Смерть Рыцаря

Глава двадцать девятая

— Я не знаю, господин мэр, — сказал тучный мужчина за столом, ещё более полный, чем Жанпольд, — золота достаточно, это так. Но и горожане не бедствуют. Я считаю, стоит повышать налоги, когда всё хорошо. И повышать по чуть-чуть. Добавим сейчас полсеребренника. Люди вздохнут, но сильно не расстроятся. Господин мэр?

Жанпольд безучастно смотрел в окно. Он слышал всё, что ему говорил советник казны, но надеялся, что если он не будет отвечать, все решат, что он не в духе и не будут лезть с законами, которые ему неприятны. Хотя бы сегодня. Сегодня была годовщина. Десять лет как пропала его дочь.

— Господин мэр?

За столом помимо советника казны сидели ещё летописец и военный советник. Второй был таким же бессмысленным, как и надежда на то, что София ещё жива. Войн не было очень давно.

— Что там с Воларисом? — спросил мэр, всё так же отстранённо смотря в окно.

— А что с ним? — заговорил военный советник. Жанпольд начинал забывать, как звучит голос этого старика.

— Рыцарь уходил туда с девочкой. Совсем недавно. Помните?

— Так я думал, солдаты короля за ними отправились.

Жанпольд понял, что ошибался, когда подумал, что никакие слова сегодня не смогут оторвать его от окна или просто удивить. Он повернул голову к военному советнику. Напряг все мышцы на лице, показывая ненависть к его словам, и ответил для особо одарённых:

— Так мы ж их тела отправили на повозке обратно Боромиру. Ты где был?

— В отпуске.

— Зачем я тебя здесь держу? Напомни мне, военный советник. Помнишь мою дочь? Сколько людей ты отправлял на её поиски? Может тебя отправить, для большей мотивации?

— При всём уважении, господин мэр, мы не искали только в одном месте. По объективным причинам.

— Вот я и спрашиваю, что там с девочкой и тем рыцарем?

Военный советник покорно уставился в стол. Сказать было нечего, как и во все предыдущие разы. Каждый год, в один и тот же день, такой как сейчас, мэр был особенно не в духе. В этот день работа всегда стоит, никакие решения не принимаются.

После заседания королевского совета, советник казны — его звали Владимир и военный советник — Николай, стояли на улице, покуривая самокрутку.

— Зачем ты вообще решил поднят вопрос налогов сегодня? — спросил Николай, явно раздражённый тем, что стал козлом отпущения.

Владимир, огорчённый, что стал причиной раздражений Николая, ответил:

— Хотел его отвлечь как-то. В этот раз он ещё хуже выглядел. А повышение налогов всегда тема острая и требующая полного внимания.

— Что ж, в людях ты смыслишь меньше, чем в деньгах. Единственное, что ему поможет не горевать в этот день — живая дочь, — Владимир бросил бычок и размазал по земле ботинком.

#

Жанпольд заперся у себя в кабинете и не выходил уже давно. Его ужин остыл. Клара заменила свечи в третий раз. Она сидела за столом, уставившись в разделанную курицу на тарелке мэра. Она сама лично её разделала. Потом, через некоторое время, разделала ещё больше. Затем еще раз. Именно после третей разделки бедной курицы, Клара поняла, что по-особенному сегодня взволнована. Её пугает закрытая дверь кабинета мэра. Её пугает этот проклятый день. Она не могла представить, как это должно быть тяжело — не видеть свою дочь столько лет. Не знать, жива ли она.

Клара взяла в руки нож и вилку, подошла к разделанной курице, прекрасно понимая, что резать уже нечего. Блюдо, приготовленное для мэра, теперь походило на кашу для беззубого старика. И несмотря на это, ей ничего не оставалось делать. Её руки тряслись, подбираясь к тарелке. Сегодня был особенный день, и Кларе это нужно: как-то себя успокоить, поддаться импульсу, раствориться в тревоге. Тарелка заскрипела под напором ножа.

— Клара?

Жанпольд стоял в дверном проеме. Он явно не рассчитывал здесь так поздно кого-то увидеть.

Клара дёрнулась и сделала несколько шагов назад, будто её поймали с поличным.

— Извините, господин мэр. Я вам ужин подготавливаю.

Жанпольд зашагал к столу. Клара поняла насколько он был пьян.

— Я знаю, какой сегодня плохой день для вас, — попыталась она оправдать мэра в его и своих глазах.

Жанпольд добрался до стола и опустил на него руки. Еще несколько шагов без опоры, и он бы наверняка лежал на полу лицом вниз.

— Скажи мне, — начал он, не поднимая головы, — я плохой человек?

— Нет.

Жанпольд не оценил ответ. Он ничего не сказал, но по его вздохам можно было определить недовольство. Опираясь на стол, он дошел до своего стула и сел напротив тарелки с едой, нарезанной в четыре раза. Клара поклонилась мэру и поспешила выйти из комнаты.

— Стой, — сказал он ей, когда она была у порога.

Клара обернулась.

— Да, господин мэр, — она могла отчетливо рассмотреть его лицо, смотрящее на неё.

— Как это выходит, что тринадцатилетняя девочка смелее всех нас?

— Вы говорите о Марии?

— Чтобы спасти свою жизнь, она отправилась в Воларис. А я боюсь за свою шкуру. Считаю её ценней жизни моей дочери.

— На ваших плечах целых город. Вы не можете так просто взять и отправиться туда на поиски вашей дочери.

— Когда я увижу свою дочь…после смерти, — мысль о том, что он не увидит Софию при жизни, болезненно отозвалась на его лице, в его красных глазах, — что я ей скажу? Посчитает ли она мои оправдания достаточным основанием, чтобы бросить свою маленькую девочку в объятия смерти и даже не попытаться что-то сделать с Воларисом? Как я буду смотреть ей в глаза?

— Мне жаль, — голос Клары задрожал. Еще несколько слов и она расплачется на месте, — простите меня.

Клара исчезла в темноте коридора. Её быстрые шаги затихали вдали.

Тем временем, пока мэр тыкал вилкой в маленькие кусочки курицы, к городу подходили два человека. Изнуренные пешим путешествием и сном на холодной земле. София пыталась оберегать Марию: оставляла больше еды, дольше сторожила ночлег. Ведь девочка не умела стрелять из лука, а клинки, что дал ей Галахад, ею ни разу не были применены. Софии было тяжело присматривать за другим человеком на таком длинном пути. Она еле могла присмотреть за собой.

Спустя десять лет она впервые почувствовала голод, желание спать. Но кроме того, в ней появилась что-то более важное. То, что она думала потеряла навсегда. Надежда на жизнь. Столько эмоций нахлынуло на неё в связи с этим открытием. Эта надежда была как первая кружка эля для алкоголика. Она потеряла контроль над собой, над своими мыслями.

Мария никогда не чувствовала столько тревоги. Галахад давал ей безопасность. Даже в Воларисе. Какими бы безумными не были обстоятельства, она всегда могла положится на своего рыцаря. Но теперь он сгинул, словно оставил на морозе без одежды.

По ночам, пока София ходила по округе, высматривая дикий животных, чтобы отпугнуть их или убить для пропитания, Мария лежала на траве и тихонько шептала сама себе. Галахад оставил ей свою душу. Это единственное, что у неё осталось. Даже своей души, как она считала, у неё нет. Она шептала сама себе, пытаясь связаться с Галахадом. Он должен был быть там, внутри неё. Там, где была её душа. Так почему она его не слышит?

Дорога тяготила. Острая боль в сердце от потери друга истощала. Это было похоже на пытку. Первые дни, когда путь только начинался и было полно физический сил, болело сердце. Шли недели и боль сердечная утихала. Но взамен её пришла усталость, которую она даже не могла представить. У них не было лошади, им приходилось идти пока ноги слушались. К вечеру они падали без сил. К тому же, нельзя было надеяться на встречу с прохожими. В сторону Волариса никто не ходил. Весь путь до Серебрадэна им пришлось пройти самим.

У ворот в город их остановила стража. Двое солдат прекрасно понимали, что пускать двух незнакомок посреди ночи, бледных и дрожащих, не к добру. Неизвестно, от чего они так ужасно выглядят. Последнее, что нужно городу — это чума.

— Доктор осмотрит вас поутру, в город нельзя, — безукоризненно сказал стражник.

— Прошу, нам бы кровать, — еле держась на ногах, сказала София.

— Позовите мэра, — сказала Мария. Её еле услышали, хоть она и пыталась из последних сил говорить погромче, — скажите, что вернулась Мария, та что была с рыцарем. И вместе с ней пришла его дочь, он поймет.

На солдат это произвело совсем не тот эффект, которого она ожидала.

— Ты решила дочь мэра использовать в годовщину её пропажи? Совсем стыда нету? — обозлились они, — а ну пошли отсюда!

— Возьми свой чёртов факел и посмотри на неё еще раз! — уверенно крикнула Мария громче, чем когда-либо.

Солдаты засуетились, словно им отдал приказ старший по званию. Оба подвели факел к бледному лицу Софии.

— Вроде похожа, — ответил первый, — но я мэра вблизи давно не видел.

— Вот именно, — сказал второй, — нам почем знать.

— Вы действительно хотите развернуть дочь мэра в годовщину её пропажи? Подумайте хорошенько, — сказала Мария, удивляясь своей собственной уверенности.

Солдаты прикинули последствия этого и последствия чумы. Они посовещались и приняли решения послать за кем-то из особняка, кто помнит, как выглядит дочь мэра.

Смелости разбудить советника войны или советника казны солдатам не хватило. К их большому сожалению, те спокойно спали у себя в комнатах, не подозревая о возможной благодарности и вечной снисходительности.

Солдаты подняли одну из самых старых горничных. Одну из тех, кто гонял маленькую Софию ночью по коридорам особняка, заставляя идти спать. Солдаты даже не стали спрашивать её имени. Они подняли её с кровати, дали немного времени, чтобы приодеться, и повели к воротам. Из-за такой необычной суматохи, многие горничные также проснулись. Но им не было дела до солдат: они повернулись на другой бок и спали дальше. Все кроме одной…

Клара, двигаясь посреди ночи между переулками на ощупь, скрывалась от солдат и шла за ними. Она не могла поверить, что правильно их расслышала. Дочь мэра? Здесь? Живая? Если это действительно так, это может значить только одно — Галахаду и Марии это удалось. Они освободили Воларис. Спасли его. Её сердце билось быстро от этой мысли. От того ужаса, что пережили эти двое. Что с ними будет теперь?

Клара подобралась настолько близко, насколько смогла. Она видела силуэты за воротами и слышала голоса. Она увидела тощую девчонку высокого роста. Это явно была не Мария. Значит, это должна быть предполагаемая дочь мэра. Да, так и есть. Старая горничная стала рассматривать именно эту девчонку. Два солдата подвели факел к её лицу. Сложно было понять, говорит ли что-то горничная или нет. Головой она не мотала, но и не кивала. Будто замерла. Солдаты тоже замерли рядом с ней.

#

— Ну так что? Это она? — спросил солдат справа от горничной. Спросил очень близко, почти на ухо.

— Сложно сказать, — горничная прищурилась, — я никогда не видела дочь мэра такой бледной и дрожащей. С синими губами и огромными мешками под глазами, как у этой. Да и было это десять лет назад. У меня память на лица…

— Думайте! — сказала солдат справа, теперь двигая факел в сторону горничной, а не Софии, — если вы скажете, что это не она, а окажется, что это она, мы упустим такое похвалу! Монеты, а может быть даже землю и дом!

— А может и она, — закивала горничная, притворно задумавшись.

Солдат слева заговорил:

— А если вы скажете, что это она и мы поведём её к мэру и представим, как давно утерянную дочь, только чтобы посыпать соль на рану и разбить возрождённую надежду — то место нам на плахе. Всем пятерым. Два солдата, горничная, лже-дочь и эта девчонка, что с ней.

Горничная представила себя без головы, на плахе. Да еще и за такую глупость. Язык ей бы держать за зубами и не надеяться на старческую память.

— Тогда… — горничная замешкалась, еще раз посмотрела на Софию, — тогда это невозможно определить. Когда она в таком состоянии. Дайте ей воды, еды и мягкую кровать. Что тут думать. Если это дочь мэра, то вы всё сделали правильно. За осторожность вас на плаху не поведут. Если это не дочь мэра — в худшем случае вы поможете бедной девушке.

— А что если болезнь какая разнесётся из-за них?

На этот вопрос горничная не могла ответить. Моральные дилеммы в её профессии встретишь не часто. Если она и знала, как принимать решения и мириться с подобными последствиями, то давно забыла за ненадобностью.

— Мы не больны! — воскликнула Мария, как только поняла, что план солдат по определению родства Софии с Жанпольдом не сработал, — мы шли две недели на своих ногах. Ели только белок, спали на холодной земле. Чудо, что мы живы.

Один из солдат приподнял факел и выставил впереди себя. Он смотрел в ту сторону, откуда пришли Мария с Софией.

— В той стороне ничего нет. Откуда вы шли столько дней?

— Вы знаете откуда. Там только одно место.

— Ты та девочка, — горничная начала вспоминать, — та девочка с рыцарем. С Галахадом.

Марии захотелось заплакать, услышав это имя. Или упасть на траву. Но точно не объяснять этим идиотам, что произошло.

— Да. Я та девочка с рыцарем, — еле выдавила она из себя. Ком стоял в горле, — Галах…кхм, этот рыцарь спас меня, спас Софию, освободил Воларис от страшного бога. И теперь, за это он…— слезы покапали из глаз, спускались по щекам на губы. Мария вздохнула. Она не может развалиться сейчас. Когда при людях, когда рассказывает о его подвиге. Он этого не заслуживает. Он заслуживает признания. Каждый должен узнать, что он сделал. Узнать от неё. От отчетливого, громко, без дрожи, без сожалений, без слёз. Как есть, как должно быть. Как о подвигах рассказывают барды и как пишут летописцы. Наконец, собравшись после глубоких вдохов и выдохов, Мария продолжила, — он умер за это. Умер, чтобы спасти нас всех. Чтобы освободить короля Якова и королеву Марию. Он сразился с драконом. Он его победил! Он поглотил душу дракона, чтобы убить бога, чтобы отправить его обратно! Туда, где ему место!

Именно тогда Клара всё поняла. Воларис освобождён от невиданной напасти. Мария вернулась обратно. Без своего рыцаря, но с дочерью мэра.

Клара не стала дожидаться, какое решение примут солдаты и побежала к ним. Она кричала настолько громко, насколько могла. Кричала о том, что знает, признаёт в этой девочке именно Марию и что с ней действительно может быть София.