Спаситель

Глава 12

Страшно оказаться в молчаливой толпе ожидающих смерти. Он испытал давно забытое волнение. Опытный преподавательский глаз разом оценил — человек за двести и взгляды всех устремлены на него. Никто не спит, не болтает и не смеется. Только приглушенно воет младенец где-то в углу под клиросом. Вассиан не терпел крика младенцев и запрещал брать их на проповеди, но теперь собрал всех. Храм без окон, похожий на вытянутый амбар с пятиметровыми стенами, вдоль которых лавки в несколько рядов, немного свечей, больше лучин, почти мрак. Все понимали зачем они здесь, но глядя в беззащитные лица Завадский видел, что инстинкт все-таки сильнее и веры, и крови. Хороший знак. Но зачем он здесь?

Завадский шел к импровизированному амвону, который соорудил для себя Вассиан в виде небольшой сцены. Никто его не остановил, никто не окликнул, не спросил зачем он идет туда. Только сгущалась тишина, разрываемая стуком его каблуков. Пять высоких ступеней, под ликом Христа, чьим именем он собирался предать всех огню.

Завадский поднялся, и поглядев сверху на сверкающие страхом глаза на мгновение почувствовал себя тем, кем никогда не был. Легкий мандраж начинающего преподавателя перехватил дыхание.

Все ждали, но он не спешил. Он молча стоял почти минуту сцепив руки и опустив голову. Община смотрела на темную высокую фигуру и пляшущую тень за спиной. Наконец, он поднял лицо к подпотолочному мраку и заговорил. Сначала задумчиво, неуверенно, а потом слова его стали нагреваться.

— Когда-то… Когда-то, вы удивитесь, но люди построят такой корабль. Они построят его из железа, и он правда будет похож на храм. Люди назовут его «Восток-1» и посадят в него человека. Огонь оторвет его от земли и поднимет выше птиц, выше гор и выше облаков. Человек в корабле увидит, что находится за небом. Сначала он увидит мглу и увидит в ней Солнце, Землю и Луну. Затем он оглянется вокруг, посмотрит вниз и наверх и увидит, что мгла бесконечна и в этой мгле бесконечны другие солнца, луны и земли. Потом люди построят новый корабль. Он поднимется еще выше и привезет людей на Луну. Люди увидят, что на Луне никого нет и посмотрят с нее на Землю. Они ужаснутся — как далеко они от этого крошечного шара на лунном небе. Как далеко они от дома. Им станет страшно, ведь так далеко от дома они еще не уходили. Они захотят вернуться. В мир, полный страданий, но который не погибнет от мора. Мир, сотворенный для них Господом, который они превратили в ад. Вы спросите, откуда я это знаю. Я видел это. Я видел, но я не избранный и не пророк. Меня не учили толкованию священных книг. Я только знаю, что свет, который нисходит на нас — тот, что называете вы духом Господнем или просветлением, — Завадский приложил ладонь к груди, — находится здесь. У каждого… У каждого из нас. Закройте глаза. Почувствуйте его прямо сейчас. Прислушайтесь к себе. Вы чувствуете? Чувствуете это тепло? Чувствуете?!

— Да. Да! Да!

Завадский посмотрел вниз.

Они закрыли глаза, приложили руки к груди — и мужчины и женщины к своим льняным рубахам и сарафанам и все как один кивали, кивали, и говорили. Соглашались. И в этот миг Завадский ощутил в себе росток той силы, с которой не могли совладать все эти вассианы и сразу понял почему. Лишь надвое ты можешь разделить ее. Лишь надвое.

— Вам не нужен владыка, — продолжал Завадский, — не нужны пастыри, рвущие друг другу глотки из-за перстов на иконах. Представьте, что видел тот человек в корабле. Песчинки в пустыне. На одной из которых глупый старик возомнивший, что Богу есть дело до того сколько отдает он ему поклонов. Господь смотрит на нас с любовью и сожалением. Но не туда направлены наши ответные взоры. Он не судья, чтобы бояться его. Мы все дети его и в каждом из нас его свет. Что нужно любящему родителю от детей своих? Разве их горелая плоть? Только если он сошел с ума. Разве Господь способен на такое? Но вы знаете кто способен. Тот, кто из зависти убил родного брата. Где правда и воля его?! Не в старых книгах и не в церквях. Не в пошлых словах пастырей, требующих любви к мучителю. Помните кто они! Не дьяволы, но каины, избравшие себе грех нарекаться его пророками! Несчастные заблудшие братья, не нашедшие в себе сил ни противостоять греху ни покаяться в нем! Он же с вами повсюду. Помните, кто есть любовь. Научитесь слушать. Научитесь видеть. И научитесь верить тому, что говорит вам сердце.

Завадский снова оглядел толпу, с удовлетворением отметив, что глаза внизу блестят уже не страхом и улыбнулся.

— Савка! — крикнул он. — Помнишь, как ты сказал, что снизошло чудо, когда немой заговорил?

— Помню, брат Филипп!

— Но я просто увидел свет! Голос внутри сказал мне — вот приказчик, вот семья его, вот желания его. Ты все видишь, просто заговори с ним и я заговорил. И что случилось дальше?

— Сердце его умягчилось! — крикнул улыбающийся Савка. — Вместо казней, он даровал нам пищи и свежих коней!

Завадский развел руками и увидел восхищенные улыбки.

— А ты, Кирьяк, — обратился он к крупному мужику с лопатообразной седой бородой и добрыми глазами, — через что прошла твоя семья, через какие испытания, чтобы добраться сюда? Твой брат умирал на твоих руках в Камской Соли. Разве он желал для тебя того же? Об этом он говорил, передавая тебе своих детей? Что он сказал?! Приложи руку к сердцу и скажи его голосом — он желал вам того же? Сгореть в этом сарае?!

Мужик приложил руку к груди.

— Нет.

— Нет! — повторил Завадский, переходя на крик. — Вот именно! Нет! Но почему он направил нас сюда?! Вы знаете! Конечно! Конечно знаете. Приложите руку и услышьте его ответ!

Люди прикладывали руки, кивали, улыбки зажигались на их лицах.

— Мы должны рассказать об этом нашим несчастным братьям и сестрам, мы должны показать им своим примером, что есть настоящий дух! Мы построим город и назовем его храмом, но не в честь того, кому это не нужно, а в честь его любви, что освещает наши души, что указывает нам истину. Он станет центром. С него пойдет свет, который спасет всех от мора, распрей и греха. Господь милостив и в тяжелой болезни потерявшим рассудок дает иногда просветление. Вассиан покинул нас, и мы спокойны за не выдержавшую испытаний душу, ибо спасена и упокоена она отныне.

Завадский осмотрел толпу и не увидел сомнений, не увидел ничего. Он закрыл глаза.

— Когда-то люди построят такой корабль. Когда свет научит их владеть огнем и металлом. Когда они познают геосферы и откроют электричество. Когда изобретут керосин и поймут, что для света нужен кислород, когда изучат анатомию и законы гравитации. Когда-то… Когда-то, но не сегодня. Сегодня ни один из нас не погибнет здесь.

Завадский открыл глаза. На его лице играла улыбка.

— Откройте ворота, пусть свет развеет этот мрак, как свет духа Господнего развеял мрак в наших душах. Отныне! Отныне зовемся мы братьями и сестрами, все от мала до велика!

Он выходил вместе с толпой и видел повсюду эти взгляды, они скользили по нему, окружали, пожирали, топили. Руки, плечи, тела общинников, как бы ненароком пытались задеть, прикоснуться. У входа ждали Данила, Антон и Филин.

Завадский направился к ним, но сбоку вышла молодая женщина с младенцем. С нею рядом парень с худой бородой и скромным взором.

— Владыка Филипп! — обратилась к нему женщина.

Завадский поднял палец.

— Никаких владык! Брат Филипп.

Общинники, толпившиеся вокруг, не желавшие уходить, одобрительно закивали.

— Брат Филипп, мы с мужем моим хотим просить твоего дозволения построить домишко. Избушку.

— В тесноте живем… Мочи нет. — Подтвердил муж, играя желваками.

Завадский не понимал, но ему пояснили — на подобные дела требовалось разрешение Вассиана. Как глубоко оказывается влезали его старческие руки в вопросах контроля.

— Как тебя зовут?

— Марьица я, а мужа звать Фролко.

— Не надо ничего строить, Мария. Завтра будет у вас новый дом. Обещаю.

Женщина с младенцем и парень поклонились.

Распустив общину, Завадский в сопровождении Данилы, Антона и Филина вошел в избу Вассиана, хладнокровно оглядел трупы, остановил взгляд на старце. Тот завалился на стену избы. Мертвые глаза в гневе смотрели куда-то на полати.

— Ночью уберите это дерьмо, — сказал Завадский, — закопайте в лесу.

Антон с Данилой переглянулись, кивнули.

— Потом, ты Филин и Данила скажите своим женам, чтобы вымыли тут полы.

— Федоре сказать? — замялся Данила.

— А в чем проблема, Данила? — подошел к нему Завадский, глядя в упор. — Трудно сказать? А ты начни с того, почему они еще живы. Хотя, дело твое, хочешь — мой сам.

— Прости, брат.

Завадский отвел взгляд.

— Назавтра же избу передадите Марье с Фролом. Пускай тут живут. Будут вопросы — скажете таково мое решение.

Через два дня Завадский в сопровождении дюжины отобранных из общинников крепких парней и молодых мужчин, включая Данилу, Антона и Филина обкатанной тайной тропой двигался к скитам Серапиона. Дорогу указывал Ерема — младший сын Кирьяка. Каждый при оружии — ружья и старые фузеи скорее для устрашения, чем для защиты, учитывая долгое заряжание. Зато при каждом боевой топор или сабля. Данила наточил черный зубчатый палаш, которым владел когда-то разбойник Харя, а теперь крутился он все ловчее и ловчее в руках старовера.

К исходу дня пути вышли к тайному знаку — поваленные крестом сосны. За ними через густой пролесок, несмотря на осень — открылась община Серапиона. Сразу в глаза бросился простор — две широкие улицы с однотипными аккуратными дворами и огромные пашенные поля по обе стороны. Сама община походила даже немного на оживленный город. Втрое больше, почти семьсот человек и только благодаря необъятности сибирской земли удалось им укрыться от посторонних глаз.

И все же связи староверов тесны, все уже знали кто такой Завадский — члены общины останавливались на улице, выходили из дворов, изб, иные подходили к медленно двигавшимся телегам, звучали слова приветствия, шутки, знавших друг друга братьев. На Филиппа поглядывали с уважительным интересом. У трехклетной избы Серапиона с большим двором с лабазом и баней собрались неизменные для каждого старца приближенные охранители. Завадский с удовлетворением взирал как они заинтересовано осматривали ружья, фузеи и пистоли прибывших братьев. А те охотно объясняли им, показывали, как заряжать, как стрелять — все что сами узнали только пару дней назад.

Завадский вместе с Филином, Данилой и Антоном вошел в избу Серапиона. Никто не кланялся, пригнулись только под перемычками низких дверей в сени и в горницу.

Серапион оказался не совсем «старцем» — крупным мужчиной лет пятидесяти-пятидесяти пяти с избыточно-наигранным добродушием. Борода с проседью, в широко расставленных глазах — хитреца. Порядка в избе немного, но заметно было, что Серапион большой охотник до земных радостей, что Филипп счел хорошим знаком. Лавки в избе стояли широкие, с резными ножками, одна даже с прилаженной спинкой. На широком столе — груши, блины, оловянные кружки, деревянные ковшики, покрытые какой-то глазурью с рукоятками в форме звериных голов, тонкий серебряный кувшин, на закопченных стенах висели не только иконы, но и узорчатые материи с вышитыми зайцами и петухами. Сам Серапион одет по-домашнему в льняных штанах и красной шелковой рубахе. Длинные волосы и борода аккуратно расчесаны. Пахло в избе ладаном и цветами. Серапион будто не заметил отсутствия поклонов, быстро скользнул взглядом по оружию Антона и Данилы, хитро улыбнулся и забалагурил тоном богатого радушного хозяина. Завадский тем не менее понял, что ему все известно про Вассиана и Серапион старается выглядеть глупее, чем есть и потому не стал ходить вокруг до около.

Серапион с интересом выслушал Завадского и кивнул: я с вами. Оба понимали, что выход у него только один — либо война с тем, у кого за спиной государственная власть в лице Мартемьяна Захаровича и симпатии староверов, которые проникали и в его общину. Поскольку Серапион мессианской патологией Вассиана не отличался, а был обычным властолюбцем, любившим пожить хорошо, на условия Завадского о выделении ему людей и налога в виде части дохода от продукции в обмен на защиту и административную власть над остальными общинами, Серапион согласился. Правда поведал, что не все общины ему покорятся по доброй воле.

— Со старцем Амвросием надобе потолковать тебе самому, брат Филипп. Зело несговорчив Амвросий, нравом строг паче Вассиана. И община его самая преогромная против нас. В десять сотен людей.

— Тысячу людей и всего по сто пудов хлеба? — удивился Завадский.

— Ух, хлеба. Чаю не токмо хлеба.

— Дашь проводников?

— Охотно.

Завадский и Серапион испытывали приятное единодушие людей, заключивших выгодную для обоих сделку. Завадский понимал, что этот союз надежно бы скрепила передача Серапиону общины Амвросия, но звериным чутьем понимал, что это будет непросто и потому, не откладывая в долгий ящик, отправился к Амвросию в тот же час.

Долго ехали на север в этот раз. Тайная тропа здесь была не так легка — сказывались нечастые маршруты. Амвросий забрался в настоящую глушь. Удивляло только как из всех пятерых старцев в округе удалось ему собрать самую большую общину.

На третий день, уставший и раздраженный Завадский все-таки добрался до укрытых хвойными лесами скитов, расположившихся в предгорье.

Амвросий жил на небольшом холме в центре поселения.

Одет он был в черную монашескую ризу, сидел на простой лавке, в пропитавшейся ладаном избе, черной и жаркой как пыточная, со стен горько взирали лица святых мучеников.

Старец глядел на Завадского большими слезящимися глазами, высоко подняв брови. Взглядом пронизывал, томил молчанием. В руке он сжимал посох и походил на настоящего канонического старца из фэнтезийных саг, если бы не малый рост и слишком широко раскрытые глаза, будто он сильно хотел в туалет. Вооруженные Данила, Антон и Филин в отличие от Серапиона никакого впечатления на него не произвели.

— Что скажешь, Амвросий? — спросил Завадский, окончив свою речь. Предложение, мягко говоря, не самое выгодное — в обмен на сомнительную защиту подчинить общину новому ставленнику — Серапиону. По сути, это было даже не предложение, а ультиматум, но Завадский был слишком раздражен тратой времени.

— И явится дух антихристов приалченный яко агнец невинный… — Пространно, будто самому себе сказал Амвросий.

Завадский покачал головой.

— Прибереги эту чушь для своей паствы, если не хочешь отправиться вслед за Вассианом. Место на корабле еще осталось.

Старец усмехнулся, спокойно поглядев на положивших руки на древки палашей Антона и Данилу.

— Разумеешь еже ты первый разбойник, овый чинит угрозы мне? — сказал старец.

Завадский понял, что старец прав и почувствовал стыд.

Он поднял руку, усмиряя своих охранников и сказал примирительно, но твердо:

— Я понимаю тебя, Амвросий и в знак уважения готов выслушать твои пожелания на обмен, но имей в виду — без согласия твоего я не уйду. Мы оба знаем об этом. Как и о том, что нет другого пути для тебя, даже через гарь.

Старец, наконец, рассердился, ударил посохом в пол. Но тут в горницу ворвалась женщина упала на колени, стала целовать ноги старцу. Вернее, пытаться целовать, потому что Амвросий ее отпихивал. Слова ее несколько дисгармонировали с действиями.

— Ставь за Егорку, старик! — кричала она. — Христом Богом молю! За Егорку проси! Понеже он разумеет яко ево воротить!

Старец бранился на женщину и пытался выгнать ее, но она не уходила. Выглядел он растерянным.

Вскоре Завадский узнал, что четырнадцатилетнего сына старца — Егора вместе с приятелем схватили казаки, когда они заблудились и вместо Чулыма, куда шли удить рыбу, вышли на стоянку казачьего разъезда. Казаки уволокли их в Ачинский острог. Третий приятель, сумевший сбежать поведал об этом. Старец любил сына и горевал, понимая, что судьба его будет печальна: скорее всего пытки, бесполезное дознание о местонахождении скитов и казнь в уездном граде. Завадский полагал, что шанс на спасение есть, если в курсе Мартемьян, но в любом случае, иного выбора нет.

— Я верну тебе сына в обмен на твое согласие с моими условиями. — сказал Завадский.

— С твоим условиями, — горько усмехнулся Амвросий, — уговоры с дьяволом?! Об энтом толкуешь!

— Амвросий! — закричала жена.

— Молчи, дрянь! — гаркнул на нее старец, но уже вконец разозлившийся Завадский подошел к старцу схватил за ризьи отвороты, припечатал в стену.

— Послушай жену, старый дурак, ибо что тебе остается, если Бог твой забрал сына и только «дьявол» может его вернуть?!

Старец еще шире распахнул глаза. Завадский отпустил его, тот сполз по стене на лавку.

— Я жду ровно минуту.

Через минуту старец вышел во двор, тяжело опираясь на посох, как будто разом постарел еще на десяток лет, подошел к Завадскому, который дожидался его там, сказал смиренно:

— Кольми вернешь сына, исполню волю твою.