Бут Таркингтон Суета и смятение

Глава 1

В самом сердце открытой всем ветрам равнины в центре США находится город, чудесный и грязный город, тонущий в клубах собственного дыма. Приезжий сразу отметит его грязь, не успев почувствовать чудесность, ибо первым делом испачкается. Сажа замарает его снаружи и изнутри, ведь он ее вдохнет вместе с воздухом, и ему не придется искать доказательств того, что об обогащении здесь думают больше, чем о чистоте; впрочем, не важно, нужны ли ему эти доказательства, они всё равно бросятся в глаза, лишь только он увидит небрежно прибранные улицы и чумазых горожан. Легчайший ветерок поднимет пылевые вихри, заставив страдать от удушья, а если ему надоест дышать дымом, есть альтернатива — самоубийство.

Дым схож с несвежим дыханием гиганта, пыхтящего в нескончаемой погоне за богатством. Чем больше он обретает, тем чаще вздымается его грудь и тем непереносимее его вонь. У него есть голос, хриплый голос, жаркий и одержимо твердящий одно и то же: «Богатство! Я разбогатею! Я сколочу Состояние! Мои Деньги принесут Деньги! Мой дом потонет в грязи, на моей одежде не останется ни единого чистого пятнышка, я вымажу соседа с головы до ног — но я буду богат! Я отрину чистоту: у меня будет грязная жена и грязный ребенок, но я разбогатею!» Однако на деле он не просто жаждет богатства: гигант стремится заполучить его сразу. Для этого он пускает на ветер всё, что имеет, ибо богатство витает в воздухе вместе с дымом.

Но всего поколение назад не существовало никакого пыхтящего гиганта, никакого удушливого, прокопченного города; был милый городок с приятными соседями, понимающими друг друга и, в общем-то, друг на друга похожими. В этом славном, сонном местечке каждый, как говорится, чувствовал себя как дома, а вся экскурсия по округе состояла из посещения Государственного приюта для умалишенных и любования кладбищем с невысокого холма. По воскресеньям добропорядочные горожане вместе с семействами выезжали на прогулку в фаэтонах или кабриолетах. Никто не отличался особым богатством; совсем бедных было по пальцам пересчитать; воздух был чист, и все находили время для жизни.

Но над страной уже витал дух, и здесь он был не менее силен, чем всюду, — дух, проникший в самые глубины американской земли и без устали трудившийся там, пока наконец не поколебал саму почву, не свернул горы и не проявился в своей чудовищной осязаемости; этому богу поклонились все добрые американцы, и имя его было Величина и Величие. Именно он обратился пыхтящим гигантом.

В душах горожан всегда жила неодолимая тяга к большим размерам. Год за годом она крепла и стала всеобщей движущей силой: Мы должны Расти! Мы должны быть Большими! Мы должны быть еще Больше! Величина Это Деньги! Преображение произошло: стремление обернулось могущественной Волей. Мы должны быть Больше! Больше! Больше! Заполучить сюда людей! Убедить их приехать! Подкупить их! Заманить к нам, пусть и ценой обмана, лишь бы вышло! Принудить неумолчными призывами! Пусть они одуреют от них и приедут! Кто угодно, мы примем любого! Мы обязаны Расти! Раздувай! Преувеличивай! Похваляйся! Долой критиков! Ори и взывай к Верхам: истинные патриотизм и честь в Величии! Чем мы Больше, тем больше у нас любви, и жизни, и счастья! Размер это Прибыль! Мы желаем Расти!

Они получили то, чего добивались. Люди приезжали из всех штатов; сначала понемногу, тонкой струйкой, но с бешеным бегом времени всё быстрее и быстрее, целыми толпами. Приезжали белые, и черные, и коричневые, и желтые; негры с Юга нагрянули многими тысячами и плодились гораздо быстрее, чем умирали. Люди прибывали со всех континентов, сломленные и несломленные, укрощенные и дикие: немцы, ирландцы, итальянцы, венгры, шотландцы, валлийцы, англичане, французы, швейцарцы, шведы, норвежцы, греки, поляки, русские евреи, западные славяне, армяне, румыны, сербы, иранцы, сирийцы, японцы, китайцы, турки и все вообразимые метисы, возникающие из их союзов. Разве что не было эскимосов или патагонцев, хотя и сложно представить себе земное племя, которое не доплыло бы сюда и не бросилось в этот плавильный тигель.

С Ростом пришли новая техника и суета; улицы загудели и задребезжали, дома затряслись; тротуары износились под ногами спешащих толп. Если раньше люди праздно глазели по сторонам, то теперь их взгляды стали жестче и недоверчивее; постепенно начали появляться нувориши — циничные молодые варвары, мускулистые и пронырливые; их одежда была из добротных тканей, но шилась будто с газетных карикатур. Рядом с таким беспородным юнцом вышагивала женская особь — бледная девушка, разодетая и нарумяненная; они говорили чуть в нос на собственном жаргоне, полном грубостей и усеченных слов. Угу, речь простых людей изменилась: вместо старого, неправильного, но чистого диалекта Среднего Запада с его растянутыми гласными зазвучал резкий язык затертых метафор, взлелеянных журналами и связанных между собой всяческими «ну» и «это».

В центре город стремительно разрастался вверх, башня громоздилась на башню, составляя его ядро, и ближе к окраинам он растекался по равнине, милю за милей; в его внутренностях, подобно благотворным бациллам, сражающимся с болезнью в человеческом организме, миссии и приюты как могли сопротивлялись салунам и прочему злу, часто селящемуся в больших городах. Авантюристы всех мастей обретали славу или разорение на рынке; ночью по улицам разгуливали бандиты, и не обходилось без убийств; в сумерках повсюду шныряло ворьё; в дома постоянно вламывались и обирали хозяев до нитки. Конечно, жить здесь было безопаснее, чем в средневековом Риме эпохи борьбы за власть, хотя в Риме убийц карали гораздо чаще, а в этом городе на каждом перекрестке вас подстерегала опасность покалечиться или сгинуть под колесами автомобилей.

Горожанам позволялось творить законодательство по собственному усмотрению, потому что законы не имели особого веса, но налоги стабильно росли, что было на руку политикам. Законотворчество развлекало народ и чрезвычайно ему нравилось; настроение в обществе улучшалось, ведь появились законы даже о превышении скорости. Больше того, вышел закон, запрещающий дым! Дымить стало нельзя ни трубам, ни курильщикам. Законы писались по любому случаю — и тут же забывались; иногда о них вспоминали и мчались принимать новый закон в поддержку старого — и вновь забывали и тот и другой. Но как только закон угрожал Деньгам или Голосованию — или начинал кого-то беспокоить — его превращали в курьез. Власть была выше закона.

Так рос город. Рос и набирался сил.

До кого бы он ни дотянулся, он всех обращал в свою веру:

Даруй мне частицу себя, о Величие:

Дай власть, дабы добиться большей власти!

Дай богатства, дабы преумножилось оно!

Дозволь трудиться, дабы не разгибал я спины!

Даруй Многое, дабы стало его у меня еще Больше,

О Величие, ибо Твои есть Сила и Слава!

И не будет Тебе конца, отныне и вовек!

Загрузка...