Спаситель

Глава 3

До встречи оставалось еще десять минут и Завадский, несмотря на мандраж заставил себя медленно пройтись вдоль оврага по тротуару за рядом припаркованных машин. Проходя мимо окон, он краем глаза оценил посетителей. Всего трое — мужчина и женщина за стойкой сидят к нему спиной и мужик в синей куртке у окна, глядящий куда-то в стол — видимо на экран смартфона. Должно быть тот хмырь и есть. Именно такие сбитые, средних лет мужики по мнению Завадского и работали в строительных конторах на высоких должностях. Маловато людей для пятничного вечера, впрочем, это ведь не пивная. В припаркованной «девятке» на темной стороне переулка двигались тени. Может, просто подростки, а может… Нет, это все решительно не нравилось Завадскому. Но ведь дело до обидного простое. Он остановился, и чтобы не привлекать к себе внимание, закурил.

Подавив острое желание отбросить все сомнения и просто прошагать в «Шаурмяу», чтобы побыстрее все закончить, и пойти домой, Завадский заставил себя представить на своем месте кого-то другого. Обычного человека. Как бы он поступил, оказавшись в аналогичной ситуации? Наверное — так же, как и он, преодолевая легкий мандраж, забрал бы папку, вышел на улицу и нервно курил в ожидании такси, вызванного через приложение Яндекса. А может двинулся бы в сторону улицы Космонавтов, на ближайшую трамвайную остановку. Или пошел на север — на улицу Луначарского, чтобы сесть на автобус… Наверное, так должен поступить и он. Так они думают. Кто, они? — тут же сам себя спросил Завадский, испытывая тошноту от сигареты.

Скользнув взглядом по «девятке», он посмотрел в сторону оврага. Там лужа, кусты, через которые не продраться, не порвав одежды и маленький перелесок на подъеме к Полевой улице. Но самое главное — этот городской островок наглухо укрыт мраком, преодолев который, ты оказываешься прямо на остановке пятьдесят шестого автобуса. К такому варианту большинство обывателей точно не прибегнут. Кому охота мокнуть в лужах и рвать брюки прорываясь через кустарник, зато… Зато пятьдесят шестой всегда ходил строго по расписанию и поздно вечером эти автобусы были пусты. Серьезное преимущество Завадского заключалось в том, что он не просто хорошо знал город. Как человек, не имевший автомобиля, он хорошо знал его транспортную сеть и превосходно в ней ориентировался.

Завадский достал смартфон и открыл городской сайт с расписанием. Остановка «Полевая улица» — 23:02. Оставалось пять минут. Он выбросил окурок, открыл журнал, кликнул на последний номер.

— Алё, — глухо просипело на том конце.

— Место встречи переносится.

— Чего? Куда?!

Слава богу, Лопатин, оказывается быстро соображал. Видимо, не зря он так долго барахтается и не тонет.

— Тебе недалеко, садись на четвертый, езжай до Авиатора, там жди на остановке. Я скоро буду.

— На остановке? Ты что на автобусе приедешь?

— Да.

— Ладно.

Лопатин отключился. Завадский тут же достал бумажку с номером набрал, пристально глядя в большое окно «Шаурмяу». Как он и ожидал — мужик в синей куртке поднес смартфон к уху.

— Да, — голос у него был тихим.

— Я от Виктора Евгеньевича, — произнес Завадский заготовленную фразу.

— Да, я вас жду.

— Встреча будет на улице.

— Что? В каком смысле? — голос слегка дрогнул, что можно было списать на возможную неопытность обывателя в подобных делах.

Завадский двинулся вдоль оврага, оставаясь в тени.

— Выходите из кафе, я вас жду.

— Но мы же договорились в кафе…

— Простите, это важно?

— Ну, я не знаю. А что-то случилось?

Завадский посмотрел на часы, затем бросил взгляд на «девятку» и обернулся на овраг.

— Просто я тороплюсь. Меня попросили об одолжении, если не хотите, передадите Виктору Евгеньевичу сами.

— Ладно, хорошо, подождите. Я выхожу…

Мужчина вышел из-за стола. Завадский как раз проходил мимо входа, оставаясь за границей света ближайших фонарей. Не останавливаясь, он двинулся дальше. Мужчина вышел на улицу и крутил головой.

— Где вы? — спросил он в телефон.

— Идите налево.

— Налево? — мужчина усмехнулся. — Прямо шпионские игры какие-то.

Тем не менее он пошел по пустынному тротуару, размахивая папкой. Не очень толстой. Хороший признак. Завадский оглянулся на овраг. Оставалось две минуты.

— Далеко идти-то?

На этот раз Завадский услышал его голос не только в телефоне.

— До бетонных отбойников. Как дойдете, переходите улицу.

— Ага, я вас вижу. Ну спрятались прям.

Мужчина нервно улыбался, подходя к нему. Завадский посмотрел вдоль переулка. Черная «девятка» располагалась примерно в семи-восьми машинах и если в ней кто-то был, то увидеть Завадского из нее сейчас было невозможно. Расчет на движение обывательскими маршрутами? Минута.

— Это оно? — Завадский кивнул на папку.

— Ага, — мужчина протянул ему и что-то весело сказал, но Завадский не услышал. Он схватил папку, развернулся и бросился в овраг, скользя по траве и понимая, что не только ноги промочит, но и брюки с курткой порвет.

Продираясь через кусты, ему казалось, что к нему бегут со всех сторон, но когда он упал, то понял, что был единственным источником шума в округе. Кажется, он слишком много накрутил себе, напридумывал разного. Тем лучше. Береженого известно кто бережет и плевать, что он выглядел клоуном перед этим мужиком в синей куртке. Плевать на то, что он по щиколотку наступил в грязную лужу и порвал рубашку при падении. Тяжело дыша, он поднимался по крутому склону. Вот уже остатки забора, грязный тротуар и проклятый автобус стоит, распахнув двери. Совершенно пустой салон. Хотя… нет, сидит в нем какая-то девчонка в очках, видимо студентка. Сердце Завадского заколотилось, он взмахнул рукой, зная, что городские автобусы не всегда балуют бегущих пассажиров ожиданием. Но на этот раз ему повезло — водитель увидел его и ждал. Завадский совершил последний прыжок через лужу перед ступенькой автобуса, но вместо ступеньки приземлился в лужу, причем прямо лицом. Потому что кто-то схватил его за ноги и в какой-то момент падения ему даже показалось, что они оказались выше его головы.

— Руки! — рявкнул кто-то слева, а кто-то справа весело сказал: — а ведь почти ушел, собака!

Утопая левой щекой в луже, Завадский увидел полицейских.

Тогда, спустя минуты после шока, он ждал какого-то краха, но вылилось все это в «типичное завадское дерьмо», как говорила Татьяна после выпитой банки коктейля, на который она перешла после того как исчезла возможность покупать белое вино.

Его продержали в отделении полиции до утра, упитанный капитан долго и нудно атаковал вопросами, слегка журил, без агрессии и даже угостил чаем в пакетике, а рано утром Завадского отпустили домой. Под подписку о невыезде. В папочке оказалось всего-ничего. Даже на значительный размер, о котором говорится в новой статье не тянет на что-то серьезное. Словом, все это и правда выглядело какой-то проверкой, в которой Завадского использовали как то самое резиновое изделие. Тут в пору бы разозлиться, но на Завадского накатила какая-то непреодолимая апатия.

Почти сразу после звонка из ВУЗа, оповестившего что он уволен, к Завадскому явился адвокат. Он так и не понял кто его послал. Бывший преподаватель слушал, вяло пытаясь угадать его возраст. Его вьющиеся волосы были зачесаны назад, дряблое лицо выбрито, нос лоснился, глаза навыкате сверкали. Он говорил без остановки и все это походило на какой-то гипноз. Завадский понял в чем его талант — он говорил так будто был твоим лучшим другом, но при этом от него веяло холодом. И его приторный «Фаренгейт» стал ассоциироваться с запахом гнилого ила. Завадский впервые в жизни воочию увидел, что такое скользкий тип. Наверное, именно такое впечатление и должен производить человек на тысячу процентов состоящий из лжи.

Он «объяснил» Завадскому как все было «на самом деле» — все затеял Лопатин и он же подговорил Завадского стать соучастником. Горе-преподаватель согласился и раскаялся, ему ничего серьезного не светит, кроме штрафа, размер которого определит судья, но «по практике» вряд ли это будет больше двухсот тысяч. Немного, конечно, надо будет заплатить и адвокату. И еще одно, сказал он перед уходом, работать преподавателем с судимостью не получится. На этих словах Завадский почему-то почувствовал облегчение. Пока его взгляд не встретился со взглядом Виктории.

Когда адвокат ушел, Завадский открыл окно и стал смотреть на улицу. Татьяна не разговаривала с ним. Вместе с Викторией они теперь жили в их бывшей комнате, а он ночевал на маленькой кровати дочери. Глядя на двор с высокого первого этажа, Завадскому показалось, что он отчетливо видит решение. Неделя была теплой и солнечной, остатки снега превратились в лужи и исчезли, оставив неровный асфальт, на котором дети нарисовали, видимо солнце — круг с макаронинами. В центре этого круга Завадский увидел собственную разбитую голову. Нет, крыша пятиэтажки это слишком низко. Скорее он сломает ногу и будет истошно орать, пугая всех в округе. И, потом разве суицид является страховым случаем? Наверное нет. Впрочем, не такая уж большая проблема на фоне остальных. А ведь Ираида умница, сделала настоящий подарок. Для получения кредита он должен был застраховать свою жизнь, и он как в воду глядел, добавив второго выгодоприобретателя. Как же все идеально сходится. Решается не только проблема, но и устраняется ее главный источник. Что это, если не провидение. Надо почитать договор. К сожалению, он в другой комнате, а там держит оборону Татьяна.

Завадский ворвался в комнату, напугав жену и дочь и стал судорожно рыться в шкафу, где хранились документы.

— Не важно, — отмахивался он от вдруг заговорившей с ним жены, — я просто посмотрю.

— Нет! — заорала Татьяна и он удивился этому возгласу.

— Просто посмотрю.

Она выхватила из его рук мятый договор страхования. В руке Завадского остался уголок одной из страниц.

Он смотрел на него, пытаясь прочитать: «…агается Выгодоприобретателю.»

— Даже не думай! — выговорила она сквозь зубы, указав на него пальцем. — Ты будешь работать!

— Ага!

— Неудачник, ты будешь работать, я уже решила! Наташка устроит тебя грузчиком на алкогольный склад.

— Ага. — Завадский глупо улыбался, вертя в руках кусочек договора страхования.

«…упления смерти по неосторож…»

— После суда. И я тоже пойду работать. Вику отправим к тетке. За год мы выкарабкаемся.

Она схватила его за рубашку. Завадский посмотрел направо, на дочь. Ее лицо не было заплаканным.

— Я позвоню ему, — сказал Завадский, швырнув в телевизор смятый кусок договора.

Будучи подростком, Филипп иногда, когда его особенно одолевало чувство обиды мечтал, как однажды за семейным обедом, по случаю какого-нибудь торжества, желательно значительного, чтобы присутствовало побольше гостей, он как бы невзначай скажет в присутствии всех: а помнишь, папа, как ты пытался меня убить? Профессор Завадский, конечно, попытается его публично унизить, в своей легкой манере, замаскированной под иронию, но не успеет, Филипп выбросит козырь — тот единственный козырь, который берег всю свою недолгую на момент тех мечтаний жизнь. Я видел твою джинсовку, видел, как ты прятался в кустах, папа. Отец, конечно, справится с этим, но не сразу. Члены его семьи успеют увидеть потрясение в лице «главного зайца» и эти несколько мгновений станут звездным часом — его моральной победой. Пару раз он был близок к реализации этого плана, но у него начинали трястись руки, и он понимал, что вместо уверенной улыбки все увидят его перекошенное лицо в попытке удержаться от слез. Скорее это будет выглядеть как то, что современные студенты называли «кринжем». Ты просто слабак, Фил. Мечта так и осталась мечтой. Может, оно и к лучшему? Может, напротив, он должен быть благодарен за то, что отец не повторял эти попытки? Может быть, стоило сказать спасибо, что профессор Завадский был человеком слова, а не дела? Он дал бы фору скользкому адвокату. Речь текла из него, как вода из лопнувшей трубы, но едва ему приходилось столкнуться с реальной лопнувшей трубой, он превращался в настоящего беспомощного ребенка. Не было более жалкого зрелища, чем отец сжимавший в руке разводной ключ.

Завадский нашел номер в старой записной книжке, еще молодым почерком было написано «О». Нахмурился и не раздумывая набрал номер.

— Да. — Раздался на другом конце голос, такой же моложавый, будто за те четырнадцать лет, что Завадский его не слышал он ни на день не постарел.

— Привет. Это Филипп.

— А, Филипп!

Ему удалось даже изобразить некое подобие радости. Отец всегда с большим уважением относился к правилам приличия. Главным надзирателем была его жена и мать Филиппа, но Альцгеймер расправился с ней всего за пару лет. Отца же миновали все невзгоды. Как будто ничего и не было.

— Ты что там натворил опять?

— Значит слухи дошли до тебя?

— Какие же это слухи!

Надолго его не хватило. Заячья натура проявилась довольно быстро. Впрочем, разве он надеялся на что-то другое? По правде говоря, да. Возможно, виной тому — отчаяние.

— Ты почему фамилию не сменил?

— Что? — удивился Филипп.

— Ты же хотел фамилию сменить. Взять фамилию матери.

— Папа, это было двадцать пять лет назад, — от волнения Завадский произнес это проклятое «папа», хотя давно дал себе слово никогда его не произносить.

— Ну, а что не взял?

— Слушай, ты знаешь, моей дочери срочно нужны деньги на операцию, возможно Никита говорил тебе. Мы собирались взять кредит, но теперь, как ты понимаешь…

— Понимаю! Ты всегда был таким, всегда во что-то вляпывался. Сколько нужно?

— Семьсот пятьдесят тысяч.

— Я не понимаю, как тебя угораздило. Ты, что реально в этом замешан?

— Послушай… Дело ведь не во мне…

— Как не в тебе… Да что такое?

Завадский услышал голос сестры на том конце и успел подумать: «только не это», прежде чем Анна выхватила трубку из рук отца. Как некстати — ведь на какую-то долю секунды ему показалось, что отец согласится.

— Фи-и-и-лька! — зазвучал в трубке голос младшей сестры. — Опять ты, эх ты Филька. Ну как так-то? Ты что не знал?

Его сестра искусно владела всеми способами словесно выводить из себя, но один из ее любимых приемов — говорить пугающими загадками.

Завадский сердился, что приходится как в юности опять играть в эти поддавки, но увы, сейчас он был нуждающимся.

— Знал что?

— Как что? — зазвенел ее голосок, словно она была девочкой, а не тридцатипятилетней женщиной. — Антикоррупционная проверка у нас в регионе. Да, секретно, конечно, но Мишка знает.

Мишка — это муж, и он работает в полиции, не без труда вспомнил Завадский. Только вроде каким-то сержантом был. Может, карьеру сделал.

— Ты бы хоть спросил.

— Ты сейчас серьезно? Ты что думаешь, я во всем этом участвую?

— Не участвуешь?

— Да меня подставили! Обещали помочь с Викторией.

— Мы работаем на восьми работах…

— Аня, послушай, в отличие от него ты моя сестра как минимум наполовину.

В трубке воцарилось молчание, но недолгое. Завадский понял, что она все знает.

— Не знаю, у нас нет лишних денег. У нас младший заканчивает школу, а старшему нужно, чтобы откосить… ну понимаешь, нет лишних.

Сестра принялась читать ему нотации, Завадский в конце концов не выдержал и понял, что совсем не обязан и дальше все это выслушивать. Зайцы опять сумели его загипнотизировать.

— Ты знаешь, что он хотел меня убить? — спросил Завадский, прерывая ее словесный поток.

Ее молчание он принял за обескураженность. Ту, что мечтал увидеть в отце. Вдвойне обидно было ему что Никита и Анна всегда вставали на его сторону. Ведь в отличие от него, их связывала мать. Хоть иногда должна была проявляться эта братско-сестринская солидарность. Но нет, он словно опять окунулся в эту холодную липкую ложь.

Но это была не просто ложь, и не просто предательство. Это был настоящий удар.

— Но ты ведь выжил, — сказала она и Завадский понял, что она знала.

Он судорожно отключил телефон и лицо его перекосило. Все-таки, он оказался прав.