Сказка

Глава пятая

ы отправились в хозяйственный магазин за поручнем, затем в зоомагазин, где также находилась ветеринарная клиника. Я купил Радар жевательные таблетки от сердечного гельминта и «Капрофен» от артрита. Эти лекарства отпускаются по рецепту, но когда я объяснил ситуацию, продавщица дала их мне, уточнив только, что расплатиться нужно наличными. Она объяснила, что мистер Боудич покупал у них всё для Радар, доплачивая за доставку. Папа воспользовался своей кредиткой для покупки поручня. Лекарства я купил на свои деньги. Нашей последней остановкой была аптека, где я купил мочеприёмник с длинным горлышком, «утку», дезинфицирующее средство для обработки стержней, и две бутылки усиленного стеклоочистителя. За это я тоже расплатился сам, но не наличными. У меня была «Виза» с лимитом в двести пятьдесят долларов, но я не переживал, что оплата не пройдёт. Я никогда не увлекался покупками до упаду.

По дороге домой я всё ожидал, что папа заговорит со мной об этом обязательстве, которое я на себя взял… которое, в конце концов, было довольно весомым для семнадцатилетнего парня. Но он не поднимал эту тему, просто слушал классик-рок по радио и иногда подпевал. Довольно скоро я узнал, что он только обдумывал, что сказать.

Я прошёл в дом мистера Боудича, где меня встретила Радар. Положив лекарства на кухонный стол, я заглянул в ванную. Подумал, что тесное помещение как раз подходит для установки поручня (и для его использования), но эта работа предстояла мне завтра. Я вспомнил, что в подвале видел кучу чистых тряпок на полке над стиральной машиной, спустился вниз и взял небольшую стопку. Стоял прекрасный весенний день, и первоначально я подумывал провести его на улице, выравнивая штакетник, но решил сначала заняться окнами, чтобы запах очистителя успел выветриться перед возвращением мистера Боудича. А ещё это давало мне повод обойти дом.

Помимо кухни, кладовой и гостиной — мест, где он фактически жил, — была ещё столовая с длинным столом, покрытым скатертью. Стульев там не было, отчего она выглядела довольно пустынной. Также я нашёл комнату, похожую на кабинет или библиотеку, или на сочетание того и другого. С неподдельным ужасом я увидел, что потолок протекает, и некоторые книги подмочило. Они были добротными, дорогими на вид и в кожаных переплётах, не то что небрежные стопки в коридоре. Там было собрание Диккенса, Киплинга, Марка Твена и кого-то по имени Таккерэй. Я решил, когда будет время, достать их с полок, разложить на полу и посмотреть, можно ли их спасти. Скорее всего, на «Ютьюб» были ролики о том, как это сделать. Той весной я часто заходил на «Ютьюб».

На втором этаже было три спальни, плюс бельевой шкаф и ещё одна ванная, размером побольше. В спальне были еще полки с книгами, и лампа для чтения возле кровати, в которой очевидно спал мистер Боудич. Книги были в основном в мягких обложках — детективы, научная фантастика, фэнтези и второсортные ужастики сороковых годов. Некоторые выглядели вполне прилично, и я решил, что если всё пойдёт хорошо, то попрошу что-нибудь из этого почитать. Таккерей, возможно, будет тяжеловат, но «Невеста в чёрном» казалась в моём вкусе. Да, пышногрудая невеста на обложке была одета в чёрное, но лишь частично. На прикроватном столике лежали две книги: «Надвигается беда» Рэя Брэдбери в мягкой обложке, а в твёрдой — том, озаглавленный «Происхождение фантазии и её место в мировой структуре: Юнгианские перспективы». На обложке была изображена воронка, заполняющаяся звёздами.

В одной из других спален стояла застеленная двойная кровать, но покрытая клеёнкой. Третья была совершенно пуста и пахла затхлостью. Будь на мне ботинки вместо кроссовок, мои шаги отзывались бы жутким глухим эхом.

Узкая лестница (Психо-лестница) вела на третий этаж. Не совсем чердак, но использовался в качестве такового. В трёх комнатах была разбросана куча мебели, включая шесть причудливых стульев, которые вероятно шли в комплекте со столом в обеденной комнате, и кровать из пустой спальни, изголовье которой лежало поперёк сверху. Там стояла пара велосипедов (один без колеса), пыльные коробки со старыми журналами, а в третьей, самой маленькой комнате, деревянный ящик с чем-то похожим на плотницкие инструменты из той поры, когда звуковое кино ещё было в новинку. Сбоку виднелись выцветшие инициалы «АБ». Я взял дрель, надеясь, что она поможет мне в установке поручня, но её намертво заклинило. И не удивительно. Крыша протекала в углу, где лежали инструменты, и всё — дрель, два молотка, пила, уровень с бесформенным жёлтым пузырьком в центре — отправилось в страну ржавчины. Нужно что-то делать с протекающей крышей, подумал я, и до начала следующей зимы, иначе сгниют стропила. Если уже не сгнили.

Я начал с окон на третьем этаже, потому что они были самыми грязными. Прямо-таки замызганными. Представил, как часто мне придётся менять воду — к тому же внутренняя часть окон была лишь половиной работы. Я прервался на обед, разогрев банку чили на старой электроплите «Хотпоинт».

— Хочешь облизать тарелку? — спросил я Радар. Она посмотрела на меня своими большими карими глазами. — Я не скажу, если ты не скажешь.

Я опустил тарелку на пол, и она подошла к ней. Затем я вернулся к окнам. Провозился до середины дня. Кожа на пальцах сморщилась, а руки устали от постоянного протирания, но «Виндекс» и уксус (лайфхак с «Ютьюба») сотворили чудо. Дом наполнился светом.

— Мне нравится, — сказал я Радар. — Хочешь прогуляться до моего дома? Посмотреть, чем занимается папа?

Она согласно гавкнула.

Папа ждал меня на переднем крыльце. Его трубка лежала на перилах вместе с кисетом табака. Это означало, что всё-таки у нас будет разговор. И серьёзный.

Было время, когда папа курил сигареты. Я не помню, сколько мне было лет, когда мама подарила ему на день рождения трубку. Не такую вычурную, как у Шерлока Холмса, но, думаю, дорогую. Помню она просила его бросить раковые палочки, и он всё обещал (неопределённо, как делают зависимые), что постарается. Трубка помогла. Сначала он перестал докуривать сигареты до конца, затем совсем отказался от них незадолго до того, как мама перешла проклятый мост, чтобы купить нам курицу.

Мне нравился запах табака «Три Сэйлс», который папа покупал в табачной лавке в центре города, но довольно часто нюхать было нечего, потому что он курил всё реже. Возможно, это было частью маминого генерального плана, но мне так и не довелось спросить её. В конце концов трубка перекочевала на подставку на каминной полке. По крайней мере, до гибели мамы. Затем она снова пригодилась. Я никогда не видел папу с сигаретой во время его запойных лет, но трубка всегда была с ним по ночам, когда он смотрел старые фильмы, хотя он редко зажигал её или даже наполнял чашу табаком. Однако он сильно изжевал мундштук и чубук, и то и другое пришлось заменить. Он брал трубку с собой на собрания АА. Там нельзя было курить, поэтому он жевал мундштук, иногда (об это мне рассказал Линди Франклин) повернув трубку чашей вниз.

Примерно ко времени второй годовщины его трезвости, трубка вернулась обратно на каминную полку. Как-то раз я спросил о ней, и отец ответил: «Я два года в завязке. Думаю, пора перестать стачивать зубы».

Но периодически трубка возвращалась. Перед некоторыми важными встречами агентов в Чикаго, если ему предстояло провести презентацию. Всегда на годовщину смерти мамы. И вот сейчас. С табаком, что значило — будет очень серьёзный разговор.

Радар взобралась на крыльцо, как и подобает старушке, останавливаясь, чтобы изучить каждую ступеньку. Когда она наконец справилась, папа почесал её за ушами.

— Кто у нас хорошая девочка?

Радар издала гавкающий звук и улеглась рядом с папиным креслом-качалкой. Я сел в другое кресло.

— Ты уже давал ей таблетки?

— Ещё нет. Я добавлю их в её ужин.

— Ты не забрал поручень.

— Оставил на завтра. Сегодня вечером почитаю инструкцию. — А также брошюру «Уход на дому для чайников». — Я возьму твою дрель, ладно? Я нашёл чью-то коробку с инструментами и инициалами «АБ», возможно, его отца или деда, но там всё ржавое. Крыша протекает.

— Пользуйся на здоровье. — Отец потянулся за трубкой. Чаша была уже наполнена. В кармане у него лежало несколько кухонных спичек, и он зажёг одну ногтем большого пальца — трюк, который восхищал меня в детстве. И если честно, до сих пор. — Знаешь, я с радостью пойду с тобой и помогу.

— Не нужно, спасибо. Эта ванная очень маленькая и мы будем мешаться друг другу.

— Но ведь дело не только в этом, я прав, Чип?

Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз так меня называл? Лет пять? Он поднёс зажжённую спичку — догоревшую почти до середины — к чаше и начал втягивать воздух. И, разумеется, он ждал моего ответа, но мне нечего было сказать. Радар подняла голову, вдохнула ароматный табачный дым, затем снова уткнулась носом в доски крыльца. Она выглядела вполне довольной.

Папа потушил спичку.

— Там есть что-то такое, что ты не хотел бы мне показывать?

Мне вспомнилось, как Энди спрашивал о чучелах животных и жутких часах «Кит-Кэт», которые преследуют тебя взглядом. Я улыбнулся.

— Нет, это обычный дом, довольно ветхий, с протекающей крышей. С этим нужно что-то делать.

Он кивнул и пыхнул трубкой.

— Я разговаривал с Линди об этом… об этой ситуации.

Я не удивился. Линди его поручитель, и папа мог обсуждать с ним темы, которые тревожили его.

— Он говорит, возможно, у тебя склонность к опеке. Ещё с той поры, когда я пил. Бог свидетель, ты заботился обо мне, несмотря на свой юный возраст. Прибирался в доме, мыл посуду, сам себе готовил завтрак, а иногда и ужин. — Он остановился. — Мне тяжело вспоминать те дни, и ещё тяжелее говорить о них.

— Дело не в этом.

— Тогда в чём же?

Я всё ещё не хотел говорить ему, что заключил сделку с Богом и должен сдержать слово, но было кое-что, что я мог ему сказать. То, что он мог понять, и что, к счастью, было правдой.

— Ты знаешь, что в АА говорят о поддержании позиции благодарности?

Он кивнул.

— Благодарный алкоголик не напивается. Вот, что они говорят.

— И я благодарен, что ты больше не пьёшь. Может быть, я не часто говорю об этом, но это правда. Поэтому давай просто скажем, что я пытаюсь «заплатить другому» и остановимся на этом?

Отец вынул трубку изо рта и провёл рукой по лицу.

— Хорошо, мы так и поступим. Но я хочу как-нибудь встретиться с ним. Чувствую, что это мой долг. Ты понимаешь?

Я сказал, что понимаю.

— Может быть, когда он немного отойдёт от этого происшествия?

Папа кивнул.

— Пусть будет так. Я люблю тебя, парень.

— Я тебя тоже.

— Но ты должен понимать, что взваливаешь на себя непосильную ношу.

Я понимал, просто не знал, насколько большую. Думаю, так даже лучше. Если бы я знал, то у меня опустились бы руки.

— Есть ещё кое-что, о чём они говорят в программе: день за днём.

Он кивнул.

— Ладно, но летние каникулы быстро закончатся. Тебе нужно продолжать учиться, сколько бы времени ты там ни проводил. Я настаиваю на этом.

— Хорошо.

Он посмотрел на трубку.

— Опять погасла. Всегда так. — Отец положил трубку на перила, затем наклонился и взъерошил густую шёрстку на загривке Радар. Она подняла голову, затем снова опустила. — Чертовски хорошая собака.

— Да.

— Ты полюбил её, не так ли?

— Ну… да. Кажется.

— У неё есть ошейник, но нет бирки — это означает, что мистер Боудич не платит налог за содержание. И полагаю, она никогда не была у ветеринара. — Я тоже так думал. — Никогда не прививалась от бешенства. Не говоря об остальном. — Он замолчал, затем сказал, — У меня есть вопрос, и я хочу, чтобы ты хорошенько обдумал его. Всё идёт к тому, что в итоге мы будем привязаны ко всему этому? Продукты, собачьи лекарства, поручни?

— Не забудь мочеприёмник, — сказал я.

— Так что? Скажи мне, что ты думаешь?

— Он просил всё записывать и сказал, что позаботится о расходах. — В лучшем случае это была половина ответа. Я понимал это, как, вероятно, и папа. Но стоит вычеркнуть «вероятно».

— Не то, чтобы мы совсем уж влипли из-за него. Пара сотен долларов — это одно. Но больница… ты знаешь, сколько стоит недельное пребывание в Аркадиа? Плюс операции и весь последующий уход? — Я не знал, но знал папа, будучи оценщиком страховых убытков.

— Восемьдесят тысяч. Минимум.

— Не может быть, чтобы всё это легло на нас.

— Нет, это ляжет на его плечи. Не знаю, какого рода у него страховка, и есть ли она вообще. Я спросил у Линди, и он сказал, что это не «Оверленд». Скорее всего, «Медикейр». Но кто знает? — Он поерзал в своём кресле. — Я немного проверил его. Надеюсь, ты не сердишься.

Я не сердился и это не удивило меня, потому что проверкой людей папа зарабатывал на жизнь. Было ли мне любопытно? Конечно.

— И что ты нашёл?

— Почти ничего, и я бы сказал, что это невозможно в наши дни.

— Ну, у него нет компьютера и даже мобильного телефона. Поэтому сразу отметаем «Фэйсбук» и другие социальные сети. — Мне казалось, мистер Боудич язвил бы над «Фэйсбуком», даже если бы у него был компьютер. «Фэйсбук» вынюхивает.

— Ты сказал на ящике с инструментами есть инициалы. Кажется, «АБ»?

— Да.

— Сходится. Участок на холме занимает полтора акра, и это чертовский большой кусок земли. Он был приобретён кем-то по имени Адриан Боудич в 1920 году.

— Его дедом?

— Может быть, но учитывая возраст мистера Боудича, это скорее его отец. — Папа взял трубку с перил, пожевал её и вернул на место. — Кстати, сколько ему лет? Неужели он и правда не знает?

— Думаю, так и есть.

— Когда я видел его в прежние времена — это было до того, как он совсем стал затворником, — Боудич выглядел лет на пятьдесят. Я махал ему и иногда он махал в ответ.

— Никогда с ним не разговаривал?

— Может быть, говорил «привет» или перекидывался парой слов о погоде, но он был не из разговорчивых. В общем, он примерно подходил по возрасту для Вьетнама, но я не смог найти никаких записей о его военной службе.

— Значит, он не служил.

— Вероятно, не служил. И, вероятно, я мог бы узнать больше, если бы ещё работал в «Оверленд», но я больше там не работаю и не хочу просить Линди.

— Я понимаю.

— Я выяснил, что какие-то деньги у него есть, потому что налоги на недвижимость находятся в публичном доступе, и счёт за дом № 1 по Сикамор в 2012 составил двадцать две тысячи с мелочью.

— Он платит столько каждый год?

— Сумма варьируется. Но важно то, что он платит, и он уже жил здесь, когда мы с мамой переехали сюда — кажется, я тебе говорил об этом. Раньше он платил гораздо меньше, налог на недвижимость растёт, как и всё остальное, но всё равно речь идёт о шестизначных цифрах. Приличный кусок. Чем он занимался до выхода на пенсию?

— Не знаю. Я же совсем недавно познакомился с ним, после того, как с ним случилось несчастье. У нас ещё не было так называемого разговора по душам. — Хотя он приближался. Я просто пока этого не знал.

— Я тоже не знаю, ничего не нашёл. Что, как я уже говорил, невозможно в наши дни. Я слышал о людях «вне системы», но обычно они живут в дебрях Аляски с культом, ожидающим конца света, или в Монтане, как Унабомбер.

— Уна-кто?

— Доморощенный террорист. Настоящее имя: Тед Качински. Ты случайно не видел в доме Боудича какого-нибудь оборудования для изготовления бомб? — Папа шутливо приподнял брови, но я не был до конца уверен, шутит ли он.

— Самой опасной штукой, которую я видел, была коса. О, и ещё ржавый топор в том ящике на третьем этаже.

— Какие-нибудь фотографии? Например, его отца или матери? Или его самого в молодости?

— Неа. На единственном фото изображена Радар. На столе в гостиной, рядом с его мягким креслом.

— Хм. — Папа потянулся за трубкой, но передумал. — Мы не знаем, откуда берутся его деньги — если предположить, что они у него всё ещё есть, — и мы не знаем, чем он зарабатывал на жизнь. Полагаю, некое занятие на дому, потому что он агорафоб. Это значит…

— Я знаю, что это значит.

— Мне кажется, он всегда был склонен к этому, и с возрастом всё становилось только хуже. Втянулся.

— Женщина через дорогу сказала, что раньше он гулял с Радар по ночам. — Овчарка навострила уши, услышав своё имя. — Это кажется немного странным — большинство людей выгуливает собак в дневное время, но…

— Ночью на улицах меньше людей, — сказал папа.

— Ага. Он определённо не похож на человека, который любит поздороваться по-соседски.

— И ещё кое-что, — сказал папа. — Странно… слушай, а он сам не кажется тебе странным?

Я пропустил папин вопрос мимо ушей и спросил, что он имел в виду, говоря «и ещё кое-что».

— У него есть автомобиль. Не знаю, где он хранится, но он есть. Я нашёл запись в интернете. У него «Студебекер» 1957 года. Он получает льготу на акцизный налог, потому что машина зарегистрирована, как антиквариат. Как и налог на недвижимость, его нужно платить каждый год, но он гораздо меньше. Около шестидесяти баксов.

— Если у него есть машина, ты можешь попробовать отыскать его водительские права, пап. Так мы узнаем, сколько ему лет.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Хорошая мысль, но в Иллинойсе никогда не выдавались права на имя Говарда Боудича. И разумеется, тебе не нужны права, чтобы купить машину. Она может быть даже не на ходу.

— Зачем платить лишние деньги за машину, которая не ездит?

— Скажу больше, Чип: зачем платить налог, если у тебя нет прав?

— А что на счёт Адриана Боудича? Отца или деда? Может быть, он имел права.

— Не думал об этом. Я проверю. — Отец замолчал. — Ты уверен, что хочешь заниматься этим?

— Уверен.

— Тогда расспроси его о чём-нибудь. Потому что, насколько я могу судить, его не существует.

Я сказал, что спрошу. На этом, казалось, разговор подошёл к концу. Я подумал рассказать о странном шуршащем звуке, который слышал в сарае — сарае с массивным амбарным замком на двери, который якобы пуст, — но не стал. Этот звук вспоминался мне всё реже, мне и без него было о чём подумать.

Я всё ещё размышлял обо всех этих вещах, когда снимал клеёнку с кровати в комнате для гостей, где мне предстояло спать часть весенних каникул, а, может, до конца каникул. Постель была заправлена, но простыни пахли затхлостью и сыростью. Я снял их и постелил свежие из бельевого шкафа. Насколько свежие я не знал, но они пахли лучше, и там был комплект для раскладного дивана и одеяло.

Я спустился вниз. Радар сидела у лестницы и ждала меня. Я бросил постельное бельё на мягкое кресло мистера Боудича и заметил, что придётся его отодвинуть вместе с маленьким столиком, чтобы разложить диван. Когда я отодвинул стол, ящик наполовину открылся. Я увидел кучу мелочи, губную гармошку, такую старую, что большая часть хромированного покрытия стёрлась… и баночку «Карпрофена». Это обрадовало меня, потому что мне не нравилось думать, что мистер Боудич игнорирует недомогания своей стареющей собаки, и это объяснило, почему женщина из зоомагазина пошла мне на уступку. А вот то, что лекарства не очень-то помогали, меня не радовало.

Я накормил Радар, засунув таблетку из новой баночки в её еду. Я думал, новое лекарство будет лучше и, возможно, более действенным. Затем поднялся наверх за подушкой. Радар снова ждала у подножия лестницы.

— Господи, ты уже всё слопала!

Радар хлопнула хвостом и отодвинулась ровно настолько, чтобы я мог пройти.

Я немного взбил подушку и бросил её на новую кровать посреди гостиной. Мистер Боудич мог разворчаться из-за этого, вероятно, разворчится, но я решил, что всё будет хорошо. Уход за его фиксатором казался довольно простым, но я надеялся, что в «Домашнем уходе для чайников» есть что-нибудь о том, как перемещать его из инвалидного кресла, в котором, как я полагал, его привезут, на кровать и обратно.

Что ещё? Что ещё?

Бросить старое постельное бельё из гостевой комнаты в стиральную машину, но это может подождать до завтра или даже до понедельника. Телефон — вот, что ещё. Нужно, чтобы он всегда был под рукой. Его стационарный беспроводной телефон белого цвета выглядел так, будто прямиком пришёл из фильма «Ти-Си-Эм» семидесятых годов о копах и грабителях, где у всех парней бакенбарды, а у цыпочек пышные причёски. Я проверил рабочий ли он и есть ли гудок. Я опускал его обратно на зарядную подставку, когда он зазвонил у меня в руке. Вскрикнув от испуга, я выронил трубку. Радар залаяла.

— Всё хорошо, девочка, — сказал я и поднял телефон. На нём не было кнопки приёма звонка. Я всё ещё искал кнопку, когда услышал голос мистера Боудича, слабый и далёкий: «Алло? Ты там? Алло?»

Итак, нет кнопки ответа и нет определителя номера. С таким старым телефоном мне не оставалось ничего другого, как просто ответить.

— Алло, — сказал я. — Это Чарли, мистер Боудич.

— Почему Радар лает?

— Потому что я вскрикнул и уронил телефон. Я держал его в руке, когда он зазвонил.

— Напугал тебя, да? — Он не стал дожидаться ответа. — Я надеялся, что ты будешь на месте, потому что у Радар время ужина. Ты покормил её, да?

— Да. Она всё съела в три глотка.

Мистер Боудич хрипло рассмеялся.

— Да уж, она такая. Она немного шатается на своих «спичках», но аппетит такой же хороший, как всегда.

— Как ваше самочувствие?

— Нога чертовски болит, даже несмотря на допинг, который они дают, но сегодня они подняли меня с кровати. Повсюду таскаясь с этим фиксатором, я чувствую себя Джейкобом Марли.[17]

«Это цепи, которые я носил при жизни».

Он снова издал этот хриплый смешок. Мне казалось, он был изрядно прибалдевшим.

— Читал книгу? Или смотрел фильм?

— Фильм. Каждый сочельник, по «Ти-Си-Эм». Мы часто смотрели «Ти-Си-Эм» у нас дома.

— Я не знаю, что это. — Разумеется, нет. Никаких фильмов «Тёрнер Классик Мувис» по телевизору, который оснащён только… как миссис Силвиус назвала их? Кроличьи уши?

— Я рад, что застал тебя. Они отпустят меня домой в понедельник после обеда, и мне сначала нужно поговорить с тобой. Можешь завтра прийти? Мой сосед по палате будет смотреть бейсбол в комнате отдыха, так что мы останемся наедине.

— Хорошо. Я застелил для вас раскладной диван, а также кровать для себя наверху, и…

— Остановись на минутку, Чарли… — Последовала долгая пауза. Затем: — Способность хранить секреты входит в набор твоих талантов, таких как заправка постели и кормление моей собаки?

Я подумал о годах пьянства моего отца — его потерянных годах. Тогда мне приходилось часто самому заботиться о себе, и я злился. Злился на мать за то, что она умерла — глупо, конечно, потому что это была не её вина, но вам стоит помнить: мне было всего лишь семь, когда её убили на проклятом мосту. Я любил своего отца, но злился и на него тоже. Злые дети попадают в неприятности, и у меня был очень способствующий этому помощник в лице Берти Бёрда. Когда с нами был Энди Чен, мы вели себя смирно, потому что Энди был вроде бойскаута, но оставаясь вдвоём, мы вытворяли просто невероятную херню. Если бы нас застукали, были бы большие проблемы — вплоть до полиции, — но этого так и не случилось. И мой отец ничего не знал. И не узнал бы, будь на то моя воля. Хотел ли я рассказать папе, что мы с Берти размазали собачье дерьмо по лобовому стеклу машины нашего самого ненавистного учителя? Даже когда я пишу это здесь, где обещал всё рассказать, я содрогаюсь от стыда. И это было не самое худшее.

— Чарли? Ты ещё здесь?

— Я тут. И да, я могу хранить секреты. Если только вы не собираетесь сказать мне, что кого-то убили и прячете тело в этом сарае.

Теперь была его очередь молчать, но мне не пришлось спрашивать здесь ли он — я слышал его хриплое дыхание.

— Ничего подобного, но это большой секрет. Поговорим завтра. Ты кажешься добропорядочным. Боже милосердный, надеюсь я прав насчёт этого. Посмотрим. Так, теперь скажи мне: на сколько вы с отцом влетели?

— Вы имеете в виду, сколько мы потратили? Не очень много. В основном продукты. Кажется, всего пару сотен. Я сохранил чеки…

— Плюс твоё время. Если ты собираешься помогать мне, всё должно быть оплачено. Как тебе пять сотен в неделю?

Я был ошеломлён.

— Мистер Боудич… Говард… вам ничего не нужно платить мне. Я рад…

— Трудящийся достоин награды за труды свои. Евангелие от Луки. Пять сотен в неделю, и если всё пойдёт хорошо, бонус в конце года. Согласен?

Чем бы мистер Боудич ни занимался до пенсии, но явно не рытьём канав. Он владел тем, что Дональд Трамп называл искусством заключения сделки, а это означало, что он мог позволить себе преодолеть возражения. И мои возражения были довольно слабыми. Я дал слово Богу, но если мистер Боудич хотел платить мне, пока я держу это слово, я не видел в этом никакого противоречия. К тому же, как постоянно напоминал отец, мне нужно было думать о колледже.

— Чарли? Мы договорились?

— Если это всё, думаю, да. — Хотя, окажись он всё-таки серийным убийцей, я бы не стал хранить его секреты за пять сотен долларов в неделю. Это стоило бы не меньше тысячи. (Шутка.) — Спасибо. Я не ожидал ничего…

— Я знаю, — перебил он. Мистер Боудич был мастером перебивать. — В некотором смысле ты довольно обаятельный молодой человек. Добропорядочный, как я и сказал.

Я задался вопросом, изменил бы он мнение, узнав, как мы с Бёрдмэном однажды прогуливали школу и нашли мобильный телефон в Хайлэнд-Парк, по которому позвонили и сообщили о бомбе, заложенной в начальной школе Стивенс Элементари? Его идея, но я согласился с ней.

— На кухне есть банка для муки. Ты мог видеть её. — Я не только видел ее, он говорил мне о банке, хотя мог забыть. В тот момент он испытывал сильную боль. Там лежат деньги, сказал он, затем добавил, что она пустая. Сказал, что забыл об этом.

— Конечно.

— Возьми оттуда семьсот долларов: пятьсот — твоя первая еженедельная плата, и двести на текущие расходы.

— Вы уверены…

— Да. И если ты думаешь, это взятка, чтобы подсластить какую-нибудь возмутительную просьбу… это не так. За оказываемые услуги, Чарли. За оказываемые услуги. Насчёт этого ты можешь быть совершенно откровенен со своим отцом. Насчёт того, что мы можем обсуждать в будущем, — нет. Я понимаю, что о многом прошу.

— Если это не преступление, — сказал я, затем уточнил: — Не тяжкое преступление.

— Ты сможешь прийти в больницу к трём?

— Да.

— Тогда желаю приятного вечера. Пожалуйста, погладь Радар за меня, глупого старика, которому следовало держаться подальше от той лестницы.

Он повесил трубку. Я немного погладил Радар по голове и пару раз провёл рукой от макушки до хвоста. Она перекатилась на спину, желая, чтобы я погладил ей брюхо. Я был рад услужить. Потом я пошёл на кухню и снял крышку банки для муки.

Она была забита деньгами. Сверху был ворох купюр, в основном десятки и двадцатки, несколько пятёрок и однодолларовых. Я достал их — на столе образовалась изрядная куча. Под россыпью банкнот были перевязанные лентой пачки пятидесяток и сотен. На лентах фиолетовыми чернилами было написано: «ПЕРВЫЙ ГОРОДСКОЙ БАНК». Пачки я тоже вынул, пришлось немного расшевелить их, потому что они были плотно втиснуты в банку. Шесть пачек пятидесяток, по десять купюр в каждой. Пять пачек сотенных, также по десять в каждой.

Радар вошла в кухню и сидела рядом с миской, навострив уши и глядя на меня. «Ни хрена себе, девочка. Тут восемь тысяч долларов и это не считая то, что россыпью».

Я отсчитал семьсот долларов из кучи на столе, расправил их, сложил и убрал пачку в карман, который заметно оттопырился. В кармане было по меньшей мере в десять раз больше денег, чем я когда-либо держал в руках. Я взял перевязанные стопки и начал укладывать их назад в банку, затем остановился. На дне были три маленькие гранулы, красноватые. Я уже видел одну такую раньше, в аптечке. Я высыпал их на ладонь. Мне показалось, они слишком тяжелые для пулек, и если моя догадка была правильной, то это во многом объясняло источник доходов мистера Боудича.

Я решил, что это золото.

Я не поехал на велосипеде, прогулка вниз по холму до нашего дома занимала всего десять-двенадцать минут, но тем вечером я задержался. Мне нужно было подумать и принять решение. На ходу я продолжал трогать оттопырившийся карман, проверяя, на месте ли деньги.

Я мог рассказать папе о звонке мистера Боудича, о его деловом предложении. Показал бы ему наличные: двести — за то, что мы потратили, и пятьсот — мои. Мог попросить его положить четыреста на счёт колледжа (который случайно оказался в Первом городском) и приносил бы ещё четыре сотни каждую неделю, пока работаю на мистера Боудича… что могло продлиться всё лето или, по крайней мере, до августа, когда начинался футбольный сезон. Вопрос в том стоило ли говорить папе сколько денег оказалось в банке для муки. И, разумеется, об этих золотых «пульках». Если они были золотыми.

Входя в дом, я уже принял решение. Лучше умолчать о восьми тысячах долларов в банке для муки и об этих «пульках», которые не были пульками. По крайней мере, до разговора с мистером Боудичем на следующий день.

— Привет, Чарли, — крикнул отец из гостиной. — Как собака?

— В порядке.

— Рад слышать. Бери «Спрайт» и стул. По «Ти-Си-Эм» идёт «Окно во двор»

Я взял «Спрайт», вошёл и выключил звук.

— Мне надо кое-что тебе сказать.

— Что может быть важнее Джеймса Стюарта и Грейс Келли?

— Как тебе это? — Я вынул пачку денег из кармана и бросил на кофейный столик.

Я ожидал удивления, внимания и настороженности. Но увидел любопытство и ухмылку. Папа считал, что мистер Боудич, прячущий деньги в одной из кухонных банок, вполне соответствует тому, что он назвал собирательным менталитетом агорафоба (я рассказывал ему о коридоре Старого Чтива, не говоря уж о древнем телевизоре и устаревшей кухонной технике).

— Там было что-то ещё?

— Немного, — ответил я. Это не было ложью.

Папа кивнул.

— Ты проверил остальные банки? Возможно, найдётся пара сотен в сахаре. — Он улыбался.

— Неа.

Он взял две сотни.

— Чуть больше, чем мы потратили, но ему, вероятно, понадобятся и другие вещи. Хочешь, я внесу на твой счёт четыре сотни?

— Конечно.

— Отлично. С одной стороны, он дёшево купил тебя, по крайней мере, в первую неделю. Думаю, что нянька на полный рабочий день обходится дороже. С другой стороны, ты будешь зарабатывать во время учёбы, а ночевать там только во время весенних каникул. — Отец повернулся, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. — Нам это ясно?

— Полностью, — сказал я.

— Ладно, хорошо. Заначка Боудича вызывает у меня некоторое беспокойство только потому, что мы не знаем, откуда у него деньги, но я готов дать ему кредит доверия. Мне нравится, что он доверяет тебе, и мне нравится, что ты готов взять это на себя. Ты ведь думал, что будешь работать бесплатно, да?

— Ага. Думал.

— Ты хороший парень, Чарли. Не понимаю, чем я заслужил такого сына.

Учитывая то, что я скрывал — не только о мистере Боудиче, но и о том дерьме, которое мы вытворяли с Берти, — мне стало немного стыдно.

Лежа в постели той ночью, я представил, что мистер Боудич прячет в запертом сарае золотую жилу и, может быть, гномов, которые там трудятся. Гномов по имени Тихоня и Ворчун. Это заставило меня улыбнуться. Мне пришла в голову мысль: что бы ни находилось в сарае, возможно, это и есть тот самый большой секрет, о котором он хотел поговорить, но я ошибался. Позже я узнал тайну сарая.