Смерть Рыцаря

Глава вторая

Это не было сном, скорее видением. Воспоминанием далеких лет. Отголоском печали и разбитых надежд.

Всё начиналось с люстр. Красивых, больших, на высоких потолках. Они блестели, как подобает прекрасному жемчугу на шее у элегантной дамы. Свечи на них горели всю ночь, освещали огромный зал, который она никогда не видела. Освещали мужчину в красных доспехах. С плащом на спине и бальзамированной пастью льва на плече в качестве устрашения. Мужчина этот был не кто иной, как сам Яков — король Волариса. Он сидел на троне и смотрел куда-то в пустоту. Бледный, будто напуганный.

Ворота распахнулись.

— Ваше величество! — бежит слуга. — Ваше величество! — голос пронзает сердце короля тревогой. — Ваше величество! — слуга падает и на последнем издыхании, вытягивая руку к королю Якову, говорит: — Он идет за вами!

#

Мария просыпается в поту. Подпрыгивает всем телом. Рот отчаянно хватает воздух. На улице гроза, дождь бьет по крыше дома. Девочка падает обратно на кровать.

— Тише там, — доносится голос матери, — дай поспать, — она переворачивается на другой бок, к стене.

— Извини, — шепчет Мария, но ответа не дожидается. Ей опять приснился кошмар. Ей стыдно перед собой, перед матерью. Она не понимает, откуда эти кошмары? Ей всего тринадцать лет, и она с роду не видела ни таких люстр, ни короля в красных одеяниях. Что это за образы?

Некоторое время Мария ворочается в кровати, пытаясь уснуть. Ей неудобно. Мокрая от пота спина начинает чесаться.

— Что ты там ерзаешь? — раздраженно спрашивает мать, чуть повернув голову.

Девочка замирает, держа руку на спине.

— Чешется.

Мать вздыхает и отворачивается.

— Терпи.

Мария опускает ноги на пол, надевает босоножки и медленно крадется к выходу. Приоткрыв дверь, она проскальзывает на улицу.

Ночная прохлада обволакивает спину, и становиться легче. Мария стоит под козырьком, но дождь всё равно добирается до неё из-за ветра.

Вода попадает на лицо, на голые лодыжки. Девочка улыбается. Не такой дождь и сильный, чтобы его бояться.

Мария выходит из-под козырька. Снимает босоножки. Ноги погружаются в мягкую грязь. Шаг вперед, вправо, влево. Она кружиться. Голова поднята вверх. Капли падают на щеки, на губы, на лоб. Мария расправляет руки, как птица. Она мечтает улететь отсюда как можно подальше. От матери. От быта. От этого пустого дома. Радость и смех давно покинули это место. Как бы она за него ни пыталась ухватиться. А она пыталась…

Вдруг, откуда ни возьмись появляется бездомная собака и пугает Марию. Но лишь на мгновение.

— Иди сюда, — шепнула девочка и присела на корточки.

Пёс был ей по колено. С его шерсти стекала черная вода. Он пытался её стряхнуть. Завертелся, закрутился, да так сильно, что часть воды попала на лицо Марии. Девочка засмеялась и протянула руки псу.

— Не трясись, не надо. Хочешь, я тебе что-нибудь принесу?

Пёс посмотрел на неё так, будто понимал, о чём идет речь. «Хочу», — читалось в его взгляде.

Мария вернулась домой. Она попыталась приоткрыть дверь как можно тише, затем быстро проскользнула, боясь, что пес попытается повторить за ней, и закрыла за собой.

В шкафу еды почти не было: пара кусков старого хлеба и овощной суп. В погребе лежало несколько кусков мяса, но без шума его не откроешь. К тому же мать сразу обнаружит недостачу. С питательной едой в семье было туго с тех самых пор, как ушел отец.

Мария вышла на улицу с ломтиком хлеба.

— Прости, мне больше нечего тебе предложить, — сказала она псу.

Тот подошел поближе и обнюхал кусок со всех возможных сторон. Посмотрел на Марию.

— Бери, — сказал она, — пожалуйста.

Пес опустил голову, развернулся и убежал в темноту.

Мария плюхнулась с досады на землю и вздохнула. Даже животные её не любят.

Но этой ночью она была не единственной, кто страдал бессонницей и чувствовал себя брошенным. Через десяток домов от неё, в кровати, по разные углы лежали муж и жена. Первый, сегодня днём, на глазах у второй, убил её любовника. Убил, и глазом не повёл. Вернулся домой поздно вечером, провоняв весь дом перегаром. Клаудия притворилась, что спит, когда он появился, но понимала: он притворяется, что не понял, что она притворяется.

Это был самый худший день в её жизни. И похоже, он плавно перетекал во второй.

— Почему ты не ушла? Не собрала вещи? — осмелился спросить Галахад, её муж.

Он лежал лицом к стене, боясь показать глаза.

«Шутка, а не рыцарь. И не мужчина вовсе, а так, дитя эгоистичное», — думала жена.

— Некуда мне идти, — Клаудия, смотря в потолок, дотронулась ладонью до лба, будто у неё заболела голова. — Распугал ты всех своим спектаклем на площади. Никто не хочет меня принимать. Боятся великого рыцаря. Я пыталась донести до них, что от рыцаря там ничего не осталось. Его и след простыл лет так пять назад.

Галахад повернулся на другой бок. Теперь Клаудия могла взглянуть в его паскудные глаза, если бы захотела, но делать этого не стала.

— В этом всё дело? Ты перестала во мне видеть героя?

— Давай-давай, выставляй себя жертвой. Правда в том, что тебе было плевать на меня, пока я не завела любовника.

— Если мне было плевать на тебя, я бы давно ушел.

— Ха, не надо мне тут рассказывать. Ты не можешь уйти, слишком горд для этого. Не в силах признать, что сделал ошибку пятнадцать лет назад, выбрав меня. Не в силах признать, что бросить рыцарство ради меня было худшим решением в твоей жизни. И всё же, несмотря на неспособность признать это, ты всё равно меня за это наказываешь. Неужели его убийство было настолько необходимо, чтобы спасти свою честь? Одного слуха, что я изменница рыцаря, достаточно, чтобы в меня кидали камни. Но моей чести тебе было мало. Мой любимый мертв, — Клаудия не смогла сдержать слёз. Она отвернулась, легла на бок. Её спина тихонько поднималась от прерывистого дыхания.

Галахад вспомнил утро. Как в полудреме услышал голос жены и четвероюродного племянника короля. Они шептались за дверью. Магдаир прижимал её к стене, Клаудия смеялась и стонала. Наверное, это и стало последней каплей.

Галахад подозревал о похождениях жены. Чувство ревности или обиды не кололо его так сильно, как должно было бы колоть мужа. Пока он не услышал их совсем рядом, делающих из него дурака.

— Не нужно было делать это под моим носом. Ты будто специально испытывала меня, ждала реакции.

Клаудия пересилила себя и «проглотила» слезы.

— Я хотела, чтобы ты ушёл. Увидел меня с ним, увидел бы моё счастье и оставил нас в покое. Так бы поступил рыцарь.

Галахад осмотрел жену. Темно-серое одеяло прикрывало её от ног до груди. Спина приподнималась, волосы падали на подушку. И ничего ему не напоминало ту девушку, которую он выбрал пятнадцать лет назад. Она была лишь отдаленно похожа на ту девушку. Вся та любовь, то чудесное сияние, что он когда-то видел в ней, раздавлено повседневным бытом и изменами.

Галахад откинул одеяло. Сел на кровать, опустил ноги на пол. Просунул ступни в босоножки, поднялся. Понял, что еще слегка пьян, но это не остановило его выйти на улицу.

Дождь поливать дорогу и грядки. В нескольких домах горели свечи. Откуда-то даже доносился смех. Давно такого не было в его доме. Так и не скажешь, по чему Галахад скучал больше — по своей жене или по смеху в доме.

Он вышел на дорогу под сильный дождь и пошел, куда глядят глаза. Его никак не покидало чувство, знакомое со времён подвигов. Когда несколько бравых рыцарей выдвигались в бой вместе с ним, а возвращался только он. Это чувство, когда сидишь у костра и смотришь на пустые места вокруг, где недавно смеялись друзья. Галахад скорбел. Он скорбел тогда и скорбит сейчас. Знал, что потерял любовь Клаудии годы назад. Но почему именно сейчас начал чувствовать боль утраты? Неужели убийство любовника стало точкой невозврата? Неужели Галахад наивно полагал до сегодняшнего дня, что можно еще вернуть былые чувства? Годами он и чувствовал нескончаемый холод, но всё равно цеплялся за надежду, что однажды они вернуться в счастливые годы?

«Боже, как же я одинок, раз думаю так», — подумал он.

— Что грустите? — подался голос сбоку, приглушенный дождем.

Рыцарь повернул голову направо. Девочка лет двенадцати — четырнадцати сидела практически в грязи, в белой ночнушке, у себя во дворе и смотрела на рыцаря с дичайшим любопытством.

— А ты что сидишь посреди ночи на улице, да в такую погоду?

Девочка подняла над собой кусок старого хлеба.

— Собаку хотела покормить, а она убежала.

— Хлебом? Неудивительно тогда. У нас в королевстве даже дворняги к мясу приучены.

Галахад подошел к небольшому забору вокруг дома девочки.

— Даже дворняги… — пробубнила она под нос.

— Тебя как зовут?

— Мария, — ответила девочка и стукнула ломтиком хлеба себя по ляжке. Казалось, её ничем уже не взбодрить.

— Я Галахад.

Мария резко подняла на него голову. Сузила глаза, чтобы рассмотреть по пуще.

— Брехня! — бросила она вызов, — Сэр Галахад? Тот самый? Первый рыцарь королевства? — Мария засмеялась себе под нос. — Ой, ну и рассмешили. Что такой великий рыцарь делает на улице ночью, в одной ночнушке, да еще и под дождем, как девочка тринадцати лет?

— Ты закончила? — Рыцарь не сдержал улыбки.

— Не знаю, — Мария пожала плечами. — Вы закончили притворяться рыцарем?

Дрожь пробежала по спине Галахада. Неужели она права? Какой из него рыцарь? Только сегодня он успел убить человека из побуждений ревности и отказаться от подвига, предложенного самим королём. Зачем ему эта приставка «сэр»?

— Извините, — пробудила его Мария.

— За что?

— Я уже видела такое лицо, как ваше. В отражении… когда мне мама говорила: «За что мне такая дочь досталась». Я знаю, что вы чувствуете. Я заставила вас сомневаться в себе.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты слишком умна для своих лет?

Мария раскрыла глаза широко-широко. Слегка привстала.

— Вы первый, — она поклонилась.

— От того и удивляюсь еще больше, зачем сидишь ночью в грязи под дождем? Собак вокруг нет, чтобы кормить.

Мария никогда ещё не врала никому, кроме матери, а начинать с рыцаря не хотелось.

— Кошмары, — ей было стыдно признаться, но щёки слишком замерзли, чтобы краснеть. Хоть какой-то толк от этой ужасной погоды. — И не первый день. Я после них не могу уснуть, начинаю ворочаться, маму бужу, ей это не нравится. Вот и решила выйти, а тут этот дождь.

Галахад не понаслышке знает о древних проклятьях, способных свести людей с ума бессонницей. О кошмарах, что лишают человека желания жить.

— Как часто снятся кошмары? — спросил он у Марии.

Мария подняла пальцы к глазам и начала считать. Она подогнула все пять пальцев, затем кивнула, раскрыла кулак и повторила действие.

— Часто. Бывают каждый день, бывают через день. Бывает спокойная неделя, бывает ужасная.

— Ты говорила матери?

— Да.

— А она что?

Мария выдохнула.

— Говорит — «за что мне такая дочь досталась?».

— Ты ходила к знахарю?

— Нет, куда я одна пойду? Не знаю даже, где такой живет.

Мария замолчала, посмотрела куда-то вдаль. Она не ждала ничего от Галахада, думала, что он вот-вот пойдет дальше по улице, забыв про её проблему.

Но рыцарь предложил:

— Я схожу с тобой. Буду ждать тебя в нескольких домах отсюда, поутру, идёт?

Мария удивилась, растерялась. Ей почему-то хотелось заплакать от доброты постороннего. Проглотив порыв жалости к себе, она слегка улыбнулась и ответила:

— А может, и вправду вы тот самый сэр Галахад, первый рыцарь королевства.

— Мне хочется так думать, — признался он, промокший до нитки.

Мария встала. Отряхнула подол ночнушки, насколько это было возможно, и уже хотела вернуться в дом, как вспомнила, что нужно людям отвечать взаимностью на хорошие поступки.

— А вы сами что здесь делаете, сэр Галахад? может и вам помощь нужна? — спросила девочка, зачёсывая рукой свои промокшие черные волосы на макушке.

— Я в порядке, правда, — ответил Галахад, вспоминая опухшее лицо любовника Клаудии.

Мария опустила голову, посмотрела на зажатый в руке кусок старого, промокшего хлеба, который она держала в руке.

— Вы хотите хлеба? — девочка подпрыгнула. — Ой, но не этого! Я вам принесу получше, сухого.

— Что не так с этим?

— Я не знаю, — Мария пожала плечами. — Он мокрый, собакой обнюханный.

Рыцарь протянул руку из-за забора:

— Дай его мне.

Девочка несколькими быстрыми шагами подошла и отдала кусок.

Никогда в жизни сэр Галахад не мог представить себя ночью под дождем в одной ночнушке напротив маленькой девочки, держащим в руках кусок промокшего хлеба, напоминающий несвежую кашу. Никогда он не мог представить, что съест такой хлеб. И всё же он почувствовал, как во рту тает черствое тесто.

— Не нужно было, — махнула рукой Мария, но в глубине души обрадовалась, что хоть на мгновение у неё появился друг.