Суета и смятение

Глава 33

В тот день стоял туман, настоящая дымовая завеса, особенно густая в сердце святилища. По храму сновали люди, деловитые и грязные, всё плотнее обрастая снаружи и изнутри слоями смолы, угольной пыли, битума, сернистой кислоты, купоросного масла и иных привычных веществ, без которых и воздух не воздух, одежда не одежда, а домочадцы не домочадцы. И дым, и шум, и суета — всё указывало на то, что город растет. Дыма было больше, чем в такой же февральский день годом раньше; было больше шума; толпы стали гуще — и, несмотря на это, быстрее. Дорожной полиции приходилось несладко: все перемещались, как им заблагорассудится, сохранив эту привычку со времен старого города; пешеходы переходили улицу кто во что горазд и не только гибли чаще, чем на узаконенных переходах, но и мешали автомобилям, трамваям и грузовикам, отчего водители впадали в буйное негодование. Регулировщики света белого не видели, к тому же и сами, конечно, иной раз попадали под колеса, но никак не могли заставить горожан осознать, насколько страшно и смертельно опасно передвигаться по улицам. Это поражало, ибо в городе вряд ли нашелся хотя бы один житель, лично не знакомый с кем-то погибшим или пострадавшим в аварии или с водителем, под машину которого попадал пешеход. И вместе с тем необычайно озабоченные лица прохожих давно перестали удивлять: все куда-то спешили, думая о чем-то своем, и ничуть не волновались из-за грязи или опасности.

Мэри Вертриз редко появлялась в городе и потому ни разу не видела аварии — до этого времени. Сегодня она отправилась в торговый район по поручению матери, боязливо приступавшей к восстановлению полуразвалившегося хозяйства. Походив по универмагам, Мэри вдруг осознала, что находится рядом с небоскребом Шеридана. Его было видно с любой точки улицы: он нависал над головами огромной, мрачной прямоугольной тенью, устремленной вверх и исчезающей в колышущихся клубах смога. Высоченный, закопченный, отвратительный, он казался олицетворением силы и размера — но в глазах Мэри это громадное здание не было лишено красоты. Шеридану удалось внушить ей нечто важное и потому никак не выходящее у нее из головы. Она вновь и вновь мысленно прокручивала их беседу, начиная верить в правдивость его слов: «ТАК жалко ему могло быть только ОДНУ девушку на свете!.. Гурней уверен, что Биббз не сможет стереть вас из памяти…» Если в тот день эти высказывания смутили ее, то теперь ее душа запела. И случилось это преображение тогда, когда она увидела аварию.

Мэри как раз стояла напротив Делового центра Шеридана, ожидая, что машин станет поменьше и она сможет перейти на другую сторону, хотя людям вокруг не терпелось и они то и дело перебегали улицу, рискованно маневрируя между автомобилями. Из толпы позади девушки вышли двое мужчин и, не прерывая серьезного разговора, направились через дорогу. Оба носили черное; первый был высоким здоровяком, а второй, еще более высокого роста, отличался изящным телосложением. У Мэри перехватило дыхание: это были Биббз с отцом. Они не заметили ее, она же уловила восклицание, произнесенное густым голосом Биббза, обретшим некоторую хрипотцу: «Шестьдесят восемь тысяч долларов? Да ни за какие коврижки!» Мэри вздрогнула, не ожидая от него подобных слов, а когда посмотрела на его профиль, вдруг впервые отметила его сходство с отцом.

Она наблюдала за ними. Посреди улицы Биббз на шаг обогнал мистера Шеридана, и они разделились. По дороге, на бешеной скорости проскочив трамвайную линию, промчался грузовик, перепугав стайку деревенских кумушек, в эту секунду переходивших дорогу перед Биббзом: они отпрянули, с силой толкнув его назад. Он инстинктивно отступил и оказался на пути движущегося трамвая. Улица не место для раздумий, но Биббз был погружен в размышления о том, что он только что говорил отцу. Последовали крики и вопли; Биббз посмотрел не в ту сторону — и Мэри увидела, как старший Шеридан метнулся вперед прямо под колеса. Ни на миг не задумавшись о собственной жизни, он набросился на Биббза, как футболист на противника, и Мэри показалось, что они оба упали. Больше она ничего не видела — бесчисленный транспорт закрыл ей обзор. Она поняла, что трамвай резко затормозил. Все вокруг застыли, и сквозь мгновенно слетевшуюся толпу пробрался полицейский. Ездоки привстали в открытых автомобилях, а прохожие старались вскарабкаться повыше — на колеса и подножки, лишь бы не пропустить ужасное зрелище.

Мэри тщетно пыталась приблизиться к месту происшествия. Вскоре на помощь полицейскому прибыл наряд, и через пару минут движение восстановилось. Толпа послушно поредела: на земле не было жертвы, скорая не приехала. Рука в женской перчатке твердо и настойчиво легла на рукав регулировщика.

— ЧТО вам нужно, барышня?

— Где они? — воскликнула Мэри.

— Кто? Старик Шеридан? Уж ОН-то не пострадал!

— Его СЫН…

— А, это тот, кто с ним был? Видал, как отец его повалил… Не, кажись, и с ним всё в порядке, барышня. Старикан вовремя столкнул его с путей, а самого Шеридана только шибануло трамвайной решеткой, ну, может, он маленько стукнулся. Они оба своими ногами пошли в Шеридановский центр. Извините, барышня, мне пора.

В эту самую минуту Шеридан с Биббзом поднимались на лифте.

— Не забудь в конторе почистить костюм, — говорил Шеридан. — Сколько раз тебе повторять, не зевай на перекрестках. Сам не знаю, что меня дернуло толкаться… ну да, ведь я пошел сразу за тобой. Вот на тебя и наскочил. Надеюсь, ты понял, что надо быть осторожнее. Ладно, мы разговаривали о том, что Мёртри хочет арендовать квартиру стоимостью шестьдесят восемь тысяч на девяносто девять лет. Он своего не упустит, раз о таком просит, даже не знаю…

— Нет, — бурно возразил Биббз, когда лифт остановился, — он ее не получит. Мы ему не позволим, и я объясню вам причину. Мне потребуется всего пять минут. — Он вошел вслед за отцом в приемную — и отец признал его правоту. Темнокожий юнец тщательно почистил щеткой костюм Биббза, и молодой человек вошел в свой кабинет, закрыв дверь за спиной.

Он не показал отцу, насколько его перепугало случившееся, к тому же болел бок, ушибленный Шериданом. Ему хотелось побыть в одиночестве, стряхнуться и еще раз бесполезно поразмышлять. Он понимал, что отец не просто «наскочил» на него; знал, что Шеридан мгновенно — и инстинктивно — доказал, что его жизнь ничто в сравнении с жизнью сына и наследника. Биббз так и не смог заставить себя поговорить об этом с отцом — и даже намекнуть, что он всё понимает, потому что Шеридан, столь же инстинктивно, отказался упоминать об этом: а, пустяки, всё нормально, вернемся к делу.

Биббз погрузился в мысли об отце. Он особенно ясно ощутил рядом с собой нечто великое, неистовое — и безудержное; это было выше законов самой природы; этому были нипочем бури, раны, увечья; то была сила всепокоряющая, неукротимая — и слепая в своем благородстве. Впервые в жизни Биббз осознал, что значит действительно быть сыном этого человека.

Впредь он будет его настоящим сыном в еще большей степени, пусть Шеридан и верил, что Биббз честно, без задней мысли, погрузился в работу в конторе. На самом деле Биббз дал слово трудиться там исключительно ради денег для Мэри Вертриз, нуждающейся в них. Он содрогался от ужаса, вспоминая, как пришел к ней и предложил их вместе с рукой и сердцем, а сам всё ниже опускал голову, потому что испытывал постыдный страх: он боялся, что она согласится! Он не знал ее, а когда узнал — потерял навсегда, и вот тогда-то у него и открылись глаза, и теперь он понимал, насколько глубок был его сон, раз он столько размышлял о превосходстве «дружбы»! Лунатик пробудился и узрел горькую правду любви и жизни, поняв, что проиграл на обоих полях. Он сжег свои мечты на алтаре, и жертва его причинила Мэри такую боль, что ему нет прощения. И теперь он будет просто работать там, где никогда работать не собирался, но хотя бы в этом ему удастся преуспеть, пусть и «сжав зубы». Ах, если бы было «ради чего» это делать…

Он подошел к окну, открыл его и прислушался к уличному гулу. Он взглянул вниз, на смазанный, спешащий рой; взглянул вдаль, на трубы, изрыгающие дымные столбы, что сливаются в огромное, чадное ядро смога; посмотрел на шаткое стальное кружево, окутанное туманом и издающее звоны и скрежет, пока крошечные человечки балансируют на его нитях на фоне грязно-серого неба. Эти небоскребы будут выше здания его отца. Да восславится Величина!

И ради чего всё это? Старый вопрос повлек новую волну отчаяния. Здесь, насколько хватало глаз, когда-то расстилались зеленые поля и бежали речки, но как же ныне искалечена и искорежена матушка-земля! Сюда прибыли работать первопроходцы, но уже тогда, в старое доброе время, зазвучали речи о том, что надо трудиться не покладая рук, рисковать и жертвовать всем во имя мира и процветания грядущих поколений, ибо им пожинать плоды сего. Ну, грядущие поколения уже пришли — и пожали одну только суету. Так где же та земля обетованная? Ее обещали солдатам, идущим в бой; ее обещали потомкам тех первопроходцев; но вот то самое поколение, которому она обещана, и оно так же трудится, рискует и жертвует — ради чего?

В открытое окно врывался пронзительный городской шум и бил по перепонкам Биббза, пока тот не начал отчетливо ощущать пульсацию — рваный, нестройный напев. Биббзу померещилось, что он слышит голос мощный, несносный, хриплый, дребезжащий металлом — голос бога, Величия и Величины. И голос взывал к Биббзу, как взывал ко всем своим служителям.

«Иди и работай! — громыхал он. — Вы все, давайте, работайте на Меня! Сложите к Моим ногам свою юность и надежды! В старости и отчаянии работайте на Меня, пусть меньше, пусть на исходе сил. Заклинаю вас вашим домом! Любовью женщин призываю! Придите ко Мне во благо ваших детей!

Станьте Моими слепыми рабами, не видящими ничего, кроме Меня, вашего Хозяина и Поводыря! И наградой вам будет Мой мерзкий лик. Вы отдадите Мне свои труды и жизни, вы падете ниц пред Моим уродством в поклонении и обожании! Вы сгинете с Моим именем на устах, и ваши дети сойдут в могилу, не зная иных богов!»

Биббз плотно закрыл окно и услышал, как отец басит в соседнем кабинете. Слов было не разобрать, но говорил он очень громко, сопровождая речь ударами искалеченной руки по столу — БАХ! БАХ! Биббз догадался, что отец расхваливает город и Величие заезжему гостю.

Биббзу подумалось, что Шеридан истинный первосвященник Величины. И вновь всплыла старая-старая мысль «Ради чего?». Где-то вдали забрезжил слабый свет. Всю свою жизнь Шеридан боролся и покорял и будет продолжать бороться и, безусловно, покорять, ибо такова воля, хотя и не его собственная. Служение Шеридана было слепым — но была ли слепой эта воля? Биббз спросил себя, а не стал ли он сам еще более рьяным служителем? Надо развести огонь, чтобы обжечь глиняную вазу; Акрополь покрыли мрамором не за один день.

И опять зазвучал голос, но теперь в нем слышался иной напев, будто из горнила суеты рождалось нечто высокое. «Мерзок я, — гремело в ушах, — но Я твой бог! — Затем голос обрел особую зычность и торжественность: — Лучшие обязаны служить, но пока ты поклоняешься мне ради меня самого, я тебе бесполезен. Это люди своим обожанием делают меня уродом. Но если мне разрешат служить человеку, я преображусь!»

Биббз опять посмотрел в окно, представив, как из мутных очертаний дыма и тумана над крышами вырастает гигант и ноги его попирают самые высокие здания, а голова уходит за облака, и весь он из стали, и весь черен от сажи. Фантазия унесла Биббза еще дальше, ибо в глубинах его сознания по-прежнему жил поэт: там, над облаками, невидимые снизу, руки гиганта движутся в ярком свете солнца; Биббз мгновенно вообразил, что гигант делает там: возможно, ради детей тех детей, что качаются сейчас в колыбелях, он строит прекрасный и счастливый город, невероятно белый…

Громкий телефонный звонок привел Биббза в чувство.

Он поднял трубку, однако, услышав тихий голос на том конце провода, он с грохотом уронил ее на стол. Дрожа всем телом, он поднял упавшую трубку, полагая, что ошибся — не мог не ошибиться. В трубке звучал самый красивый на свете голос, поразительно добрый, столь схожий с тем, что он так жаждал услышать.

— Кто говорит? — Его голос дрожал, как и рука.

— Мэри.

В ответ он лишь тихо прошептал удивленное:

— МЭРИ?

— Биббз… я хотела… просто увидеть тебя… — Биббз почувствовал, что девушка грустно улыбнулась.

— Да… Мэри?

— Я видела, как тебя чуть не сшибло трамваем. Видела, Биббз. Говорят, ты не пострадал, но я хочу убедиться сама.

— Нет же, Мэри, я совсем не пострадал. Отец был ближе к трамваю. Он спас меня.

— Да, я видела, но ты упал. Я не могла пробиться сквозь толпу, а когда пробилась, вы уже ушли. И мне надо было УБЕДИТЬСЯ.

— Мэри… тебе… не всё равно? — спросил он.

Она ответила после долгой паузы:

— Нет.

— Так что же…

— Что, Биббз?

— Не знаю, что и сказать, — прокричал он в трубку. — Я так рад, что опять слышу тебя… Я весь дрожу, Мэри… Я… Я не знаю… знаю только, что это ты! Ведь это ТЫ… Мэри?

— Да, Биббз!

— Мэри… Я видел тебя из окна своей комнаты… только пять раз… с того дня… когда я… с того дня. Ты была… ох, как бы выразиться? Мне показалось, что я узник, прикованный в пещере и узревший клочок чистого неба, Мэри. Мэри, ты не… позволь увидеть тебя еще раз… рядом. По-моему, мне удастся убедить тебя подарить мне прощение… ты простишь меня…

— УЖЕ простила.

— Нет… не совсем… иначе ты не сказала бы, что не хочешь меня видеть.

— Причина была иной, — очень тихо ответила она.

— Мэри, — сказал он еще более дрожащим голосом, — я не могу… НЕУЖЕЛИ всё потому… потому что… тебе было не всё равно?

Последовало молчание.

— Мэри? — хрипло позвал он. — Ты и ПРАВДА… ты позволишь мне повидаться с тобой… разрешишь?

Она опять заговорила, тише, чем прежде, он едва слышал ее, но она ответила:

— Да, Биббз… милый.

Слова звучали не из трубки… такие робкие и тихие, почти не слышные, словно сотканные из воздуха — словно бывшие воздухом.

Медленно и осторожно он повернулся — и глаза засверкали от счастья. Дверь в кабинет Шеридана была открыта.

На пороге стояла Мэри.