Суета и смятение

Глава 6

Это был великолепный, блистательный прием; и весьма шумный, ибо среди кадок с пальмами в дальнем конце огромной столовой прятался оркестр, а после некоторого замешательства гости почувствовали себя обязанными вести светские беседы — конечно, во весь голос. Все пятьдесят человек разместились за длинным столом, сделанным плотниками на скорую руку специально для этого случая, но он отнюдь не выглядел сколоченным наспех и казался незыблемым континентом из камчатого полотна и кружев, с побережьем из хрусталя и серебра, на котором цвели орхидеи, и лилии, и белые розы, — континентом обитаемым, с тремя изумительными, сияющими зданиями: одним в середине и двумя в разных концах — чудесами, сотворенными вдохновенными кондитерами. То были миниатюрные реплики Делового центра Шеридана, Жилого массива Шеридана и Насосной станции Шеридана. Почти все гости сразу поняли, что это, и единогласно объявили сходство бесподобным.

Стол был накрыт с поистине феодальной роскошью. Во главе восседал великий тан[10] в окружении цвета семьи и приближенных особ; далее, в порядке убывания значимости, от баронов до министериалов[11], расположились соседи из «старой» округи, управляющие, бухгалтеры, начальники отделов и прочие — и так до другого конца стола, где заняла почетное место, в утешение мелким сошкам, супруга тана. Именно здесь, среди вилланов, сидел Биббз Шеридан, смиренный Банко[12], гадающий, смогут ли есть те, кто на него поглядит.

Однако пир стоял горой, народ собрался здоровый, знающий, что ужин для того и подан, дабы вводить его в организм через отверстие на лице, созданное природой с однозначно определенной целью. К тому же никто на Биббза и не смотрел.

Но это было ему только на руку: голос его оставался слишком слаб, и он ни за что бы не перекричал царящий вокруг гвалт, не надорвав легких; более того, все тараторили и перескакивали с предмета на предмет так быстро, что он просто не успел бы высказаться в своей тягучей манере. Он почувствовал облегчение, когда оба соседа по столу по очереди вежливо поинтересовались его здоровьем и тут же ринулись искать живой беседы у сидящих по другую сторону от них. Все жевали и разговаривали одновременно. Болтовня заглушала и пиликанье музыкантов, и звон бокалов, и стук серебра о фарфор; гомон стоял невообразимый.

— Да, сэр! Начал с пустыми карманами…

— Желтые оборки по всему подолу…

— Я ему: «Уилки, пора твой отдел расширять», это я-то ему…

— Пятнадцать процентов в оборот на тридцать одну неделю…

— Он богатейший из богатейших…

— Жена ворчит, что придется мне штаны перешивать, ежели аппетит не умерю…

— Спрашиваю, видали статую турка в холле? Очень изящно…

— Ни доллара, ни цента вы от меня не получите, так ему и сказал, а он вскочил и…

— Да, этот младенец уже четвертый, потерять столько детей…

— Получили прибавку к жалованию и пустились в траты…

— Да, сэр! Денег ему не давать, посмотрим, как он…

— Погодите! Город миллионником станет, а она не остановится…

— Ну, если вы предложите мне лучшие условия…

Иногда, в краткие мгновения затишья, до Биббза долетал неумолчный отцовский бас, а однажды удалось расслышать целое предложение: «Да, юная леди, что заложено во мне, заложено в моих мальчиках: там, где рос один колос, вырастет два!» Это было его любимой присказкой, набившей оскомину Биббзу, и вот сейчас уже Мэри Вертриз внимала снисходительным назиданиям.

То был великий вечер для Шеридана, он очутился на гребне волны. Он осознавал себя таном и хозяином жизни; крупное, гладкое, раскрасневшееся лицо лучилось благодушием и счастливейшим, простейшим, мальчишеским тщеславием. На празднике он был воплощением здоровья, доброго нрава и власти. Во рту имелось тридцать своих, не искусственных, зубов, и он показывал их все, стоило лишь засмеяться; седые волосы не поредели с годами и торчали в стороны, как у батрака; мощная грудь скрывалась за обширной накрахмаленной манишкой, сверкающей бриллиантами, окружившими три огромные жемчужины; короткопалые сильные руки то и дело взмывали в живописных жестах; да, у него появился второй подбородок и талия стала далеко не стройна, но он был по-прежнему активен и готов действовать.

Он господствовал над столом, выкрикивая шутейные вопросы и потешаясь над всеми и каждым. Он искренне верил, что веселье не бывает тихим, и то, что он вносит лепту в общий гомон, грело его душу и, конечно, не могло не радовать гостей. Готовясь к приему, Эдит обнаружила, что отец не видит разницы между ансамблем и оркестром, а когда она объяснила ее, он принялся настаивать на ансамбле, пока в глазах дочери не выступили слезы; к счастью, размер нанятого ими оркестра удовлетворил его, развеяв сожаления по этому поводу.

Мистер Шеридан непрерывно следил за музыкой: отбивал ритм то кулаком по столу, то ногой под столом, иногда вилкой или ложкой по тарелке или бокалу, что, впрочем, ничуть не мешало его основным занятиям — поглощению пищи и громовому крику.

— Скажи им, пусть сыграют «Нэнси Ли»! — гаркал он через весь стол жене, пока музыканты играли, к примеру, «Тореадора». — Спроси их главного, знают ли они «Нэнси Ли»! — А когда извиняющийся дирижер отрицательно качал головой в ответ на послушный крик миссис Шеридан, а «Тореадор» продолжал греметь с новой силой, Шеридан ревел полузабытые им самим слова «Нэнси Ли», непроизвольно горланя свою обожаемую песню на мотив Бизе[13]:

— О, вот она стоит и машет мне вослед! Жена моряка, звезда для моряка! Оооуо! О, Нэнси, Нэнси, Нэнси Ли! О, Нээээнси Ли!

— ЭЙ, старушка! — вопил он. — Скажи им, пусть сыграют «В сумерках». В сумерках, о, милая, ля-ля-тра-ля… Ну, раз они и это не знают, то как насчет «По левому борту»? Вот ЭТО музыка! Вот такая музыка мне по душе! Ну же, давайте! Миссис Каллин, запевайте, растормошите вашу часть стола. Эй, народ, что вы такие смурные? «По левому борту, свистать всех наверх! Сердце поет… как его там… живет. Свистать всех наверх!»

Это горячее веселье не было подкреплено горячительным: у Шериданов никогда не подавали вина, и скорее из нерешительности, чем из предубеждения, алкоголь на стол не выставили и сегодня; однако из бутылок, зачем-то завернутых в салфетки, щедро разливали «минеральные воды», что целиком и полностью устраивало почти всех гостей. К тому же ни одному вину было бы не под силу улучшить буйно-великолепное настроение хозяина. Даже присутствие Биббза не могло помешать отцу беспечно веселиться нынче вечером, ведь, как говорила миссис Шеридан, у него имелись большие планы на сына — планы, которые, безусловно, исправят кое-что пошедшее не так в прошлом.

И вот мистер Шеридан грохотал кулаком в такт музыке, выкрикивал обрывки старых песен, или, позабыв, чем занимался, по-дружески подшучивал над гостями, или, обращаясь к сидящей справа от него мисс Вертриз, предавался воспоминаниям. Впрочем, мужчины искушеннее его неоднократно выворачивали перед ней свои жизни: по какой-то причине эта девушка пробуждала в сильном поле желание рассказывать о себе, стоило лишь оказаться в ее компании.

Мэри Вертриз с жизнерадостным хозяином дома волей-неволей стали центром притяжения всего приема, подобно герою и героине, играющим главные роли в пьесе; они были румяным королем и звездной принцессой бала — отдавали почести друг другу, а остальные отдавали почести им. У сахарной Насосной станции, там, где сидел Биббз, все только и говорили о них, с неприкрытым любопытством и восхищением:

— Интересно, кто эта девушка — старик около нее так и вьется.

— Должно быть, какая-то наследница.

— Наследница? Чёрт, я и сам не прочь жениться на такой красотке-богачке!

Эдит и Сибил светились изнутри: поначалу они с изматывающей тревогой наблюдали за мисс Вертриз, мучаясь вопросом, насколько ужасными покажутся гостье деревенское веселье Шеридана и прочие несуразности, но складывалось впечатление, что она в восторге от приема — и особенно от хозяина. Она смотрела на него как на любопытнейший, пусть и глуповатый, старый анекдот, совершенно понятный ей, и заливалась смехом всякий раз, когда хозяин бахвалился — возможно, впервые за его долгую жизнь. Он же был просто покорен ею.

Вскоре мистер Шеридан во всеуслышание заявил, что она «та еще штучка». Истинность этого высказывания Роскоу Шеридан, сидящий по правую руку от Мэри, успел ощутить в самом начале застолья. Миновало три года со дня их с Сибил свадьбы, и за это время ни одна леди не одаривала его таким долгим и внимательным взглядом ослепительных глаз; и не только взглядом, но и словами, с которыми красивая соседка впервые за вечер обратилась к нему:

— Надеюсь, вы неравнодушны к женским чарам, мистер Шеридан!

Бесхитростный Роскоу, ошалев от вопроса, только и смог выдавить из себя:

— Что?

Она вновь многозначительно посмотрела на него, что озадачило и его сестру, сидящую напротив. Эдит подумала, что Мэри Вертриз ничуть не похожа на девушку, способную «серьезно флиртовать» с женатыми — она наверняка «выше этого». Эдит сразу определила ее в разряд «воспитанных и милых», и то, как гостья посмотрела на Роскоу, казалось немыслимым. Супруга Роскоу тоже обратила на это внимание и удивилась не меньше, правда, не из-за того, что мужчина был женат.

— То! — ответила Мэри Вертриз так же односложно. — Мы соседи по столу, и если не поладим, придется нам скучать.

Будучи деловым до мозга костей, Роскоу имел склонность понимать всё буквально, к тому же он с молоком матери впитал веру, что «если ты женился, это навсегда». Одно дело, когда мужчина в летах, например, его отец, осыпает юную красавицу, такую, как мисс Вертриз, цветистыми комплиментами, но человеку молодому и семейному так вести себя негоже, более того, это выходит за рамки морали. Он знал, что иногда у молодых супругов появляются друзья, как Лэмхорн у его жены, но Сибил и Лэмхорн не «флиртуют», а просто общаются. Роскоу было бы не по вкусу, если бы Сибил сказала Лэмхорну, что надеется, что он неравнодушен к женским чарам.

— Да… соседи, — промямлил он.

— И живем в соседних домах, — добавила она.

— Нет, не совсем. Я живу через дорогу.

— Как! О нет! — воскликнула она и, кажется, перепугалась. — Но сегодня днем ваша мама сказала мне, что вы живете здесь.

— Конечно, здесь. У меня новый дом через дорогу.

— Вы ведь… — Она смущенно смолкла, а потом медленно покраснела. — Я думала…

— Нет, — сказал он, — мы с женой только год жили с родителями, но теперь всё. Конечно, с ними остались Эдит и Джим.

— Я… я поняла. — Ее румянец запылал еще ярче, когда она отвернулась от собеседника и увидела, что на карточке, стоящей перед джентльменом слева, выведено имя «Мистер Джеймс Шеридан-младший». С этой самой секунды у Роскоу исчезли тревожные поводы недоумевать, какого ответа ждет от него кокетливая красотка.

Мистер Джеймс Шеридан с нетерпением ожидал, когда очаровательная гостья «закончит со стариной Роскоу» и подарит холостяку возможность пообщаться. «Старина Роскоу» был младше, но в семье всегда считался рабочей лошадкой. Джим тоже работал, но иногда и веселился, в отличие от Роскоу, впрочем, если быть откровенным, это не говорило о его игривом нраве. Отец частенько хвастал, что оба брата «способные и трудолюбивые молодые люди» и отличаются друг от друга лишь тем, что один женат, а второй ходит в холостяках. Они были похожи внешне: темноглазые и темноволосые, румяные и крепкие, но Роскоу был немного выше Джима, хотя оба не доросли до отцовских габаритов — ни в высоту, ни в ширину, ни в глубину. И тот и другой носили аккуратные усики, и оба словно сошли с рекламы портного: «молодые бизнесмены в роскошных костюмах в темной гамме».

Джим с удовольствием смотрел на профиль соседки, а когда она зарделась, воспринял это как руководство к действию.

— Чем старина Роскоу смутил вас, мисс Вертриз? — спросил он. — Эти современные женатики такие прямолинейные, но не надо давать им повод вгонять вас в краску.

— Я покраснела? — сказала она. — Вы уверены? — Произнося это, она дала ему шанс убедиться, что это не так, с интересом повторив для него взгляд, потраченный впустую на Роскоу. — По-моему, вы ошиблись, — продолжила она. — Кажется, краснел ваш брат, а не я. Это я его смутила.

— Каким образом?

Она засмеялась и, придвинувшись поближе, сказала как можно доверительнее, хотя какая конфиденциальность достижима в царящем вокруг шуме:

— Я начала заигрывать с ним, полагая, что это ВЫ!

Она хотела огорошить Джима — и ей это удалось. Он принял ее слова за нелепую шутку, однако его дыхание перехватило. Он осознал, что страстно желает, чтобы эти слова оказались правдой, и тут же попался на крючок.

— Вот это да! — поразился он. — Кажется, что от такой девушки, как вы, можно ожидать чего угодно… да, и вам всё сходит с рук!

Она опять рассмеялась — в своей необычной манере, и он не понял, смеется она над ним, над собой или над глупостями, которые болтает.

— Мне всё равно, сходит мне что-то с рук или нет, — сказала она. — Однако признайтесь честно, мы-то с ВАМИ сходимся?

— Больше похоже на то, что по ВАМ я сойду с ума! — отшутился Джим, на которого снизошло вдохновение. — Как ни по кому другому на свете, особенно после того как вы так раздразнили меня.

— Я вас совсем не дразнила, — неожиданно серьезно произнесла она.

— Ну и забавная же вы! — откровенно сказал Джим.

Еще несколько секунд она оставалась серьезной:

— Для ВАС я не хочу быть забавой.

— Если мы продолжим наше знакомство, это не станет проблемой. — И он, к своему удивлению, покраснел, а она вновь засмеялась.

— Да, — намеренно жалобно продолжил он, положившись на интуицию, — вы-то из тех девиц, что хохочут, как только заметят, что мужчина серьезен!

— Хохочут! — весело вскричала она. — Разве можно хохотать над вопросом жизни и смерти! Но если вы жаждете трагедии, тогда сразу перейдем к главному — я учла ошибку, совершенную с вашим братом.

Джим был изумлен. С одной стороны, она дразнила его и подшучивала над ним, но в то же время он чувствовал опасность; он не любил терять почву под ногами, и внутренний голос подсказывал ему, что эта леди вскружит ему голову, но ни за что не раскроет перед ним душу, как бы долго ни продолжались их заигрывания. Но ему неодолимо хотелось втянуться во всё это.

— А что для вас главное? — напряженно спросил он.

— Так как вы наш новый сосед, — ответила она, выговаривая каждое слово с медлительной суровостью следователя, — я полагаю, что необходимо сразу прояснить, имеется ли у вас дама сердца. Мистер Шеридан, подумайте хорошенько! Вы помолвлены?

— Пока нет, — выдохнул он. — А вы?

— НЕТ! — воскликнула она, и оба залились смехом; они продолжили разговор в том же духе — то шутливо, то всерьез.

Мистер Роберт Лэмхорн, сидящий напротив, обратил внимание на их общение и, прервав милую беседу с Эдит, тихонько сказал Сибил, что мисс Вертриз «с ходу взяла Джима в оборот».

— К чему бы это? — как бы вскользь добавил он.

Сначала Сибил сделала вид, что не слышит его, погрузившись в созерцание фермуара[14] на длинной нитке жемчужных бус: она пропустила петлю между пальцами, поставила локоть на стол и сосредоточилась на блеске бриллиантов и платины на конце петли. Сибил носила много украшений. Хотя она была мила, чрезмерность и пышность не шли ей; драгоценности блестели и в ее волосах, а диадемы опасны — они легко могут усугубить недостатки их обладательниц.

— Я говорю, мисс Вертриз бойко взяла Джима в оборот, — повторил мистер Лэмхорн.

— Я тебя слышала. — В ее глазах всегда таилось недовольство, даже если она делала вид, что всё отлично, но сейчас она и не пыталась скрыть раздражение. — Ты ведь тоже с Эдит не растерялся? — угрюмо спросила она.

— Ох, не кипятись! — огрызнулся он. — Конечно, это совсем не то.

— Так что ж ты не дал ей этого понять нынче вечером? — Сибил пристально смотрела на собеседника. — Вы с ней проболтали целых…

— Бога ради, — взмолился он, — успокойся!

— Ну и чем вы только что занимались?

— ТСС! — сказал он. — Слушай свекра.

Шеридан грохотал и ревел особенно громко: оркестр заиграл «Четки» — и он был на седьмом небе.

— ИХ ПЕРЕБЕРУ, ТРА-ЛЯ-ЛЯ, — надрывался он, отбивая ритм вилкой. — ЧАСОВ ЖЕМЧУГА, ТРА-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ… Народ, ну что вы? Почему не ПОЕТЕ? Мисс Вертриз, ставлю тысячу долларов, ВЫ знаете слова! Так что же…

— Мистер Шеридан, — сказала Мэри, с улыбкой отворачиваясь от пылкого Джима, — вы не представляете, от чего вы нас отвлекли! Ваш сын в замешательстве от моей грубости, а мои солдафонские ухаживания пугают его до смерти, тем не менее мне кажется, что он готов сказать мне что-то важное.

— Это я ему скажу кое-что важное, ежели он промолчит! — пригрозил отец, глядя на нее с возрастающим восторгом. — Богом клянусь, будь я в его возрасте… да овдовей я прямо СЕЙЧАС…

— Ой, секундочку! — остановила его Мэри. — Ну почему все так шумят! Хочу, чтобы миссис Шеридан нас тоже послушала.

— Да она со мной тут же согласится! — заорал он. — Она-то меня поймет да еще и поругает, что медлю, за Джимом не поспеваю. Эх, вот был я молод…

— Вы должны слушаться отца, — перебила девушка, обращаясь к вновь зардевшемуся Джиму. — Сейчас он нам расскажет, как, будучи в вашем возрасте, он из ничего вырастил два колоска, и вы сразу поймете, что c неба на него они не упали!

Шеридан с такой силой обрушил кулак на стол, что тот подпрыгнул.

— Слушайте, милочка! — взревел он. — Да за такое я либо вас отшлепаю… либо поцелую!

Эдит замерла от ужаса: вот это был «настоящий кошмар», — но Мэри Вертриз звонко рассмеялась.

— Я за то и другое! — крикнула она. — Вперед! Одно заставит меня позабыть второе!

— Но которое из… — начал было Шеридан и вдруг огласил столовую таким громовым взрывом хохота, что все затихли. — Джим, — прогрохотал он, — если ты не позовешь ее замуж прямо сейчас, отправишься работать в цех вместе с Биббзом!

И Биббз — тот самый Биббз, что сидел у останков сладкой Насосной станции и взирал на Мэри Вертриз, как мальчишка-оборванец с улицы смотрит на девочку в саду, — всё услышал. Он услышал — и понял, какие планы на него имеются у отца.