Суета и смятение

Глава 7

Миссис Шеридан непременно хотела дождаться дочери, даже когда мистер Шеридан отправился спать после беспокойного вечера, так и не найдя утешения в компании Лэндсиров. Мэри взяла с собой ключ и настояла, чтобы отец не встречал ее: она была уверена, что не испытает недостатка в провожающих; впрочем, последствия показали, что эта убежденность имела под собой веские основания. Но бдение миссис Вертриз затянулось надолго.

Она была не из тех дам, что позволяют себе расслабиться, — ни одна горничная не заставала ее в пеньюаре; вот и сейчас, с той же прической и в тех же туфлях и платье, в которых она нанесла дневной визит соседям, женщина коротала долгие ночные часы в своей комнате над «парадным входом», сидя в жестком кресле при свете газовой лампы. С книгой в руке она предавалась воспоминаниям, хотя и искренне полагала, что читает мадам де Ремюза[15].

Мысли ее витали в прошлом, ее и ее мужа, и чем дальше они уносились, тем ярче были встающие перед глазами картинки — в том-то и заключалась трагедия. Как и муж, она жила прошедшим, не смея заглядывать в будущее. Несчастные родители боялись облекать в слова смутные надежды, которые начали питать, услышав, что Шеридан будет строить рядом с ними особняк, однако каждый божий день они с завидным постоянством обсуждали эту тему. Ах, как быстро человеческие идеалы становятся преданиями старины: в годы их молодости, в те невинные времена, — теперь уже позабытые! — когда «воспитание» и «такт» не были пустыми звуками, Вертризы овладели величайшим искусством говорить о сути, не называя ее. Здесь крылось главное отличие этой супружеской четы от нового соседа-богача. Шеридан, будучи их ровесником, слыхом не слыхивал о подобном. Пока они кружились на балах, он рубил дрова, чтобы разжечь огонь в деревенской лавке.

Во втором часу ночи до миссис Вертриз наконец донеслись шаги и тихое позвякивание ключа в замке, а когда дверь открылась, смех Мэри и слова: «Да… если не боитесь… завтра!»

Дверь затворилась, и дочь взбежала наверх в мамину комнату, принеся с собой морозную свежесть.

— Да, — сказала она, не дожидаясь вопроса, — он проводил меня до дома!

Она уронила манто на кровать и, подвинув старое, обтянутое красным бархатом кресло-качалку, слегка притронулась к маминому плечу, чмокнула ее в щеку и уселась рядом.

— Мамуля! — воскликнула Мэри, стоило лишь миссис Вертриз выразить надежду, что дочери понравился прием и она не подхватила простуду. — Что же вы не спрашиваете?

Прямота заявления смутила женщину.

— Я не… — промямлила она. — О чем я должна спросить тебя, Мэри?

— Как мы поладили и что он за человек.

— Мэри!

— Ох, ничего ужасного в этом нет! Я так быстро очаровала… — Она прервалась, засмеявшись, но потом продолжила: — Я взяла быка за рога. Мы же ТОРОПИМСЯ?

— Ума не приложу, о чем ты, — упорствовала миссис Вертриз, горестно покачивая головой.

— Да, — сказала Мэри, — завтра днем мы едем кататься на его автомобиле, а послезавтра вечером идем в театр — тут я пока остановилась. Понимаете, надо их поначалу подтолкнуть, а затем оставить следующий шаг им на откуп — притворяясь, что ускользаешь!

— Милая, я и не знаю, как…

— Как ко всему этому относиться! — закончила за нее девушка. — Всё в порядке! А теперь подробности. Вечер был ослепительный, и оглушительный, и без капли алкоголя. Нам бы тех денег на год хватило. Хоть я и не сильна в подсчетах, и то сразу подумала, что если нам удалось протянуть полгода на беднягах Чарли и Неде, карете и коляске, то прожить год на деньги от «новоселья» не составило бы труда. Да мы на одних орхидеях прожили бы пару месяцев. Они стояли передо мной, но украсть и продать их не было возможности — и я сделала то, что могла!

Она откинулась на спинку и рассмеялась, успокаивая огорченную мать.

— Но то, что могла, я, кажется, сделала блестяще. — Мэри сцепила пальцы в замок на затылке и принялась покачиваться в кресле, будто аккомпанируя рассказу. — Девица Эдит и ее золовка, миссис Роскоу Шеридан, места себе не находили, гадая, что я обо всем думаю. Вот отец, хотя они этого и не подозревают, стоит всех их вместе взятых. Он настоящий человек. Мне он понравился. — Она задумчиво смолкла, затем продолжила: — Эдит «интересуется» младшим Лэмхорном: он привлекателен и неглуп, но по-моему… — Она прервалась, весело вскрикнув: — Ах да, обзываться-то мне на него нельзя! Он обхаживает Эдит, и мне следует уважать его, как коллегу.

— Совсем не понимаю, о чем ты, — пожаловалась миссис Вертриз.

— Тем лучше! Ну, этот Лэмхорн — парень с гнильцой: всем вокруг сей факт давно известен, но Шериданы с этими всеми не знакомы. Он сидел между Эдит и миссис Роскоу Шеридан. Эта МИССИС одна из тех, что возмутили вас в театре — сами помните — бальными платьями: им всё равно, ГДЕ хвастать шелками и драгоценностями — лишь бы хвастать! Она подлизывается к отцу, впрочем, я тоже: причина одна и та же, но не стиль. С ним я вела себя вызывающе!

— Мэри!

— Но именно это ему и польстило. После ужина он собрал всю армию гостей и провел по дому, читая лекцию, как экскурсовод на Палатине[16]. Он сыпал размерами и ценами, и «толпища» ловила каждое слово, будто ожидала, что в конце он им этот особняк подарит. Больше всего он гордится водопроводом и картиной с Неаполитанским заливом в холле. Он заставил нас зайти в каждую ванную, осмотреть каждый кран — а потом полюбоваться живописным полотном. Утверждал, что длина картины тридцать метров, но по-моему, она больше. В закупленной оптом библиотеке он принудил нас выслушать стихотворение, за которое Эдит получила школьный приз. Они напечатали его золотыми буквами и обрамили перламутром. Но само стихотворение довольно простое, печальное и красивое; когда мистер Шеридан читал его нам, Эдит порывалась его остановить. Так скромничала, сказала, что это ее единственный подобный опыт. Чуть погодя миссис Роскоу Шеридан пригласила меня в ее дом через дорогу, и мы пошли — ее муж, Эдит, мистер Лэмхорн и Джим Шеридан…

Миссис Вертриз была ошеломлена.

— «Джим»! — вскричала она. — Мэри, ПОЖАЛУЙСТА…

— Ладно, — ответила дочь. — Мамуля, постараюсь не ранить вас. Мистер Джеймс Шеридан-младший. Мы туда пошли, а миссис Роскоу объяснила, что «мужчины до смерти хотят выпить», хотя не могла не заметить, что лишь мистер Лэмхорн агонизировал по этому поводу. Эдит и миссис Роскоу сказали, что видели, как я скучала на приеме. Они рассыпались в извинениях и, кажется, полагали, что ТЕПЕРЬ мы уж «повеселимся». Однако за ужином мне вовсе не было скучно, я развлеклась, а вот «веселье» у миссис Роскоу вышло жутко, жутчайше глупым.

— Но, Мэри, — начала мать, — разве… — Она не смогла заставить себя закончить вопрос.

— Успокойтесь, мамуля. Скажу всё за вас. Разве мистер Джеймс Шеридан-младший глуп? Уверена, что в делах он весьма сообразителен. Иначе… Ах, какое право я имею называть людей «глупыми» просто потому, что они не похожи на меня? На столе во время приема стояли огромные торты в виде делового центра Шеридана…

— О, нет! — воскликнула миссис Вертриз. — Только не это!

— Да, и еще два того же рода — не знаю, что это за здания. Но они заставили меня сомневаться, настолько ли это плохо. Если бы я обедала где-нибудь в Италии и на старинной серебряной посуде увидела гравировку, прославляющую подвиг или достижение семейства, меня бы это не кольнуло, а впечатлило как нечто прекрасное и солидное. Разница-то в чем? Торты преходящи, а потому гораздо скромнее, не так ли? Почему считается неприличным гордиться тем, чего достиг сам, а не деяниями предков? Более того, если мы подумаем о своем прошлом, то обнаружим, что у нас сотни предков, так не глупо ли выбирать и кичиться кем-то одним из этого сонма? И знаете, у меня получилось не смеяться над мистером Джеймсом Шериданом-младшим из-за того, что он не видит неуместности кремового дома.

Выслушав вывод из столь живого рассуждения, миссис Вертриз ничуть не успокоилась и мрачно покачала головой.

— Милое мое дитя, — начала она, — я полагаю… всё столь… боюсь…

— Давайте же, мамуля, не останавливайтесь, — подбодрила Мэри. — Я пойму, о чем вы, только намекните.

— Всё, что ты говоришь, — робко продолжила миссис Вертриз, — похоже на то, что… будто ты пытаешься… пытаешься заставить себя…

— О, я поняла! Иными словами, всё это звучит так, словно я принуждаю себя хорошо думать о нем.

— Не совсем так, Мэри. Я не то имела в виду, — соврала миссис Вертриз, честно считая, что говорит правду. — Ты же сказала, что… что завершение вечера у молодой миссис Шеридан не развлекло тебя…

— Там присутствовал мистер Джеймс Шеридан, у нас была возможность сойтись ближе, чем за ужином, и, несмотря на это, я сочла вечер, проведенный там, жутко глупым, и сейчас вы думаете, мне… — На сей раз Мэри оставила фразу незавершенной.

Миссис Вертриз кивнула, хотя как мать, так и дочь предпочли бы всё прояснить.

— Ладно, — серьезно продолжила Мэри, — я могу сделать что-либо еще? Вы с папой не хотите, чтобы я наступала себе на горло, но у нас нет выхода, посему, кажется, всё в моих руках. Больше здесь обсуждать нечего, ведь так?

— Но НЕЛЬЗЯ идти наперекор себе! — воскликнула мать.

— И я про то же! — весело согласилась Мэри. — Я и не иду. Всё в порядке. — Она встала и взяла манто, собравшись к спальню. Но вдруг остановилась, облокотилась на спинку кровати и посмотрела на потертый ковер под ногами. — Мама, вы тысячу раз говорили мне, что не так важно, за кого девушка выходит замуж.

— Нет же, нет! — запротестовала миссис Вертриз. — Я не могла такого…

— Нет, не вслух, но я поняла, что вы имеете в виду. Не надо отрицать, что брак это «не ложе из лепестков роз, а поле боя»[17]. Чтобы на нем выжить, всё равно придется сражаться, разве нет? Так какая разница, с кем?

— Ох, доченька! Мы с твоим отцом никогда…

— Хорошо. — Мэри сделала вид, что согласна. — Это не про вас с папой. Но разве жизнь бок о бок не скрепляет любой брак? Так многие думают, наверняка, в этом что-то есть.

— Мэри, мне больно слушать твои рассуждения. — Миссис Вертриз подняла на дочь умоляющий взгляд, будто просила пощады. — Всё это звучит так… опрометчиво!

Мэри вняла мольбе, подошла к матери и чмокнула ее в щеку.

— Не ворчите, милая моя! Я не собираюсь делать ничего, что мне не по душе: я всегда была разборчивым поросенком! Но если всё решает совместная жизнь, стоит ли требовать от судьбы БОЛЬШЕГО? Так почему бы не присмотреться к тем, с кем итак живем бок о бок, — к ближайшим соседям?

Мэри поцеловала мать на прощание и весело направилась к двери, обернувшись для последнего заявления лишь на пороге:

— Ах да, мамуля, забыла о самом младшем, о том, кто заметил, как я подглядываю…

— Он заговорил об этом? — с тревогой спросила миссис Вертриз.

— Нет. Я вообще не видела, чтобы он с кем-то говорил. Нас так и не познакомили. Но я уверена, он не сумасшедший, а если и есть помутнения, то редко. Мистер Джеймс Шеридан упомянул, что он, когда «нормально себя чувствует», живет дома; вероятно, он просто чем-то болен. Вид у него очень нездоровый, но глаза красивые, и мне пришло в голову, что если кое-кто стал бы членом семьи Шериданов, — она грустно усмехнулась, — то интереснее было бы послушать его, чем разговоры об акциях и облигациях. После ужина он пропал из виду.

— Я уверена, что-то с ним не так, — сказала миссис Вертриз. — Иначе его бы тебе представили.

— Не знаю. Он долго болел и не жил дома — иногда про таких людей забывают в собственных семьях. Его отец говорил, что отошлет его обратно в цех или что-то в этом роде; по-моему, он хотел сказать, что пошлет его на работу, когда бедолага поправится. Как только мистер Шеридан объявил это, я посмотрела на его сына, а он в это самое мгновение смотрел прямо на меня. Он и до этого выглядел плохо, но потом вдруг весь сжался. Словно собирался умереть, прямо там, за столом!

— То есть это произошло тогда, когда его отец сказал, что собирается послать его на работу в цех?

— Да.

— Мистер Шеридан, должно быть, черствый человек.

— Нет, — задумчиво произнесла Мэри, — не думаю. Мне кажется, он просто чего-то не понимает, к тому же он из тех, кто доводит начатое до конца. Жаль, что я посмотрела на несчастного мальчика именно в ту секунду! Боюсь, мне уже не забыть…

— Я бы не стала обращать на такое внимание. — Миссис Вертриз слабо улыбнулась, и было в ее улыбке что-то неуловимо коварное. — На твоем месте я бы думала о чем-то поприятнее, Мэри.

Мэри засмеялась и кивнула.

— Вы правы! Вокруг столько хорошего, возможно, если подумать, слишком хорошего… даже для меня!

Она ушла, а миссис Вертриз выдохнула, точно с ее плеч свалилась ноша, и, мечтательно улыбаясь, принялась готовиться ко сну.