Спартак

1

Рут привел лучших элейских и каподокийских скакунов, каких удалось достать. Скакали парами, копыта лошадей попадали в сугробы, животные недовольно ржали. Я понимал, что на обратную дорогу у животных не останется сил — лошади будут загнаны. Сильная пурга и снег, поднявшиеся в эту ночь, не оставляли гнедым шанса. Но на кону стояли человеческие жизни, поэтому я подгонял Рута, выступавшего всадником в нашей паре.

— Прибавим! Рут! — кричал я.

Мое новое тело великолепно чувствовало себя верхом на лошади.

— Загоним коней, Спартак! — откликнулся ликтор.

— Ходу, гопломах!

Мы мчали к видневшейся на горизонте фортифицированной линии римских укреплений. Десять человек, из числа тех, кто не раз проходил по тонкой грани между жизнью и смертью. С их помощью я намеревался сделать большое дело.

Я всматривался в ночную мглу и немало удивился, когда впереди показались огни факелов римского легиона, вышедшего за укрепления. Первой я увидел когорту, охраняющую аквилифера[1], державшего серебряного аквила[2], возвышающегося над головами солдат. Когорта строилась. Легион был переведен в полную боевую готовность и ожидал сигнала о переходе в атаку. Центурионы[3] и опционы[4] прикрикивали на своих солдат. Удалось разглядеть горнистов, стоявших чуть поодаль знаменосцев. От души отлегло, когда я не увидел Красса и старших офицеров. Я не знал причины, по которой Красс вывел за стены свой легион, но такой подарок со стороны римлян придавал моему плану все более реальные очертания.

— Ходу, брат! Не жалей лошади! — прокричал я.

Гопломах что-то выкрикнул, но ветер развеял его слова. Ударил коня по бокам и изнеможенное животное, вложив в свой рывок последние силы, поскакало быстрее. Видя, что наша связка с Рутом в очередной раз взвинтила темп, коней принялись подгонять остальные гладиаторы. Получалось скверно, копыта гнедых утопали в рыхлом вязком снегу.

Мы приблизились к территории римлян вплотную. Я приказал Руту перейти с галопа на спокойный шаг. Линию фортифицированных укреплений я видел впервые и, надо сказать, картина впечатляла, заставляя проникнуться уважением к врагу. Огромный ров шириной и глубиной на вскидку в три средних человеческих роста был укреплен земляным валом, как мне показалось в высоту не меньше самого рва. Высокая стена, на вид прочная и надежная. На стене через равные расстояние стояли башни дозорных. Память прежнего Спартака подсказывала, что легионеры воздвигли укрепления, перекрывшие перешеек от Ионического до Тирренского морей, за считанные дни. Я поймал себя на мысли, что увидь я раньше всю эту конструкцию, то отчаялся бы не меньше восставших!

— Ума не приложу, почему римская свинья решила высунуть свой нос, Спартак? — так Рут отреагировал на мой приказ обходить римский легион. Для гопломаха, как и для меня, стало откровением, что враг выдвигает свои войска нам навстречу.

Действительно, за такими укреплениями не страшен любой штурм. Стало понятно, почему Красс до последнего момента избегал боя в открытую, а брал восставших измором. Но что изменилось сейчас?

— Сколько дозорных на каждой башне? — спросил я, когда мы отдалились от римского войска.

— Пять на каждую, — заверил гопломах.

Я сосчитал башни из тех, что находились в пределе видимости. Снежная буря сужала римлянам обзор и развязывала нам руки. Две башни, дозорные на которых могли заметить нас, располагались в сорока шагах друг от друга. Я обвел взглядом свою группу и уиде в глазах этих людей решимость.

— Пара по левую сторону, пара по правую. Остальные остаются со мной, — скомандовал я.

Гладиаторы двинулись в указанных мной направлениях. К сбруи каждого скакуна была привязана связка хвороста, обернутая в ткань, пропитанную смолой. Пожар в лагере и последующий за ним сигнал тревоги наведет сумятицу в римских рядах. К месту пожара стянется охрана лагеря, что откроет нам прямую дорогу к палаткам высших офицерских чинов.

Рядом со мной остались Рут, парфянец Крат и галл Галант, славившиеся в моем лагере как одни из лучших стрелков. Мы приблизились к башням, я нахмурился, покосился на гопломаха. В карауле на каждой башне стоял только один человек.

— Ты говорил, что караульных пятеро? — прошептал я.

Гопломах пожал плечами, не зная, что ответить на упрек.

— Все верно, каждый легион выдвигает на караул по одной когорте, ночью сменяются каждые три часа. — подтвердил Галант слова германца.

Однако на башне стоял только один человек. Похоже, Красс решил собрать людей из караула и усилить войско в канун решительной атаки по нашему лагерю. Я отдал короткий приказ.

— Начинаем!

Свистнула тетива. Послышался глухой хлопок, затем еще один. В первый пролет V-образного рва упало тело легионера с первой башни, из его горла торчала стрела. Второму легионеру стрела попала в глаз — он сделал несколько неуверенных шагов и вывалился с дозорной башни. Я почувствовал прилив адреналина — необходимо перебраться через вал до того, как дозорные с соседних башен обнаружат прорыв.

— Рут!

Германец метнул в башню тяжелый пилум[5], обвязанный крепкой веревкой на деревянном древке. Острый наконечник с зазубринами вонзился в щель между сколоченных досок, словно влитой. Я схватился за веревку, дернул, проверяя насколько крепко застрял наконечник в дереве. Намертво.

Я оказался у башни, проворно вскарабкался по достаточно высокой стене укрепления в будку дозорного. Гладиус плавно выскользнул из моих ножен. Снег усилился, способствуя тому делу, которое мы затеяли. Вокруг не оказалось ни души, и я бросил веревку Руту. Через несколько минут на башне стояли остальные члены моей группы.

Крат внимательно всмотрелся в темноту вдоль линии укреплений. Рука парфянца потянулась к колчану, он вытащил стрелу и полез через оградку башни, когда я положил руку на его плечо.

— Что ты задумал?

— Подстрелю еще одного, только подойду поближе, — проскрежетал он.

— В темноте, сквозь снег не видно соседней башни, а значит дозорный не видит нас. Мы потеряем время.

— На то чтобы убить свинью, заслуживающую смерти, у меня время найдется, — на лице парфянца застыла усмешка.

Крат снова полез через оградку, но я выхватил стрелу из его рук и выкинул в ров.

— Отставить! — лезвие моего пугио[6] коснулось шеи Крата. — Ты погубишь план.

Парфянец замер поднял руки, а я убрал кинжал. Рут схватил Крата за шкирку и хорошенько встряхнул своего бойца, что-то разъясняя тому на смеси германского и латинского. Я не понял ни единого слова, но парфянец покорно склонил голову. Он побледнел, посмотрел на меня с недоумением, поправил колчан и ничего не сказал, но затаил обиду. Стрелок не понял, почему нельзя расправиться с римлянином, когда выпадает возможность подкрасться к нему незамеченным. А ведь я объяснял чего делать категорически нельзя. Но сложно объяснить человеку, почему он не имеет права мстить ублюдку, сделавшему его рабом. Ненависть к римлянам сидела глубоко в крови многих племен. Мне следовало с этим считаться и вносить в действия группы корректировки.

С башни отчетливо, как на ладони, виднелся вражеский лагерь. Он выполнял функцию «волнореза» и защищал базировавшиеся немного выше легионы на случай нашей внезапной атаки. К лагерю подводила главная улица, на вскидку не меньше семи перчев[7] в ширину, которая тянулась через весь лагерь. Главная улица пересекалась рядами прямых улиц, тянущихся поперек стены, вдоль которых стояли небольшие палатки легионеров тентории[8], искусно сделанные из телячьих шкур на деревянном остове, высотой с человеческий рост. Как и во всем у римлян, в расстановке палаток прослеживалась планировка, что гарантировало маневренность при обороне на случай внезапного нападения. Среди палаток мелькали силуэты легионеров.

Каждому из нас следовало уяснить — чтобы пробраться к шатру Красса[9], спрятанному в самом сердце римского лагеря, нам придется совершить подвиг…

С минуты на минуту две пары гладиаторов из моей группы должны вступить в дело. Чувствовалось приятное напряжение, растекающееся по всему телу. Наконец, сначала слева, а мгновение спустя справа от нашей башни, раздались приглушенные крики. Небо озарили вспышки полыхающей ярким пламенем стены. Поступил наш сигнал к действию. Две пары гладиаторов подожгли башни и часть стены. Римляне из числа тех, кто остался в лагере, все как один бросились к полыхавшим пламенем башням. Слышались сбивчивые команды, топот ног, брань и скрежет доставаемого из ножен оружия.

— Все за мной!

Я спрыгнул с дозорной башни, выхватил меч и бегом пересек первую улицу, когда передо мной появились двое караульных. Совсем молодые, еще юноши, которых крики тессерария[10] застали в палатке за уединением друг с другом. Один не сразу понял, что происходит или сделал вид, что не понимает ничего. Попытался заговорить.

— Как ты сюда попал? — нахмурился караульный с непритворным удивлением.

Второй оказался менее разговорчив и потянулся к мечу. Я ударил наотмашь, угодив круглой рукояткой гладиуса в мясистый нос караульного и превратив его носовую перегородку в кашицу. Юноша со стоном опустился на колени. Я докончил дело точным ударом рукояти в подбородок. Второй караульный попятился, косясь то на меня, то на своего лежащего в отключке товарища. Скривились его губы, он собрался звать на помощь, но издал булькающий звук — в горло караульного вонзился метательный нож Галанта. Бездыханное тело сползло в сугроб. Рут коротким ударом в грудь добил первого караульного. Галант вытащил из горла второго свой метательный нож. Крат заволок тела в палатку. Снег заметал следы борьбы…

Мы двинулись дальше. Передвигались короткими перебежками и очень скоро оказались на главной улице, где затаились. Я смотрел на небольшую квадратную площадку в самом центре римского лагеря. На претории[11] расположились жертвенники, трибуна для обращения к солдатам и палатки высшего офицерского звена. Большая палатка, в которой с легкостью поместилась бы целая центурия принадлежала Марку Крассу. По правую сторону от нее стояла палатка квестора[12] немногим меньших размеров. Слева расположилась более скромная, нежели первые две, но не менее помпезная, палатка трибуна латиклавия. Палатки военных трибунов ангустиклавиев[13] соседствовали с палатками латиклавия и квестора, расположившись по обеим сторонам от них.

План сработал, а внезапный вывод римского войска из лагеря, сыграл нам на руку. Единственная палатка, в которой горели факелы, была палатка самого Марка Красса. Офицеры уже отбыли к войску. Оставалось поставить точку — мы выдвинулись к палатке Красса.

[1]Аквилифер (лат. aquilifer — «несущий орла») — почётная должность в армии Древнего Рима, знаменосец, нёсший легионного орла.

[2]От лат. aquilа — орёл

[3]Центурион (лат. centurio — сотник) в римской армии — командир центурии

[4]Опцион (от лат. Optio — свободный выбор) в Древнем Риме являлся помощником центуриона и даже, в случае ранения последнего, его заместителем

[5]Пилум — метательное длинное железное копьё, с крючкообразным концом, для бросания с близкого расстояния, состоявшее на вооружении легионов Древнего Рима

[6]Пугио (лат. pugio) — древнеримский обоюдоострый широкий кинжал. Использовался как личное оружие легионеров, ауксилариев

(солдат вспомогательных частей) и младшего командного состава римской армии (центурионов, опционов, знаменосцев).

[7]Единица длины, альтернативное название рода (rod). 1 перч = 16,5 футов или 5,0292 м

[8]Тенторий (лат. tentorium) — походная палатка в армии Древнего Рима. Предполагается, что палатки шились из ткани или кожи, крепясь веревками железными или деревянным кольями к земле. В каждой палатке помещалось 8-10 человек (контуберния), а их надзиратель назывался деканом

[9] Палатки офицеров были больших размеров, поскольку в них проводились военные собрания. Личную палатку имели военные офицеры, начиная с центуриона. Чем выше должность, тем больше палатка.

[10]Tesserarius (Тессерарий) Помощник опция. В его обязанности входили организация караулов и передача паролей часовым

[11]Преторий или Преториум — место размещения палаток высшего офицерского звена в лагере римской армии

[12] Квестор (лат. quaestor < quaerere — буквально «расспрашивать; расследовать») — один из римских ординарных магистратов. В описываемый период существовало 20 квесторов, часть из которых прикомандировывались к военачальникам для ведения финансовых дел их армий (выдача сумм на содержание, уплата жалованья и т. д.)

[13]Трибу́н ангустикла́вий (лат. Tribunus angusticlavius) — старший военный офицер во времена поздней Республики и Принципата. В каждом легионе имелось 5 трибунов ангустиклавиев из сословия всадников. Чаще всего, это были профессиональные военные, которые занимали высокие административные посты в легионе, а во время боевых действий могли, при необходимости, командовать легионом. Им полагались туники с узкими пурпурными полосами (лат. angusticlava), откуда и происходит название должности.