Сказка

Глава шестая

ы с мистером Боудичем неплохо поболтали, пока его сосед по палате смотрел игру «Уайт Сокс» и «Тайгерс» в комнате отдыха на третьем этаже, с кардиомонитором, прикреплённом к его груди.

— У него проблема с сердечным ритмом, которую они не могу до конца устранить, — сказал мистер Боудич. — Слава Богу, мне не нужно об этом беспокоиться. У меня и так достаточно проблем.

Он показал мне, как ходит в ванную, изо всех сил опираясь на свои локтевые костыли. Это явно причиняло ему боль, и когда он вернулся после облегчения, его лоб был мокрым от пота, но я был воодушевлён. Ночью ему мог понадобиться мочеприёмник с длинной и на вид опасной горловиной, но он казался получше «утки». Если только мистер Боудич не упадёт посреди ночи и снова не сломает ногу. Я видел, как мышцы на его тощих руках дрожали при каждом шаге. Он сел на кровать со вздохом облегчения.

— Ты не поможешь мне с… — Он указал на скобяное изделие, обтягивающее его ногу.

Я приподнял ногу с фиксатором, и когда она оказалась вытянута, он снова вздохнул и попросил пару таблеток из стакана «Дикси» на его прикроватном столике. Я дал их ему, налил немного воды из кувшина, и они отправились внутрь; его кадык подпрыгивал на морщинистой шее, как обезьяна на палке.

— Они перевели меня с морфина на это, — сказал он. — «Оксиконтин». Врачи говорят я подсяду, если уже не подсел, и придётся избавляться от зависимости. Сейчас это кажется честной сделкой. Просто сходить до туалета ощущается, как сраный марафон.

Я представлял каково это, и ванная в его доме находилась дальше от дивана. Возможно, ему всё-таки понадобится судно, по крайней мере для начала. Я сходил в ванную, намочил полотенце и выжал его. Когда я наклонился над мистером Боудичем, он отстранился.

— Эй, эй! Что это ты делаешь?

— Вытираю пот. Сидите смирно.

Мы никогда не знаем, когда происходят поворотные моменты в наших отношениях с другими, и только позже я понял, что это и был такой момент. Мистер Боудич сдерживался ещё мгновение, затем расслабился (немного) и позволил мне вытереть его лоб и щёки.

— Чувствую себя долбаным ребёнком.

— Вы платите мне, так что позвольте мне заработать мои долбаные деньги.

Это заставило его усмехнуться. В дверь заглянула медсестра и спросила, нужно ли ему что-нибудь. Мистер Боудич сказал, что нет, и когда она ушла, попросил меня закрыть дверь.

— Вот тут я попрошу тебя заступиться за меня, — сказал он. — По крайней мере, пока я не смогу сам. И за Радар тоже. Ты готов это сделать, Чарли?

— Сделаю всё, что в моих силах.

— Ага, может быть. Это всё, о чём я могу просить. Я бы не поставил тебя в такое положение, но вынужден. Ко мне приходила женщина по имени Рэйвенсбургер. Ты встречался с ней?

Я сказал «да».

— Ну и имечко, согласен? Я представляю бургер, приготовленный из мяса ворона, и у меня просто голова идёт кругом.

Не похоже, что он был под кайфом от «Окси», но и не поручусь, что не был. Исхудавший, ростом шесть футов и весящий наверняка не больше ста пятидесяти фунтов — эти розовые пилюли, должно быть, сильно давали ему в голову.

— Она просветила меня на счёт так называемых «вариантов оплаты». Я спросил, какова стоимость на данный момент, и она дала мне распечатку. Она в ящике…, — он указал на него, — но пока что не думай об этом. Я сказал, что это очень дорого, она ответила, что хороший уход стоит дорого, мистер Боудич, и вы получили самый лучший. Сказала, если мне нужно проконсультироваться со специалистом по платежам, она с радостью организует встречу либо до выписки, либо у меня. Я ответил, что сомневаюсь в подобной необходимости. Сказал, что смогу выплатить всё, но только если мне дадут скидку. Затем мы перешли к препирательствам. В итоге мы остановились на скидке в двадцать процентов, что примерно составляет девятнадцать тысяч долларов.

Я присвистнул. Мистер Боудич усмехнулся.

— Я пытался уговорить её на двадцать пять процентов, но она упёрлась на двадцати. Думаю, это стандарт для индустрии, — и если ты не знал, больницы являются частью индустрии. Больницы или тюрьмы, не важно, они ведут свой бизнес, за исключением того, что в тюрьмах счета оплачивают налогоплательщики. — Он вытер рукой глаза. — Я мог бы заплатить всю сумму целиком, но мне нравится торговаться. Давненько мне не выпадала такая возможность. Например, дворовые распродажи в старые времена — купил много старых книг и журналов. Я люблю старые вещи. Меня, что, понесло? Да. В общем, суть в том, что я могу заплатить, но мне нужна твоя помощь.

— Если вы подумали о том, что в банке для муки…

Он отмахнулся, будто восемь тысяч долларов были мелочью. По сравнению с тем, сколько он задолжал больнице, так и было.

— Вот, что я от тебя хочу.

Он рассказал мне. Когда мистер Боудич закончил, он спросил меня, собираюсь ли я всё записать.

— Я не против, но только если ты уничтожишь запись, когда выполнишь работу.

— Разве что комбинацию сейфа. Я запишу её на руке, а потом смою.

— Точно?

— Да. — У меня и в мыслях не было ослушаться, потому что хотелось выяснить, правда ли то, что он мне рассказал.

— Хорошо. Повтори шаг за шагом.

Я так и сделал, а затем воспользовался его ручкой, чтобы записать серию цифр и порядок действий на своём плече, скрытом рукавом футболки.

— Спасибо, — сказал мистер Боудич. — Чтобы встретиться с мистером Хайнрихом, тебе придётся подождать до завтра, но ты можешь начать готовиться сегодня. Когда покормишь Радар.

Я сказал «хорошо», попрощался и ушёл. Я чувствовал себя — папино слово — офигевшим. На полпути к лифту, я кое о чём вспомнил и вернулся.

— Уже передумал? — Он улыбался, но его глаза были беспокойными.

— Нет. Просто хотел уточнить одну вещь, что вы сказали.

— О чём же?

— О подарках. Вы сказали, что храбрый — помогает, а трус — делает подарки.

— Я не помню, чтобы говорил такое.

— Но вы сказали. Что это значит?

— Я не знаю. Должно быть, это всё таблетки.

Он лгал. Я несколько лет прожил с алкоголиком и узнаю ложь, когда слышу её.

Я поехал на велике обратно на Сикамор-Стрит, дом № 1; не будет преувеличением сказать, что я сгорал от любопытства. Я отпёр заднюю дверь и принял бурное приветствие Радар. Ей удалось встать на задние лапы, что наводило на мысль об отличном воздействии новых таблеток. Я выпустил её во двор сделать дела, мысленно подгоняя, чтобы она побыстрее выбрала нужное место.

Когда Радар вернулась, я поднялся наверх в спальню мистера Боудича и открыл его шкаф. Там висело много одежды, в основном обычные фланелевые рубахи и брюки цвета хаки, но было и два костюма. Один чёрный, один серый, и оба наподобие тех, что Джордж Рафт и Эдвард Джи Робинсон носили в фильме «Каждое утро я умираю», — двубортные и широкие в плечах.

Я отодвинул одежду в сторону и увидел сейф «Уочмэн», среднего размера, старомодный, примерно три фута в высоту. Присев на корточки, я потянулся к циферблату для набора комбинации, что-то холодное уткнулось мне в спину там, где рубашка вылезла из брюк. Я вскрикнул и обернулся, увидев Радар; она медленно водила хвостом взад-вперёд. Чем-то холодным оказался её нос.

— Не делай так, девочка, — сказал я. Она уселась, оскалившись, будто говоря, что будет делать всё, что захочет. Я повернулся обратно к сейфу. В первый раз я ошибся с комбинацией, но со второй попытки дверь распахнулась.

Первое, что я увидел, был револьвер, лежащий на единственной полке. Он был больше чем тот, что папа оставлял маме, когда ему приходилось уезжать на несколько дней… или один раз на неделю, во время корпоративного отдыха. Тот пистолет был тридцать второго калибра, женский, и думаю, хотя не уверен, он вполне мог сохраниться у отца. Были времена, когда он страшно пил, и я искал пистолет, но так и не нашёл. Этот был крупнее, револьвер сорок пятого калибра. Как и большинство вещей мистера Боудича, он выглядел старомодным. Я взял его — осторожно — и нашёл защёлку, которая откидывала барабан. Он был заряжен, все шесть камор. Я вставил барабан на место, и положил револьвер обратно на полку. Учитывая то, что мне рассказал мистер Боудич, держать оружие дома было оправданно. Охранная сигнализация могла бы принести ещё больше пользы, но он не хотел никаких вызовов полиции в дом № 1 по Сикамор. К тому же в былые времена Радар являлась отличным охранником — Энди Чен не даст соврать.

На дне сейфа оказалось то, что по словам мистера Боудича я должен был найти: большое железное ведро, поверх которого лежал рюкзак. Я снял его и увидел, что ведро почти доверху заполнено теми «пульками», которые были из чистого золота.

У ведра была двойная ручка. Я схватился за неё и поднял. Сидя на корточках, я едва мог удерживать ведро на весу. Там было примерно сорок фунтов золота, может быть, пятьдесят. Я сел и обернулся к Радар. «Боже правый. Да тут долбаное состояние».

Она хлопнула хвостом.

В тот вечер, покормив собаку, я поднялся наверх, снова посмотреть на ведро золота — просто убедиться, что мне не привиделось. Когда я вернулся домой, папа спросил, готов ли я к возвращению мистера Боудича. Я ответил утвердительно, но мне ещё нужно было кое-что сделать перед его приездом.

— Могу я взять твою дрель? А шуруповёрт?

— Конечно. Я был бы рад пойти с тобой и помочь, но у меня встреча в девять. Насчёт того пожара, о котором я тебе рассказывал. Может оказаться, что это поджог.

— Я справлюсь.

— Надеюсь. Ты в норме?

— Ага. А что?

— Выглядишь немного не в себе. Беспокоишься о завтрашнем дне?

— Немного, — сказал я. И не солгал.

Вам может быть интересно, возникло ли у меня желание рассказать всё отцу? Нет. Во-первых, мистер Боудич взял с меня клятву. А во-вторых, он утверждал, что золото не краденое «в обычном понимании». Я спросил, что это значит, и он ответил, что никто во всём мире его не ищет. Я готов был поверить ему на слово, пока не узнаю больше.

И ещё кое-что. Мне было семнадцать лет, и ничего более захватывающего в моей жизни не случалось. Пока что. И я не хотел это упустить.

В понедельник я очень рано подъехал на велике к дому мистера Боудича, чтобы покормить Радар. Потом она внимательно наблюдала за мной, пока я устанавливал поручни. Туалет и так был тесным, а поручни сделали его ещё меньше, но мне показалось, так даже лучше. Я предвидел ворчание мистера Боудича, зато он не упадёт. Он мог бы даже браться за поручни во время мочеиспускания, что, по-моему, было плюсом. Я попробовал подёргать их, но они держались крепко.

— Что думаешь, Радс? Сойдёт?

Радар шлёпнула хвостом.

— Можешь взвесить золото на весах в туалете, — сказал мистер Боудич во время нашего разговора. — Будет не совсем точно, но на кухонных это займёт целую вечность — знаю по собственному опыту. Используй для взвешивания рюкзак. Возьми чуть больше. Хайнрих взвесит сам на более точных весах. Циф-ро-вых. — Он произнёс по слогам так, что это прозвучало одновременно глупо и претенциозно

— Как вы передаёте ему золото, когда нужны деньги? — Стэнтонвилл находился в семи милях.

— Я вызываю «Юбер». Платит Хайнрих.

Сначала я не понял, но потом сообразил.

— Чего ты ухмыляешься, Чарли?

— Ничего. Вы проводите обмен по вечерам?

Он кивнул.

— Обычно около десяти, когда большинство людей по соседству укладываются спать. Особенно миссис Ричлэнд через дорогу. Та ещё любопытная проныра.

— Вы уже говорили.

— Лучше повторить.

Я тоже так считал.

— Не думаю, что по вечерам Хайнрих занимается только мной, но он согласился закрыть магазин завтра, чтобы ты мог прийти утром с половины десятого до десяти. Я никогда не менял у него такое количество. Уверен, что всё пройдёт хорошо — он никогда не подводил меня, но в сейфе есть револьвер; если ты захочешь взять его — для защиты — я не против.

Я не собирался брать револьвер. Знаю, некоторым людям оружие придаёт уверенность в себе, но я не из таких. От одного только прикосновения мне становится жутко. Если бы вы сказали, что в ближайшем будущем я буду носить с собой револьвер, я бы назвал вас сумасшедшим.

Я нашёл в кладовой совок и поднялся наверх. Сделав запароленную запись в телефоне, я смыл надписи с руки, но мне даже не пришлось сверяться. Сейф открылся с первого раза. Я снял рюкзак с ведра и просто любовался этой грудой золота. Не в силах сопротивляться порыву, я запустил в ведро руки, позволяя золотым гранулам просачиваться сквозь пальцы. Потом повторил. А потом сунул в третий раз. В этом было что-то гипнотическое. Я потряс головой, чтобы прогнать наваждение, и начал зачерпывать золото.

Когда я в первый раз взвесил рюкзак, весы показали чуть больше трёх фунтов. Я добавил до пяти. В последний раз указатель остановился на семёрке, и я решил, что так сойдёт. Если циф-ро-вы-е весы мистера Хайнриха покажут больше оговоренных шести фунтов, я принесу излишки обратно. Мне нужно было ещё кое-что сделать до приезда мистера Боудича. Я напомнил себе поставить звонок, чтобы он мог вызвать меня ночью в случае необходимости. «Уход на дому для чайников» предполагал наличие интеркома или радионяни, но я подумал, что мистеру Боудичу может понравиться что-то более старомодное.

Я спрашивал его, сколько стоят шесть фунтов, разрываясь между желанием и нежеланием знать насколько ценный груз я буду семь миль везти за спиной — в основном по сельской местности — в Стэнтонвилл. Он ответил, что в последний раз, когда проверял цены на золото в Техасе, давали 15000 долларов за фунт.

— Но он даст 14000 — такова оговоренная цена. Всего 84000 долларов, но он даст тебе чек на 74000. Это покроет мой больничный счёт, немного останется для меня и принесёт неплохую прибыль ему.

Неплохую — это мягко говоря. Не знаю, когда в последний раз мистер Боудич проверял цену на золото, но в конце апреля 2013 года он продешевил. В воскресенье перед тем, как лечь спать, я проверил цену по своему ноутбуку, и золото продавалось по цене более 1200 долларов за унцию, что составляло около 20000 долларов за фунт. На бирже в Цюрихе шесть фунтов обошлись бы примерно в 115000 долларов, из которых доля Хайнриха составила бы 40000. И золото это вам не бриллианты, где покупатель мог настоять на скидке из-за риска. Гранулы были немаркированными, анонимными, и их можно было легко переплавить в маленькие слитки. Или превратить в ювелирные изделия.

Я хотел позвонить мистеру Боудичу в больницу и сообщить, что он дёшево продаёт, но не стал. По одной простой причине: я думал, ему будет всё равно. И отчасти я мог это понять. Даже если забрать шесть фунтов из этого Золотого ведра капитана Кидда, там останется ещё много. Моя задача (хотя мистер Боудич никогда не говорил этого) заключалась только в том, чтобы провести сделку и не дать себя надуть. Это была чертовски большая ответственность и я был полон решимости оправдать доверие, которое он мне оказал.

Я застегнул ремни рюкзака, проверил пол между сейфом и весами на предмет упавших гранул и ничего не нашёл. Я хорошенько погладил Радар (на удачу) и направился к выходу, неся 115000 долларов в потрёпанном старом рюкзаке.

Мой друг Берти Бёрд назвал бы это большим кушем.

Центр Стэнтонвилла представлял собой единственную улицу с дешёвыми магазинами, парой баров и забегаловкой, в которой завтрак вместе с бездонной кружкой дрянного кофе подавали весь день. Несколько магазинов были закрыты и заколочены, с табличками, извещающими о продаже или сдаче в аренду. Папа сказал, что когда-то Стэнтонвилл был маленьким процветающим поселением, отличным местом для покупок, если вы не хотели ехать в Элджин, Нэйпервилл, Джолиет или до самого Чикаго. Затем в 1970-х открылся «Стэнтонвилл-Молл». Не просто ТЦ, а супер-ТЦ, с двенадцатью кинозалами, парком развлечений для детей, скалодромом, батутной зоной под названием «Флайерс», квеструмом и аниматорами, слоняющимися вокруг в костюмах говорящих животных. Этот сверкающий столп торговли находился к северу от Стэнтонвилла. Он поглотил большую часть жизни городского центра, а то, до чего не дотянулся, с южной стороны на выезде с магистрали, поглотили «Уолмарт» и «Сэмс Клаб».

Так как я был на велосипеде, то не стал выезжать на магистраль, повернув на двухполосное шоссе 74-А, проходящее мимо ферм и кукурузных полей. Там пахло навозом и сеном. Стояло приятное весеннее утро, и поездка тоже была бы приятной без осознания того, что я везу за спиной маленькое состояние. Я вспомнил Джека, мальчика из сказки, который взобрался на бобовый стебель.

Я оказался на главной улице Стэнтонвилла слишком рано, в девять-пятнадцать. Поэтому заехал в закусочную, взял колы и потягивал её, сидя на парковой скамейке на маленькой грязной площади с высохшим фонтаном, наполненным мусором, и обгаженной птицами статуей какого-то незнакомого мне человека. Позже я вспоминал эту площадь и высохший фонтан в местечке ещё более пустынном, чем Стэнтонвилл.

Не могу поклясться, что Кристофер Полли был там в то утро; не могу поклясться, что не был. Полли был из тех людей, что сливаются с пейзажем, пока сами не решат, что пора окружающим их увидеть. Он мог быть в закусочной, жуя яичницу с беконом. Мог быть на автобусной остановке или делать вид, что его интересуют гитары и аудиосистемы в ломбарде. Или он мог быть нигде. Всё, что я могу сказать — не помню никого в ретро-кепке «Уайт Сокс» с красным кругом спереди. Возможно, он был без неё, но я никогда не видел этого сукиного сына без кепки.

Без двадцати десять я выбросил недопитый стакан в ближайшую мусорную корзину и медленно поехал по Мэйн-Стрит. Деловой район, если его можно было назвать таковым, занимал всего четыре квартала. Ближе к концу четвёртого, всего в двух шагах от знака «СПАСИБО ЗА ПОСЕЩЕНИЕ ПРЕКРАСНОГО СТЭНТОНВИЛЛА», была вывеска «Лучшие драгоценности. Скупка и продажа». Заведение выглядело таким же убогим и ветхим, как и остальные в умирающем бизнесе этого города. Пыльная витрина пустовала. Табличка в виде пластикового стакана, висевшая на двери, гласила «ЗАКРЫТО».

Возле двери был звонок. Я нажал на него. Ноль реакции. Я нажал ещё раз, остро ощущая груз за спиной. Прижавшись носом к стеклу, я сложил ладони вокруг лица, чтобы убрать блики. За стеклом виднелись лишь потёртый ковёр и пустые витрины. Я уже начал думать, что кто-то из нас двоих с мистером Боудичем ошибся, когда между витрин, прихрамывая, прошёл невысокий мужчина в твидовой кепке, свитере на пуговицах и мешковатых штанах. Он выглядел, как садовник из английских детективов. Мужчина уставился на меня, затем похромал прочь и нажал на кнопку рядом со старомодным кассовым аппаратом. Дверь зажужжала. Я открыл её и вошёл внутрь, где пахло пылью и гнилью.

— Иди в подсобку, в подсобку, — велел он.

Я стоял на месте.

— Вы мистер Хайнрих, да?

— Кто же ещё?

— Могу я, эээ, увидеть ваше водительское удостоверение?

Мужчина нахмурился, глядя на меня, потом рассмеялся.

— Старик, к счастью для него, послал осторожного парня.

Он достал из заднего кармана потрёпанный бумажник и открыл его так, что я увидел водительское удостоверение. Перед тем, как он снова закрыл бумажник, я успел прочитать имя Вильгельм.

— Доволен?

— Да. Спасибо.

— Пойдём в подсобку. Schnell.[18]

Я проследовал за ним в заднюю комнату, которую он отпёр с помощью цифровой панели, тщательно скрывая от меня набор комбинации. Внутри было всё, чего не хватало в переднем помещении; полки забиты часами, кулонами, брошками, кольцами, подвесками, цепочками. Рубины и изумруды искрились светом. Я заметил тиару, остроконечную и усыпанную бриллиантами.

— Они настоящие?

— Ja, Ja,[19] настоящие. Но я не думаю, что ты пришёл сюда за покупками. Ты пришёл, чтобы продать. Возможно, ты заметил: я не спросил твоё водительское удостоверение.

— Это хорошо, потому что у меня его нет.

— Я и так знаю, кто ты. Видел твой снимок в газете.

— В «Сан»?

— «Ю-ЭС-Эй Тудэй». Ты известен по всей стране, юный мистер Чарльз Рид. По крайней мере, на этой неделе. Ты спас старику Боудичу жизнь.

Я уже устал объяснять, что это была собака, поэтому не стал себя утруждать. Я просто хотел закончить дело и уйти. Всё это золото и драгоценности немного нервировали меня, особенно учитывая пустые витрины спереди. Я почти пожалел, что не взял револьвер, потому что начал чувствовать себя не Джеком из сказки про бобовый стебель, а Джимом Хокинсом из «Острова сокровищ». Хайнрих был невысоким, коренастым и казался не опасным, но что если где-то скрывался его помощник Долговязый Джон Сильвер? И эта мысль не казалась такой уж параноидальной. Я мог убеждать себя, что мистер Боудич годами вёл дела с Хайнрихом, но мистер Боудич сам же и сказал, что никогда не совершал такого крупного обмена.

— Давай посмотрим, что у тебя, — сказал мистер Хайнрих. В приключенческом романе для подростков он предстал бы карикатурой на алчность, потирающей руки и чуть ли не пускающей слюни, но его голос звучал просто и по-деловому, может, даже скучающе. Я не доверял ни этому типу, ни его голосу.

Я поставил рюкзак на стол. Рядом находились весы, и действительно циф-ро-вы-е. Я расстегнул клапан и держал его открытым. Когда Хайнрих заглянул внутрь, в его лице что-то изменилось: губы сжались, а глаза на мгновение расширились.

— Mein Gott.[20] Подумать только, и это ты вёз на велосипеде.

К весам на цепочках был подвешен пластиковый лоток. Хайнрих насыпал несколько пригоршней золотых гранул в лоток, пока весы не показали два фунта. Он пересыпал золото в пластиковый контейнер, затем повторил операцию ещё два раза. Когда он закончил взвешивать последние два фунта и добавил их к остальным, в складках на дне рюкзака всё ещё оставалось немного золота. Мистер Боудич говорил взять с запасом — так я и сделал.

— Кажется, осталась ещё четверть фунта, hein? — сказал Хайнрих, заглядывая внутрь. — Ты продаёшь, а я даю тебе три тысячи долларов — наличными. Боудичу не нужно знать. Назовём это чаевыми.

«Назовём это поиском проблем на мою голову», — подумал я. Я поблагодарил его, но отказался и застегнул клапан.

— У вас есть чек для меня, так?

— Да. — Чек лежал в кармане его стариковского свитера. Он был из отделения «Пи-Эн-Си Бэнк-оф-Чикаго» на Белмонт-Авеню и выписан на имя Говарда Боудича, сумма составляла семьдесят четыре тысячи долларов. Напротив росписи Вильгельма Хайнриха был комментарий «Личные услуги». По-моему, всё выглядело нормально. Я засунул чек в бумажник, а бумажник положил в передний левый карман.

— Он упрямый старик, который отказывается идти в ногу со временем, — сказал Хайнрих. — Раньше, когда мы имели дело с маленькими объёмами, я часто расплачивался наличными. В двух случаях — чеками. Я спросил его: «Разве вы не слышали об электронных платежах?» И знаешь, что он ответил?

Я помотал головой, но догадывался.

— Сказал: «Никогда не слышал об этом и не хочу слышать». А теперь, впервые за всё время, он присылает zwischen gehen — эмиссара — потому что с ним произошёл несчастный случай. Я считал, что он никому в мире не доверил бы такое поручение. Но вот ты здесь. Подросток на велосипеде.

— И вот я здесь, — сказал я, и направился обратно к двери, ведущей в пустой магазин с всегда пустыми витринами, а, может, и не всегда. Я почти ожидал, что дверь окажется заперта, но нет. Вернувшись туда, где снова мог видеть солнечный свет, я почувствовал себя лучше. Запах старой пыли был неприятен. Как в склепе.

— Он вообще знает, что такое компьютер? — спросил Хайнрих, проследовав за мной и закрыв за собой дверь в заднюю комнату. — Держу пари, что нет.

Я не собирался ввязываться в дискуссию о том, что знал или не знал мистер Боудич, и просто сказал, мол, было приятно познакомиться. Я солгал. К счастью, никто не украл мой велосипед — выходя из дома сегодня утром, я был слишком занят другими вещами, чтобы вспомнить о велосипедном замке.

Хайнрих взял меня за локоть. Я обернулся и теперь всё-таки увидел его внутреннего Долговязого Джона Сильвера. Для полной картины не хватало только попугая на плече. По словам Сильвера, его попугай повидал столько же зла, сколько и сам дьявол. Я догадывался, что Вильгельм Хайнрих повидал свою долю зла… и вам стоит помнить, что мне было семнадцать, и я по пояс увяз в вещах, которых не понимал. Другими словами, я был напуган до смерти.

— Сколько у него золота? — спросил Хайнрих низким, утробным голосом. Его периодическое использование немецких слов и фраз показалось мне наигранным, но теперь он звучал, как немец. И отнюдь не как добрый немец. — Скажи мне, сколько у него есть и где он его берёт. Я не останусь в долгу.

— Мне нужно идти, — сказал я и ушёл.

Наблюдал ли Кристофер Полли, как я залез на свой велик и уехал с оставшимися золотыми гранулами в рюкзаке? Я не знал, потому что смотрел через плечо на бледное пухлое лицо Хайнриха, видневшееся над табличкой «ЗАКРЫТО» на пыльной двери его магазина. Возможно, это было воображение — скорее всего — но мне казалось, что я всё ещё вижу алчность на его лице. Более того, я понимал его. Я вспомнил, как сунул руки в ведро и как гранулы просачивались сквозь мои пальцы. Не просто алчность, а золотая лихорадка.

Как в историях про пиратов.

Около четырёх часов того дня к обочине подъехал фургон с надписью на борту «АМБУЛАТОРИЯ АРКАДИА». Я ждал на тропинке с Радар на поводке. Калитка — теперь без ржавчины и смазанная — была открыта. Из фургона вышел санитар и открыл задние двери. Мелисса Уилкокс стояла позади мистера Боудича, сидящего в инвалидном кресле с вытянутой ногой в фиксаторе. Она сняла блокировку кресла, двинула его вперед и тыльной стороной ладони нажала на кнопку. Когда инвалидное кресло и платформа начали опускаться, то же произошло с моим желудком. Я подумал о телефоне, о мочеприёмнике и даже о звонке для вызова. Чек от Хайнриха лежал в безопасности в моём бумажнике. Всё хорошо, но ни перед домом ни позади него не было пандуса для инвалидного кресла. Я почувствовал себя идиотом, но ненадолго. Меня отвлекла Радар. Она увидела мистера Боудича и бросилась к нему; никаких признаков артрита. Мне удалось вовремя натянуть поводок, чтобы ей не придавило лапы опускающейся платформой, но я почувствовал, как рывок прошёл по всей моей руке.

Ярк! Ярк! Ярк!

Это не был рык большой собаки, так напугавшей Энди, а такой жалобный и почти человеческий рёв, что у меня сжалось сердце. Ты вернулся! — говорил он. Слава Богу, я думала ты ушёл навсегда!

Мистер Боудич протянул к ней руки, и Радар подпрыгнула, положив лапы на его вытянутую ногу. Он поморщился, затем рассмеялся и погладил её по голове. «Да, девочка», — промурлыкал он. Мне было трудно поверить, что этот ворчливый старик способен что-нибудь промурлыкать, несмотря на то, что я слышал это своими ушами. В его глазах стояли слёзы. Радар издавала тихие звуки счастья, виляя своим большим старым хвостом из стороны в сторону.

— Да девочка, да, я тоже скучал по тебе. Но теперь хватит, ты делаешь мне больно.

Радар снова опустилась на все четыре лапы и пошла рядом с креслом, пока Мелисса катила его по тропинке, избегая ухабов.

— Пандуса нет, — сказал я. — Извините, извините, я могу его сделать, посмотрю в интернете, как это делается, всё есть в интернете, — лепетал я и, казалось, не мог остановиться. — Думаю, всё остальное более-менее готово…

— Мы наймём кого-нибудь для установки пандуса, не суетись, — прервал меня мистер Боудич. — Не обязательно делать всё самому. Одно из преимуществ должности личного помощника, — это делегирование задач. И спешить некуда. Как ты знаешь, я не часто выхожу из дома. Ты позаботился об одном деловом вопросе?

— Да. Этим утром.

— Хорошо.

Мелисса сказала:

— Такие сильные парни наверняка смогут поднять кресло. Что скажешь, Херби?

— Без проблем, — ответил санитар. — Верно, дружище?

Я сказал «конечно» и встал по другую сторону от кресла. Радар вскарабкалась до середины крыльца, остановилась, когда лапы подвели её, затем поднажала и проделала остаток пути. Она смотрела на нас сверху вниз, похлопывая хвостом.

— И кто-то должен облагородить тропинку, если он будет пользоваться ею, — сказала Мелисса. — Она хуже, чем просёлочная дорога в Теннесси, где я росла.

— Готов, приятель? — спросил Херби.

Мы подняли инвалидное кресло на крыльцо. Я перебрал ключи мистера Боудича и наконец нашёл тот, который открывал входную дверь.

— Эй, — произнёс санитар. — Я мог видеть тебя в газете?

Я вздохнул.

— Возможно. Меня и Радар. Вон там, у калитки.

— Нет, нет, в прошлом году. Ты сделал победный тачдаун в «Тёрки Боул». За пять секунд до конца.

Он поднял одну руку над головой, держа невидимый мяч, как я на той фотографии. Трудно сказать почему, но я обрадовался тому, что он вспомнил тот снимок вместо недавнего.

В гостиной я ждал — нервничая сильнее, чем когда-либо — пока Мелисса Уилкокс осматривала раскладной диван.

— Хорошо, — сказала она. — Это хорошо. Может быть, немного низко, но обойдёмся тем, что имеем. Понадобится мягкий валик для поддержки. Кто заправлял диван?

— Я, — ответил я, и её удивление обрадовало меня.

— Ты читал брошюру, которую я тебе дала?

— Да. Я приобрёл обеззараживающее средство для обработки…

Она покачала головой.

— Простой физраствор — всё, что тебе нужно. Тёплая солёная вода. Ты готов его переложить?

— Алло? — произнёс мистер Боудич. — Может быть, я тоже поучаствую в разговоре? Я здесь.

— Да, но я обращаюсь не к вам, — с улыбкой сказала Мелисса.

— Эээ, я не уверен.

— Мистер Боудич, — сказала Мелисса, — теперь я обращаюсь к вам. Не возражаете, если Чарли проведёт тест-драйв?

Мистер Боудич посмотрел на Радар, сидящую так близко, как могла.

— Что думаешь, девочка? Довериться этому парню?

Радар гавкнула один раз.

— Радар говорит: «всё в порядке» и значит я говорю то же самое. Не урони меня, молодой человек. Эта нога — как натянутая струна.

Я подкатил кресло поближе к дивану, поставил на блокировку и спросил, сможет ли мистер Боудич опереться на свою здоровую ногу. Он приподнялся, позволив мне убрать держатель для травмированной ноги. Кряхтя, поднялся в полный рост, слегка пошатываясь, но стоя вертикально.

— Повернитесь спиной к дивану, но не пытайтесь сесть, пока я не скажу, — сказал я. Мелисса одобрительно кивнула.

Мистер Боудич послушался. Я убрал инвалидное кресло с дороги.

— Не могу долго стоять без костылей. — На его щеках и лбу снова выступил пот.

Я опустился на корточки и взялся за фиксатор.

— Теперь вы можете сесть.

Он не сел, а плюхнулся. Со вздохом облегчения. Он лёг на спину, я завёл его больную ногу на диван, и моя первая транспортировка была закончена. Я не вспотел так, как мистер Боудич, но меня кинуло в жар, в основном из-за нервов. Это было важнее, чем принимать броски от питчера.

— Неплохо, — сказала Мелисса. — Когда нужно будет поднять его, обхвати туловище руками, сплети пальцы вместе за его спиной и поднимай. Используй его подмышки…

— Для поддержки, — закончил я. — Это было в брошюре.

— Мне нравятся мальчики, которые выполняют свою домашнюю работу. Следи, чтобы его костыли всегда были рядом, особенно когда он встаёт с постели. Как вы себя чувствуете, мистер Боудич?

— Как десять фунтов дерьма в девятифунтовом мешке. Уже пора принимать таблетки?

— Вы принимали их перед отъездом из больницы. Следующий приём не раньше шести.

— Кажется, что прошло так много времени. Как насчёт «Перкоцета», чтобы взбодриться?

— Как насчёт того, что у меня его нет? — Затем, обращаясь ко мне: — По мере выздоровления и расширения диапазона движений тебе, да и ему, будет легче справляться. Выйдем на минуту, хорошо?

— Что за разговоры у меня за спиной, — выкрикнул Боудич. — О чём бы вы ни говорили, этот молодой человек не будет ставить никаких клизм.

— Ого, — произнёс Херби. Он наклонился, упёршись руками в колени, и рассматривал телевизор. — Это самый старый ящик, который я когда-либо видел, мистер. Он работает?

Вечернее солнце светило ярко и слегка грело, что было чудесно после долгой зимы и холодной весны. Мелисса подвела меня к амбулаторному фургону, заглянула внутрь и открыла широкую центральную панель. Она достала пластиковый пакет и положила его на сиденье.

— Костыли сзади. Вот его лекарства и два тюбика мази с арникой. Тут есть листок с точными дозировками, понял? — Она достала баночки и показала мне одну за другой. — Это антибиотики. Это витамины, четыре вида. Это рецепт на «Линпарзу». Пополняй запас в «Си-Ви-Эс» в Сентри-Вилладж. Это слабительные. Не в свечах, но тебе стоит прочитать, как их вводить, если понадобится. Ему это не понравится.

— Не так уж много того, что ему нравится, — сказал. — В основном Радар.

— И ты, — сказала она. — Ты нравишься ему, Чарли. Он считает, что тебе можно доверять. Надеюсь он говорит так не только потому, что ты появился в нужное время и спас ему жизнь. Потому что есть ещё это.

Самая большая баночка была наполнена двадцатимиллиграммовыми таблетками «Оксиконтина». Мелисса серьёзно посмотрела на меня.

— Это сильный препарат, Чарли. Вызывает зависимость. Но он очень эффективен против боли, которую сейчас испытывает твой друг и будет испытывать от восьми месяцев до года. Возможно, дольше, в зависимости от других его проблем.

— Каких других проблем?

Мелисса помотала головой.

— Не мне о них говорить. Просто придерживайся графика и дозировки, и оставляй без внимания его просьбы дать ещё. Вообще-то он может получить больше перед сеансом терапии, и это станет для него мотивацией — возможно главной — продолжать терапию, несмотря на боль. А больно будет. Ты должен хранить таблетки там, где он не сможет до них добраться. Ты уже прикинул место?

— Да. — Я думал о сейфе. — По крайней мере, пока он не сможет подниматься по лестнице.

— Три недели, если он будет придерживаться терапии. Может, месяц. Как только он сможет подниматься, тебе нужно будет найти другое место. И тебе придётся беспокоиться не только о нём. Для зависимых эти таблетки на вес золота.

Я засмеялся. Не смог сдержаться.

— Что? Что смешного?

— Ничего. Они будут в надежном месте, и ему не уговорить меня дать больше, чем нужно.

Мелисса пристально смотрела на меня.

— А как насчёт тебя, Чарли? Дело в том, что я не имею права доверять эти лекарства несовершеннолетним; насколько известно врачу, который их выписал, таблетки будет выдавать взрослый, осуществляющий уход. У меня могут быть проблемы. Не возникнет ли у тебя соблазна попробовать одну или две, чтобы немного «улететь»?

Я подумал об отце и о том, что с ним сделал алкоголь, и как я однажды представил нас ночующих под мостом, со всеми нашими вещами в украденной магазинной тележке.

Я взял баночку «Окси» и бросил обратно в пакет к остальным лекарствам. Затем я взял Мелиссу за руку и взглянул ей в глаза.

— Ни хрена подобного, — сказал я.

Был ещё один нюанс, который я упустил, переживая, что останусь с мистером Боудичем наедине: что, если этот дурацкий телефон 1970-х годов выйдет из строя?

«Тогда набери 911 со своего телефона двадцать первого века, — подумал я. — Как тогда, когда ты нашёл Боудича на заднем крыльце». А если у него будет сердечный приступ? С искусственным дыханием я был знаком только по телесериалам, и если его мотор остановится, у меня не будет времени на просмотр роликов с «Ютьюб». В будущем мне предстояло ещё одно домашнее задание.

Я проводил фургон взглядом и вернулся в дом. Мистер Боудич лежал, накрыв рукой глаза. Радар сидела у дивана наготове. Остались только мы втроём.

— Вы в порядке? — спросил я.

Он убрал руку и повернул голову, чтобы посмотреть на меня. Он выглядел несчастным.

— Я в глубокой заднице, Чарли. И не знаю, смогу ли выбраться.

— Сможете, — сказал я, надеясь, что мой голос звучал более убедительно, чем мне казалось. — Хотите чего-нибудь поесть?

— Хочу мои таблетки от боли.

— Я не могу…

Мистер Боудич поднял руку.

— Я знаю, что не можешь, и я не буду унижаться — или кидаться на тебя — выпрашивая их. По крайней мере, надеюсь на это. — Он снова и снова гладил Радар по голове. Она сидела не шелохнувшись, лишь хвост медленно двигался из стороны в сторону, а глаза безотрывно смотрели на хозяина. — Дай мне чек и ручку.

Я дал, что он просил, вместе с книгой в твёрдом переплёте в качестве подложки. Он написал «ТОЛЬКО ДЛЯ ВНЕСЕНИЯ НА ДЕПОЗИТ», затем нацарапал свою подпись.

— Ты внесёшь их завтра за меня?

— Конечно. Первый городской, так?

— Так. Как только они поступят, я смогу выписать чек на покрытие больничных расходов. — Он отдал мне чек, который я вернул в бумажник. Мистер Боудич закрыл глаза, опять открыл и уставился в потолок. Его рука не покидала головы Радар. — Я так устал. И боль никогда не берёт отпуск. Даже не уходит на сраный перерыв.

— Хотите поесть?

— Не хочу, хотя они сказали, что я должен хорошо питаться. Если только немного СИС — сардин и солёных крекеров.

Это звучало отвратительно, но я принёс их вместе со стаканом ледяной воды. Он жадно выпил половину. Прежде, чем взяться за сардины (безголовые и жирные — буэээ), он спросил, собираюсь ли я остаться на ночь.

— На эту ночь и всю неделю, — сказал я.

— Хорошо. Я никогда не возражал против одиночества, но сейчас другой случай. Знаешь, чему меня научило падение с лестницы? Или скорее переучило?

Я помотал головой.

— Страху. Я пожилой человек, и я сломлен. — Он сказал это без жалости к себе, но как мужчина, констатирующий факт. — Думаю, тебе нужно вернуться домой на какое-то время, заверить отца, что всё идёт хорошо? Возможно, стоит остаться на ужин. Потом ты сможешь прийти, покормить Радар, и выдать мне мои проклятые пилюли. Они сказали, что я стану зависимым, и мне не требуется много времени, чтобы убедиться в их правоте.

— Так и сделаю. — Пауза. — Мистер Боудич… Говард… Я бы хотел привести отца, познакомить его с вами. Знаю — вы не особо общительный, даже когда вам некуда деваться, но…

— Я понимаю. Он хочет успокоить себя, что вполне обоснованно. Но не сегодня, Чарли, и не завтра. Возможно, в среду. Может быть, к тому времени мне станет легче.

— Ладно, — сказал я. — И ещё кое-что. — Я написал номер своего мобильного на стикере и прилепил его к столику рядом с диваном — столику, который скоро будет завален мазями, марлевыми подушечками и таблетками (но не «Окси»). — Звонок — для тех случаев, когда я наверху…

— Очень по-викториански.

— Но если меня нет, звоните мне на мобильный. Даже если я в школе. Я объясню ситуацию миссис Силвиус из приёмной.

— Хорошо. Ступай. Успокой отца. Но не задерживайся, иначе я попытаюсь встать и самостоятельно найти таблетки. — Он закрыл глаза.

— Плохая идея, — сказал я.

Не открывая глаз, мистер Боудич произнёс:

— Мир полон ими.

Понедельники для моего отца — это дни наверстывания, часто его нет до полседьмого или до семи, так что я не ожидал застать его дома. Он и не был дома. Отец стоял у калитки мистера Боудича, дожидался меня.

— Сегодня я рано закончил, — сказал он, когда я вышел. — Переживал за тебя.

— Не стоило…

Отец взял меня за плечи и крепко обнял.

— Тогда подай на меня в суд. На полпути сюда я видел, как ты разговаривал с молодой женщиной. Я помахал, но ты не заметил. У тебя был такой вид, будто ты изо всех сил внимал тому, что она говорит.

— И с тех пор ты здесь стоишь?

— Я хотел постучать в дверь, но, пожалуй, я как вампир. Не могу зайти, пока меня не пригласят.

— В среду, — сказал я. — Я поговорил с ним об этом.

— Вполне подходит. Вечером?

— Может, в районе семи. Он принимает обезболивающие в шесть.

Мы направились вниз по холму. Отец всё ещё обнимал меня за плечи. Я не возражал. Я сказал ему, что не хочу надолго оставлять мистера Боудича одного, так что не останусь на ужин. Сказал, что соберу кое-какие вещи — на ум пришла лишь зубная щётка — и найду что-нибудь перекусить в его кладовой (только не сардины).

— Не стоит, — сказал папа. — Я взял сэндвичи в «Джерси Майкс». Возьми их с собой.

— Отлично!

— Как он?

— Испытывает сильную боль. Надеюсь, таблетки, которые он принимает, помогут ему уснуть. Он принимает дозу в полночь.

— «Окси»?

— Да.

— Держи их в недоступности. И не говори ему, где они. — Такой совет мне уже дали, но папа хотя бы не спросил: собираюсь ли я попробовать их сам?

Дома я запихнул в рюкзак одежду на пару дней вместе с портативной точкой доступа «Найтхок»; мой телефон хорошо справлялся, но «Найтхок» обеспечивал офигенный Wi-Fi. Также я взял зубную щётку и бритву, которой начал пользоваться два года назад. Некоторые парни в тот год щеголяли щетиной — это было модно — но мне нравилось чистое лицо. Я собирался быстро, зная, что если что-то забуду, вернусь завтра. Я думал о мистере Боудиче, оставшемся в одиночестве в своём большом старом прохудившемся доме; компанию ему составляла только его пожилая собака.

Когда я был готов идти, отец ещё раз обнял меня, затем взял за плечи.

— Только взгляни на себя. Берёшь на себя серьёзную ответственность. Я горожусь тобой, Чарли. Жаль, что твоя мама не видит этого. Она бы тоже гордилась тобой.

— Я немного боюсь.

Он кивнул.

— Меня бы встревожило, если б ты не боялся. Просто помни: если что-то случится — зови меня.

— Хорошо.

— Знаешь, я с нетерпением ждал, когда ты поступишь в колледж. Теперь я думаю иначе. Этот дом будет казаться пустым без тебя.

— Пап, я буду всего лишь в четверти мили отсюда. — Но к моему горлу подкатил комок.

— Я знаю. Знаю. Иди, проваливай отсюда, Чип. Делай свою работу. — Он сглотнул. Что-то щёлкнуло у него в горле. — И делай хорошо.