Спартак

11

Я решил оставить городские ворота открытыми. До того, как я возьму Копии в ежовые рукавицы, необходимо дать шанс покинуть городскую черту всем, кто не сделал этого раньше. С горожанами встретились у амбаров, там мы ввели копийцев в курс о событиях Кротона. Копийцы имели право знать, что Красс не будет церемониться. Сдача горожан в плен после моего представления с убитыми пленными в Кротоне, будет воспринята римским полководцем как предательство. Я объяснил, что к полуночи Копии превратятся в ад на земле. Здесь не выжить ребенку, женщине или старику. Пока же у горожан оставался шанс покинуть город незамедлительно.

Большая часть мужчин высказали пожелание остаться в Копии, чтобы сражаться до конца, готовые умереть или выйти с поля боя победителями. Колоны неспособных держать оружие потянулись к городским воротам.

Вслед за копийцами состоялась встреча с легионерами. Мы с Ганником предложили покинуть наши ряды тем повстанцам, кто не готов умереть сегодня в бою. Я пообещал, что не стану расценивать уход как предательство, потому что самое больше предательство — стать обузой для защитников и братьев по мечу. Уйди сейчас и у каждого из них останется шанс построить жизнь заново, попытаться вернуться на родину или найти себе применение в Италии, пусть даже в статусе беглого раба. Я не хотел вводить в заблуждение этих людей. Если Красс выиграет эту битву, всех нас ждала мучительная позорная смерть на столбе.

Проход был открыт.

Позже мне сообщили, что наряду с сотнями горожан, Копии покинули несколько десятков бойцов легиона.

Ганник все-таки уговорил меня пройти к столу и подкрепиться. Я трапезничал и рассказывал кельту свой план.

— Faber est suae quisque fortunae, Спартак! — время от времени, как заведенный повторял военачальник. — Признаться честно такая новость может вскружить голову! Но веришь, брат, я ее ждал!

Мы сидели в небольшой каупоне[1], которых в Копии можно пересчитать на пальцах одной руки. Управлялся здесь старый толстый грек с неприятной бородавкой на лбу, один из немногих римских приспешников, кто остался цел и не оказался подвешен на гарнизонной стене. Несмотря на это, свобода принесла хозяину каупоны мало радости — легионеры Ганника с остервенением опустошили его запасы и к моему приходу у хозяина остался только один кувшин дряного вина, из которого грек приготовил неплохой мульсум[2]. Ко всему прочему грек отменно готовил пульс[3], а заслышав о моем приходе, изловчился подать горячий отвар на потрошках, сырную пасту, несколько варенных яиц и бобовые. Я был настолько голоден с дороги, что выпил чашку отвара залпом, не замечая, что обжигаю губы и горло. Ганник прежде чем отведать своего отвара, размочил в нем черный твердый хлеб из муки грубого помола. Он взял мой ломоть и также размочив его в горячем бульоне, протянул обратно мне.

— Попробуй с сырной пастой.

Я не преминул воспользоваться его советом. Хлеб, об который обычно можно было сломать зубы, сейчас показался восхитительным. Чтобы протолкнуть вставший поперек горла жирный комок, я выпил залпом мульсум, но несмотря на добавленный в вино мед, почувствовал кислинку. Ганник отказался от мульсума и пил вино вчистую, не разбавляя и даже не морщился, только лишь попросил у хозяина уксуса, чтобы после ужина у кельта не свело желудок.

Вскоре Ганник заказал у грека добавку похлебки и попросил принести еще хлеба, а также поискать в закромах маслин. Грек, обещавший подать луканскую колбасу[4], молча удалился и когда за толстяком хозяином закрылась дверь, гладиатор вернул взгляд на меня.

— Битве быть, Спартак! — выпалил он.

— Быть, — согласился я. — Но для того, чтобы выиграть битву, ты должен дослушать меня до конца.

— Слушаю! Так ты говори, не молчи только!

Мой взгляд остановился на небольшом ноже, лежавшем за соседним столом. Я потянулся за ним, принялся рисовать на столешнице карту Лукании.

— Помнишь, что я говорил перед тем, как разделиться?

— Будет лучше, если напомнишь, мёоезиец! Голова идет кругом! — честно ответил Ганник.

Я охотно начертил на столешнице четыре точки, подписал каждую из них. Нижней точкой на моей импровизированной карте стал Кротон, у которого наше войско разделилось. Еще две точки, находящиеся на одной линии, по левую и правую сторону обозначали Консенцию и Петелию, города в которые отправились Икрий и Тарк. Самая верхняя точка карты обозначала Копии. Я убедился, что полководец внимательно наблюдает за тем, что я рисую на столе, продолжил. Воткнул нож в столешницу рядом с точкой, обозначающей порт и медленно, пунктиром провел линию до условного Кротона. Вернулся в начало, провел еще три пунктирные линии в точки Консенции, Петелии и Копии.

— Передвижение наших войск, — уточнил я.

Кельт охотно закивал, показывая, что вопросов нет. Тогда я еще раз воткнул нож в столешницу, провел сплошную линию.

— Римляне, — сухо пояснил я для Ганника.

Быстро прочертил три расходящиеся сплошные линии от порта к трем оставшимся на столешнице точкам. Добавил пунктирную линию, которая вышла из Кротона, пошла в параллель со сплошной линией в Копии. Ганник сгорал от любопытства.

В комнату зашел грек, несший в руках поднос с колбасой, новой порцией отвара из потрошков и миской маслин. Хозяин каупоны поставил поднос на стол, рассыпался в извинениях и удалился. Я заметил, что он косится на исчерканный мною стол и прикрыл нарисованное рукой. Ганник не притронулся к отвару и даже не обратил внимание на колбасу, но долил себе вина, снова не посмотрев в сторону мульсума.

— Легион Тирна в тылу римлян! — сухо пояснил я. — Красс ведет три лучших легиона.

Ганник прекрасно знал преимущества римской армии, силы которой за свою военную историю брали не один город, в числе прочих Кротон, о который лишь по счастливой случайности споткнулся римский полководец накануне.

— Продолжай, мёоезиец! — взмолился кельт. — Как обстоят дела у Икрия и Тарка в Петелии и Консенции?

— Помимо Копии, я направил конные отряды в Петелии и Консенции. Люди Рута должны обогнать римлян и передать Икрию и Тарку кодовые слова…

Я перехватил нож во взмокшей ладони и медленно, с наслаждением, провел пунктирные линии от точек, обозначавших Петелию и Консенцию. Линии соединились у Копии. Эту точку я обвел кругом и воткнул в нее нож.

Гай Ганник уставился на рукоять ножа, торчащего из точки на столешнице, что обозначала Копии.

— Ну мёоезиец! — то и дело вскрикивал он, от восторга хлопая в ладоши, будто малое дитя.

— Тише, Гай, веди себя сдержаннее, теперь я не так уверен в своем окружении, как прежде, даже у стен могут быть уши! — зашипел я, пресекая гладиатора. — Единственное чего я опасаюсь — как бы кодовые слова не не затерялись на полпути!

Кельт вздрогнул от этих слов.

— На то есть опасения? — спросил он с опаской.

— В Копии из Кротона выдвинулись два отряда по три всадника в каждом. Шесть человек, когда как добрался один я. Как думаешь, нам есть чего опасаться? — ответил я вопросом на вопрос.

Гладиатор задумался, закивал. С лица Гая Ганника сошла улыбка.

— Надеясь на лучшее, будь готов к худшему, — вспомнил я старые мудрые слова.

— Сколько у нас есть времени до того, как ударит Красс?

— Не знаю, — честно ответил я. — Следует подготовить город к осаде как можно скорее.

[1]Каупона (лат. caupona) — общее название древнеримских постоялых домов или гостиниц в городах и на больших дорогах, а также питейных заведений, где также продавали закуски

[2] Мульсум (лат. mulsum) — древнеримский винный напиток с мёдом. Пользовался особой популярностью, так как считался полезным для здоровья. Соотношения вина (перезревших виноградных лоз) и расплавленного меда составляли 1:4 или даже 1:10. Вино смешивали по вкусу со специями и хранили в течение нескольких недель в керамических сосудах для брожения

[3] Пульс (puls, также pulmentum) — основное блюдо всех слоёв населения. Готовили чаще всего из спельты, проса, иногда из размельчённого нута. С течением времени спельта сменилась на ячмень, позже на пшеницу «эммер» (полбу). Кашу варили на воде (реже молоке), с добавлением растительного масла или животного жира.

[4] Этот сорт колбасы известен со времён античности, её, возможно, привезли легионеры из Южной Италии (колбаса названа в честь региона Лукания) в Рим.