Разве нам не весело?»

Мы продолжали идти. И идти.

Время от времени небо впереди очищалось, и я забирался на сиденье трёхколёсника, пытаясь мельком увидеть городскую стену, которая, по идее, была самым высоким элементом пейзажа, за исключением трёх шпилей. Но я не видел её. А шпили теперь были справа от меня, что казалось невозможным. Если бы я вышел к фасаду дворца, то срезал бы путь по Галлиенской дороге, но никак не получалось. Мне хотелось кричать. Мне хотелось свернуться в клубок и обхватить голову руками. Я хотел найти полицейского, что по словам моей матери, должны делать потерявшиеся дети.

И всё это время Радар ухмылялась мне: «Разве это не здорово? Разве это не самое крутое, что может быть?»

— У нас проблемы, девочка.

Я продолжал крутить педали. Просветов в небе больше не было, и никакого солнца, которое могло бы подсказать мне дорогу. Только теснящиеся дома, некоторые разрушенные, некоторые просто пустующие, но все как будто бы голодные. Единственным звуком был этот слабый, надоедливый шёпот. Будь он постоянным, я, возможно, смог бы привыкнуть к нему, но нет. Он слышался урывками, будто я проходил мимо собраний невидимых мертвецов.

Тот ужасный день (я никогда не смогу передать вам, насколько он ужасен), казалось, длился вечно, но, наконец, ближе к вечеру я начал ощущать упадок сил. Думаю, я даже немного всплакнул, но не помню точно. Если и так, то, думаю, в основном из-за Радар, а не из-за себя. Я провёл её по всему пути, осуществил то, за чем пришёл, но в итоге всё могло оказаться напрасным. Из-за проклятого карлика. Я бы хотел, чтобы Радар выдрала ему глотку, вместо куска штанов.

Хуже всего было доверие Радар, которое я каждый раз видел в её глазах, когда она смотрела на меня.

«Ты доверилась дураку, — подумал я. — Хуже этого не бывает, милая».

Мы пришли в заросший парк, с трёх сторон окружённый серыми зданиями с пустыми балконами. Они казались мне чем-то средним между дорогими кондоминиумами, расположенными вдоль побережья Голд-Коаст в Чикаго и тюремными блоками. В центре высилась огромная скульптура на высоком пьедестале. Она представляла собой мужчину и женщину, стоящих по бокам от гигантской бабочки, но, как и все другие произведения искусства, с которыми я сталкивался в Лилимаре (не считая бедной мёртвой русалки), эта была основательно повреждена. Голова и одно крыло бабочки стёрты в порошок. Второе крыло уцелело, и судя по его форме (все цвета давно выцвели, если скульптура вообще была цветной), я был уверен, что это бабочка-монарх. Мужчина и женщина в былые времена могли быть королём и королевой, но теперь трудно было сказать, потому что от них не осталось ничего выше колен.

Пока я сидел и смотрел на эту разорённую картину, по всему одержимому городу прокатился тройной звон колокола, каждый удар в отдельности был протяжным и мрачным. Не обязательно проходить через ворота в тот же момент, когда колокол прозвенит три раза, сказала Клаудия, но ты должен покинуть Лилимар вскоре после этого! До темноты!

А стемнеет уже скоро.

Я снова начал крутить педали — зная, что это бесполезно, зная, что запутался в паутине, которую Питеркин назвал Лили, и гадая, какой новый ужас принесут ночные стражи, когда они придут за нами, — но затем остановился, поражённый внезапной идеей, которая была одновременно дикой и совершенно здравой.

Я развернул велосипед и вернулся в парк. Хотел слезть с трёхколёсника, прикинул высоту пьедестала, на котором стояла разрушенная скульптура, и передумал. Я заехал в высокую траву, надеясь, что там не растут те опасные жёлтые цветы, что могли ужалить меня. Я также надеялся, что велосипед не увязнет в грязи, потому что земля была мягкой от дождя. Подставляя дождю спину, я продолжил крутить педали. Радар следовала рядом со мной, не шла и не бежала, а передвигалась прыжками. Даже в моей нынешней ситуации наблюдать это было чудесно.

Скульптура была окружена лужей стоячей воды. Я остановился в ней, повесил рюкзак на руль, встал на сиденье трёхколёсника, и потянулся вверх. Поднявшись на цыпочки, я кончиками пальцев едва смог дотянуться до шершавого края пьедестала. Слава Богу, что я всё ещё сохранял относительно хорошую форму. Я подтянулся, поставил сначала одно предплечье, потом второе на поверхность, усеянную каменной крошкой, и вскарабкался. Была только одна неприятная секунда, когда я думал, что опрокинусь назад, упаду на велосипед и, вероятно, что-нибудь себе сломаю, но сделал последний рывок и схватился за каменную ногу женщины. При этом я слегка оцарапал живот, но серьёзного урона не получил.

Радар смотрела на меня снизу вверх и лаяла. Я скомандовал «тсс» и она замолчала. Хотя она продолжала вилять хвостом: «Разве это не чудесно? Смотрите как высоко он забрался!»

Я встал, взявшись за оставшееся крыло бабочки. Возможно, в нём осталось немного магии — доброй — потому что я почувствовал, как мой страх частично утих. Держась за крыло сначала одной рукой, затем другой, я медленно повернулся на триста шестьдесят градусов. Я увидел три дворцовых шпиля на фоне темнеющего неба, и теперь они находились примерно там, где, судя по моему внутреннему компасу и должны были находиться. Я не заметил городскую стену, да на самом деле и не ожидал этого. Пьедестал был высоким, но на пути стояло слишком много зданий. Будто специально.

— Подожди, Радар, — сказал я. — Это не займёт много времени. — Я надеялся, что был прав. Наклонившись, я поднял кусок камня с острым концом и небрежно сжал его в руке.

А время шло. Я сосчитал до пятисот сначала десятками, потом пятёрками, потом сбился со счёта. Меня слишком тревожил угасающий дневной свет. Я почти чувствовал, как он утекает, как кровь из сильного пореза. Наконец, когда я уже начал думать, что забрался сюда напрасно, я увидел, как в направлении, которое считал югом, возникла тьма. Она приближалась ко мне. Бабочки-монархи возвращались на ночёвку. Я вытянул руку, направив её, как винтовку, на приближающихся бабочек. Я потерял их из виду, когда снова опустился на колени, но продолжал держать руку вытянутой. Острием подобранного каменного осколка я нацарапал отметину на боковой стороне пьедестала, затем «прицелился» вытянутой рукой в просвет между двумя зданиями на дальнем конце парка. Это для начала. Если, конечно, просвет не исчезнет.

Стоя на коленях, я развернулся и свесил ступни с края. Я собирался оставаться наверху, пока не повисну на краю пьедестала, но руки соскользнули, и я сорвался. Радар тревожно гавкнула. Я предусмотрительно согнул колени и перекатился после приземления. Земля стала мягкой от дождя, и это хорошо. Я с головы до ног извалялся в воде и грязи, что было не так хорошо. Поднявшись (и чуть не упав при этом на свою нетерпеливую собаку), я вытер лицо, и посмотрел на свою отметину. Я протянул вдоль неё руку и с облегчением увидел, что просвет между двумя зданиями никуда не делся. Здания — деревянные, не каменные — находились по диагонали через парк. Я видел местами стоячую воду и знал, что трёхколёсник наверняка увязнет, если попытаюсь проехать на нём. Конечно, я извинюсь перед Клаудией за то, что пришлось бросить его, но об этом буду беспокоиться, когда увижу её. Если увижу.

— Вперёд, девочка. — Я накинул рюкзак и побежал.

Мы шлёпали по широким лужам стоячей воды. Некоторые были неглубокими, но местами вода доходила мне до колен, и я чувствовал, как грязь пытается засосать мои кроссовки. Радар легко бежала наравне со мной, язык болтался, глаза блестели. Шёрстка промокла и прилипала к её новому мускулистому телу, но её это, казалось, не беспокоило. У нас было приключение!

Здания напоминали склады. Мы добрались до них, и я остановился, чтобы поправить и зашнуровать свои промокшие кроссовки. Затем оглянулся на пьедестал. Я больше не мог разглядеть свою отметину — разрушенная скульптура осталась по меньшей мере в сотне ярдов позади нас, — но представлял, где она находится. Я вытянул обе руки, одну вперед, другую назад, затем побежал, сопровождаемый Радар, между двух зданий. Так точно, это оказались склады. Я чувствовал древний призрачный аромат рыбы, хранившейся в них давным-давно. Мой рюкзак подпрыгивал и дёргался. Мы выбежали в узкий переулок, вдоль которого тянулось ещё больше складов. Все они выглядели так, будто их взломали — вероятно, разграбили — очень давно. Пара складов перед нами стояла слишком близко друг к другу, чтобы проскочить между ними, поэтому я свернул направо, нашёл переулок и побежал по нему. На дальнем конце был чей-то заросший сад. Я свернул влево, надеясь, что возвращаюсь к своему прежнему прямому курсу, и побежал дальше. Я пытался убедить себя, что это не сумерки — ещё нет, ещё нет, — но это были сумерки. Всё так.

Снова и снова мне приходилось огибать здания, стоящие у нас на пути, и снова и снова я старался вернуться на прямой курс к тому месту, где видел бабочек. Я уже не был уверен, что у меня получается, но нужно было стараться. Это всё, что мне оставалось.

Мы прошли между двумя большими каменными зданиями, просвет был таким узким, что мне пришлось протиснуться боком (у Радар с этим не возникло проблем). Я вышел и справа от себя в проходе между тем, что когда-то могло быть музеем и застеклённой консерваторией, увидел городскую стену. Она возвышалась над зданиями в дальнем конце улицы; облака в сгущающихся сумерках были такими низкими, что её верхний край терялся в них.

— Радар! Вперёд!

Из-за этих сумерек невозможно было понять, по-настоящему ли стемнело или нет, но я ужасно боялся, что уже наступила ночь. Мы пробежали по улице, на которую вышли. Ещё не Галлиенская дорога, но близко к ней — я был в этом уверен. Впереди, на дальнем конце улицы, здания уступили место кладбищу. Его заполняли покосившиеся надгробия, мемориальные таблички и несколько построек, похожих на склепы. Это было последнее место, где я хотел бы очутиться с наступлением темноты, но если я был прав — Боже, пусть это будет так, взмолился я, — именно этой дорогой мы должны были пройти.

Я пробежал через высокие приоткрытые железные ворота, и впервые Радар замешкалась — передние лапы на крошащейся бетонной плите, задние на улице. Я тоже остановился, чтобы перевести дыхание.

— Мне это тоже не нравится, девочка, но мы должны, так что вперёд!

Она пошла. Мы пробирались между покосившихся надгробных плит. От разросшейся травы и чертополоха начал подниматься вечерний туман. В сорока ярдах впереди я видел кованую железную ограду. Она казалась слишком высокой, чтобы забраться на неё, даже без собаки, но там были ворота.

Я споткнулся о могильный камень и растянулся на земле. Начал подниматься, затем застыл на месте, сперва не поверив тому, что увидел. Радар неистово залаяла. Из земли появилась иссохшая рука с жёлтой костью, просвечивающей сквозь разорванную кожу. Кулак сжимался и разжимался, захватывая и выпуская горсти влажной земли. Когда я видел такое в фильмах ужасов, то просто смеялся и улюлюкал вместе со своими друзьями, а потом тянулся за новой порцией попкорна. Теперь я не смеялся. Я закричал… и рука услышала меня. Она повернулась в мою сторону, как сраная стрелка радара, хватая темноту.

Я вскочил на ноги и побежал. Радар бежала рядом со мной, лая, рыча и оглядываясь назад. Вот я и у ворот. Они оказались заперты. Я отошёл назад, повернулся плечом и ударил по ним, как когда-то бил линейных игроков соперника. Ворота задребезжали, но не поддались. Лай Радар усилился, уже не ГАВ-ГАВ-ГАВ, а УАК-УАК-УАК будто она тоже кричала.

Я оглянулся и увидел ещё больше рук, появляющихся из земли, как жуткие цветы с пальцами вместо лепестков. Сначала несколько, затем десятки. Возможно, сотни. И было что-то ещё, что-то похуже: скрежет ржавых петель. Склепы вот-вот готовы были выпустить своих мертвецов. Помню, как подумал: одно дело карать нарушителей — с этим всё понятно, но — это уже чересчур.

Я снова ударил ворота, вложив всю силу. Замок сломался. Ворота распахнулись, и я полетел вперёд, размахивая руками и пытаясь сохранить равновесие. Мне почти удалось, но затем я обо что-то споткнулся, возможно, о булыжник и рухнул на колени.

Подняв глаза, я увидел, что растянулся на Галлиенской дороге.

Я встал на ноги, колени горели от боли, а штаны порвались. Оглянулся назад, на кладбище. За нами никто не гнался, но мне хватило и этих извивающихся рук. Я задумался о том, какая сила нужна, чтобы открыть крышку гроба и прорыться сквозь толщу земли. Насколько я знал, эмписийцы не заморачивались с гробами; возможно, они заворачивали своих умерших в саваны и считали, что этого достаточно. Туман над землёй приобрёл голубое свечение, будто наэлектризованный.

— БЕГИ! — крикнул я Радар. — БЕГИ!

Мы побежали к воротам. Побежали навстречу спасению.

Мы вышли на дорогу гораздо дальше того места, где свернули с неё, следуя меткам мистера Боудича, но я видел главные ворота в сгущающихся сумерках. До них оставалось не больше полумили, возможно, меньше. Я начал выдыхаться, а мои ноги отяжелели. Отчасти потому, что мои штаны пропитались грязью и влагой после падения с пьедестала, но в основном от обычной усталости. Я занимался спортом всю школу, но пропустил баскетбол — не только потому, что мне не нравился тренер Харкнесс, но потому, что при моём весе и росте бег не был моей сильной стороной. Причина, по которой я играл первым в бейсбольном сезоне — это защитная позиция, требующая минимум беготни. Мне пришлось перейти на бег трусцой. Ворота, казалось, не становились ближе, но это было лучшее, что я мог сделать, если не хотел упасть и забиться в судорогах.

Затем Радар оглянулась и снова начала надрывисто испуганно лаять. Я обернулся и увидел стаю ярких голубых огней, приближающихся к нам со стороны дворца. Должно быть, это и были ночные стражи. Я не стал тратить время на то, чтобы убеждать себя в обратном, а просто снова ускорил шаг.

Я вдыхал и выдыхал, каждый вдох и выдох обжигали горло сильнее предыдущего. У меня колотилось сердце. Перед глазами начали пульсировать яркие пятна, расширяясь и сжимаясь. Я оглянулся и увидел, что голубые огни приближаются. И у них появились ноги. Это были мужчины, каждый из них окружён голубым свечением. Пока что я не видел их лица, и не очень-то хотел.

Я запутался в своих собственных ногах, еле удержался и побежал дальше. Наступила полная темнота, но ворота были более светлого оттенка серого, чем стена, и я видел, что они стали ближе. Если я не буду останавливаться, подумал я, то у нас есть шанс.

В боку у меня закололо, сперва не сильно, но потом боль усилилась. Она пробежала по груди и впилась в подмышку. Мои волосы, мокрые и грязные, падали мне на лоб. Рюкзак бил по спине — ненужный балласт. Я снял его и бросил в куст ежевики рядом со зданием с башенкой в окружении столбов в красную и белую полоску, увенчанных каменными бабочками. Эти монархи остались целы, вероятно, потому, что до них было не добраться без лестницы.

Я снова споткнулся, на этот раз о кучу спутанных трамвайных проводов, снова удержался на ногах и припустил дальше. Меня догоняли. Я подумал о револьвере мистера Боудича, но даже если он сработает против этих призраков, их было слишком много.

Затем произошло что-то удивительное: внезапно мои лёгкие словно расширились, а боль в боку исчезла. Я никогда не бегал достаточно долго, чтобы открылось второе дыхание, но пару раз это случалось со мной во время длительных заездов на велосипеде. Я знал, что это не продлится долго, но этого и не требовалось. До ворот оставалось всего лишь сотня ярдов. Рискнув оглянуться ещё раз, я увидел, что сияющий отряд ночных стражей перестал нагонять нас. Я направил взгляд вперёд и даже прибавил скорость, запрокинув голову, сжав руки в кулаки и, дыша глубже, чем когда-либо. Даже оторвался от Радар ярдов на тридцать или около того. Затем мы снова сравнялись, и она взглянула на меня. Теперь на её морде не было этой «как же весело» ухмылки; уши были прижаты к голове, а вокруг карих глаз виднелись белые круги. Она выглядела испуганной.

Наконец — ворота.

Я сделал последний глубокий вздох и закричал: «ОТКРОЙТЕСЬ ИМЕНЕМ ЛИИ ГАЛЛИЕН!»

Древний механизм под воротами со скрежетом ожил, затем звук перешёл в ровный рокот. Ворота задрожали и начали скользить по своим скрытым направляющим. Но медленно. Я боялся, что слишком медленно. Могли ли ночные стражи покинуть город, преследуя нас? Я подозревал, что нет, что их яростное голубое свечение погаснет, и они рассыплются… или растают, как Злая ведьма Запада.

Дюйм.

Два.

Я мог видеть крошечный кусочек внешнего мира, где могли водиться волки, но не было мужчин в голубом свечении и полусгнивших рук, торчащих из кладбищенской земли.

Я оглянулся и впервые по-настоящему разглядел их: двадцать или больше мужчин с тёмно-бордовыми губами цвета засохшей крови и бледными, как пергамент, лицами. Они были одеты в свободные брюки и рубашки, которые странно напоминали армейскую форму. Голубое свечение исходило из их глаз, спадало вниз и окутывало их. У них были вполне человеческие лица, но прозрачные. Я мог разглядеть черепа под кожей.

Они неслись на нас, оставляя позади маленькие сполохи голубого света, которые тускнели и гасли, но я не думал, что они успеют. Они были близко, но я надеялся, что нам удастся сбежать.

Три дюйма.

Четыре.

О Боже, как же медленно.

Затем раздался звук старомодного пожарного звонка — КЛАНГ-А-ЛАНГ-А-ЛАНГ — и отряд призраков расступился, около десятка налево, остальные направо. По Галлиенской дороге мчался электромобиль, похожий на гольфкар или приземистый автобус без крыши. Впереди, двигая туда-сюда чем-то вроде рычага управления, сидел мужчина (я намеренно использую это слово) с седеющими волосами, спадающими по обе стороны его отвратительного полупрозрачного лица. Он был худым и высоким. Остальные столпились позади него, их голубое свечение накладывалось друг на друга и перетекало на брусчатку, словно кровь. Водитель метил прямо в меня, рассчитывая размазать по воротам. В конце концов, мне не суждено было выбраться… но это могла сделать моя собака.

— Радар! Беги к Клаудии!

Она не шевельнулась, только с ужасом посмотрела на меня.

— Беги, Радс! Ради Бога, беги!

Я бросил свой рюкзак, потому что он промок и замедлял меня. Другое дело — оружие мистера Боудича. Я не мог перестрелять достаточно ночных стражей, чтобы они не добрались до меня, но и не собирался отдавать им оружие. Я расстегнул пояс с кобурой и швырнул его в темноту. Если им нужен револьвер, пусть попробуют выйти за пределы города, обнесённого стеной. Затем я сильно шлёпнул Радар по заду. Меня окутал голубой свет. Я знаю, что со смертью можно смириться, потому что это произошло со мной в тот момент.

— ИДИ К КЛАУДИИ, ИДИ К ДОРЕ, ПРОСТО ИДИ!

Радар бросила на меня последний обиженный взгляд — я никогда этого не забуду, — а потом нырнула в увеличивающуюся щель.

Что-то ударило меня достаточно сильно, чтобы отбросить к открывающимся воротам, но не настолько сильно, чтобы размазать по ним. Седовласый ночной страж перегнулся через рычаг управления. Я видел его протянутые руки и кости пальцев, проглядывающие сквозь светящуюся кожу. Я видел вечный оскал его зубов и челюсть. Я видел голубые потоки какой-то ужасной оживляющей энергии, вытекающие из его глаз.

Теперь ворота достаточно открылись для меня. Я увернулся от цепких пальцев твари и перекатился к проёму. На секунду я увидел Радар, стоящую в темноте в конце Королевской дороги и оглядывающуюся назад. В надежде. Я бросился к ней, вытянув одну руку. Но тут эти ужасные пальцы сомкнулись на моём горле.

— Нет, малыш, — прошептал бессмертный ночной страж. — Нет, цельный. Ты пришёл в Лили без приглашения, и здесь ты останешься.

Он наклонился ближе, ухмыляющийся череп под натянутой марлей бледной кожей. Ходячий скелет. Остальные начали приближаться. Один из них выкрикнул какое-то слово — я думал, это Элимар, сочетание Эмписа и Лилимара, — но теперь знаю точно, какое. Ворота стали закрываться. Мёртвая рука сжалась, перекрыв мне доступ кислорода.

«Иди Радар, иди — спасайся», — подумал я, и это была последняя мысль.