Сказка

Глава девятая

не больше не нужно было приходить в шесть утра, чтобы покормить Радар — мистер Боудич справлялся сам. Но я привык рано вставать, и обычно приезжал на своём велосипеде в четверть седьмого, чтобы вывести собаку на прогулку. Поскольку была суббота, я подумал, что мы могли бы немного пройтись вдоль Пайн-Стрит, где ей всегда нравилось «читать сообщения», оставленные на телефонных столбах (и оставлять свои). Но прогулки в тот день не случилось.

Когда я вошёл, мистер Боудич сидел на кухне, ел овсянку и читал книгу-«кирпич» Джеймса Мичнера. Я налил себе стакан апельсинового сока и спросил, как он спал.

— Кое-как, — ответил он, не отрывая глаз от книги. Говард Боудич не был «жаворонком». Впрочем, не был и «совой». Да и днем оставлял желать лучшего, если честно. — Сполосни стакан, когда закончишь.

— Я всегда так делаю.

Он хмыкнул и перевернул страницу своего «кирпича», который назывался «Техас». Я допил сок и позвал Радар, которая вошла на кухню, почти не прихрамывая.

— Кто у нас гулёна? — сказал я. — Ради хочет пойти гули-гули?

— Господи, — сказал мистер Боудич. — Хватит сюсюкать с ней, как с ребёнком. По человеческим меркам ей девяносто восемь.

Радар стояла у двери. Я открыл, и она спустилась вниз по ступенькам заднего крыльца. Последовав за ней, я вспомнил, что мне понадобится поводок, если мы собираемся прогуляться по Пайн-Стрит. И я забыл сполоснуть стакан. После стакана я пошёл к вешалке в прихожей за поводком Радар, и тут она начала лаять, резко, быстро и очень-очень громко. Этот лай совершенно не походил на «я вижу белку».

Мистер Боудич захлопнул книгу.

— Что, на хрен, там с ней случилось? Сходи посмотри.

Я отлично представлял, что с ней случилось, потому что уже слышал подобное. Это был лай, предупреждающий об опасности. Радар опять сидела на корточках в траве, которая теперь была гораздо короче и почти без какашек. Она смотрела на сарай, уши прижаты, а морда в оскале. При каждом лае у неё изо рта летела пена. Я подбежал к ней, схватил за ошейник и попытался оттянуть назад. Она не хотела отходить, но было совершенно ясно, что подходить ближе к запертому сараю она тоже не хочет. Даже сквозь залп лая я мог расслышать тот странный звук царапанья. На этот раз он был громче, и я увидел, как дверь слегка дёрнулась. Это было похоже на сердцебиение. Что-то пыталось выбраться наружу.

— Радар! — позвал мистер Боудича с крыльца. — Вернись, сейчас же!

Радар не обратила на него внимания, продолжая лаять. Я услышал глухой удар, с которым что-то двигалось внутри сарая. И раздалось странное мяуканье, похожее на кошачье, но более высокое. Будто кто-то вёл мелом по доске. Мои руки покрылись гусиной кожей.

Я встал перед Радар, преградив ей путь к сараю, и двинулся на неё, заставив отступить на шаг или два. Её глаза были дикими, вокруг радужки виднелись белёсые круги, и на мгновение я подумал, что она собирается меня укусить.

Она этого не сделала. Раздался ещё один глухой удар, затем звук царапанья и ужасное пронзительное мяуканье. Радар сдалась. Она развернулась и побежала обратно к крыльцу без единого признака хромоты. Она вскарабкалась на крыльцо и прижалась к ногам мистера Боудича, продолжая лаять.

— Чарли! Уходи оттуда!

— Там что-то внутри, и оно пытается выбраться. Что-то большое.

— Иди сюда, парень! Быстро возвращайся!

Снова глухой удар. Снова царапанье. Я прикрыл рот рукой, будто хотел подавить крик. Даже не заметил этого.

— Чарли!

Как и Радар, я побежал. Не видя сарая, было легко представить, как дверь слетает с петель и за мной, заваливаясь вперёд, бежит чудовище, издающее нечеловеческий рёв.

Мистер Боудич был в своих ужасных размашистых шортах и старых шлёпанцах, которые называл шаркалками. Заживающие ранки в тех местах, где стержни входили в его ногу были красными и сильно выделялись на бледной коже.

— Внутрь! Внутрь!

— Но что…

— Не о чем беспокоиться, дверь выдержит, но мне нужно позаботиться об этом.

Я поднялся по ступенькам как раз вовремя, чтобы услышать его следующие слова, хотя он понизил голос, как бывает, когда люди разговаривают сами с собой.

— Сукин сын раздвинул доски и блоки. Должно быть, крупный.

— Я слышал похожие звуки, когда вы были в больнице, но не так громко.

Мистер Боудич втолкнул меня на кухню, затем последовал за мной, чуть не споткнувшись о Радар, которая жалась к его ногам, и ухватился за дверной косяк.

— Побудь здесь. Я разберусь.

Он захлопнул заднюю дверь, затем, прихрамывая, шаркая и пошатываясь, пошёл в гостиную. Радар последовала за хозяином, опустив хвост. Я услышал бормотание, затем натужное чертыханье, за которым последовало кряхтение от усилия. Когда мистер Боудич вернулся, в руках у него был револьвер, тот, что я раньше просил его принести вниз. Но не только револьвер. Оружие лежало в кожаной кобуре, которая крепилась к кожаному ремню, усеянному серебряными кончо.[23] Что-то похожее было в «Перестрелке в О. К. Коррал». Мистер Боудич застегнул ремень вокруг талии так, что револьвер в кобуре оказался на правом бедре. Верёвки из сыромятной кожи — завязки — болтались на его шортах. В другое время это могло бы выглядеть нелепо — он мог бы выглядеть нелепо — но сейчас я не находил ни в нём, ни во всем остальном ничего нелепого.

— Останься здесь.

— Мистер Боудич, что… вам нельзя…

— Побудь здесь чёрт тебя дери! — Он так сильно схватил меня за руку, что мне стало больно. Он дышал резко и прерывисто. — Оставайся с собакой. Я серьёзно.

Он вышел наружу, захлопнув за собой дверь, и бочком спустился с крыльца. Радар, поскуливая, прижалась головой к моей ноге. Я рассеянно погладил её, глядя сквозь стекло. На полпути к сараю мистер Боудич выудил из левого кармана связку ключей. Он выбрал один и пошёл дальше. Вставив ключ в большой замок, он вытащил свой 45-й. Затем повернул ключ и открыл дверь, направив ствол под небольшим углом вниз. Я ожидал, что кто-то или что-то набросится на него, но этого не произошло. Я разглядел какое-то движение — что-то тёмное и узкое. Затем оно пропало. Мистер Боудич шагнул в сарай и закрыл за собой дверь. Ничего не происходило в течении долгого, долгого времени, хотя на самом деле могло пройти не больше пяти секунд. Затем раздались два выстрела. Звуки выстрелов, вероятно, оглушительные в замкнутом пространстве, донеслись до меня сквозь толстые стены сарая как пара плоских, бесцветных хлопков, похожих на удары кувалды, обёрнутой войлоком.

Дальше наступило затишье уже не на пять секунд, а, скорее, на пять минут. Единственное, что удерживало меня, это повелительный тон мистера Боудича и крайне свирепое выражение его лица, когда он велел мне оставаться на месте, чёрт меня дери. В конце концов, это больше не могло меня удерживать. Я был уверен, что с ним что-то случилось. Едва я вышел через кухонную дверь на крыльцо, дверь сарая открылась и вышел мистер Боудич. Радар пулей пролетела мимо меня без всяких признаков артрита, и понеслась через задний двор к нему, пока он закрывал дверь и защёлкивал висячий замок. К счастью, мимтер Боудич успел это сделать, прежде чем Радар прыгнула на него, ведь кроме как за замок ухватиться ему было не за что.

— Лежать, Радар, лежать!

Она опустилась на брюхо, неистово виляя хвостом. Мистер Боудич вернулся к крыльцу гораздо медленней, чем шёл к сараю, заметно прихрамывая на больную ногу. Одна из ранок открылась и из неё тёмно-красными капельками сочилась кровь. Капли напомнили мне рубины, которые я видел в задней комнате мистера Хайнриха. Мистер Боудич потерял одну из своих шаркалок.

— Помоги-ка, Чарли, — попросил он. — Блядская нога горит огнём.

Я закинул его руку себе на шею, схватил за костлявое запястье и почти потащил по ступенькам в дом.

— В постель. Нужно прилечь. Не могу отдышаться.

Я отвёл его в гостиную — по пути он потерял вторую шаркалку, потому что волочил ноги — и уложил его на диван.

— Господи Боже, Говард, что это было? Во что вы стреля…

— В кладовой, — сказал он. — На верхней полке. За бутылками «Вессон Ойл». Там виски. Вот столько. — Он слегка развёл дрожащие большой и указательный пальцы. Мне и раньше казалось, что он был бледным, но теперь, когда красные пятна исчезли с его щёк, мистер Боудич выглядел, как покойник с живыми глазами.

Я пошёл в кладовую и нашёл бутылку «Джеймсон» там, где он сказал. Несмотря на мой рост, мне пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться. Бутылка была пыльной и почти полной. Хотя я был взвинчен — напуган, почти в панике — запах, когда я открыл бутылку, вызвал отвратительные воспоминания об отце, развалившемся на диване в полубессознательном состоянии, или нависшем над унитазом в порывах рвоты. Виски пах не так сильно, как джин… но всё же пах. Для меня весь алкоголь пах одинаково — горечью и утратой.

Я налил немного в стакан для сока. Мистер Боудич осушил его и закашлялся, но краска вернулась на его щёки. Он расстегнул аляповатый ремень. «Убери эту чёртову штуку от меня».

Я потянул за кобуру и ремень соскользнул; мистер Боудич невнятно произнёс «блядь», когда пряжка, по-видимому, царапнула его поясницу.

— Что мне с ним делать?

— Засунь под диван.

— Где вы взяли ремень? — Я никогда его раньше не видел.

— Где надо. Просто сделай, что я сказал, но сначала перезаряди.

На поясе между кончо были петельки для патронов. Я отщелкнул барабан, вставил два патрона в каморы, убрал револьвер в кобуру и сунул под диван. Происходящее казалось мне сном наяву.

— Что это было? Что там было?

— Я расскажу, — ответил он. — Но не сегодня. Не переживай. Возьми. — Он протянул мне свою связку ключей. — Положи вон на ту полку. Дай мне две таблетки «Окси» — я собираюсь поспать.

Я дал ему таблетки. Мне не нравилось, что он принимал сильнодействующее лекарство после крепкого виски, но, думал, ничего страшного.

— Не ходи туда, — сказал мистер Боудич. — Может, со временем, но сейчас даже не думай об этом.

— Это оттуда берётся золото?

— Всё сложно, как говорят в дневных мыльных операх. Я не могу сейчас говорить об этом, Чарли, и ты не должен никому рассказывать. Никому. Последствия… Я даже не могу себе представить. Обещай мне.

— Я обещаю.

— Хорошо. Теперь иди и дай старому человеку поспать.

Обычно Радар была рада прогуляться со мной вниз по холму, но в ту субботу она не отходила от мистера Боудича. Я пошёл домой один и сделал себе сэндвич с ветчиной и хлебом «Вондер Бреад» — еда чемпионов. Отец оставил записку, в которой говорилось, что он собирается на встречу АА к девяти утра, а после пойдёт в боулинг с Линди и ещё парой его друзей-трезвенников. Меня это обрадовало. Я бы сдержал своё обещание мистеру Боудичу, несмотря ни на что — последствия… я даже не могу себе представить, сказал он, — но был почти уверен, что папа всё равно поймёт что-то по моему лицу. Теперь, будучи всё время трезвым, он стал чертовски чувствителен к подобным вещам. Обычно к хорошим вещам. Но не в тот день.

Когда я вернулся, мистер Боудич всё ещё спал. Он выглядел получше, но по-прежнему дышал прерывисто. Как тогда, когда я нашёл его на крыльце со сломанной ногой. Мне это не понравилось.

К вечеру его дыхание восстановилось. Я сделал попкорн, приготовив по старинке на плите «Хотпоинт». Мы ели его во время просмотра фильма «Хад» на моём ноутбуке. Фильм выбрал мистер Боудич; я никогда не слышал о нём, но он оказался отличным. Мне не помешала даже чёрно-белая картинка. В какой-то момент мистер Боудич попросил меня нажать на паузу, когда камера взяла крупным планом Пола Ньюмана. «Тебе не кажется, что он был самым красивым мужчиной из всех? Как думаешь?»

Я сказал, что, вероятно, он прав.

Я остался на ночь. В воскресенье мистер Боудич, похоже, чувствовал себя лучше, и мы с отцом отправились на рыбалку у плотины Саут-Элджин-Дэм. Мы ничего не поймали, но было приятно провести время под ласковым осенним солнцем.

— Ты что-то ужасно молчалив, Чарли, — сказал отец на обратном пути. — О чем задумался?

— Просто о старой собаке, — ответил я. В основном — но не полностью — это была ложь.

— Приводи её сегодня днём, — предложил папа. Позже я попытался, но Радар по-прежнему не отходила от мистера Боудича.

— Сегодня иди спать к себе домой, — сказал мистер Боудич. — Мы со старушкой будем в порядке.

— У вас охрипший голос. Надеюсь, вы не заболеете.

— Не волнуйся. Я просто болтал весь чёртов день.

— С кем?

— Сам с собой. Иди, Чарли.

— Хорошо, но звоните, если я понадоблюсь.

— Да, да.

— Обещайте. Вчера я дал вам своё обещание, сегодня ваша очередь.

— Господи, я обещаю. А теперь бери ноги в руки.

В воскресенье Радар не смогла взобраться на заднее крыльцо после своих утренних дел, и съела только половину еды. Вечером она не поела совсем.

— Наверное, ей просто нужно отдохнуть, — сказал мистер Боудич, но в его голосе слышалось сомнение. — Удвой дозу этих новых таблеток.

— Вы уверены? — спросил я.

Он слабо улыбнулся.

— Неужели они могут навредить на данной стадии?

Той ночью я спал на собственной кровати, а в понедельник Радар, казалось, стало немного лучше. Но мистер Боудич тоже заплатил свою цену за случившееся в субботу. Он снова пользовался костылями по дороге в туалет и обратно. Я хотел прогулять школу, чтобы остаться с ним, но он запретил. В тот вечер ему тоже, кажется, полегчало. Сказал, что приходит в норму. Я поверил.

Опять он обманул меня.

Во вторник в десять утра я был на практических занятиях по химии. Нас разделили на группы по четыре человека, одели в резиновые халаты и перчатки, и мы определяли температуру кипения ацетона. В кабинете было довольно тихо, если не считать бормочущих голосов, поэтому звук моего мобильного телефона, когда он зазвонил в заднем кармане, прозвучал очень громко. Мистер Акерли посмотрел на меня с неодобрением. «Сколько раз я должен повторять вам: выключайте…»

Я достал телефон из кармана и увидел на экране: «БОУДИЧ». Игнорируя слова Акерли, я скинул перчатки, вышел из кабинета и ответил на звонок. Голос мистера Боудича звучал напряжённо, но спокойно.

— Чарли, кажется у меня сердечный приступ. Вообще-то, я в этом не сомневаюсь.

— Вы звонили…

— Я звоню тебе, так что молчи и слушай. Есть один адвокат. Леон Брэддок из Элджина. Под диваном ты найдешь бумажник. Всё остальное, что тебе понадобится, также лежит под диваном. Ты понял? Под диваном. Позаботься о Радар, и когда ты всё узнаешь, решишь… — Он ахнул. — Блядь, как же больно! Как серпом по яйцам! Когда всё узнаешь, решишь, что с ней делать.

Вот и всё. Он отключился.

Дверь в кабинет химии открылась, когда я набирал 911. Мистер Акерли вышел и спросил, какого чёрта я делаю. Я отмахнулся от него. Оператор 911 спросила: в чём заключается чрезвычайная ситуация? Я ответил ей и назвал адрес, пока мистер Акерли стоял рядом с открытым ртом.

Вероятно, это была самая быстрая поездка на велосипеде в моей жизни; я гнал, стоя на педалях и не смотря по сторонам. Раздался гудок, завизжали шины, и кто-то выкрикнул: «Смотри, куда прёшь, тупой дебил!»

Как бы я ни спешил, парни из «скорой» опередили меня. Когда я свернул за угол Пайн и Сикамор, выставив в сторону ногу и шаркая подошвой по тротуару, чтобы не упасть, «скорая» как раз отъезжала с мигающими огнями и воем сирены. Я обошёл дом. Прежде чем я успел открыть кухонную дверь, Радар вылетела через собачью дверцу и впечаталась в меня. Я опустился на колени, чтобы ей не пришлось прыгать, напрягая свои хрупкие больные бёдра. Она скулила, тявкала и лизала моё лицо. Она понимала, что случилось что-то плохое — даже не пытайтесь убедить меня в обратном.

Мы зашли внутрь. На столе я увидел пролитую чашку кофе, а стул, на котором мистер Боудич всегда сидел (забавно, как мы выбираем себе место и потом придерживаемся его), был опрокинут. Плита всё ещё включена, старомодная кофеварка была слишком горячей, чтобы дотронуться, и пахло горелым, словно при химическом эксперименте. Я выключил конфорку и с помощью прихватки переставил кофеварку. Пока я этим занимался, Радар ни на секунду не покидала меня, прижимаясь плечом к ноге и тыкаясь головой в колено.

На полу у входа в гостиную лежал календарь. Легко представить, что произошло. Мистер Боудич пил кофе за кухонным столом, кофеварка грелась на плите для следующей порции. В его груди ударил молот. Он пролил кофе. Стационарный телефон находится в гостиной. Он встаёт и идёт туда, опрокидывая стул, пошатывается и срывает календарь со стены, пытаясь удержать равновесие.

Ретро-телефон лежал на диване. Там же упаковка с надписью «Папаверин», который, как я предположил, ему ввели перед тем, как увезли. Я сидел на раскладном диване, поглаживая Радар и почёсывая её за ушами, что раньше всегда успокаивало её.

— С ним всё будет хорошо, девочка. Вот увидишь, всё будет хорошо.

Но на случай, если нет, я заглянул под диван. Где, по словам мистера Боудича, я найду, всё что мне понадобится. Там лежала кобура с револьвером на ремне с кончо. Также связка ключей и бумажник, который я никогда раньше не видел. И старый кассетный диктофон, который я уже видел на одном из пластиковых ящиков из-под молока на третьем этаже. Через крышечку диктофона я увидел внутри кассету «Радио Шэк». Либо он что-то слушал, либо записывал. Я сделал ставку на второй вариант.

Я засунул ключи в один карман, а бумажник в другой. Я бы положил бумажник в свой рюкзак, но он остался в школе. Остальные вещи я отнёс наверх и оставил в сейфе. Перед тем, как закрыть дверь и крутануть циферблат, я опустился на колено и погрузил руки в золотые гранулы. Позволяя им просачиваться сквозь пальцы, я задался вопросом: что с ними будет, если мистер Боудич умрёт?

Радар скулила и лаяла у подножия лестницы. Я спустился вниз, сел на диван и позвонил папе, рассказал ему, что произошло. Папа спросил, что с мистером Боудичем.

— Не знаю. Я его не видел. Собираюсь в больницу.

На полпути через проклятый мост зазвонил мой телефон. Я заехал на парковку возле «Зип Маркета» и ответил. Это была Мелисса Уилкокс. Она плакала.

— Он умер по пути в больницу, Чарли. Его пытались вернуть к жизни, испробовали всё, но инфаркт был слишком обширным. Мне жаль, мне очень жаль.

Я пробормотал, что мне тоже. Взглянул на витрину «Зип Маркета». Вывеска оставалась неизменной: тарелка с горкой жареной курицы, которая была ЛУЧШЕЙ В СТРАНЕ. Мне на глаза навернулись слёзы и буквы вывески расплылись. Мистер Зиппи увидел меня и вышел на улицу. «Ты в порядке, Чолли?»

— Нет, — ответил я. — Не совсем.

Теперь не было смысла ехать в больницу. Я поехал обратно через мост, а потом слез и покатил велосипед по Сикамор-Стрит-Хилл. Я был слишком измотан, чтобы крутить педали, особенно на таком крутом склоне. Я остановился у своего дома, но он был пуст и будет пуст, пока не вернётся отец. Между тем, в другом доме ждала собака, которая нуждалась во мне. Кажется, теперь она стала моей.

Вернувшись в дом мистера Боудича, я некоторое время гладил Радар. Я плакал, отчасти от шока, но также от того, что у меня образовалась пустота вместо друга. Поглаживая успокоили Радар, и, кажется, меня, потому что я смог собраться с мыслями. Я перезвонил Мелиссе и спросил, будет ли назначено вскрытие. Она ответила, что не будет, так как он умер от естественных причин, не вызывающих сомнений.

— Коронер выпишет свидетельство о смерти, но ему понадобится какое-нибудь удостоверение личности. У тебя случайно нет его бумажника?

Вообще-то, у меня был его бумажник. Не тот, который мистер Боудич носил в боковом кармане — тот был коричневый, а этот, который я нашёл под диваном — чёрный, но я не стал говорить об этом Мелиссе. Просто сказал, что он у меня. Она сказала, что это не к спеху, ведь мы оба знали мистера Боудича.

Я уже стал сомневаться — так ли это?

Я загуглил номер Брэддока и позвонил ему. Разговор оказался коротким. Брэддок сказал, что все бумаги мистера Боудича в порядке, так как он предвидел скорый конец.

— Он сказал, что в ближайшем будущем не собирается закупать зелёные бананы. Я подумал: как трогательно.

Рак, подумал я. Вот почему он привёл все свои бумаги в порядок; вот чего он ожидал, а не сердечного приступа.

— Он приходил к вам в офис? — спросил я.

— Да. Ранее в этом месяце.

Другими словами, когда я был в школе. И он ничего мне не сказал.

— Уверен, он вызвал «Юбер».

— Простите?

— Ничего. Мелисса — его физиотерапевт — говорит, что коронеру понадобится удостоверение личности, чтобы выписать свидетельство о смерти.

— Да, да, простая формальность. Если вы отнесёте документ на больничную стойку регистрации, они сделают ксерокопию. Если у него всё ещё есть водительские права, думаю, подойдут даже просроченные. Что-нибудь с фотографией. Не спешите с этим, они передадут тело в похоронное бюро и без документа. Полагаю, вы не имеете ни малейшего представления, какое бюро…

— Крослэнд, — сказал я. Там кремировали мою мать. — Тут, в Сентри.

— Всё верно, всё верно. Я позабочусь о расходах. Он оставил деньги на доверительном счёте как раз на такой печальный случай. Пожалуйста, дайте мне знать, какие организационные мероприятия вы хотели бы провести; возможно, этим могут заняться ваши родители. В любом случае, мне бы хотелось встретиться с вами, мистер Рид.

— Со мной? Почему?

— Скажу, когда мы встретимся. Думаю, это будет полезный разговор.

Я собрал еду, миску и лекарства Радар. Я ни за что не оставлю её в этом доме дожидаться хозяина, который никогда не вернётся. Я прицепил поводок к ошейнику и повёл собаку вниз по холму. Она шла медленно, но уверенно и забралась на наше крыльцо без затруднений. Место было ей уже знакомо, и она сразу же прошла к своей миске с водой. Затем улеглась на свой коврик и погрузилась в сон.

Папа пришёл вскоре после полудня. Не знаю, что было написано на моём лице, но он бросил лишь быстрый взгляд и крепко меня обнял. Я снова начал плакать, в этот раз в три ручья. Он обхватил ладонями мой затылок и покачал, словно маленького мальчика, от чего я разревелся ещё сильнее.

Когда я, наконец, выплакал все слёзы, отец спросил: голоден ли я? Я сказал «да», он приготовил яичницу из полудюжины яиц, бросив туда немного лука и перца. Мы поели, и я рассказал ему, что случилось, но многое утаил: оружие, звуки в сарае, ведро золота в сейфе. И я не показал ему связку ключей. Думал, вскоре расскажу, и он, вероятно, устроит мне взбучку за утаивание, но я собирался хранить все эти немыслимые вещи в тайне, пока не послушаю ту кассету.

Я показал ему бумажник. В отделении для купюр лежала купюра в пять долларов — такую я никогда раньше не видел. Папа сказал, что это серебряный сертификат,[24] не то, чтобы редкий, но такой же старый, как телевизор мистера Боудича и его плита «Хотпоинт». Также там были три удостоверения личности: карта социального страхования, выданная на имя Говарда А. Боудича, ламинированная карточка, подтверждающая, что Говард А. Боудич был членом Американской ассоциации лесорубов, и водительское удостоверение.

Я с удивлением смотрел на фотографию на карточке ассоциации лесорубов. Мужчина на ней выглядел лет на тридцать пять, точно не старше сорока. У него была пышная копна ярко-рыжих волос, зачёсанных назад волнами от лба без морщин, а на лице сияла нахальная ухмылка, которой я никогда не видел. Улыбку — да, и даже пару ухмылок, но не настолько беззаботных. На нём была клетчатая фланелевая рубашка, и он определённо смахивал на лесовика.

Обычный лесоруб, сказал он мне не так давно. Такой, как в сказках.

— Это очень-очень хорошо, — сказал папа.

Я перевёл взгляд с карточки, которую держал.

— Что именно?

— Вот.

Отец передал мне водительские права, на которых мистер Боудич выглядел примерно на шестьдесят лет. У него всё ещё сохранилось немало рыжих волос, но они поредели и вели проигранный бой с сединой. Согласно напечатанному под его именем, права были действительны до 1996 года, но мы кое-что знали. Папа проверил в интернете. Мистеру Боудичу принадлежала машина (где-то), но он никогда не получал действующего водительского удостоверения штата Иллинойс… вот такие дела. Думаю, мистер Хайнрих имел связи и мог раздобыть поддельное удостоверение.

— Зачем? — спросил я. — Зачем ему так делать?

— Может быть много причин, но, мне кажется, он понимал, что свидетельство о смерти не может быть выдано без какого-либо удостоверения личности. — Папа покачал головой, но не с досадой, а с озарением. — Это, Чарли, была похоронная страховка.

— И что нам с этим делать?

— Принять. У него были секреты, но я не думаю, что он когда-нибудь грабил банки в Арканзасе или сидел за решёткой в Нэшвилле. Он был добр к тебе и к своей собаке, и мне этого достаточно. Я считаю, он должен быть похоронен вместе со своими маленькими секретами, если только их не знает его адвокат. Или ты считаешь иначе?

— Нет. — Я догадывался, что у мистера Боудича были секреты, да, но не маленькие. Если только вы не считаете состояние в золоте маленьким секретом. И ещё было что-то в его сарае. Или было, пока он это не застрелил.

Говард Адриан Боудич был похоронен всего два дня спустя, в четверг, двадцать шестого сентября 2013 года. Поминальная служба проходила в похоронном доме «Крослэнд», и его похоронили на кладбище «Сентрис Рест» — место последнего упокоения моей мамы. По просьбе моего отца преподобная Элис Паркер провела нерелигиозную службу; она также проводила службу по маме. Речь преподобной Элис была краткой, но я нашел время поразмышлять. Немного о золоте, но в основном о сарае. Мистер Боудич застрелил что-то внутри и волнение убило его. Не сразу, но я уверен: причина была в этом.

На панихиде и на похоронах присутствовали Джордж Рид, Чарльз Рид, Мелисса Уилкокс, миссис Алтея Ричлэнд, адвокат по имени Леон Брэддок и Радар, которая спала всю панихиду и лишь раз подала голос на кладбище: завыла, когда гроб опускали в землю. Уверен, это кажется одновременно сентиментальным и невероятным. Могу только сказать, что всё так и было.

Мелисса обняла меня и поцеловала в щёку. Попросила звонить ей, если мне захочется поговорить; я сказал, что так и сделаю.

Я вернулся на парковку с папой и адвокатом. Радар медленно шла рядом со мной. «Линкольн» Брэддока стоял радом с нашим скромным «Шеви Каприс». Неподалёку стояла скамейка в тени дуба, чьи листья наливались золотом.

— Может, мы могли бы присесть сюда на несколько минут? — спросил Брэддок. — Я должен сказать вам кое-что довольно важное.

— Подождите, — сказал я. — Продолжайте идти. — Я не сводил глаз с миссис Ричлэнд, которая выглядывала нас, как она всегда делала на Сикамор-Стрит, одной рукой прикрывая глаза. Убедившись, что мы идём к машинам — или делаем вид — она села в свою и уехала.

— Теперь мы можем сесть, — сказал я.

— Полагаю, эта дама из любопытных, — сказал Брэддок. — Она близко его знала?

— Нет, но мистер Боудич однажды назвал её пронырой, и он был прав.

Мы сели на скамейку. Мистер Брэддок положил на колени свой портфель и открыл его.

— Я сказал, что это полезный разговор, и, полагаю, вы согласитесь, когда услышите то, что я должен вам сказать. — Он достал папку, а из папки небольшую пачку бумаг, скреплённых золотым зажимом. В заголовке верхней было написано: «ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ И ЗАВЕЩАНИЕ».

Мой отец начал смеяться.

— О, Господи, он оставил что-то Чарли?

— Не совсем так, — сказал Брэддок. — Он оставил всё Чарли.

Я выпалил первое, что мне пришло на ум, и это прозвучало не совсем учтиво.

— Да вы гоните!

Брэддок улыбнулся и помотал головой.

— Это — nullum cacas statum; как говорят адвокаты, — никакого гона. Он оставил вам дом и земельный участок. Приличного размера участок, стоимостью по меньшей мере в шестизначную сумму. Большую шестизначную сумму, учитывая расценки в Сентрис-Рест. Всё в доме — тоже ваше, и машина, которая на данный момент находится в хранилище в Карпентерсвилле. И, разумеется, собака. — Он наклонился и погладил Радар. Она на мгновение вытянула шею, затем снова положила голову на лапу.

— Всё это правда? — спросил папа.

— Адвокаты никогда не лгут, — сказал Брэддок, затем подправил свои слова. — По крайней мере, они не лгут в таких ситуациях.

— И у него нет родственников, претендующих на наследство?

— Мы узнаем это, когда завещание вступит в силу, но он утверждал, что у него никого нет.

— Я… я по-прежнему могу заходить внутрь? — спросил я. — Понимаете, у меня там вещи. В основном одежда, но также… эээ… — Я не мог вспомнить, что ещё у меня осталось на Сикамор. Всё, что занимало мои мысли, так это то, что мистер Боудич сделал ранее в этом месяце, пока я был в школе. Возможно, он изменил мою жизнь, пока я сдавал тест по истории или играл в баскетбол в спортзале. Я не думал о золоте, о сарае, о револьвере, о кассете. Я только пытался осмыслить тот факт, что теперь стал владельцем участка в верхнем конце Сикамор-Стрит-Хилл. И почему? Просто потому, что одним студёным апрельским днём услышал вой Радар на заднем дворе того, что дети называют Психо-домом.

Тем временем, адвокат продолжал что-то говорить. Я попросил его повторить.

— Я сказал: разумеется, вы можете заходить внутрь. Всё-таки, дом ваш — целиком и полностью. По крайней мере, так будет, когда завещание вступит в силу.

Брэддок положил завещание обратно в папку, убрал папку в портфель, застегнул защёлки и встал. Он достал из кармана визитку и отдал отцу. Затем, возможно сообразив, что не папа был наследником имущества стоимостью в шестизначную сумму (большую шестизначную сумму), дал вторую мне.

— Звоните, если будут вопросы, я буду на связи. Я попрошу ускорить процесс утверждения завещания, но всё равно это может занять до шести месяцев. Поздравляю вас, молодой человек.

Мы с папой пожали ему руку, и смотрели, как адвокат идёт к своему «Линкольну». Обычно мой отец не сквернословит (в отличие от мистера Боудича, который мог вставить «ёпта» в «передай мне соль»), но пока мы сидели на этой скамейке, всё ещё не в состоянии подняться, он сделал исключение:

— Охереть!

— Точно, — сказал я.

Когда мы вернулись домой, папа достал две банки колы из холодильника. Мы чокнулись и выпили.

— Как себя чувствуешь, Чарли?

— Не знаю. Всё это не укладывается в голове.

— Думаешь, у него есть что-нибудь в банке или всё ушло на больничные счета?

— Не знаю. — Но я знал. Не так много в портретах,[25] может быть, пара тысяч, но наверху хранилось ведро золота и, возможно, ещё больше в сарае. Вместе с тем, что там обитало.

— На самом деле не так уж важно, — сказал папа. — Участок сам по себе — золотой.

— Золотой, правда.

— Если это подтвердится, о расходах на колледж можно не беспокоиться. — Папа сделал долгий выдох, сжав губы так, что получилось «ууууу». — Чувствую себя так, будто у меня камень с плеч свалился.

— При условии, что мы его продадим, — сказал я.

Он странно посмотрел на меня.

— Хочешь сказать, что ты собираешься оставить его? Стать Норманом Бэйтсом и жить в Психо-доме?

— Он больше не выглядит как дом с привидениями, пап.

— Я знаю. Знаю. Ты отлично облагородил его.

— Ещё есть к чему стремиться; я хотел покрасить его до зимы.

Отец всё ещё странно смотрел на меня, склонив голову на бок и слегка нахмурив брови.

— Ценность имеет земля, Чип, не дом.

Я хотел возразить — мысль снести дом № 1 по Сикамор повергла меня в ужас, но не из-за его секретов, а потому, что он хранил память о мистере Боудиче, — но не стал. Это было бессмысленно, потому что всё равно на полную покраску не хватит денег — несмотря на завещание, у меня не было возможности продать золото. Я допил колу.

— Хочу сходить туда забрать свою одежду. Можно Радс останется здесь с тобой?

— Конечно. Полагаю, теперь она останется здесь навсегда, я прав? По крайней мере, пока… — Он не закончил, просто пожал плечами.

— Конечно, — сказал я. — Пока…

Первое, что я заметил, — это открытую калитку. Мне казалось я закрыл её, но не мог вспомнить точно. Я обошёл дом, начал подниматься по ступенькам и замер на второй. Кухонная дверь тоже открыта, и я знал, что закрыл её. Закрыл и запер. Я поднялся до конца и убедился, что запирал её, всё верно. Вокруг запорной планки торчали щепки, а сама она была частично вырвана из косяка. Мне не пришло в голову, что тот, кто это сделал, всё ещё внутри; второй раз за день я был слишком ошеломлён, чтобы соображать. Помню только, как порадовался тому, что оставил Радар у себя дома. Она была слишком стара и слаба для ещё одного потрясения.