Суета и смятение

Глава 19

Пару часов спустя он вышел к ужину, после того как его позвали дважды, и появился в столовой столь бледный и молчаливый, что жена заговорила с ним, не скрывая тревоги, но была немного успокоена объяснением, что обед «не пошел ему впрок».

Тем не менее чуть позже он разговорился. Биббз, чей аппетит разыгрался не на шутку, накладывал себе добавку — грудку каплуна с подноса белого фрака.

— У петуха и Мидаса имеется еще одно отличие, — мрачно заметил Шеридан. — Мидас может съесть петуха, а петух Мидаса не может. Полагаю, ты упустил это из вида. Мне кажется, здесь у Мидаса преимущество.

Биббзу удалось сохранить самообладание и донести каплуна до тарелки, не уронив.

— Да… и он любит кукарекать об этом, — произнес он.

Ответив на огонь противника таким выстрелом, он вспыхнул — сейчас все могли видеть его румянец — и мать, с удовольствием посмотрев на сына, подумала, что ей, конечно, не понять тарабарщину про петухов и Мидаса.

— Вы только гляньте, как поправился мой мальчик! — воскликнула она. — Биббз, верь мне, в последнее время ты иногда прямо красавчик!

— И знатный бездельник, — хихикнула Эдит.

— Сегодня утром, пока все спали, я кое-что нашел на полу у комнаты Биббза, — сказал Шеридан. — Полагаю, если в этом доме кто-то что-то теряет и надеется на возвращение потерянного, вставать ему следует так же рано, как это делаю я.

— И что он потерял? — спросила Эдит.

— Он знает! — ответил отец. — По-моему, я забыл принести это домой. Я просмотрел найденное… подумал, вдруг что-то важное, раз принадлежит такому работяге, как он. — Шеридан притворился, что ищет потерю в карманах. — Так ЧТО же я с этим сделал? Ах, да! Помнится, я оставил это в конторе… в мусорной корзине.

— Там этому самое место, — пробормотал всё еще красный Биббз.

Шеридан ухмыльнулся.

— Вероятно, очень скоро ты будешь подниматься рано и находить потерянное до того, как я его обнаружу!

В словах прозвучала угроза, и чуть позже этим же вечером Биббз повторил ее суть в разговоре с Мэри Вертриз — они успели сблизиться до такой степени.

— Наконец мой час пробил, — сказал он, когда они сидели в печальном свете газовой лампы в комнате, осиротевшей без рояля. Исчезновение инструмента настолько расстроило мистера и миссис Вертриз, что с того черного дня ни один из них не заходил сюда. Но Биббз не чувствовал ни грана меланхолии в тусклом мерцании единственного газового рожка, к тому же ни одна комната, озаренная присутствием Мэри, не могла показаться ему осиротевшей. Его голос звучал весело, без намека на грусть.

— Да, пробил. Я увиливал и оттягивал, но больше не могу. Теперь мой черед идти к нему… по крайней мере, это возможность сохранить лицо. Он не шутит, пришла пора привести приговор в исполнение. Тяжкий труд пожизненно, как я понимаю.

Мэри покачала головой.

— Поверить не могу. Он слишком добр.

— Думаете, мой отец ДОБРЫЙ? — Биббз уставился на нее.

— Да. Уверена в этом. Я чувствую, у него большое, чудесное сердце. Просто он добр по-своему — и не может иначе.

— Ну да, — сказал Биббз. — Если под словом «добрый» вы понимаете именно это!

Она серьезно взглянула на него, по-дружески и искренне сопереживая.

— Вам действительно будет так тяжело?

— Ах, теперь пора пожалеть себя! — воскликнул он с улыбкой. — Это была последняя искра бунта. Никто не возражает против труда, если работа по нраву. В мире не осталось бы бездельников, если бы всем удалось найти работу, к которой у них лежит душа, но единственное дело, что привлекает меня, бесполезно — и я вынужден от него отказаться. Завтра мне предстоит стать поденщиком.

— На что это будет похоже?

— Поднимусь в шесть, — ответил он. — С собой возьму обед в корзинке — это так аристократично и неудобно. У всех остальных будут жестяные коробки, а жестянки гораздо практичнее. Выйду из дома в половине седьмого, а в семь буду стоять в рабочем комбинезоне в цеху. В полдень мне дадут часок передохнуть, а с часу до пяти опять работа.

— Но что это за работа?

— В физическом смысле она совсем не изматывает. Они бы поручили мне что посложнее, но у меня недостаточно сноровки.

— Что вы будете делать? Вот что меня интересует.

— В прошлый раз, — сказал Биббз, — я стоял на так называемой «резке побочной продукции», туда же и отправлюсь теперь.

— А можно подробнее? — настаивала она.

Биббз объяснил:

— Всё очень легко и просто. Я засовывал длинные цинковые ленты в пару стальных зажимов, а оттуда выходили кружочки. Я следил, чтобы лента заходила в машину под определенным углом, но даже это у меня не получалось.

Он старался говорить веселее, но всё равно несколько побледнел, а в глубине глаз затаилась мука. Наверное, он понимал это и не хотел, чтобы она ее заметила, потому отвернулся.

— Весь день вы будете делать только это? — спросила Мэри, и Биббз кивнул. — Поверить не могу! — воскликнула она. — ВЫ будете вставлять цинковую полосу в станок по девять часов в день! Неудивительно… — Она замолчала, но, внимательно взглянув на него, продолжила: — Я бы и не ожидала, что вы В ЭТОМ преуспеете!

Он горестно рассмеялся.

— Стыдно признаться, но, по-моему, всему виной шум. Понимаете, станок очень мощный, а когда аппарат откусывает кружок, стоит ритмичный лязг.

— С какой частотой?

— В минуту делается шестьдесят восемь дисков, чуть чаще, чем по одному в секунду.

— А вы близко стоите?

— Ах, рабочий в это время находится вплотную к станку, — ответил он, несколько оживившись. — Другие справляются. Понимаете, всё дело во мне. У меня дурацкая привычка отдергиваться от проклятой штуковины: я дергаюсь и чуть-чуть пячусь каждый раз, когда раздается лязг, и ничего не могу поделать с этим. Все остальные в мастерской надо мной посмеивались, они обрадуются, когда я вернусь. Я веселил их днями напролет.

На сей раз это Мэри отвернулась от Биббза; она сидела, поставив локоть на подлокотник кресла и опершись о ладонь щекой. Ее горящий взгляд вперился в стену.

— Не верю, что кто-то может так поступить с вами, — тихо произнесла она. — Нет. Он не добр. Он должен гордиться, что предоставляет вам возможность писать книги; это великая честь, помогать вам печататься…

— Вы разве ЕГО не поняли? — перебил Биббз, и в его голосе звучала ирония. — Да если б он прислушался к вам… только представьте, что он внял вашим словам: тогда бы по всей стране была развешена реклама, составленная Р.Т.Блоссом «Читайте Б.Шеридана. Внемлите Энергии Стиха!» Нет. Он просто ни за что бы не стал… Но что толку в рассуждениях? Я так и не написал ничего достойного печати, никогда не напишу.

— Напишете! — воскликнула она.

— Просто вы никогда не видели, что за пустяки я царапаю.

— Вы сами не хотите показывать, но я УВЕРЕНА, у вас получилось бы! Да, жаль!

— Да нет, — честно признался Биббз. — Не получилось бы. Но вы самая добрая леди в этом мире, мисс Вертриз.

Она бросила на него взгляд — такой же добрый, как, по словам Биббза, она сама.

— Не надо так, — вырвалось у нее. — Я про «мисс Вертриз». Я всегда, с самой первой нашей встречи, мысленно называла вас по имени. Не могли бы вы называть меня «Мэри» и на «ты»?

Биббз был изумлен, он сделал глубокий вздох, не в силах вымолвить ни слова.

— Ты будешь меня так называть? — спросила она, ничуть не кокетничая.

— Если б я МОГ! — прошептал он.

— Ах, как это мило! — Она засмеялась. — Ты так искренен, и приятно иногда видеть, что ты еще и галантен, для разнообразия. — Она неожиданно вновь стала серьезной. — Временами я слышу свой смех будто со стороны. И звучит он так, словно предвещает несчастье. — Она беспокойно поднялась, пересекла комнату и прислонилась к стене, лицом к нему. — Тебе действительно ПРИДЕТСЯ вернуться в то место?

Он кивнул.

— А в тот раз, когда ты был там…

— Это было давно, — сказал Биббз. — Два года назад. Но мне претит не столько повторение, сколько…

— В чем там дело? — подсказала она, когда он прервался.

Биббз застенчиво взглянул на нее.

— Я хочу это сказать, но… но когда пытаюсь, как будто натыкаюсь на стену. Я…

— Продолжай. Говори как есть, — попросила она. — Ты не скажешь ничего такого, что может мне не понравиться.

— Сомневаюсь, что вам… тебе будет дело до моих слов, — ответил он, неловко поерзав в кресле и глядя себе под ноги — он определенно чувствовал себя не в своей тарелке. — Видишь ли, всю свою жизнь, до встречи с… тобой, если мне было необходимо что-то сказать, я это не говорил, а записывал. Говорить мне в новинку, и это… ну, ничего с этим не поделать: мне всегда казалось, что никакая у меня не жизнь. Я никогда никому не был нужен, у меня самого ничего не было, разве что беспорядочные размышления. Но теперь всё переменилось: я по-прежнему никому не нужен и даже не представляю, понадоблюсь ли когда-нибудь, но у меня самого появилось нечто ценное. Я познал красоту и счастье, и сейчас моя жизнь видится мне… то есть я рад, что я это пережил! Вот и всё; а подарила мне это ты, разрешив иногда бывать рядом, и вот у меня есть эти странные, прекрасные, счастливые мгновения!

Он ни разу не взглянул на нее, а когда договорил, излив всё, что было на душе, не поднял глаз, неловко устремленных вниз. Мэри молчала, но по тихому шороху ее платья он понял, что она вернулась в свое кресло. В доме царило безмолвие; в пустой старой комнате было настолько тихо, что скрип, раздавшийся из стены, показался резким и громким.

И всё же, когда Мэри наконец заговорила, ее было едва слышно.

— Если ты был… счастлив… дружить со мной… ты, наверное, захочешь… продолжения нашей дружбы.

— Да, — так же тихо ответил Биббз.

— Ты захочешь, чтобы мы дружили до конца наших дней, правда?

— Да, — выдавил он из себя.

— Но сейчас ты во всем мне признался, потому что полагаешь, что дружбе конец.

Он старательно избегал смотреть на нее.

— Ну, поденщик не может заявиться в своей робе…

— Нет, — неожиданно резко перебила она. — Ты сказал, что делаешь это, так как уверен, что цех убьет тебя.

— Нет же!

— Да, вот что ты имел в виду! — Она вскочила и подошла к нему. — Или считаешь, что опять попадешь в лечебницу. Не отрицай этого, Биббз. Вот видишь, как легко мне называть тебя по имени! Я твой друг, иначе это не было бы так просто. Если ты не скрывал ничего и говорил всё как есть — а это так, я точно знаю! — ты не вернешься в лечебницу. Цех не посмеет убить тебя. Ни за что!

Наконец Биббз поднял взгляд. Она стояла перед ним, прямая и высокая, прекрасная в своем порыве, ее глаза сверкали от слез.

— Если я тебе ДОРОГА, — воскликнула она, — тебе ничто не сможет навредить! Возвращайся на работу — но вечером приходи ко мне. Пусть машины лязгают по шестьдесят восемь раз в минуту, помни, что каждый раз, когда шум оглушает тебя, он приближает вечер и встречу со мной!

Биббз, пошатываясь, встал.

— Ты… — выдохнул он.

— Каждый вечер, милый Биббз!

Он онемел от изумления.

— КАЖДЫЙ вечер. Я буду ждать тебя. Они не посмеют опять сделать тебе больно! — Она протянула ему руку, и он сжал ее, сильную и теплую, своей дрожащей ладонью. — Если бы было можно, я бы пошла вместе с тобой скармливать куски цинка машине, — продолжила она. — Но я весь день буду думать о тебе. Не забывай, рядом с тобой друг. А когда работа будет сделана… не послужит ли вечер наградой за день?

Она будто светилась, и его ослепило сияние ее доброты. Но он лишь прохрипел в ответ:

— Думать, что ты там… со мной… стоишь около старого пожирателя цинка…

И они рассмеялись, обменявшись взглядами, и наконец Биббз понял, что значит не быть одиноким в этом мире. У него появился друг.