Суета и смятение

Глава 27

На рассвете следующего дня миссис Шеридан, в пеньюаре, бесшумно отворила дверь спальни мужа и принялась всматриваться в полутьму помещения. В «старом» доме они спали в одной комнате, но в Новом архитектор предпочел разделить супругов, они же не сумели возразить, хотя им обоим виделось в этом непривычном порядке что-то несколько предосудительное.

Шеридан не шевелился, но заговорил, когда она уже начала убирать голову из щели в дверном проеме обратно в коридор.

— Ох, да НЕ СПЛЮ я! Заходи, если хочешь, только дверь закрой.

Жена вошла и села у кровати.

— Я проснулась и сразу подумала об этом, — объяснила она. — И чем больше думала, тем яснее понимала, что это может оказаться правдой и ты лежишь тут без сна и мучаешь себя мыслями… ну, на тебя столько всего обрушилось, но я уверена, ты не собираешься всё испортить еще и с Биббзом, кажется так.

— Ты УВЕРЕНА, значит, — проворчал муж.

— Послушай, он так охотно подчинился тебе и пошел работать в цех, — продолжила она. — Он хороший, добрый мальчик, на самом деле, и иногда я сама вижу, что он довольно умен. Время от времени он говорит очень правильные вещи. Конечно, он часто мелет чепуху, так что я даже рада, что он делает это не при гостях, потому что они бы подумали, что у него не все дома. Но всё-таки вспомни, как он вел себя, когда Джим… когда Джим пострадал. Он быстро сообразил что к чему. Да, он очень сильно болел… нам такое и не снилось… но к несчастью мы не были готовы, не знали, что надо делать… однако он взял всё на себя, и у него получилось; ты должен признать это, папочка. И доктор Гурней говорит, что он очень умный, а ты и сам знаешь, что он хорошо разбирается в людях. Кажется, что он всё время спит, но это лишь оттого, что у него большая практика… В какой-то мере он из тех, чьи глаза всегда открыты. Так вот, вчера он сказал, что Биббз живет как во сне, а если его удастся разбудить, то он многого достигнет… не могу перестать думать об этом. Ты слышал его, папочка; он сказал, деловой хватки в нем будет побольше, чем у Джима и Роскоу вместе взятых… если он проснется, так он сказал. Разве он не это говорил?

— Кажется, всё так, — ответил Шеридан, не проявляя особого интереса. — Гурней дурнее Биббза, но если бы он был в своем уме… если говорил правду… Впрочем, что с того?

— Послушай, папочка. Только представь, что Биббз захочет жениться. Ты знаешь, куда он всё время ходит…

— Господи, да! — Шеридан перевернулся на другой бок и лег лицом к стене, одна только седая шевелюра осталась торчать из-под одеяла. — Иди-ка ты лучше назад спать. Он бегает туда… стоит ей поманить. Иди в постель. Всё это пустое.

— ПОЧЕМУ пустое? — возмутилась она. — Мне виднее… что-то там есть! Погоди, увидишь своими глазами. На свете только одно может разбудить самого отъявленного соню, да так, что он ПОДПРЫГНЕТ… и всё равно, кто там спит и как крепко. Подпрыгнет, лишь только ему втемяшится в голову выбрать девушку, успокоиться, обзавестись домом и детишками. И вот ТОГДА, думается мне, он начнет искать деньги! Сам убедишься. Я такое сто раз видала, а после этого неважно, лунатик ты или нет, какие там у тебя понятия и не в монастырь ли ты собирался, всё едино: оно случается и всё меняет, и идут они прямиком в коммерсанты. Ладно, я никогда не понимала, что там у Биббза в голове творится, хотя в пасторы его не тянуло… мысли вечно где-то вдали у него витают, а объяснений от него не дождешься… но я знаю, это точно опустит его на землю. Я вижу, пока он жениться не собрался, иначе не стал бы нести ту чушь про девять долларов в неделю на прожитье. Но оно БЛИЗКО, папочка, скоро он сам ПРЫГАТЬ станет за тем, что ты ему предложишь. Скоро-скоро! И вот что я тебе еще скажу: он захочет и зарплату, и акции, какие только дашь, а потом и этого ему мало будет. У него такая девушка, ради которой молодой муж из кожи вон лезть станет! Красавица, и платья ей к лицу; помяни мое слово, парой нарядов она не ограничится. Знаю, нынче у нее их негусто, поэтому она за любую перемену в жизни схватится. На днях видала я в окне кухни, как она рукава закатывает, а Джексон вчера мне сказал, что их кухарка две недели назад уволилась, а они новую и не нанимают. Говорит, они с матерью давно сами по дому хлопочут, а теперь еще и готовить своими руками принялись. Конечно, Биббзу это невдомек, если она молчит, но сдается мне, скоро она ему скажет; она далеко не простушка, а Биббз витает в облаках и сам ничего ни за что не заметит. Они ни разу его к столу не приглашали, а он и ухом не ведет: такой он у нас бесхитростный. Вот я и подумала… знаешь, по-моему, после ухода Джима мы ни разу не произносили ее имя вслух, но мне кажется, что если…

С полустоном-полузевком Шеридан выпростал руки из-под одеяла.

— Не на ту лошадку ставишь! Иди-ка ты спать, мамочка!

— Почему не на ту? — сердито спросила она. — В чем это я ошиблась?

— Потому не на ту. Всё это пустое.

— Спорим, — сказала она, поднимаясь, — спорим, утром он пойдет с ней в церковь? Так спорим?

— Отправляйся к себе в кровать, — приказал он. — Я ЗНАЮ, о чем говорю. Пустое всё это.

Она озадаченно покачала головой.

— Думаешь, раз Джим… проводил с ней столько времени, всё это будет выглядеть неправильно?

— Нет. Это вообще ни при чем.

— Тогда… ты знаешь о ней что-то такое, что мне не говоришь?

— Да, знаю, — буркнул он. — Давай, иди. Может, посплю немного. А то всю ночь глаз не сомкнул!

— Ладно… — Она, расстроенная, пошла к двери. — Я подумала, может… хотя… — Она кашлянула, прочищая горло. — Ох, папочка, я собиралась тебе еще кое-что сказать. Совсем забыла, что вчера вечером, как только мы телеграмму получили, я говорила с Роскоу по телефону… Короче, Сибил хочет прийти к нам сегодня днем. Роскоу говорит, у нее есть что сказать нам. Это будет ее первый выход с тех пор, как она начала вставать, и мне кажется, она желает извиниться перед нами за то, что произошло. В конце недели они уедут, и, по-моему, ей хочется чувствовать, что она сделала всё, что могла, для примирения с нами. По крайней мере, так Роскоу говорит. Я ему еще раз позвонила насчет Эдит, и он сказал, что Сибил из-за свадьбы не расстроится, потому что она этого ожидала; была уверена, всё так и будет; к тому же, мне кажется, она настолько сильно болела, что выкинула все глупости из головы. Вот я и подумала, что не стоит грубить ей, папочка… По-моему, она и так настрадалась… поэтому не надо нам ее мучить, ради Роскоу. Ты уж с ней повежливее, хорошо, папочка?

Он пробормотал что-то невнятное из-под одеяла, натянутого на голову.

— Что? — робко спросила она. — Я просто сказала, надо бы с Сибил помягче, когда она придет сегодня. Хорошо, папочка?

Он с яростью откинул одеяло.

— Постараюсь! — взревел он.

Она с виноватым видом ретировалась.

Если бы миссис Шеридан и правда поспорила с мужем, что Мэри Вертриз пойдет утром с Биббзом в церковь, она бы проиграла. Тем не менее Биббз с Мэри действительно покинули дом Вертризов с намерением посетить службу. Иных планов у них не было. Именно в церковь они и шли.

Но так получилось, что, когда они добрели до нее, их слишком увлек разговор; Мэри посмотрела направо, Биббз налево, и их левый и правый взгляды пересеклись — и больше направление не меняли. Так уж вышло, что, чуть потершись в сутолоке у церкви, они миновали это довольно приметное строение, даже не осознав, что были с ним рядом, и успели пройти невероятное количество кварталов, прежде чем обнаружили допущенный промах. Впрочем, поняв, что возмутительно опоздали на службу, они решили не возвращаться, к тому же прогулка тоже выглядела неплохой перспективой. Утро было безветренным, под ногами хрустел снежок. Они гуляли по большей части молча, но на пути домой, свернув обратно примерно в полдень, вновь разговорились.

— Мэри, — после долгой паузы начал Биббз, — я лунатик?

Она усмехнулась, но мгновенно стала серьезной:

— Это тебя твой отец так называет?

— Да… если у него есть настроение мне польстить. Когда оно другое, прозвища иные. У него их целый список.

— Не принимай близко к сердцу, — мягко сказала она. — На него в последнее время свалилось столько бед. Вот ты это спросил, и мне его сразу стало жалко. Я всегда знала, что у него большая душа.

— Да. Большая и… слепая. Он как Геркулес, лишенный зрения и мыслей, кроме тех, что про могущество и желание стать еще сильнее. Но для чего эта сила? Ни для чего.

— Биббз, ты в этом уверен? Она НЕ МОЖЕТ быть ни для чего; надо быть сильнее для чего-то, даже если и сам не осознаешь цели. Не исключено, что он и подобные ему тянутся к чему-то настолько великому, что просто НЕ СПОСОБНЫ разглядеть венец своих устремлений… Цель так велика, что никому из нас ее не увидеть.

— Нет, он больше походит на слепое, неразумное существо, копошащееся под землей…

— Которое однажды прыжком вырвется оттуда на дневной свет, — весело закончила предложение Мэри.

— Выскочит в дым, — поправил Биббз. — Вот сегодня воскресенье, а ты только посмотри на всю эту сажу, замаравшую благородный снег. Это поросята расстарались — большие особи не так пачкают, по воскресеньям! У тебя на щеке пятнышко копоти. Какой-то поросенок запустил ее в воздух, а это всё равно что кинуть ей в тебя. Был бы этот пачкун посмелее, имел бы дело прямо со мной — я б его выпорол.

— Я и ПРАВДА испачкалась, Биббз, или ты говоришь гипотетически? Так КАК?

— Как? Щечки твои в саже — на каждой по пятну. Стоило мне упомянуть первое пятнышко, второе не заставило себя долго ждать.

Она тут же остановилась и протянула ему носовой платок, и он с успехом перенес почти всю черноту с лица на батист. И эта сценка выглядела совершенно естественно.

Так получилось, что в это время их обогнала пожилая пара, уже примерно квартал следовавшая за ними. «Смотри! — сказала жена. — Ты всегда ошибаешься, когда гадаешь про незнакомцев. И вовсе у них не медовый месяц, они давным-давно женаты. Это и слепой разглядит».

— Жаль, я не знаю, кто бросил в тебя сажей, — продолжил Биббз, осматривая печные трубы на крышах окружающих домов. — И эти люди ругают детей, кидающих снежки в трамваи, а сами…

— Эти же люди молчат, когда трамваи, проезжая, так трясут стены, что картины перекашиваются. И шум им тоже не мешает. Интересно, какова цена нервов, ежегодно страдающих от городского гула. Да, жизнь в «растущем городе» обходится недешево, даже если нам нечего достать из кармана.

— А кому идет вся плата? — спросил Биббз.

— Не мне! — засмеялась она.

— Никому. Никакой платы нет, есть лишь деньги. Да и те в достаточном количестве только у толстосумов из деловых кварталов. Именно такой судьбы для меня хочет отец.

— Да. — Она улыбнулась и кивнула. — А ты не хочешь этого, тебе это не нужно.

— Но ты же не считаешь меня лунатиком, видящим сны наяву, Мэри? — И он рассказал ей о новых планах мистера Шеридана, умолчав о страстности и живописности их представления. — Думаешь, правда на моей стороне?

— Никаких сомнений! — воскликнула она. — По-моему, в мире и без того слишком мало счастливых людей, а ты говоришь, что понял, что делает тебя счастливым. И если это мечты и сны — пусть так и будет!

— Сама мысль о том, что придется идти туда… иметь дело с деньгами… переполняет меня такой ненавистью, какую я не испытывал, отправляясь в цех! — сказал он. — Ненавижу! Ненавижу этот город, живущий только кучей денег… — да ты оглянись вокруг! Посмотри на него зимой. Снег так старательно пытается сделать его уродство выносимым, но уродство побеждает; оно само делает снег ужасным; он черен на поверхности и замаран у земли, там, где грязь и мерзость нечистых улиц. Но грязь, и уродство, и суета, и шум еще не худшее; хуже то, ЧТО эти грязь, уродство, суета и шум несут в себе! Внешнее внушает отвращение, но оно лишь выражает дух происходящего — этот слепой зародыш души, но пока он не душа… а просто алчность! И всё из-за глупых порывов «вперед»! Разве братство не лучше? Я бы не хотел никого обгонять, даже если бы мог; я бы с большей радостью помогал остальным не отставать от меня.

— На днях я кое-что прочитала и заучила наизусть для тебя, — произнесла Мэри. — Однажды Бёрн-Джонс[33] сказал о картине, которую собирается написать, следующее: «На полотне я изображу человека, идущего по большому городу, где всё наполнено счастьем и жизнью: изображу детей, гуляющие парочки, женщин, прильнувших к окнам в домах по всему огромному пространству длинной улицы, заканчивающейся у городской стены, а в нее я помещу распахнутые ворота с видом на зеленый луг и на жатву в поле; и над головой этого человека будет бушевать вихрь осенней листвы, принесенной из-за ограды маленького кладбища».

— Если бы я мог писать картины, — ответил Биббз, — то изобразил бы девушку, идущую по улице большого города, наполненного оглушительной и пустой жизнью: детей там учат лишь зарабатывать деньги, влюбленные стремятся обогатиться, женщины давно оставили попытки отмыть окна; ворота в тот город широко открыты, и через них видны трущобы, бойни, склады, а вокруг головы этой девушки вьется ураган из сажи… — Он задумался и добавил: — И всё же я рад, что твои щеки запачкались. Я почувствовал себя твоим братом… из-за того, как ты протянула мне платок и разрешила стереть грязь. Хотя Эдит никогда…

— Никогда? — спросила Мэри, потому что он вдруг умолк.

— Никогда. И я… — Он не сказал больше ни слова, только покачал головой. Потом понял, что они идут мимо Нового дома, и громко вздохнул. — Мэри, наша прогулка почти завершена.

Она выглядела столь же отрешенной.

— А ведь верно, Биббз.

Молодые люди молча дошли до калитки Вертризов. Не успели они остановиться там, как дверь особняка Роскоу отворилась и появился хозяин с пугающе бледной женой. Но по Сибил не было видно, что болезнь ослабила ее: она довольно бодро шла рядом с Роскоу, не держась за его руку. Они пересекли улицу и, кажется, не заметили Биббза и Мэри; войдя в Новый дом, они исчезли из вида. Мэри мрачно поглядела им вслед, но Биббз в это время смотрел на Мэри, потому не видел брата с женой.

— Мэри, — сказал он, — ты такая серьезная. Что-то беспокоит тебя?

— Нет, Биббз. — Она одарила его веселым взглядом, отчего душа его внезапно запела.

— Я знаю, тебе хочется домой… — начал он.

— Нет. Не хочется.

— Мне не следует тебя задерживать, и пойти с тобой тоже нельзя… но… я хотел сказать… я так глупо вел себя утром, ворчал на сажу и всё такое… хотя в то же самое время я… Мэри, я думаю, что это была самая счастливая наша прогулка. Правда. И… сам не знаю, почему… мне показалось, что я буду помнить ее вечно. А ты, — он заикался, — ты такая… такая красивая сегодня!

— Наверное, это из-за сажи на щеке, Биббз.

— Мэри, можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

— Я много думал об одной вещи, но всё равно ничего не понимаю. Осенью ты носила меха, но сейчас гораздо холоднее, а ты… ты их больше не надеваешь. Почему?

На мгновение она опустила глаза и вспыхнула. Потом весело посмотрела на него.

— Биббз, если я тебе отвечу, обещаешь больше ничего не спрашивать?

— Да. Почему ты перестала их носить?

— Потому что поняла, что без них теплее! — На секунду она взяла его за руку, рассмеялась ему прямо в лицо и убежала в дом.