Спаситель

Глава 4

В день суда Завадский проснулся рано. Он чувствовал себя роботом. В голове звенела пустота. Он побрился, надел заранее приготовленный отглаженный костюм, рубашку без галстука — этот вид одежды всегда ему шел и терпеливо сидел на кровати, глядя в стену, рядом с негромко работающим телевизором. Таня не выйдет его проводить, хотя он знал, что она не спит. В дверях появилась Виктория на своем кресле. Она научилась бесшумно передвигаться на нем.

— Пап, я люблю тебя, — сказала она.

Завадский встал, чтобы обнять дочь, но мелькнувшее на телеэкране выхватило что-то из недр памяти.

Он посмотрел на экран и увидел крупный титр: «ХОЛОДОМ ДЕВЯНОСТЫХ ПОВЕЯЛО НА УРАЛЕ».

Завадский взял с кровати пульт, прибавил громкости. На экране показывали московский аэропорт Внуково, людей в полицейской форме.

Голос ведущей вещал с истеричным пафосом:

— Сегодня в Россию из Испании экстрадирован главарь самой кровавой на Урале банды девяностых Александр Богомолов…

Завадский почувствовал, что холодом веет не только на Урале, но и у него в груди.

— Лидер Северской ОПГ, отбывавший в Испании срок за незаконное хранение оружия и наркотиков, в России обвиняется в десятках убийств, в том числе сотрудников милиции и прокуратуры, а также разбоях, вымогательствах, и целого ряда других тяжких преступлений. В аэропорту Внуково приняты повышенные меры безопасности.

На экране показался высокий мужчина в наручниках, сопровождаемый шестью омоновцами в балаклавах. Уже в возрасте, но еще крепкий, сбитый и опасный. Камера медленно приближалась к нему. Он смотрел в пол, но неожиданно поднял лицо, и каким-то звериным движением ударил своей длинной ногой по этой камере. Это было так неожиданно и страшно, что помимо возгласов, в дернувшемся кадре и завертевшейся картинке Завадский успел увидеть испуганные лица вокруг и какие-то суетливые движения омоновцев. Следующий кадр показал произошедшее, снятое на другую камеру. Крупный мужчина создавал вокруг себя суету. Вторая камера предусмотрительно снимала его поодаль несмотря на то, что его теперь держали сразу восемь рук. Завадский, не мигая, словно загипнотизированный смотрел на экран, жадно вглядывался в эти линии, ракурсы, движения. Это было поразительно. В последний момент перед тем, как сменился кадр, главарь Северской ОПГ посмотрел прямо на него, и Завадский узнал эти глаза. Такие же небесно-синие глаза он каждый день видел в зеркале.

Монотонный голос судьи убаюкивал. Минул третий час заседания. Поначалу Завадский всего пугался — большого количества людей, вошедшую через отдельный вход женщину в черном балахоне с белыми подшивками, конвоира, похожего на двухметровый знак вопроса, и конечно клетки у стены. До нее было рукой подать и ему все хотелось потрогать руками прутья. Когда его усадили за обычный похожий на парту стол по соседству со «скользким» адвокатом, Завадский немного расслабился. Он пытался вникать в происходящее, но адвокат шепнул ему, что все закончится быстро, ему надо только признать вину и вести себя хорошо, ему назначат штраф около ста тысяч и после обеда они пойдут по домам. Усталость — следствие бессонных ночей и нервного перенапряжения давала о себе знать. В какой-то момент Завадский перестал различать говорящих — так одинаково монотонны были речи и такая откровенная скука к происходящему в лицах обвинителя и судьи, что не было сомнения — для них это рутина похуже лекции по охране труда. Под этот бубнящий гул Завадский стал клевать носом, как студент после бессонной ночи, понимая, однако, что это совсем неприлично он периодически заставлял себя вслушиваться, но нить смыслов неизменно терялась на каком-нибудь четвертом или пятом деепричастном обороте бесконечной юридической канцелярщины. Он понял только, что во всем виноват Лопатин и по какой-то причине его дело выделено в отдельное производство.

— … так, судом установлено, что Завадский Филипп Андреевич, являясь…. незаконные действия в пользу взяткодателя, а также за обещанное… с целью получения незаконной материальной выгоды и покровительство…

Завадский понял, что спит, только когда увидел, что на трибуне с гербом сидит, свесив ноги какой-то сильно сутулый носатый старик, в черном плаще, похожий на ворону, и укоризненно смотрит на Завадского.

— Э, брат, да ты совсем никчемный…

Завадский хотел было сказать, что это возмутительно, но проснулся и увидел, что женщина в мантии покидает зал суда через свою отдельную дверь, напоминавшую вход в какую-то каморку.

— Перерыв, — выдохнул кто-то.

Завадский посмотрел на адвоката, тот что-то быстро писал в кожаном блокноте, одновременно заглядывая в папку, на которой было начертано «Батыршин/Корнеев».

— Вы и другими делами успеваете заниматься? — спросил Завадский в надежде задеть адвоката.

Тот даже не поморщился, но серебристо-матовый «Монблан» в его руке зашуршал быстрее.

— Долго еще? — Завадский флегматично поглядел на удаляющихся из зала секретаря и обвинителя. Только «знак вопроса» продолжал переминаться у стены.

— После перерыва приговор объявят и все, по домам. — Сказал адвокат, захлопнув папку.

Завадский ощутил давление на мочевой пузырь.

— А в туалет успею сбегать?

Адвокат молча посмотрел на него поверх очков, забавно съехавших на кончик носа.

— Или лучше не стоит? А то опоздаю, как в школе, обидятся еще…

— Успеете, — произнес адвокат после небольшой паузы, — но не задерживайтесь, а то еще неуважения к суду нам не хватало…

Завадский вышел из зала, поражаясь обилию людей в коридоре. Большая часть из них размещалась в противоположном крыле. Они сидели на скамьях и стояли плотно у стен, как в какой-нибудь советской поликлинике, некоторые в руках держали профессиональные фотоаппараты. В воздухе стоял спертый запах пота и тихий напряженный гомон, как у дверей аудитории, где принимают экзамен. Впрочем, тут поводов поволноваться было больше.

Туалет на втором этаже оказался ожидаемо переполнен. Завадский постоял немного в очереди, узнав из разговоров, что причина всего этого столпотворения — громкий судебный процесс над бандой черных риэлторов, проходящий в главном зале и решил поискать удачи на других этажах. На первом ему повезло — в туалете оказался всего лишь один крепкий черноволосый мужчина перед умывальником.

Завадский встал рядом, без особой надежды надавил на кнопку диспенсера, из носика вышел только воздух. Он хотел было попросить мужчину подвинуться, чтобы нацедить мыло из дозатора с его стороны, но увидев, что тот моет под краном нож, передумал и стал просто тереть руки под холодной водой.

— Однажды люди построят такой корабль. — Произнес мужчина, с улыбкой поглядев на отражение Завадского в зеркале. — И назовут его «Восток-один».

Завадский почувствовал себя неуютно. Он стряхнул воду с рук и направился к писсуарам, флегматично сетуя на привычную невезучесть: не очередь, так болтливый невменяемый.

— Вы хорошо знаете лес? — раздалось за спиной.

Завадский обернулся. Мужчина вытирал нож бумажной салфеткой. Лицо у него было располагающим, с необычными большими глазами, которые, правда выглядели немного безжизненными, будто их обладатель был слепым, пытающимся изображать зрячего.

— Вы мне?

Незнакомец перестал вытирать нож и картинно поглядел по сторонам — дескать «а тут есть кто-то еще»?

— Какой лес?

Мужчина указал ножом в сторону окна.

— Тот. За дорогой.

Завадский посмотрел в окно, увидел пустынную Подлесную улицу и фрагмент надземного трубопровода, за которым начинался самый большой лесопарк в черте города.

— Ну да.

— Все входы и выходы?

— Что?

— Странное у него расположение.

— В каком смысле?

— Лес в городе.

— Это из-за АЭС.

Мужчина улыбнулся белозубой улыбкой и кивнул.

Завадскому вдруг показалось, что все эти странные реплики — не симптом логореи. Он присмотрелся к мужчине и увидел у него на груди обугленную по краям пресс-карту, на которой было напечатано: АН «Вечерний Екатеринбург», корреспондент… Фамилии он не разглядел, но имя начиналось на букву «А» — Алексей или Александр, что-то в этом роде.

Причем тут Екатеринбург, подумал Завадский, и больше для самоуспокоения, чем для подтверждения догадки спросил:

— Вы освещаете дело черных риэлторов?

Мужчина покачал головой.

— Я здесь только ради вас.

Завадский ощутил, как учащается пульс и выдавил фальшивую усмешку.

— То есть освещаете… мое дело?

— Не освещаю. Указываю направление.

— Направление?

Мужчина снова нацелил нож в окно.

Завадский внимательно присмотрелся и не обнаружил никаких характерных признаков. За исключением складного ножа в руке и странного взгляда, выглядел мужик приличным и совершенно адекватным. Хотя, много ли Завадский видел на своем веку психопатов, чтобы разбираться в их характерных признаках?

— Извините… — Завадский направился к выходу.

— Отливать передумали?

Завадский скривил лицо, вернулся, закрылся в кабинке, расстегнул ширинку, достал член и попытался расслабиться. Ничего не вышло. Тишина за спиной не позволяла ему выдавить ни капли. Ему казалось, что мужик тоже прислушивается. Пошел он к черту, разозлился Завадский и закрыл глаза. Прерывистая слабая струя, наконец, зажурчала, отдавая микроскопические порции облегчения.

— Вы выдвигали свою кандидатуру на муниципальные выборы депутатов Горнозаводского округа. — Раздалось за дверью кабинки.

— А это тут причем?

— Зачем?

Завадский открыл глаза, застегнул ширинку и спустил воду.

— Хотел сделать что-то полезное.

— Я серьезно.

Завадский вышел из кабинки. Мужчина стоял в проеме, отделявшем зону туалетов от умывальников, теперь уже полностью перегораживая проход.

— Это… это просто шутка.

— Шутка?

Завадский молчал, чувствуя себя школьником, которого припёрли к стенке, разоблачив в чем-то постыдном. Депутат Завадский — смешно, ничего не скажешь. Что же на него нашло тогда? Нет, понятное дело, он ни на что ни рассчитывал. Все закончилось ожидаемо — едва скрываемыми усмешками коллег и оправданиями в виде алкогольных пари. И все же… Сам себя он убеждал, что дело в той соблазнительной аспирантке, с которой он занимался сексом на преподавательском столе в своих фантазиях.

— Чего вы хотели?

— Ничего не хотел, простите, мне правда пора…

— Не терпится добраться до дна?

— Что?

— Куда здесь можно торопиться? — мужчина развел руки и скрестил их на груди.

— О чем вы вообще говорите? Кто вы?

— Можете считать меня своим последним шансом.

— Ясно.

— Не в том смысле, о котором вы подумали, встретив психопата с ножом в туалете.

Завадский нахмурился.

— Если вы на что-то намекаете, то у меня нет проблем.

— Тогда скажите, что вы тут делаете.

— А вам что за дело? От ошибки никто не застрахован!

Мужчина покачал головой.

— Ошибка — это случайное отклонение от правильных действий. А вы очень долго и упорно стремились оказаться в заднице.

— Что, простите?

— На самом деле это ведь не сложнее трюка с огненным кораблем.

Мужчина двинулся ему навстречу. Завадский отступил.

— Напомните еще раз, что вам от меня нужно?

— А разве я говорил, что мне от вас что-то нужно?

— Вы в курсе моего дела?

— Иначе бы меня здесь не было.

— Послушайте, я в самом деле в сложной ситуации.

— Не вижу, что вы это понимаете.

— Понимаю? Что… что я, по-вашему, должен понимать?

— Вспомните, что вы обычно говорите студенту, который спрашивает почему его ответ не тянет на пятерку и представьте, что этот студент вы.

— Вы хотите мне что-то сказать?

— Слова бесполезны, если люди не хотят их слышать.

— Я не понимаю…

— Вопрос-то на самом деле простой: один неудачник выбрал достаточно распространенный среди неудачников способ решения всех проблем — сознательно завалить себя неудачами, в надежде что какая-нибудь из них его наконец похоронит.

— Нет. — Запротестовал Завадский. — Я… я не согласен. Я плыву по течению, может, да, но…

Мужчина улыбнулся.

— Когда же вы начнете думать, Завадский?

— Черт возьми, это же…

— Думать!

Завадский посмотрел в пол. Он хорошо помнил, что говорил студентам, которые спрашивали почему получили тройку за правильный ответ и попытался сделать то, чего ждал от них — то есть попытался задуматься всерьез, не искажая мыслительный процесс инфантилизмом, желаниями и страхами. Разглядывая трещину на плитке, он вынужден был признать, что, учитывая собственное состояние, имел достаточно высокие шансы угодить в ловушку избегания. Без знания деталей это тянуло на четверку.

— То есть… то есть вы хотите сказать, что… что все возможно не то, чем кажется?

— Боже мой, да вы и заикаетесь прямо как студент.

— Но зачем… — Начал было Завадский и тут же догадался. — Проверка?

— Тройка с минусом вам, профессор. — Спокойно сказал мужчина, складывая нож и убирая его в нагрудный карман. — На левой створке сломан замок. Если приподнять и потянуть на себя, получится открыть окно.

— Подождите… Все настолько серьезно? — Завадский сделал акцент на слове «настолько».

— Времени у вас нет.

— Но… но… но… что буду делать, у меня же семья!

— Первый шаг всегда делать сложно. И чем дольше будете тянуть — тем сложнее.

Завадский несколько секунд пристально глядел в глаза мужчины, затем медленно развернулся, подошел к окну, ощущая как из глубин подсознания поднимается тот же загадочный дух, который завладел им на последней лекции.

Рукоятка осталась в ладони, когда он попытался ее повернуть. Он положил ее на подоконник, потянул на себя пластиковую створку, она поддалась, впуская холодный ветер. Завадский почувствовал острое необъяснимое желание распахнуть окно, выпрыгнуть на отмостку и ринуться в лес. Мчаться без оглядки, как в детстве, надеясь убежать от проблем. Пока он думал об этом, за окном будто из-под земли бесшумно возник заяц.

— А что будет, если… — Начал Филипп, поворачиваясь к мужчине, но вместо него увидел крепкого хмурого конвоира с жетоном на груди.

— Вы Завадский? — спросил конвоир, строго поглядев на окно за спиной Завадского.

— Да.

— Что вы тут делаете? Вас повсюду ищут.

— Простите! — перепугался Филипп и быстро вышел из туалета.

Первое на что он обратил внимание — тон судьи изменился. Голос дамы в мантии при оглашении приговора стал деревянным и неуверенным, на смену сонливой монотонности пришла визгливая нервозность. Она быстрее стала читать по бумажке, в десятый раз, наверное, описывая старую как мир историю преступления. Только теперь формулировки звучали зловеще. Теперь юридический канцелярит ткал из Завадского образ расчётливого злодея, а не неудачливую жертву низменных страстей. Звучало, это, конечно смешно для тех, кто Завадского знал. Только самому Филиппу было не до смеха. И если раньше он держался за образ мелкого неудачника, которого просто использовали, как обычно используют неудачников, то теперь он все понимал. Адвокат смотрел в стол приподняв брови. Лицо — маска опытного провинциального актера, исполняющего заученную роль. Взгляды окружающих таили злорадство спасенных счастливцев, лицезреющих вечное падение неудачника.

— Подождите! — вдруг подпрыгнул Завадский. — Что это?! Да ведь все не так было!

— Сядьте! — прошипел адвокат и дернул его за пиджак.

Судья постучала молоточком.

— Ну ты! Заодно с ними! — Завадский толкнул адвоката в плечо — совсем легонько, но сразу же устыдился.

Даже такое сильное чувство как возмущение несправедливостью неспособно взломать клетку, построенную зайцами.

Завадский покосился на конвоиров, которых было теперь двое (к двухметровому «знаку вопроса» добавился тот, который нашел его в туалете).

— На основании части третьей статьи шестьдесят девятой… — бубнила судья.

Завадский начал задыхаться — как в детстве, когда пытался удержаться, чтобы не расплакаться.

— … путем частичного сложения наказаний…

Проклятый заяц грозил пальцем. Завадский протянул к нему руки, пытаясь схватить за шею.

— … назначить Завадскому Филиппу Андреевичу наказание…

Конвоиры двинулись в его сторону.

Это называется гондон, дружище. Использованный гондон, его же просто выбрасывают в урну.

— …в виде лишения свободы сроком девять лет с отбыванием наказания в колонии строгого…

— Соблюдайте тишину!

Заяц исчез, и больше не вернется, но он успел сделать свое главное дело. Новый призрак вышел из тумана — нахальная улыбка, небесно-синие глаза. Такие же как у его дочери.

— …взять под стражу в зале суда.

— Всем покинуть помещение! — закричал конвоир, доставая наручники.

Поначалу он еще буянил и что-то кричал, игнорируя болезненные тычки конвоиров и даже когда на лестнице «знак вопроса» хорошенько огрел его по почкам, Завадский не унимался. Только на улице, на подходе к небольшому автозаку, забитому бандой черных риэлторов, он вспомнил о Виктории и сник.

Зря послушал эту дуру, это ведь и есть малодушие, мог бы на худой конец напиться.

У автозака кучковались журналисты. На Завадского они смотрели с заинтересованным отвращением и совершенно беззастенчиво, как будто наручники на руках автоматически лишили его статуса не просто гражданина, но и человека. Так откровенно пялятся обычно на зверей в зоопарке. Кто это, интересовались журналисты, и не дожидаясь ответа целились в Завадского объективами своих фотокамер.

Особенно усердствовал худощавый мужичонка в жилетке как у Вассермана с седой бородкой клинышком. Завадский видел его на городских праздниках, в окружении мэра при его публичных выступлениях на местном телеканале и даже один раз в ВУЗе он фотографировал ректора за кафедрой. Мужичонка беспрестанно щелкал своим фотоаппаратом и все норовил сунуть объектив чуть ли не в лицо Завадскому, будто тот был каким-то неодушевленным истуканом. Наверное, это было опрометчиво с его стороны. Заяц хотя и поздно, но все же умер. У самых дверей автозака Завадский изловчился и точным ударом ноги выбил фотоаппарат из рук мужичонки. От неожиданности тот встал как вкопанный, глядя как дорогая техника, описав дугу с душераздирающим треском приземлилась на асфальт, успев сделать последний кадр — перекошенное улыбкой лицо бывшего преподавателя.

В автозак Завадского буквально закинули как полено, он кое-как поднялся и втиснулся с краю, беспардонно потеснив долговязого мужчину по имени Леха Геденос, который собственными руками задушил троих пьяниц и двух одиноких пенсионеров.

— Кто это? — поинтересовался Леха у румяного конвоира.

— Профессор епте.

— Погоняло что ли?

— Ага. — Усмехнулся конвоир и захлопнул дверь.

Автозак вырулил на Подлесную улицу и помчал вдоль лесопарка. Завадский начал уставать от потока брани. Заметив, что он единственный из задержанных был в наручниках, Завадский выдохнул и стукнул затылком в стену. Движение успокаивало. Черных риэлторов он уже интересовал мало — с жадностью, обусловленной дефицитом личных встреч, они обсуждали стратегию при предстоящих апелляциях. Лидером у них судя по наибольшей активности в вопросах спасения собственной задницы был мясистый мужик, напоминавший помятого чиновника средней руки.

Завадский закрыл глаза и в следующую секунду ударился макушкой о потолок кузова. Все завертелось перед глазами. Он потерял сознание, а когда очнулся, в глаза бил яркий свет, потому что задняя дверь автозака отсутствовала. Перед проемом лежал мясистый мужик с неестественно повернутой шеей. Его загородила тень. Завадский зажмурился от яркого света и вдруг понял, что руки его свободны. Он уперся ими о чье-то тело и увидел, что цепь, крепившаяся к правому фиксатору сломана. В правом запястье — жгучая боль под впившимся в разбухшую руку браслетом.

Болело в правом боку и сильно ныло плечо. Завадский подвигал ногами и поняв, что они целы поднялся, переступил через тело и вдруг заметил, что в автозаке явно стало свободнее. Выбравшись, он осторожно обошел отлетевшую дверь с осколками стекла, стараясь не глядеть на тело справа. Улица была совершенно пустынна. Только где-то в отдалении слышались звуки сирены. Завадский поглядел в обе стороны. Кабина автозака почти целиком смята, под острым углом к нему расположился красный внедорожник «Тойота РАМ 4» со смятой боковиной и спущенным правым колесом. Водительское стекло заслонял поднимавшийся от капота черный дым. В тиши пищали датчики, и кто-то постанывал. Завадский поглядел в сторону леса и заметил две фигуры, удалявшиеся вглубь. Одна из них заметно прихрамывала.

— Братан, помоги! — раздалось за спиной. — Ногу придавило.

Завадский обернулся, увидел вытянутое над бортом автозака лицо Лехи Геденоса, и флегматично шмыгнув носом неспешно подошел к нему.

Леха протянул к нему руку, Завадский схватил ее, потянул на себя.

— Хорош.

Звуки сирен приближались с двух сторон. Завадский бросил Геденоса и побежал в лес.

В ту же секунду открылась пассажирская дверь «Тойоты», из машины вышел крепкий черноволосый мужчина. Стекло хрустело под дорогими ботинками, пока он медленно обходил лежавший на боку автозак. Остановившись у задних дверей, он посмотрел вслед убегающему Завадскому, который в отличие от двух других беглецов выбрал правильное направление — почти строго на северо-запад. В больших глазах мужчины бесновался огонь.

Завадский с шести лет знал, что нет укрытия надежней и опасней одновременно. Он много раз пересекал этот лес с разных сторон. Сейчас ему следовало уходить от Подлесной улицы, подковой огибавшей массив с юга на юго-восток. Он не знал, откуда в нем эта уверенность, да и мог ли об этом знать впервые вкусивший настоящей свободы? Подтверждение правильности избранного пути он обнаружил через пять минут — за деревьями показалась бетонная стена третьей градирни. Завадский остановился, чтобы перевести дух, но увидел вдруг, что никакой стены нет, а на него несется огненная волна, с хищным ревом поглощая лес — словно сошедшее солнце. Следом раздался треск такой оглушительный, будто нечто сломало Землю пополам, и Завадский на какое-то мгновение даже поверил в это, обнаружив, что летит — не кубарем над лесом и не падая в космическую пропасть, а воспарив, словно Юрий Лонго перед доверчивой публикой, и понял, что это содрогнувшаяся земля ушла у него из-под ног.