Суета и смятение

Глава 4

Это был серый каменный дом с большой зеленой многоскатной крышей из качественного сланца. Архитектор, предпочитавший легкие «готические мотивы», построил то, что любил: все с первого взгляда понимали, что он получил полную свободу действий и воплотил собственные фантазии в благородную и возвышенную действительность. Ландшафтный дизайнер работал в унисон с ним, ловко используя задумки по поводу разбивки площадей, подхода и общего вида, и преуспел настолько, что новизна усадьбы нисколько не смущала, а наоборот заставляла зрителя верить, что под этим закопченным небом может существовать что-то чистое. Дым не так густо стлался на этим районом, на много миль отдаленным от городского центра, однако он добрался и сюда, а если дул ветер, то дышать становилось сложно даже в этой местности, где еще десять лет назад по пастбищам бродили коровы и на полях росла кукуруза.

В целом, Новый дом удался. Архитектор сумел ничего не рассказать о владельцах: по постройке можно было понять только то, что они богаты. Дома часто неотделимы от своих жильцов, и если их с ними разлучить, то кажется, что каждый сантиметр стен горько переживает расставание, и такой дом всегда — что бы с ним ни делали — выглядит жалким и грустным, непрерывно нашептывающим старые имена. Но Новый дом мог переходить из рук в руки без потерь. В наших разбухающих городах такие роскошные здания служат финансовым мерилом экономических приливов; богатые семейства, одно за другим, перекупают и заселяют их: состояния появляются и исчезают, а особняки свидетельствуют о пике. Было бы трудно представить себе игрушечную машинку, забытую ребенком на тропинке в саду или на подъездной дороге к Новому дому, тем не менее Биббз справедливо назвал дом «красивым».

Что думал архитектор о «Golfo di Napoli»[3], висящей в огромной золотой раме в стиле рококо на серой стене холла, остается загадкой — вероятно, картину он не видел.

— Эдит, ты же говорила, что в ней чуть больше трех метров? — выдохнул Биббз, уставившись на пейзаж, в то время как одетый в белый фрак близнец проводника из спального вагона помогал ему снять пальто.

— Так это без рамы, — объяснила сестра. — Она великолепна, правда? Очень оживляет холл, без нее он мрачноват.

— Да, никакого мрака! — ответил Биббз.

— И статуя в углу прелестна, — продолжила она. — Это мы с мамой покупали. — Биббз повернулся в указанном направлении и, среди зарослей стоящих в кадках пальм, узрел чернобородого мавра «в натуральную величину», ослепительного в своем красочном великолепии. Но шоколадной голове он носил золотой тюрбан, в руке держал копье с золотым наконечником, одежда его сияла красным, и желтым, и черным, и серебристым.

— Аллилуйя! — только и смог выдавить из себя вернувшийся странник, и Эдит, сказав, что пойдет «искать маму», оставила его дивиться на мавра. Она ушла, и он повернулся к цветному слуге, застывшему с чемоданом в ожидании распоряжений.

— А ВЫ что думаете о нем? — мрачно спросил Биббз.

— Шик! — ответил челядинец. — Токмо пыль стирать тяжко. Забиватся в кажную мрщинку. Да, ср, так зпросто не пртрёшь.

— Думаю, так оно и есть, — произнес Биббз, невольно остановив взгляд на черной бородище. — У вас тут можно где-нибудь прилечь?

— Да, ср. Вам и комнату ужо пдготовили, ср. По лесенке прямо, ср. Славная комнатёнка.

Он пошел вперед, Биббз медленно последовал за ним, время от времени останавливаясь отдышаться. Он заметил, что слуг после «исхода» из старого дома стало гораздо больше. Горничные и поломойки трудились не покладая рук под очевидно фиктивным присмотром еще одного «проводника», откровенно наслаждающегося обязанностью выглядеть утомленно-деловитым.

— Всё длжно блестеть пред сёдняшним приемом, — со смешком пояснил приставленный к Биббзу поводырь. — Да, ср, сёдня у нас бльшой прием! Бльшущий!

Комната, куда он привел своего медлительного подопечного, с точностью повторяла номер любого нового отеля, но Биббзу она пришлась по душе, хотя после путешествия он был бы рад любому помещению с хорошей кроватью. Он тут же растянулся на покрывале, бросив «Не сейчас» в ответ на предложение сопровождающего распаковать его багаж, и утомленно закрыл глаза.

Белый фрак, с присущим его расе пониманием, опустил шторы, на цыпочках проследовал к выходу и в коридоре столкнулся со вторым белым фраком — изможденным надсмотрщиком.

— Какой-то он хилый, мистр Джексон, — сказал первый. — Свалился и глазки зкрыл. Круги вкруг глаз чернющие. Богатеи такие же, как все. Спроси меня, поменяюсь я местами с этим парнем, отвечу: «Нет, ср! Никаких денег не нать, пущай останусь в своей черной шкуре!»

Мистер Джексон поддержал его выбор.

— Угу, и мне он показался не жильцом, — подтвердил он. Две пожилые женщины, стоящие на четвереньках на соседней лестничной площадке, были столь же пессимистичны.

— Ох! — шепотом запричитала одна. — Повернулась я к нему, когда он проходил: белый, аж восковой, и костлявый, как дохлая рыба! Вот скажи мне, миссис Кронин, тебе тоже на него смотреть больно было?

— Больно? Да всё равно что на ангела небесного глядеть!

— Ладно, — ответила первая, — я б тоже домой помирать поехала, раз уж… — Она замолчала, услышав, как в коридоре над ними зашуршали юбки.

Это миссис Шеридан спешила поздороваться с сыном.

Она была одной из тех полных, розовых дам, что блекнут и усыхают с возрастом, подобно сухофруктам; ее внешность как нельзя лучше соответствовала ее внутреннему миру. Муж и дочь давно поглотили ее. Все умственные силы, коими ее одарила природа, ушли на служение этим двоим и угадывание их мыслей и, если никого из них не оказывалось рядом, она тотчас становилась рассеянной. Эдит, как положено дочерям, почти всегда находилась при матери, да и Шеридан намеренно держал жену так близко к себе, что она давным-давно перестала видеть свое существование отдельно от него. Она чутко следила за его настроением и пыталась ему угодить, даже если ее натура противилась этому; она всегда была на его стороне, что бы он ни ощущал и ни делал, зачастую не понимая его мотивов и наблюдая за происходящим, как простой зритель. За всю жизнь они поссорились лишь однажды. Случилось это тридцать лет назад, в самом начале карьеры Шеридана, когда он, желая произвести благоприятное впечатление на каких-то толстосумов, решил непременно сопровождать их на представлении «Черного крюка»[4]. Но она лет десять как не вспоминала об этом.

Миссис Шеридан была суетлива и непоследовательна; ее платье шуршало громче, чем у других; казалось, она носила слишком много вещей одновременно, но не замечала этого. Вот и сейчас, открывая дверь в комнату Биббза, она приглаживала подол платья, из-под которого торчала какая-то невообразимая нижняя юбка.

При виде лежащего сына она попыталась тихонько уйти, но молодой человек, услышав поворот дверной ручки и шорох ткани, открыл глаза.

— Мама, не уходите, — сказал он. — Я не сплю. — Он вытянул длинные ноги, намереваясь встать, но она положила руку ему на плечо, останавливая, и Биббз опять опустился на постель.

— Не вставай, — сказала она, склоняясь к его щеке для поцелуя, — я на минутку, хотела на тебя взглянуть. Эдит говорит…

— Бедная Эдит! — тихо воскликнул он. — Боится на меня посмотреть. Она…

— Чепуха! — возразила миссис Шеридан, подняв римскую штору на окне и вернувшись к кровати. — В любом случае ты выглядишь гораздо лучше, чем перед отъездом в лечебницу. Пребывание там пошло тебе на пользу, это сразу заметно. Конечно, надо бы тебе нарастить жирок, да и цвет лица плоховат…

— Да, — сказал Биббз, — с цветом беда какая-то.

— Но румянец вернется, как только поднакопишь сил.

— Безусловно! — весело поддакнул он. — ТОГДА точно вернется.

— Я полагала, ты выглядишь куда хуже.

— Должно быть, Эдит много чего успела рассказать! — усмехнулся он.

— Она слишком чувствительна, — сказала миссис Шеридан, — потому склонна к небольшим преувеличениям. Что тебе можно кушать?

— Всё. Мне сказали питаться без ограничений.

— Совсем без ограничений?

— Ну, сколько в меня влезет.

— Хорошо, — кивнула мать. — Так надо для восстановления сил. Когда я приезжала к тебе в лечебницу в последний раз, мне сказали то же самое. Выглядишь ты лучше, чем тогда, хотя прошло немного времени. Сколько?

— Думаю, месяцев восемь.

— Не может быть, что я не видела тебя ТАК долго, хотя, возможно, мы не виделись дольше, чем я полагала. В последнее время у меня не выпадало ни минутки даже чиркнуть тебе строчку, спросить, как ты там, но я поручила Эдит писать тебе, и Джима попросила, они пообещали, что напишут, поэтому ты наверняка в курсе последних событий.

— О да.

— По-моему, тебя надо немножко расшевелить, чтобы ты почувствовал вкус жизни, — серьезно продолжила она. — И папа, как только мы получили телеграмму сегодня утром, сказал то же самое; это должно помочь стимилировать твой аппетит. У папы на тебя большие планы…

— Планы? — Биббз перевернулся на бок и прикрылся рукой от света, стараясь получше разглядеть мать. — Что… — Он умолк. — Какие у него на меня планы, мама?

Миссис Шеридан подошла к окну и опустила штору.

— Об этом лучше поговорить с НИМ, — нервно ответила она. — Пусть он сам тебе расскажет. По-моему, мне не стоит вмешиваться в это, а ты, пожалуй, поспи.

Она опять встала у постели.

— Только помни, Биббз, что бы папа ни делал, он делает для тебя. Он любит своих ребяток и желает добра КАЖДОМУ из них… Сам убедишься, что он в конце концов оказывается прав.

Биббз легонько кивнул, что вполне удовлетворило мать. Она прошуршала к двери, но обернулась на пороге:

— Хорошенько вздремни, чтобы со свежими силами показаться на приеме.

— Вы… считаете… он… — Биббз заикался: он всегда заикался, если пробовал говорить быстрее. Затем замолчал, переводя дыхание, и спокойно спросил: — Отец ожидает, что сегодня вечером я выйду к гостям?

— Ну, полагаю, да, — ответила мать. — Понимаешь, это «новоселье», как он называет наш прием; он говорит, всем ребяткам надо быть с нами, как и старым друзьям и прочим. Он считает, что выход в люди пойдет тебе на пользу, взбодрит, вернет интерес к жизни. Ты нормально себя чувствуешь и сможешь спуститься к нам?

— Мама?

— Что?

— Посмотрите на меня внимательнее, — сказал он.

— Ох, ладно тебе! — воскликнула она с показным весельем. — Ты выглядишь не так плохо, как тебе кажется, Биббз. Ты поправляешься, к тому же вовсе не повредит доставить удовольствие твоему…

— Я не о том, — прервал он. — Я просто подумал, мое появление испортит кому-нибудь аппетит. Эдит…

— Говорю тебе, девочка слишком чувствительна, — в свою очередь перебила она. — Любой скажет, что ты довольно симпатичный молодой человек! Конечно, видно, что ты долго болел, но уже выздоравливаешь, вот и все дела.

— Хорошо. Выйду к гостям. Если вам всем это не мешает, то и мне несложно!

— Тебе понравится, — сказала она и прошуршала в коридор. — Вздремни, я пришлю кого-нибудь разбудить тебя, чтобы ты успел одеться к ужину. Ложись и спи спокойно!

Но сколько Биббз ни лежал с закрытыми глазами, сон не шел. Слова матери не выходили у него из головы, он раз за разом мысленно прокручивал их: «У папы на тебя планы… у папы на тебя планы… у папы на тебя планы… у папы на тебя планы…». Наконец, после долгих, долгих минут, «планы» сменил взволнованный шепот в ушах, будто мама и не уходила: «Он любит своих ребяток… он любит своих ребяток… он любит своих ребяток… он любит своих ребяток… сам убедишься, что он в конце концов оказывается прав… оказывается прав… оказывается прав…» Биббз парил между полусном и искаженной действительностью, теперь голос исходил из-за огромного черного крыла, появившегося из стены и распростершегося над кроватью — черное крыло в комнате, черная туча, плывущая по небу, затянувшая земной шар от полюса к полюсу. Нет, не туча, черный дым, и из его глубин взволнованный шепот, вновь и вновь: «У папы на тебя планы… у папы на тебя планы… у папы на тебя планы…» И вдруг тишина.

Он проснулся бодрый и опасливо потянулся — с ослабевшей мускулатурой шутки плохи. Встав, он, моргая, подошел к окну и коснулся шторы, которая тут же взлетела вверх, впустив лучи бледного заката.

В лимонном свете он увидел соседний дом и слабо улыбнулся, вспомнив напыщенные слова Эдит о «старинном особняке Вертризов». Здание стояло посреди обширного газона, отделенного от владений Шериданов молодыми кустами, — большая квадратная коробка, а не дом, простая и старая, с куполом, напоминающим гигантскую солонку. Краска на стенах давно выцвела, и вряд ли кто-нибудь смог бы сейчас угадать, какого они были цвета, но упадка и бедности не чувствовалось, да и газон был подстрижен не менее аккуратно, чем у Шериданов.

Зеленая изгородь почти соприкасалась с флигелем Нового дома и проходила под окном комнаты Биббза, а прямо напротив окна, на холмике на лужайке Вертризов, стояла скромная беседка. До нее не было и десятка метров, к тому же она оказалась на одном уровне с его спальней; молодой человек с легкостью представил себе, как горевало семейство Вертризов, обнаружив, что выскочка-сосед навсегда разрушил уединение этого уголка. Наверное, летом здесь было приятно проводить время и не одно поколение девочек играло в ней в куклы и дочки-матери, а милые бабушки выходили сюда в жаркий полдень с какой-нибудь скучной книгой. Но в сгущающихся сумерках беседка, увитая растерявшими листья лозами, выглядела покинутой, будто припорошенной пылью.

Биббз с мрачным сопереживанием смотрел на нее, невольно ощущая внутреннюю схожесть с этим заброшенным местом. Повернувшись к псише[5], он окинул себя придирчивым взором: осмотрел отражение с ног до головы, медленно, то опуская, то поднимая глаза, и наконец остановил долгий и серьезный взгляд на лице. Во время этой таинственной процедуры он намеренно изображал стороннего зрителя; он уподобился энтомологу, изучающему очередное насекомое, и его выводы были неутешительны. Он угрюмо покачал головой; взглянув на себя опять, повторил движение и продолжил покачивать головой, выказывая явное неодобрение увиденному.

— Ну и страшилище же ты! — произнес он вслух.

И тут он понял, что за ним наблюдают. Быстро повернувшись, Биббз стал свидетелем того, как очаровательная девушка в грубо вытесанном проеме соседской беседки во все глаза смотрит в его окно. На какое-то мгновение они встретились взглядами, и девушка, вспыхнув, отвернулась, сосредоточившись на лозе, и не спеша принялась отламывать сухие ветки, всем видом показывая, что находится в беседке исключительно из-за растения и ни один джентльмен не посмеет думать, что она тут с какой-то иной целью, и раз уж ей пришлось быть здесь по делу, нет ничего предосудительного в том, чтобы на мгновение позволить себе поглядеть куда-то еще, впрочем, всё это случайность — она не придала никакого значения тому, что увидела.

Собрав ровно столько веток, сколько было необходимо, дабы подчеркнуть свое сосредоточение на деле — и неодобрение всего, что напоминает о Шериданах или принадлежит им, — девушка с показным спокойствием спустилась с холмика и продефилировала к боковому входу в особняк Вертризов. Ей открыла пожилая дама при шляпке и манто.

— Мэри, ты готова? Я тебя обыскалась. Где ты была?

— Да так. Просто смотрела в окно Шериданов, — ответила Мэри Вертриз. — И меня за этим застукали.

— Мэри! — воскликнула ее мать. — Нашла время: мы как раз к ним собираемся! Святые небеса!

— Но мы всё равно к ним пойдем, — сказала дочь. — По-моему, их женщины будут рады нас принять, даже если мы спалим их дом.

— Но КТО тебя видел?

— Полагаю, один из сыновей. Наверное, тот, безумный. Я краем уха слышала, что они держат его где-то в лечебнице и в семье о нем принято умалчивать. Он разглядывал себя в зеркало и разговаривал сам с собой. Затем посмотрел в окно и поймал меня с поличным.

— А что он…

— Да ничего.

— И как он выглядел?

— Как призрак в синем костюме, — ответила мисс Вертриз и направилась на улицу, помахав обтянутой белой перчаткой рукой отцу, наблюдавшему из окна библиотеки. — Печальный и нелепый. Пойдемте, мам, лучше побыстрее покончить с этим!

И миссис Вертриз с неспокойным сердцем отправилась с визитом вежливости в Новый дом.