Спартак

10

Я спешился. Лихорадочно стучал в висках пульс, перед глазами мелькали блики. Конечности сводило от холода. Еще по пути сюда я проклял все, что на перевале, до нашей встречи с предателями Утраном и Бертом, не подкрепился вяленым мясом и куском сухаря. Желудок сводило, во рту пересохло, затылок сжала головная боль. У Фунтика, которого я загнал за последний час езды, проступила пена, бока лихорадочно вздымались в частом дыхании, глаза налились кровью, но конь гнал вперед, пока впереди не показался городской гарнизон.

До ворот Копии отсюда не больше трех стадиев. Я разглядел городские стены с воротами, замер, всмотрелся. Попытался понять, что висит на стенах вдоль неглубокого рва. То, что показалось мне сперва какими-то нелепыми мешками, оказалось подвешенными на крючки человеческими телами. Следом увидел дозорных и почувствовал, как больно кольнуло в груди. Чтобы понять, кто находился передо мной на копийском гарнизонной стене, следовало подойти ближе. Я отверг подкравшуюся мысль о том, что Ганник не сумел взять Копии и двинулся к городским воротам. Пошатываясь, опираясь на своего жеребца. Будь что будет. Когда до городских стен оставалось меньше двух стадиев, решетка на воротах поползла вверх. В проеме показался небольшой конный отряд, на всех порах поскакавший в мою сторону. Я остановился, приготовился вступить в свой возможно последний бой и из-за своего паршивого самочувствия не сразу узнал в первых рядах кавалеристской турмы Гая Ганника!

Ганник на ходу спрыгнул со своего жеребца и бросился ко мне в объятия.

— Спартак! Боги не отвернулись от меня! — вскричал он, дрожащим голосом.

— Легче, брат, легче, — выдохнул я, чувствуя, что еще немного и Ганник раздавит меня в своих объятиях. — Я едва стою на ногах, путь был тяжелым.

Гладиатор нехотя разжал объятия, окинул меня взглядом и принялся засыпать вопросами.

— Как ты? Почему ты один, мёоезиец?

Признаться честно, я пропустил его вопросы мимо ушей. Все до одного гладиаторы из его декурии[1] захотели обменяться со мной рукопожатиями, казавшимися совсем необязательными сейчас, но никому из них мне не пришло в голову отказать. Я погладил своего запыхавшегося коня, отдавшего все свои силы, чтобы последним рывком донести меня к стенам Копии. Передал вороного одному из гладиаторов, который тут же увел Фунтика в стойло, чтобы привести в порядок.

— Сколько предателей покинули наше войско, брат? — хмуро спросил я.

Лицо Ганника вытянулось, одна только мысль об этом доставляла ему дискомфорт.

— Более тысячи человек… — процедил он.

— Тысяча! — вскричал я, но тут же взял себя в руки.

— Это так брат, после того, как среди нас распространилась весть о назначении Помпея сенатом, в моих рядах началась смута! — в его словах сквозила горечь.

— Ты делал что-то для того, чтобы это прекратить?

Ганник молча указал в сторону городских стен, на изувеченные тела, подвешенные на крюки. Я нахмурился. Участь предателей оказалась незавидной. Ганник проявил себя жестоко, но вполне справедливо. Однако, если дезертирство не пресек столь жесткий шаг, значит мысль о Помпее и крахе нашего освободительного движения крепко засела в головах беглых рабов. Она пугала гораздо сильнее угрозы быть повешенным с выпотрошенными наизнанку внутренностями на копийской гарнизонной стене.

— Там все те, кого хотя бы на миг посетила мысль, о том, что наше дело может проиграть! Это лучшее наказание для такой твари, — отрезал Ганник. — Триста семнадцать изменников, из них двадцать один гладиатор, шестнадцать женщин… Остальные бежали под покровом ночи! И это те люди, которым я безгранично доверял во всем! Те, с кем я ел из одного котла, играл в кости и делился накипевшим!

— Ты отправил людей в погоню? — уточнил я, понимая, что полководцем может завладеть жажда мести.

Ганник только медленно покачал головой.

— Все верно, — я поспешил потушить вспыхнувшую в его глазах искру сомнения.

— А следовало, Спартак, отряд Берта подготовил на Ганника покушение! — вспылил один из гладиаторов конной декурии. — Центурион Берт хотел устроить переворот! Но ему удалось уйти! Он…

— Берт с его прихвостнями мертв! — перебил я. — Не называй этого мерзавца центурионом!

Глаза Ганника яростно блеснули, а рука непроизвольно потянулась к клинку. Я коротко рассказал гладиаторам о встрече с Бертом и его пехотинцами в лагере у поваленной сосны.

— Гиена! — вскричал кельт.

— Собаке — собачья смерть! — добавил гладиатор, рассказавший о покушении Берта на Гая Ганника.

— Рут знает о предательстве Утрана? — поинтересовался, взяв себя в руки, Ганник.

— Нет.

Ганник усмехнулся. Я знал, что Утран пользовался уважением и повышенным доверием Рута, не зря гопломах поставил его во главу конного отряда, да еще самого важного направления из трех.

— Вот так предать своего соплеменца, брата, с которым ты вместе отбивал от римлян родные края, а затем многие годы выступал в цирках Италии бок о бок! — кельт пренебрежительно фыркнул. — Что с ними Спартак?

Ответ на этот вопрос у каждого был свой, каждый решал — были ли оправдания для человека, предавшего боевых товарищей. У меня таких оправданий не находилось и не найдется впредь. Поэтому я не ответил.

— Как вам удалось зайти в город? — спросил я.

Ганника переглянулся с гладиаторами из декурии, улыбнулся.

— Нам открыли ворота и запустили внутрь! — сказал он.

— Как так? — я насторожился. — А римский гарнизон? Я знаю, что Красс выставил в здесь своих бойцов!

— Выставил — самодовольно хмыкнул Ганник и указал на стену, на которой висели дезертиры. — Они на противоположной стене! Там висят те, кто стал римской сучкой после встряски, устроенной жителям Копии Крассом, а также те, кого он поставил в городской гарнизон!

— Сколько их? — спросил я.

— Не приходило в голову считать этих подлецов. И ты меня не заставишь, но увесить стену хватило!

— Думаю, Красс оставил в Копии одну из своих когорт, — фыркнул один из гладиаторов. — И всю ее выдали местные с потрохами, как только узнали о приближении Гая Ганника!

Я знал, что прежний Спартак удачно штурмовал Копии прошлой осенью и разбил вблизи городских стен лагерь. Повстанцам удалось взять под контроль серебряные рудники и торговые потоки, что позволило пополнить запасы арсенала и провианта. Казалось, это должно настроить горожан категорически против повстанцев.

— Красс настроил жителей Копии против себя, — сказал Ганник. — Не мне тебе говорить, брат, чтобы у них давняя вражда с римлянами и шаткие отношения. Но в прошлый раз нам не удалось договорится с Копиии, а Красс не расценил поступок горожан и досталось копийцам больше всех в Лукании!

— Расплатились за свою прыть! Будет тебе! — хохотнул один из гладиаторов.

— Поначалу он грозился стереть Копии с лица земли, а остыв, обещал лишить город самоуправления, когда покончит с нами! — заверил Ганник.

— У горожан остался зуб на эту римскую свинью, — заверил один из гладиаторов. — Массовые казни, римские надсмотрщики, штраф, разоривший городскую казну, ну ты знаешь!

— Теперь Красс для копийцев враг номер один и они воспользуются первой попавшейся возможностью, чтобы оскалится, — подмигнул кельт.

Слова гладиаторов стали для меня приятной неожиданностью. Будучи уверен, что копийцы не подпустят нас на пушечный выстрел к воротам города, я полагал, что город придется брать силой во второй раз подряд.

Мне не раз приходилось слышать, что ряд городов Южной Италии активно поддерживали прежнего Спартака во время марша мёоезийца к Сицилии. Местные снабжали рабов провиантом, живой силой и данными о передвижении римских войск. Решала ненависть к Риму со стороны италиков и попытка вернуть старые долги за поражения в союзнической войне, принесшей множество потерь и лишений. Но теперь, когда Помпей поставил точку в споре с марианцами, я полагал, что италики не рискнут выступить против Марка Красса в открытую. Тем более в условиях, когда по Апенинам витали слухи о возвращении великого полководца. Рискнули. Руками повстанцев копийцы хотели ослабить Красса и лишить его возможности обрасти политическим жирком? В таком случае угрозы Марка Лициния о лишении города статуса самоуправления остались бы пустой трепотней.

— Где остальные горожане? — спросил я.

— Я приказал разместить копийцев под стражу в амбары для зерна! — заверил Ганник.

— Зачем, если они помогли нам? — удивился я.

— Ха! Таково их условие сдачи Копии!

Я переварил слова своего полководца. Хороши фурийцы, хороши черти! Настоящие партизаны! Помогли укрепить позиции восстания, выдали римских псов, увеличили наши шансы в бою с Крассом! Сами же сдались в плен, чтобы не участвовать в бою, дождаться развязки в тылу, а заодно обелить себя перед Крассом на случай проигрыша восстания.

Ганник в очередной раз поймал мой взгляд, который я то и дело бросал на гарнизон.

— Снять тела? — осторожно спросил полководец.

— Пусть висят… Как в войско попали слухи о Помпее?

— Горожане, мёоезиец, — пожал плечами гладиатор.

— Те, у кого длинный язык Спартак, приходится укорачивать! — хмыкнули из декурии.

— Ганник, что удалось сделать, чтобы наладить в городе оборону?

Военачальник задумался, по всей видимости вопрос поставил Ганника в тупик.

— Почему не выставлен усиленный караул? Почему люди не копают…

Я запнулся. Усталость, которую я старался не замечать наконец сказалась. В голове что-то щелкнуло, ноги предательски подкосились и если бы не вовремя подставленная рука кельта, я бы наверняка рухнул наземь. Глубоко задышал, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Прошло несколько долгих минут прежде чем я пришел в себя и отказался от помощи. Гладиаторы смотрели на меня с настороженностью во взгляде.

Практически полное отсутствие часовых на гарнизонных стенах, небрежность в обороне города, который, впрочем, так легко достался моим людям, могла выйти боком. Вскоре у городских стен появятся легионы Красса, а Копии еще совсем не готовы к отражению атаки врага. Мысль об этом отняла последние силы. Но винить в чем бы то ни было Гая Ганника я не мог. Кельт не подвел, он выполнил приказ до конца. Мне предстояло превратить Копии в крепость, у стен которой Красс найдет свое последнее приста… мысль оборвалась. Я вдруг понял, что спрашиваю с Ганника, когда как мой военачальник не знает ровным счетом ничего! Из головы вылетели слова кодовой римской пословицы, а из-за каши, в которую превратились мои мысли я отчего-то решил, что Ганник в курсе всех дел! Я попытался взять себя в руки. Не затем я мчался в Копии сломя голову, чтобы сейчас терять время и вести себя как размазня! Спешка стоила смерти двоих боевых товарищей! Я валился с ног от усталости, но сказал:

— Faber est suae quisque fortunae, Гай Ганник!

[1] Здесь речь идет о конной декурии. Конница в легионе составлялась из 300 человек, которые делились на 10 взводов — турм, по 30 всадников в каждой, a турма — на три десятка, то есть декурии.