Спаситель

Глава 51

Не в силах больше терпеть зубную боль, старик Никодим, наконец, решился — выкопал в сарае глиняный кувшин, из которого пересыпал в платок двадцать копеек, прихватил полмешка сухарей, взял посох и придерживая больную щеку, отправился на северную окраину Гусейновской слободы, где жил бывший монах Елисаветий, изгнанный в свое время из монастыря за страсть к подглядыванию за девками в бане.

Оставшись без казенного пропитания и при этом со слегка подмоченной репутацией, бывший монах Елисаветий тем не менее не опустил рук, а прослышав о хороших доходах на зубоволочении, выменял у проезжего татарина на полмешка лука ржавые щипцы и с тех пор зарабатывал выдергиванием зубов.

— Пришел сдаваться, отец родный! — пугливо сообщил Никодим войдя на захудалый двор к Елисаветию.

Елисаветий сидел на крыльце, лузгал орехи. Поняв по измученному виду гостя, в чем дело, он уверенно встал, жестом приказал тому открыть рот, деловито осмотрел.

— Инда во еже бо! — Произнес он задумчиво. — Деньгу приволок?

Никодим достал россыпь овальных медных копеек.

— Со страдальцев лишнего не беру! — произнес Елисаветий и взял одну копейку, что насторожило Никодима.

— Ты, бачка, лучше все возьми, да утрудись не шибко-то драть, чаю не коня ковати.

— Шибко не шибко, драть все едино, становись туды на колени да лечтцу не докучай. — Елисаветий указал на вытоптанный в снегу пятачок перед курятником.

— Почто на колени? — спросил Никодим, с ужасом глядя на появившиеся в руках старца страшные щипцы.

Ему вдруг захотелось убежать, но вспомнив об изнуряющей боли, он взял себя в руки и повиновался.

Елисаветий зажал его голову у себя между ног, схватил щипцами за больной зуб и принялся драть. Никодим замычал, потом заорал как резанный, а потом рухнул в обморок. Когда он очнулся, Елисаветий напоил его отваром из дубовой коры и показал вырванный полусгнивший зуб.

К вечеру Никодим шатаясь вернулся домой, он не мог есть и спать три дня, а на четвёртый ощутил, что боль стала угасать, он даже поел с аппетитом сушеного редиса со сметаной и принялся за оставленную работу — дубление свиной кожи.

Примерно в это же время на его дворе появились два азиата. Бывший разбойник Никодим мгновенно понял, что это не безобидные кочевники под ясачным спудом сибирских господ, а настоящие головорезы с большой дороги.

— Яко здравие, старче? — раздалось за спиной.

Никодим обернулся и увидел у дверей в избу еще одного разбойника. На этот раз русского.

— Не жалуюсь ныне. — Спокойно ответил Никодим, пряча в руке шкуросъемный нож. — А вам чего надобе, люди добрые?

Разбойник русской наружности подошел ближе, заглянул ему в лицо наглыми глазами.

— Кольми добрые, чего же нож в рукаве прячешь?

— Ладно, Аким, не пугай старика. — Засмеялся один из азиатов. — Заедино не на того напал.

— Ведаю, сказывают старец сей не одну душу на небеса отправил.

— Сице о том пришли толковати? — строго вопросил Никодим.

Аким с тунгусами засмеялись.

— Ищем мы кое-кого. Сказывают у тебя живали.

— Все их ищут, — усмехнулся старик.

— Отнюду ведаешь еже об одних разговор?

— Филипп, да при нем Бес страхолютый, разбойник да отрок?

С лица Акима мигом слетела улыбка. Он схватил старика за отвороты тулупа.

— А ну сказывай еже весно!

— Жили они зде на постое два дня, посем ушли, да оставили след. По сему следу и пустился в погонь за ними отряд Голохватова.

— Якой след?

— Карта с меткой, еже путь их лежит к Вербицкому.

Аким прищурился.

— Не похоже на Филиппа. — Сказал он подошедшему Бакану. — Али врет черт беззубый.

— Да я знать не знаю, ведать не ведаю, по мне все едино. — Проворчал старик.

— Почто ему сия глушь?

— Глушь сгодится ежели сблазнить ворога, пустив по ложному следу. — Сказал Бакан.

Аким призадумался и одобрительно кивнул.

— А во-то теперь похоже. Скажи-ка, старик, отряд пошел за ним?

— Полдня токмо поводыря искали. Без поводыря в той глуши заплутаешь. Посем ушли, а далече ли — не ведаю.

— Стало быть не вернулись?

— Поводырь воротился, сказывал поворотили на север, да амо — неведомо.

— Поводырь овый зде?

— Толку у него не сыщете, яко с козла молока, — махнул рукой старик, — во-то племянника моего Федула дождитесь, он годе поводырь, каждую сосенку в округе ведает, да токмо он теперь в Итанцинском остроге, а онамо толки броднят еже окружило его войско да третий день уж берет приступом.

— Еже за войско?

— А шиш его ведает!

— На кой черт кому-то понадобилось осаживать Итанцинский острог? — проговорил Аким и тотчас сам догадался.

Они с Баканом переглянулись.

Всю ночь Антон, Бес и Филипп по указаниям Тишки резали и сшивали льняные лоскуты. К утру, когда раздался первый выстрел у них было готово шесть гигантских кусков, каждый — двадцатиметровой длины, по форме похожий на рыбину без хвоста. Тишка сказал, для надежности не помешал бы лак, но он сох почти сутки, которых у них просто не было.

— Слушай, Тишка, если я верно помню, братья Монгольфье обходились без лака… — Сказал Филипп.

Тишка недовольно вздохнул, сверился со своими рисунками и дал отмашку на сшивание. Самым сложным было соединить куски в так называемом куполе. Тут пригодилась врожденная аккуратность Антона, от остальных потребовалось лишь мускульное напряжение.

Над головами разлеталась залповая канонада, воинственные вопли, кто-то бегал, стуча тяжелыми сапогами по мостам, периодически ударял о стены амбара, в котором кипела безумная работа. Бес говорил, что острогу под силу выдержать несколько попыток атак, и благодаря естественным преградам в виде рек с двух сторон, его трудно будет поджечь. Конечно, это все не касалось орудий, пока они молчали, но почему? Возможно, потому что это было пока только предупреждением.

Филипп заставлял себя не думать об этом, подгонял Беса и Антона, чтобы работали быстрее и сам ускорялся.

К исходу первых суток, Филипп и Тишка поняли, что скорость работы никуда не годится — они сильно отстают. Шар, пока лишь в виде гигантского спущенного мешка уже начал приобретать классические формы, но они сшили только половину, сломав при этом пару десятков ганзейских игл, в кровь исколов себе руки, а ведь задумывалось еще дублирование стежков для надежности и скрепление швов клеем, затем еще следовало вывернуть шар и стянуть его веревками. И еще пока даже речи не было о топливе, корзине и управлении (знания о последнем у Филиппа и вовсе отсутствовали).

Между тем, вечером к ним зашел Провотор со своими людьми. Братья кое-как закидали товаром своего «франкенштейна» и открыли ворота.

Провотор хмуро оглядел беспорядок, возбужденных братьев и остановил свой тяжелый взгляд на Филиппе.

— Минул день, — изрек он мрачно, — покамест не зрим мы твоих спасителей, поне теряем своих людей.

— Эти жертвы не напрасны, Провотор.

— Яко обмолвишь ты сие их близким?

— Мы не выбираем пути, они выбирают нас. Они борются не за меня и не за тебя. — Филипп щелкнул пальцами, указав Антону на кожаный мешок в углу. — Они ведут борьбу за себя и свое будущее. Ты знаешь это. Господь всем посылает испытания.

Антон передал мешок Филиппу, тот протянул его Провотору.

— Что это? — вожак заглянул в мешок.

Блеснула внушительная россыпь серебряных монет.

— Передай это тем, кто потерял сегодня близких и помни, что я не забуду о том, что вы сделали.

Провотор тяжело кивнул, окинул Филиппа невидящим взглядом, и Завадский хотел уже было облегченно выдохнуть, видя, что вожак направляется к выходу, но тот вдруг остановился и посмотрев Филиппу прямо в глаза, произнес:

— Лучше бы твое войско поспешило.

— Максимум день, — сказал Филипп братьям, когда Провотор ушел, — и это в лучшем случае. Большего у нас нет.

Тишка попытался было возразить, но Филипп взял его за плечи.

— Нам придется рисковать, брат.

За ночь ценой неимоверных усилий, они кое-как стянули лоскуты, Тишка забрался внутрь через двухметровое отверстие и с его помощью за два часа они вывернули шар наизнанку. Все уже были без сил, даже выносливый Антон. Филипп заставлял всех пить красный улун, но это уже почти не помогало. Завадский старался время от времени давать Тишке перерывы хотя бы по полчаса.

Не менее утомительной оказалось стягивание шара канатами. Здесь пришлось пойти на риск и ограничиться всего лишь двумя вертикальными витками и одним горизонтальным поясом. К четырем концам пришитых канатов надо было как-то прикрепить корзину, но ее еще даже не было, а день тем временем подошел к вечеру.

— На чем мы полетим? — спросил Тишка.

Филипп задрал голову.

— Ее всего равно разбирать.

Антон поглядел наверх и подхватив топор стал забираться по лестнице.

— Бес, помоги ему, когда шар надуется, надо, чтобы он не порезался о края.

Бес схватил в охапку два рулона шерсти и полез за Антоном.

Филипп с Тишкой тем временем приступили к самому сложному — созданию топлива и его вместилища.

— Почему шерсть и солома?! Тут ее мало! — недоумевал Тишка.

— Я не знаю, брат, так было написано в сраном журнале.

— Ты сказал горячий воздух, стало быть дрова лучше!

— Я в тебя верю. Эй, накидайте нам дров!

Из-за экономии веса, корзину Антон сколотил очень далекую от всех классических требований безопасности. Из ограждений только четыре расщепленные надвое доски, вместо пола — крестовины, на которые страшно наступать.

— Если что — будем хвататься за канаты.

Поздним вечером основная конструкция была готова. Братья собрали ее и присели отдохнуть. У них в запасе была еще ночь (Филипп полагал — едва ли больше). Он хотел использовать ее для укрепления самого шара, считая, что они не доработали с креплениями и, хотя бы немного дать отдохнуть братьям, но тут за воротами послышались голоса:

— Зде затаились чужеяды!

— Из-за них вся недолга!

— Приступом берут чертей, а мы воюй за них!

— Имай их братцы!

Антон схватил ружье, Бес — лук.

— Еже голосите, яко бабы! Не ведаете десны, а туда же! Провотор сказал покамест их не выдавать.

— Ты на чьей стороне, братец?!

— Плюнуть и растоптать! Не нравится — ступай к Провотору, а смуты не наводи!

Шаги и крики стали отдалятся. Братья опустили оружие.

Филипп посмотрел в их лица и решительно кивнул.

Каждый знал, что делать.

Антон с Бесом забрались на остатки крыши и разбросали по ней полотнища шара. Бунтовщики, завидя их с мостов, стали кричать:

— Конка! Гляди еже разбойники удумали! — раздалось сверху.

— Эй! Вы чаво деяните?

— Крышу латаем! — отозвался Антон.

— Зело студено! — подтвердил Бес.

— Да вы мастаки! Покров тряпьем мастырят! Вы отнюду такие? Из тундровых болот?!

На мостках захохотали.

Филипп тем временем привязывал канаты к деревянным стойкам амбара, для удержания шара, когда он наполнится горячим воздухом, досадуя при этом, что не поручил это дело Антону, который как опытный охотник всяко лучше него знает, как вязать надежные узлы. Тишка трамбовал топливо.

Когда Филипп привязывал последний четвертый канат, острог оглушил дикий ор, раздавшийся со стороны приказчицких хором. Завадский безошибочно уловил разрушительную энергию толпы и задрал голову. Антон и Бес наверху тоже замерли, как коты, поворотив лица в одну сторону.

— Идут! — сказал Бес и сиганул с крыши прямо на пол. Антон тоже спешно спускался.

— Тишка, жги на полную! Все в корзину!

Тишка надувая щеки что было сил дул на дрова с опилками, но огонь еле теплился. Бес стал ему помогать.

Амбар тем временем окружили, в ворота колотили, громыхал непривычно бодрый голос Провотора (сдался-таки сукин сын, подумал Филипп):

— Отворяй, Филипп, по-хорошему. Сам боло сказывал — Господь посылает нам испытания, стало быть — твое время настало.

— Обожди, Провоторка! — кричал в ответ Филипп, принимая от Антона короткий палаш, который был припрятан в амбаре среди небольшого арсенала. — Дай нам промеж собой попрощаться.

Ор на улице сменился гулом.

Тишка сыпанул что-то в дрова и огонь вспыхнул добрым пламенем. Над головами раздалось мощное шевеление. Пламя било прямо в открытое горнило, щедро наполняя его горячим воздухом. Корзина приподнялась на полметра, закачалась. Все ощутили мощную тягу. Антон и Бес заревели от восхищения.

— Глядите, братцы! — дико заорал кто-то наверху. — Еже онам в выспри лезет! Ползет чудище по крыше!

Ворота сотрясались от ударов.

— Рубите!

Вылетела права скоба, они уже видели через щель красные от огня бородатые лица. В ответ им дышал огонь в амбаре. Филипп почувствовал, что начал задыхаться.

Филипп, Антон и Бес обрубили канаты со своих углов, а Тишка промахнулся, да еще и обронил свой палаш.

Корзина пошла боком вверх, уперлась в перекладину. Послышался деревянный треск, но корзина удержалась.

Антон протянул ему свой палаш, но корзину снова тряхнуло и оружие упало в ту самую минуту, когда бунтовщики выбили наконец ворота. Перед ними предстала странная картина — большой, пышущий огнем короб, который как будто пытается упасть вверх, но ему мешает один привязанный канат.

Толпа замерла на мгновение в изумлении. Филипп поглядел в глаза Провотора и увидел первобытный страх, смешанный с животной яростью.

В этот момент Бес закричал и метнул свой топорик прямо над головой Тишки в канат над узлом, после чего корзина со скоростью японского лифта «Тошиба Элеватор» унеслась вверх.

Стремительно мелькнули перед ними мосты, освещенные факелами, церковь, избы, дозорные башни, амбар без крыши в окружении черной массы людской толпы.

— Матерь Божья! — послышались крики.

Филипп успел заметить, что многие опустились на колени и сняли шапки, затем частокол стен ставшего вдруг маленьким Итанцинского острога и сразу за ним — такие же черные людские толпы у стен, за рекой, на горе и за мостом. Там жгли костры в отдалении, на опушке, маячили конские головы, некоторые люди пытались бежать за шаром, как дети, указывая на него руками, но его быстро поглотила тьма, оставив только вспышки «огненного дыхания».

С высоты вся эта осада и порожденные ею проблемы, казались какими-то игрушечными — битвой нелепых человечков.

Бес и Антон кричали от восторга, Тишка улыбался, Филипп же только что вспомнил, что понятия не имеет как управлять этой штукой и можно ли ей вообще управлять.

Они просто поднимались вверх и на высоте примерно триста метров воздушный поток плавно понес шар за горы.

Мир, увиденный с такого ракурса заворожил братьев, будто позабывших, что они все еще в опасности. Под ними проплывали реки и озера, наполненные звездами, заснеженные леса и горы. Вдали за грядой, на них как на равных смотрела Луна.

Тишка подбросил последние дрова и сыпанул своей белой дряни, воздушный шар отозвался трепыханием, и закачался на ветру. Филипп заметил небольшую дырку на льняной ткани — значит кто-то успел выстрелить.

Минут через пять шар стал медленно терять высоту, хотя костер еще не ослабел — вероятно, ткань разошлась где-то на стыке, и выпускала воздух. Они держали курс к горной гряде. Одна из невысоких гор будто выступила вперед, и Филипп понял, что они ее не проскочат. Они летели на пологий склон, поросший елками. Мелькнула заснеженная прогалина, но они миновали ее, оказавшись выше, чем представлялось. Перед ними проплыла верхушка высоченной сосны, через несколько секунд корзина ударилась о склон, рассыпались недогоревшие дрова, корзина поехала вниз, но шар зацепился за ели, мягко останавливая корзину, из которой выбрались Филипп, Антон и Тишка, а Бес только спускался к ним — он выпрыгнул раньше — при приземлении.

— Ты это видел? — спросил Голохватов у Рогаткина, который с растерянным видом опустился на пень.

Коротышка с трудом оторвал взгляд от исчезающего высоко в небе огонька и поглядел на старшего товарища.

— Это ведь он?

— Еже мы скажем Безхвостьеву?

— Что он улетел на шаре?

Голохватов посмотрел на Рогаткина как на идиота и молча ушел, а Коротышка еще долго глядел перед собой и хлопал глазами, чего за ним никогда прежде не водилось.