Спаситель

Глава 52

Ушей коснулся далекий, едва различимый крик неясыти. Антон поднял от рук измятое лицо, поглядел сонно на красные угли костра и пополз к крутому склону, густо поросшему елями. Глянув со внушительной высоты на безлюдные горы и долины, он разразился замысловатой певчей трелью. Крик неясыти раздавшийся в ответ зазвучал как будто ближе. Антон еще раз «ответил» птичьей трелью и пополз обратно.

Минут через двадцать Филипп услышал в полусне приближающийся топот копыт и крики.

— Вот они!

Открыв глаза, он увидел Бакана и Акима. А следом за ними то, что окончательно прогнало сон — живого Данилу на лошади.

— Братцы, ведаете яко ушли мы от голки? — через полчаса говорил Антон вновь обретенным братьям. — Яко птицы улетели. На шаре. Воспарили ангелами небесными надо землею. А внизу тиииууу все крохотное, люди аки муравьи зело малые в суете земной, а реки да леса внизу, остроги, все видать, яко на ладони!

— На шаре? — чесал голову Савка.

— Мы его сшили из тряпей, да токмо Филипп сказал он егда полетит, ежели его костром нагреть изнутри.

Аким и Савка бросали странные взгляды на Филиппа. Аким особенно — будто божество увидел.

Филипп позвал их вместе с Баканом.

— Вы молодцы, братья, что спасли товар. — Сказал он тяжелым спросонья голосом.

Аким с Савкой кивнули.

— Да токмо, Филипп, инде не все покамест годе. — Сообщил Аким. — Боярин Безхвостьев со своим войском переудил все наши пути к цинам. Вдосталь и о тайных тропах придется позабыти, поне Бакан пригнал людей к Юншэню, буде он же елико ждать — неведомо.

— К черту все эти тропы. — Устало улыбнулся Филипп, надевая сапог. — Они нам теперь не нужны.

Братья задумались, а Филипп поднялся, подошел к Даниле, который сидел в одиночестве на высоком пне, глядя на остатки корзины и воздушного шара.

— Стало быть на нем вы прилетели сюда из острога? — спросил он со скромной улыбкой.

— Прямо из амбара. Ты бы видел что там творилось! Нас едва не взяли.

— Я бы ужо поглядел.

Возникла какая-то странная пауза, Филипп не мог понять в чем причина — то ли Данила изменился, то ли он сам не мог его узнать.

— Прости, Данила, я… — Филипп замялся. — Я рад, что с тобой все в порядке, брат.

Завадский похлопал его по плечу и направился было к остальным, но Данила окликнул его.

— Вонми, брат, егда мы воротимся, аз още надобен буду тебе?

— Ты не хочешь больше вести дела?

— Сказать на духу — притомился я, брат.

— И чем ты займешься?

Данила пожал плечами.

— Станешь крестьянином?

— Не такожде и худо.

— Куча детей, работа от зари до зари?

Данила улыбнулся.

— Ты просто не ведаешь яко то годе.

— Я просто не могу тебя за этим представить. Но твой выбор — это твой выбор. Что ж… буду покупать у тебя свежее молоко.

Ему было жаль терять вновь обретенного друга. Он уже понял — тот, кто сидел перед ним не был больше самым первым и самым лучшим его бойцом, с которым они прошли многое. По какой-то причине не был. Возможно что-то случилось с ним после ранения, что-то переклинило в голове. И все же жалость и грусть тонули в радости снова видеть его живым. Ведь он уже прощался с ним и провел почти бессонную ночь, вспоминая их совместный путь и тогда — в ту ночь Филипп многое отдал бы, чтобы Данила был жив, даже если Завадский при этом его больше никогда не увидит.

Филипп подошел к Даниле и осторожно обнял.

— Тебя будет не хватать, брат. — Прошептал он.

— Я тоже летал. — Сказал вдруг Данила, когда Филипп отстранился.

Филипп кивнул, думая, что он имеет в виду какой-то сон.

— Видел Солнце, Землю и даже… Меркурий.

Завадский с подозрением посмотрел на него.

— Сосна-один, я Витебск. Прием. — Данила улыбнулся. — Я знаю, откуда ты пришел, брат. И надеюсь, ты тоже обретешь свой дом и покой… Здесь. — Данила положил ладонь себе на грудь.

Ранним утром позднего декабря, когда тончайшая кисея снега, словно рисовая бумага накрыла плато со всеми ее низкорослыми деревьями и окружавшими горами, Юншэнь прибыл на стоянку главного лагеря. Он дал себе слово, что это будет последний его визит сюда. Он прекрасно знал, что происходит за горной грядой, но не мог больше рисковать и не мог позволить членам своей семьи усомниться в своей способности вести дела на главном торговом направлении.

Его семья стала самой влиятельной на севере не потому, что умела ждать, а потому что умела действовать. Познавшие благодаря ему вкус больших денег и влияния некоторые члены семьи теперь пытались действовать самостоятельно. Особенную активность проявлял дядя по материнской линии Вэйдун и его младший сын, склонный к ожирению Зиан — они активно искали собственные каналы поставки, делали это пока тайно, но Юншэнь все знал.

Можно конечно дать им понять, кто в доме хозяин, но это не решит главной проблемы, она куда серьезнее и уж точно ее не решит ожидание у моря погоды. На севере идет война за право торговать с ним, но похоже в этой войне он так и не дождется победителя.

— Господин! — перед Юншэнем появился его главный помощник по доставке, поклонился. — Мы уже четыре месяца ждем здесь товар, господин. Как долго нам еще ждать?

— Он дал обещание, что товар будет.

— Но как он исполнит свое обещание, господин, если это невозможно? Все пути сюда с их стороны перекрыты его врагом.

Юншэнь не ответил. Заложив руки за спину и приподняв подбородок, он задумчиво смотрел на искрящиеся на солнце снежные вершины гор. На него нашло было печально-поэтическое настроение, но в этот момент взгляд его привлекло странное движение. Все его люди, со всех уголков долины бежали на запад, кричали, указывая пальцами на небо.

Юншэнь тоже поглядел на запад и обомлел — по небу в их сторону плыла армада огромных разноцветных воздушных шаров.

Первые опустившиеся шары обступили вооруженные китайцы. Из корзин при шарах выбирались люди. Юншэнь издали узнал высокую фигуру и крикнул, поднимая руку. Его люди опустили оружие.

Юншэнь подошел к улыбающемуся, но изрядно похудевшему Филиппу и долго глядел на него с восхищением. Шары тем временем приземлялись в разных точках долины, к каждому спешили кричавшие китайцы.

— Как и договаривались, Юншэнь. Все здесь. — Филипп указал на несколько прочно сшитых мешков.

Китаец даже не взглянул на них, покачал головой.

— Теперь я понял почему твои земляки зовут тебя магом с небес. — Сказал он.

— Мне больше нравится «Король неба».

— У нас здесь будет свой король. — Ответил улыбкой китаец. — Значит ты решил свои проблемы?

— Как видишь.

— Имей в виду, Филипп, отсюда ты не уйдешь, пока не расскажешь, как эти штуки плавают по воздуху. Если это стоит денег, я готов заплатить.

— Это стоит, — согласился Филипп, — но не денег.

Не денег, конечно. Это стоило куда дороже. Филипп хотел знать — существует ли в северо-восточных землях Монголии, в этом горячем поствоенном раздрае межплеменных разборок, лидер, который контролируют не только земли своего племени. И такой человек существовал. Глава одного из непокоренных ойратских кланов по имени Марген Бабагас — толстый азиат с мясистым лицом и в британском котелке.

Благодаря усилиям Юншэня, Филипп уже через неделю встретился с ним в просторной юрте на берегу реки перед сахарным плоскогорьем, на котором паслись стада быков.

— Спасибо, что быстро принял, Марген, — сказал Филипп через переводчика.

Джунгарец скривил полные губы.

— Как будто у меня был выбор. — Произнес он. — Мы существуем только потому что семье Чжуан пока нет до нас дела.

— Если ты примешь наше предложение, семья Чжуан перестанет быть для тебя угрозой.

— И много теперь будет таких «предложений»?

— От меня — всего одно.

Марген несколько секунд молча смотрел на Филиппа.

— Я слушаю.

— Мы будем переправлять груз с нашим товаром по вашей территории.

— Откуда?

— От Енисея до Урги и обратно, вдоль границы с русским государством.

— Что я с этого получу?

— Сто талеров за тонну.

— Это грабеж, — усмехнулся глава клана.

— Нет, брат, — подался вперед Филипп, — пока это только проявление уважения.

— Мы сами могли бы торговать с цинами этой дрянью.

Филипп широко улыбнулся и покачал головой.

— Нет, не могли бы.

— Откуда такая уверенность?

— Иначе бы уже торговали. Разве нет? Наверное, даже кто-то пробовал, но едва он что-то получал, сразу же рядом появлялся его соплеменник с ножом. Я скажу банальную вещь, Марген, но войны и разборки сильная помеха в торговле нашим товаром.

— Междоусобные войны у нас не будут вечными.

— Я простой торговец, и не знаю, что будет завтра. — Соврал Филипп.

Толстяк улыбнулся.

— Давай по двести.

— Нет.

— Я все равно не соглашусь на сто.

— Марген, мы не на базаре, и это не предложение.

— Но ты ведь сам говорил об уважении.

Филипп покачал головой и вздохнул.

— Ладно, по сто двадцать пять и гарантия охраны с твой стороны.

Марген Бабагас протянул потный мясистый кулак. Филипп ударил по нему своим.

— Посторонись! — заревел приказчик. Служилые расталкивали зазевавшихся торговцев, работный люд и монастырских рыбаков. По санному пути Ангары приближалось войско с обозом, которое встречал знатный гость из Енисейска в окружении двадцати конных рынд.

Когда первые лошади добрались до пристаней, Филипп Завадский в новеньком сияющем бушлате вышел навстречу Медведю, руководившему войском.

Они коротко обнялись, Медведь указал на растянувшуюся вереницу за своей спиной:

— Две сотни добрых воинов с оружием от Мартемьяна Захаровича.

— Передай ему привет от меня.

— Передам, брат. Да он испросить велел егда ты сам воротишься? Зело добрые вести тебя дожидают.

— Что за вести?

— Ни даже ежели б и ведал, Филипп — не сказал бы.

— Ладно, передай, что скоро буду, брат. Осталось у меня тут всего одно дело…

Раннее зимнее солнце заходило над тайгой, печально золотя напоследок нетронутый снег на замерзшей Селенге, на крышах изб и амбаров бывшей рыболовецкой слободы.

На кедровой опушке и за перелеском притаился небольшой отряд о сотню казаков. Коротышка с верным боевым псом своим Весьегоновым готовились атаковать безжизненную на первый взгляд слободу.

Однако, если присмотреться даже с невысокой позиции Рогаткина можно было разглядеть едва заметный дымок, поднимающийся над одной из изб.

Раздался тихий хруст снега, затем шепот. Рогаткин с Весьегоновым повернули головы — пришел лазутчик Васька Говоров со своими людьми — на черных усах сосульки, в глазах — голод падальщика.

— Старая изба целовальника, Перпетуй Ибрагимович, — зашептал Васька, — онамо дюжина лошадей у коновязи, караулов нету.

— Чужеяда узрел? — спросил Рогаткин.

— Нет, обаче на дворе стоит его сизый возок, на овом он внегда едучи.

Коротышка кивнул.

— Будем още дожидати? — спросил Весьегонов.

— Нет, идем.

— Сейчас?

— Да.

Весьегонов дал громогласную команду и сотенный отряд двумя мощными камнепадами обрушился на слободу.

В мгновение ока окружили они бывшую избу целовальника, спешились, ворвались. Рогаткин с Весьегоновым — в числе первых.

Изба была большой — из четырех добрых клетей, хорошо натоплена и освещена, только была совершенно пустой. От печи шел жар и горелый запах, еще там что-то шипело.

Один из бойцов взял ухват, сунул в горнило и извлек большой пятилитровый чугунный горшок. От черного варева шел дым. Воин выбросил горшок с ухватом в окно.

— Тьфу ты черт!

— В толк не возьму, Перпетуй, а иде… — Растерянно оглядывался Весьегонов.

— Тсс! — прошипел Коротышка и стал крутиться вокруг своей оси, пытаясь словно локатор уловить ухом ускользающий звук.

Выловить он его не успел — округу разорвали залпы выстрелов и крики.

Рогаткин с Весьегоновым выбежали из избы и тотчас нарвались на отряд тунгусов, который стал косить их стрелами с соседней улицы.

Коротышка с невероятным проворством сиганул обратно в дом, успев заметить, что Весьегонов лежит в снегу, а в груди у него стрела. Не останавливаясь, Рогаткин пересек горницу и рыбкой нырнул в окно, угодив коленом в котел с варевом, перекувырнулся, вскочил и слыша свист стрел за спиной запетлял меж построек. Из-за амбара на него выскочили двое тунгусов. Одного Коротышка рассек по диагонали своим палашом, а со вторым пришлось повозиться — он не худо владел своей пальмой. В конце концов Рогаткин его одолел и побежал в опустившихся сумерках туда, где маячила полоска зарослей.

Его опять заметили, засвистели стрелы. Коротышка нырнул в снег, забарахтался в нем, вспахав метров десять, вскочил за старой покосившейся рыбацкой избой и снова припустил, выбежав из слободы. Тут нашел он коня с мертвым казаком из своего отряда. Скинув казака и вскочив на коня, Рогаткин погнал его в ночь, не доставая ногами до стремян. Добравшись до перелеска, оглянулся и понял, что весь его отряд разбит и только он остался в живых.

Федор Ильич Безхвостьев в одном исподнем лежал на «царской» кровати бывшего крупного промыслового купца Якова Томилина, который помер два года назад во время охоты на бабра. Голова Федора Ильича покоилась на обнаженных коленях вдовы купца Томилина Варвары.

Варвара нежно массировала его рубленый лоб и виски, а Федор Ильич, глядя туманным блаженным взглядом на интерьер ее светлицы думал, что зело не худо жил покойный купец-рыболов. Иконы на лакированных стенах, шелковые ткани, фарфоровые украшения, каменные палаты на первом этаже, тончайшего набора печные изразцы и потом эта широкая мягкая кровать — признаться куда удобнее лавок — у Федора Ильича и в Москве-то ничего подобного не было, и он предположил, что возможно и у самой царицы такой не было. Быть может у Василия Голицына только была.

Но главным украшением в богатом наследстве покойного Томилина конечно была его супружница — двадцатичетырехлетняя «вдова» Варвара. Федор Ильич запрокинул голову, увидел над собой подтянутые аппетитные перси, нежную матовую кожу, от которой шел соблазнительный жар, приоткрытые уста, огонь таившийся в кротком бездонном взгляде.

Федор Ильич ощутил прилив острого желания, он схватил Варвару за руку, потянул к себе, но в дверь настойчиво постучали. Уже третий раз за последний час.

— Прости, Федор Ильич! Иначе засветло не успеем! — раздалось за дверью.

Боярин неохотно поднялся, сел на кровати.

— Сызнова делю тебя с кем-то, Федя. — Ласково сказала Варвара.

— Дела государевы, Варварьюшка. — Федор Ильич потянулся за рубахой.

«Вдова» засмеялась.

— За домовым да лешими гоняться ныне дела государевы?

Федор Ильич криво усмехнулся и поцеловал ее в голое плечо.

— Теперь проси още еже бы сказывал.

— Ну нет, сказывай! — припала к нему Варвара. — Убо лучше про твоего летающего в ступе стеня слушать, нежель старух купеческих. Тьма и пущай лучше бы вы его вовек не сыскали!

— Да яко же это вовек? — отстранился Безхвостьев. — Смерти моей алкаешь?

— Ты бы век его ловил — век моим был, соколик.

— А ежели аз тебя с собой в Москву заберу!

— Не плюскал бы ты, Федя, аки отрок неразумный! — грустно сказала Ваврвара. — Я тебе не жена, во еже ты меня с собою брал.

Безхвостьев нахмурился. В дверь опять постучали. Ему самому все это не нравилось — жена, Сибирский приказ в Москве, служилые обязанности. Он был уверен, что хочет одного — остаться с этой внезапно возникшей в его жизни женщиной и к черту все остальное.

— Завтра жди меня пораньше. — Сказал он, одевшись.

— Ну нет. — Тень недовольства мелькнула на красивом лице.

— Яко ж нет, Варварюшка!

— По всему уезду ужо толки броднят, еже ко мне отайный гость зачастил. От зазору деваться амо не ведаю.

— Какие же толки!

— Приезжай не сюда, а в Балатовскую слободу, онамо у меня хоромы зимние. Спросишь, дескать иде двор вдовы Томилина.

— Годе. — Безхвостьев подошел вплотную к обнаженной Варваре и впился в ее сладкие уста.

В Селенгинске Безхвостьева в нетерпении дожидались Рогаткин и Голохватовым.

Безхвостьеву они уже давно начали надоедать, как и вся эта неразрешимая затея.

— Федор Ильич! — набросился Голохватов. — Елико же мочно! Сегодня наголову разбит последний отряд Перпетуя. Весьегонов убит. Рогаткин наш чудом ушед.

Безхвостьев равнодушно взглянул на Коротышку.

— Федор Ильич! — подскочил тот. — Ты убо разумеешь, еже значит сие! Третье належание и яко сведали идеже будем!

— Еже во еже? — нахмурился Безхвостьев.

— Крыса посреди нас! — сердито прошептал Рогаткин. — Во-ся!

— Да из самого ближнего круга. — Подтвердил Голохватов. — Обаче яко оне сведали иде отайная ловитва буде? Токмо четверо ведали, да един из них сегодня помер.

Безхвостьева утомил такой напор, он рассердился.

— Да еже вы от меня хотите, я не разумею! Он во-то перед вами был. — Безхвостьев протянул руку и сжал в кулак, будто схватил кого-то. — Бери не хочу! Да один, а не с войском и еже бы вы мне сказываете?! Улетел на шаре матерь твою за ногу?! Прямо из-под носа!

Голохватов с Рогаткиным переглянулись.

— Федор Ильич, да поне весно еже он цинам возит товар на шарах по воздуху.

Боярин развернулся у расписных дверей воеводских хором.

— А коли так, — сказал он вдруг сердито, — егда он и впрямь кое-что ведает о сем мире поболе нас!

Сказав эти слова Федор Ильич вошел в хоромы и закрыл за собою дверь.

Весь вечер Федор Ильич пил водку и хмуро глядел в окно на вьюгу, много размышлял, пытаясь отыскать ответ почему с таким трудом выстроенная жизнь не приносит прежней радости, а тянет все на какую-то дрянь.

До полудня выехал он тайно в Балатовскую слободу с четырьмя рындами. Верный помощник и телохранитель разузнал где хоромы зимние купца Томилина, что не составило труда — большой двор с двухэтажным теремом и амбаром на краю слободы нельзя не заметить.

На дворе встретил их только конюх-старик, которого Варвара всегда возила с собой. Оставив своих людей во дворе, Безхвостьев спешился, бросил поводья конюху и поднялся по крыльцу на высокий первый этаж.

В тереме было хорошо натоплено, но пусто и как-то тихо.

— Варвара! — позвал Безхвостьев.

Никто не ответил, хотя ему показалось, что в соседней горнице кто-то есть — там скрипнула половица.

— Идеже ты?

Федор Ильич вошел и обомлел — за большим столом в коморе сидел Завадский.

— Где она? — задал глупый вопрос боярин, хотя сам уже все понял.

Он обернулся и увидел, что двери в сени спиной подпирает страшный разбойник с топором, который постоянно строит гримасы.

— Уехала. — Сказал Филипп.

— Амо?

— Туда, где ты ее не найдешь.

Безхвостьев к этому моменту уже сумел взять себя в руки — выпрямился, расправил плечи.

— Твоих рук дело? — спросил он как можно увереннее.

— У каждого свои слабости, — уклончиво ответил Филипп.

— И какие у тебя?

Завадский улыбнулся.

— Ты же не дурак, Федор Ильич, — вместо ответа сказал он, — ты понимаешь, что не смог бы ничего подобного построить.

Безхвостьев усмехнулся.

— Разумеешь ты большой человек?

— Нет, — ответил Завадский, — не больше тебя. Слушай, Федор Ильич, вонми как говорится, я знаю, ты немного расстроен, но у меня нет времени на пустую болтовню. Загляни под рогожу.

Только теперь Безхвостьев заметил, что на столе что-то лежит, накрытое большим куском материи.

Федор Ильич подошел, приподнял край. Под рогожей блеснули серебряные слитки. Безхвостьев вопросительно посмотрел на Филиппа.

— Еже ты хочешь?

— Ты вернешься в Москву и сдашь это в Сибирский приказ. Ты скажешь, что в Сибири появился новый промысел, который прибыльнее продажи меха примерно в десять тысяч раз. Ты расскажешь об этом новому царю, который только прибыл из Европы и остро нуждается в деньгах на реформы и на войну со шведами. Ты порадуешь его добрым известием и добьешься, чтобы он выдал мне монопольное право на торговлю опиумом с Цинской империей.

Безхвостьев прыснул от смеха.

— Чаю губа не дура!

— Знаешь, я мог бы вообще этого не делать, — Завадский кивнул на стол, — ведь теперь я могу доставлять товар по территории другой страны, мне даже остроги ваши не нужны, хотя я в любом случае их заберу. Вопрос сейчас о тебе. Ты хочешь быть человеком будущего или потеряться в прошлом?

Федор Ильич прищурился, задумчиво глядя на Завадского.

— Какова цена?

Филипп медленно поднял подбородок.

Голохватова ни свет ни заря вызвал к себе Федор Ильич Безхвостьев. Место встречи донесли — тайное, якобы стало известно кто все сливает врагу — толока в лесу в пяти верстах к северу от Селенгинского острога. Уже в дороге конный экипаж приказчика догнал Рогаткин, несущийся во весь опор с двумя рындами.

— За мною? — спросил Голохватов.

— По велению Безхвостьева.

Приехали вместе. На толоке никого. Приказчик крутил рыжей головой присматривался.

В этот момент на другом краю показались люди. Рогаткин первым узнал тунгусов.

— Засада! — Коротышка пришпорил коня, развернулся, но в этот момент стрела пронзила его шею.

Конь понес мертвого Рогаткина на дорогу.

Голохватов этого не видел — он глядел на приближающихся всадников, но и они расплывались и сливались в какую-то однообразную серо-бордовую массу. Приказчик ощутил резкую боль и со стрелой в сердце сполз с коня.

Весной Филипп, наконец, вернулся в Храм Солнца. Город благодаря усилиями старцев серьезно преобразился, но все еще напоминал богатое село. Надо будет заняться развитием градостроительства подумал Завадский, подходя к своей избе.

Сердце отчего-то забилось. Еще через сени он увидел люльку в форме мини-струги, подвешенную к перекладине под потолком. Внизу для подстраховки кто-то набросал сенных подушек. Завадский подошел к ней, сверху посмотрел на младенца. Тот не кричал, а только шевелил крохотными ручками и ножками, глядя на Филиппа большими небесно-синими глазами. Завадский глубоко вздохнул и поднял взгляд на дверной проем в соседнюю комнату. Тени ветвей безмятежно покачивалась на крашеном полу.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ