Спартак

27

Наш небольшой конный отряд замер на возвышенности, откуда как на ладони открывался вид на равнину, переливающуюся в последних ласкавших землю лучах солнца. В низине расположилось громоздкое, неуклюжее строение загородной усадьбы знатного и богатого римского нобиля[1]. Блеклый свет двух догорающих факелов, разбросанных по периметру виллы, освещал вход с угла, рядом расположились комната управляющего хозяйством вилика. Чуть поодаль стойла. Остальные помещения скрылись за небольшим забором. На вилле не спешили зажигать свет, для себя я сделал вывод, что комната вооруженной охраны пустует до сих пор, а значит рабы в поле на изнурительных работах. Подтверждая мои слова, Рут первым увидел внушительную колонну невольников, которые валясь с ног от усталости, возвращались после с пахоты. На вскидку, их не меньше ста человек. Рабов сопровождали вооруженные охранники. Дюжина седовласых солдат, облаченных в лорику хамату, носивших гладиусы и вполне возможно некогда служивших в легионе. Охранники непринужденно болтали, когда как рабы шли молча, понурив голову.

— Полная боевая готовность! — отрезал я.

Бойцы выхватили мечи. Я осмотрел свой конный отряд из тридцати человек, в подавляющем своем большинстве кавалеристов Рута и нетерпеливо уставился на небосвод. С минуты на минуту солнце скроется за горизонтом, и я дам гладиаторам отмашку выступать. В нескольких десятках миль отсюда выступит Тирн, а вместе с нами еще несколько десятков отрядов гладиаторов, прежде разбитых на вексилляции у лагеря при Каннах. Меня не покидала уверенность, что у каждого из разбросанных по округе отрядов, задуманное выйдет от и до.

Колонна двигалась медленно. Изнуренные пахотой рабы, с трудом передвигали ногами. Многие спотыкались, получали нагоняй от охранников и едкие комментарии вилика. Маленького роста старикашка выскочил навстречу рабам и охранникам из виллы и с тех пор не затыкал рот. Фактически являясь таким же бесправным рабом как остальные, вилик все же имел гораздо большие полномочия. Наверняка, единственное, о чем думали сейчас несчастные — быстрее оказаться в своей комнатушке размером с мышиную конуру, съесть положенную порцию ячменя на ужин и забыться сном. Но прежде им следовало вытерпеть издевательства, которые позволял себе сделать один человек в сторону другого. На моих глазах вилик навис над упавшим на колени рабом, принялся кричать несчастному прямо в лицо:

— И вот на таких как ты хозяин переводит ячмень и воду[2]! — верещал он, а потом, обращаясь к старшему охраннику добавил. — Этого завтра в кандалы, толку от него на пашне не будет!

Раб попытался подняться на ноги, но обессиленный рухнул. Товарищи, стоявшие рядом, безучастно наблюдали за происходящим. Охранникам даже не пришлось касаться рукоятей своих мечей.

— Выведи его из строя и помести в кандалы! Сегодняшнюю ночь проведет в подвале, без ужина.

Вилик довольно закивал, схватил исхудалого раба за предплечья, силясь поднять с колен, но быстро задохнулся в отдышке. Управляющий усадьбой, несмотря на положение невольника имел солидный животик, второй подбородок и не напоминал человека, страдающего от недоедания. Он с трудом поднял раба на ноги, влепил ему оплеуху.

— Сегодня без ячменя! — просипел вилик гордо.

Когда несчастный покинул строй, колонна с рабами двинулась дальше. Расстояние между нами сократилось. Солдаты из-за сумерек и собственной невнимательности не замечали укрывшийся на холме отряд. Вилик оторвался от основной колонны, волоча за собой раба. То и дело слышались его возгласы, управленец угрожал изнеможенному невольнику скорой расправой. Охранники продолжили прерванный разговор, краем глаза поглядывая на рабов в колонне.

Я медленно вытащил гладиус из ножен. Меч приятно тяготил руку. Пора покончить с беспределом на этой земле.

— Начали! — прошипел я, и первый отправил своего нумидийского скакуна в галоп.

Двадцать девять бойцов моего отряда рванули с места в карьер. Жеребцы озорно заржали, прохладный весенний ветер развеял густые гривы и отряд гладиаторов в сумерках спустился к подножью холма. При виде приближающихся из темноты всадников с клинками наголо, солдаты замерли, замолкли, с секунду всматривались в наши силуэты, а затем по команде старшего, обнажили мечи. Надо отдать должное этим головорезам, никто из них не собирался отступать. Рабы, при виде нашего конного отряда безразлично наблюдали за происходящим, не проронив ни единого слова, опасаясь получить нагоняй от надсмотрщиков.

Я скакал первым и когда расстояние между нами сократилось, старший среди охранников сделал уверенный шаг вперед. С гладиусом наперевес, охранник одарил меня взглядом исподлобья, но слова, которые хотел сказать головорез, застряли поперек его горла. Мой удар чудовищной силы рассек старшему ключицу, а копыта моего нумидийского жеребца втоптали истекающее кровью тело в грязь.

Все происходило стремительно!

Гладиаторы с остервенением бросились на попытавшихся защищаться охранников возле колонны с рабами. Жизни обрывали смертельные удары спат и гладиусов. Силы охранников таяли на глазах, когда из углового входа в виллу показались еще несколько десятков человек, услышавших звуки сражения и решивших выяснить, что происходит снаружи. С тех пор как восстание приобрело размах, многие крупные рабовладельцы усиливали охрану кратно. Вилла, на которой остановился мой выбор, не оказалась исключением. Хозяин латифундии стянул на охрану своих владений без малого центурию отборных вояк. Большинство из них не были одеты в доспех, но успели похватать гладиусы и сики[3]. Среди них тот самый вилик, который завидев происходящее, вскрикнул и схватился за голову.

— Да вы понятия не имеете чья эта вилла! Безумцы! — верещал он, отступая.

Яростные крики вилика, смешенные с угрозами, только раззадорили моих бойцов! Один из гладиаторов подскочил к колонне невольников, остановил своего гнедого, всучил одному из рабов гладиус павшего охранника.

— Теперь вы свободные люди! — прорычал гладиатор.

Раб недоверчиво посмотрел на меч, неуверенно взял гладиус из рук всадника, переложил клинок из руки в руку и вскинул гладиус над своей головой. С мечом наголо он бросился в самую гущу сражения, к воротам виллы, где численное большинство оставалось за охранной. Примеру брата по несчастью последовали остальные невольники. Рабы в колонне хватали мечи павших и бросались в гущу сражения. Рабов было слишком много, мечей на всех не хватало, но отчаявшиеся люди хватали с земли палки и булыжники. Невольники, которым выпал шанс сбросить с себя оковы господина, хотели воспользоваться им сполна. Первые камни полетели в сторону углового входа в виллу. Несколько человек из охраны нырнули в проход виллы, вскоре оттуда появились щиты. Римляне наспех строились, отбили шквал обрушившихся на них булыжников и двинулись в лоб обезумевшим рабам, позабывшим об изнурительном дне на пашне.

— Бейте! Бейте пакостников! — вилик прятался за стеной щитов охраны.

Рабы ударили. Ударили неумело, неподготовленно, но отчаянно, поэтому охрана дрогнула. Римляне прижались к выходу из виллы, всеми силами сдерживая напор невольников. Успех рабов не удалось развить, римляне контратаковали, наземь упали первые невольники, сраженные ударами мечей охраны. Я скомандовал гладиаторам поддержать захлебывающееся наступление. При виде гладиаторов, охранники укрылись в вилле. Входная дверь с грохотом захлопнулась, скрипнул засов. Несколько рабов, осмелевших, с мечами в руках, безуспешно попытались выломать дверь.

Рабы лупили по двери, а один из них просунул лезвие гладиуса в щель между дверью и стеной. Лезвие зашло почти наполовину и раб, найдя упор, приложил усилие. Сделал он это с такой силой, что клинок лопнул, а в руках невольника остался огрызок. У него, как и у каждого из рабов, получивших возможность расплатиться с римлянами по счетам, безумным светом горели глаза. Двигала этими людьми неутолимая жажда мести.

Рут с гладиаторами ожидали распоряжений. Гопломах кружил верхом на своем гнедом в нескольких десятках футов от заблокированного входа виллы, где толпились освобожденные рабы.

— Не вмешивайтесь! — отрезал я.

Рабы у дверей затеяли стаскивать к запертой двери тела павших товарищей, блокируя проход. Несколько человек обогнуло виллу, возможно, зная о наличии в здании дополнительных выходов. Еще с дюжину невольников скрылись в стойлах, когда как остальные вскарабкались на крышу, к отверстию дымохода со стогами сена из стойл. Сено забрасывали поджидавшим их на крыше товарищам. Вернулись рабы, обогнувшие здание по периметру, с зажженными факелами.

— Они хотят выкурить свиней, — бросил Рут, безразлично наблюдавший за происходящим. — Может поможем?

Я покачал головой. Нет, наша помощь не требовалась. Рабы справялись. Да и не выкуривать они собрались охрану, невольники решили удушить своих поработителей угарным газом, живьем. В помещение, в котором римляне искали спасение заблокировали единственный выход. Окон в вилле не было, а значит у охраны, забаррикадировавшейся внутри, не было возможности спастись. Извергая ругательства, что-то крича на россыпи разных языков, рабы потрошили плотно набитые стога сена, поджигали их, пропихивали в отверстие дымохода.

В небо устремились густые столпы дыма, сумерки озарили вспышки пламени. К сражающимся у виллы невольникам присоединялись все новые рабы, выбегавшие из других зданий, некоторые заключенные в кандалы. Я видел людей, кто проводил большую часть своей жизни в грязных душных подвалах. Людей, ходивших на виноградники и ремесленников. Они скидывали с себя оковы и присоединялись ко всеобщему, охватившему виллу безумию.

Из здания, в котором оказались заперты охранники послышались требования, перемешанные с угрозами. В дверь застучали, затем на полотно обрушился первый удар. Невольники навалились на тела своим весом. Дверь не открыть. Ругательства и угрозы сменились криками, мольбой, раскаянием и призывами выпустить живых людей.

Тщетно!

Ответом стал громкий, дружный хохот рабов, подносившим сено к проему дымохода.

[1]ВдревнемРиме: аристократ, представитель знати, нобилитета. [От лат. nobilis — знатный, благородный].

[2]Основу рациона сельского раба составляла пшеница. Ячмень римляне также выращивали, но считали его кормом для скота, ячменной кашей кормили только гладиаторов, для укрепления мускулатуры.

[3]Сика — короткий меч или кинжал, который использовали древние фракийцы и даки, а также гладиаторы в ДревнемРиме. Изготавливался из меди, бронзы, позднее — из железа.