Туата Дэ

Глава I

Стоявший, пока у него ещё оставались силы бороться с болью, подсудимый рухнул на колени, заставляя тонкую цепочку кандалов зазвенеть. Он прижимает к себе окровавленную повязку на культе вместо левой руки, не существующей более до самого локтя. Не обращая на это внимания, председатель задаёт свой вопрос:

– Как именно вы служили королям, вёдшим за собой дружины Миля, туата дэ?

Кандальник не понимает, что от него хотят, он просто не слышит своего судью:

– ВЕРНЕР КАЛЬТ! МЕНЯ ЗОВУТ ВЕРНЕР КАЛЬТ! -он кричит в пространство, отвечая на все возможные вопросы сразу, – ГРАЖДАНСТВО – ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКАЯ ДИРЕКТОРИЯ! ТЕХНИК 6-ГО КЛАССА, НАЛАДЧИК ЭЛЕКТРОМАГНИТНЫХ СИСТЕМ ПОДВЕСКИ НА НОРФОЛКСКИХ ВЕРФЯХ ОБСЛУЖИВАНИЯ И ПОСТРОЙКИ СВЕРХТЯЖЁЛЫХ СИСТЕМ! Я – НЕ ВОЕННООБЯЗАННЫЙ! Во имя Господа Бога, меня вели через весь город, у меня снова открылась рана, я отвечал вам на всё... Да можно же уже мне хотя бы морфия!

И тут он понял, что заветного шприца с мутной жидкостью ему не видать. И просить дать ему время, чтобы хотя бы самому сменить повязку – тоже. Подсудимый, шатаясь, встал – пока его вновь не принудил к тому конвой из двух прямоходящих ящеров с винтовками на которых он видел тяжёлые, блестящие и очень длинные штыки. Их оружие ему показалось вполне человеческим.

Он опустил покалеченную конечность и позволил сочащейся сквозь бинты чёрной жидкости капать куда ей вздумается. Ему уже это объясняли.

Но даже горькие и болезненные уроки, видимо, требуют времени на закрепление. И потому он глупая привычка, взывать к Богу и Его милосердию, оставшаяся из прошлой жизни, взяла над ним верх. Даже прекрасно понимая, что здесь, в присутствии, этих чудищ, эти слова будут ошибкой – его губы сами сказали эти слова.

Они здесь ненавидели всё,связанное с людьми и, в первую очередь, людское Божество.

Огромный змееюлюд в чёрном мундире с аксельбантом и золотым шитьём, перегнулся через и длинный раздвоенный язык затрепетал, между полуобнажившихся клыков – словно бы пробуя человеческие страх и боль на вкус. И этот вкус, приправленный запахом древней крови туатов, ему понравился:

– Отвечайте дальше, -произнёс он, пользуясь торжественной, «судебной», речью, ныне почти забытой -но сейчас случай особый – Обвиняемый Вернер Кальт из армий туата дэ! Вы и виновны перед всем народом Островов – это доказано. Вопрос стоит лишь в мере вашего наказания. Мнения, относительно необходимости сохранения вашей жизни, разделились. Но последний вопрос, который Высокий Трибунал задаст вам, определит её окончательно – и советую отвечать честно и без утайки. Имеете ли вы отношение к так называемым Тварям Погибели ?

Молчание, в котором лишь слышен лишь стрёкот диска механического телеприёмника. Спрашивать в именно виноват и возражать очевидной глупости, что всего одна пара рук могла привести

– Отвечайте, подсудимый. Мы имеем все права и возможности принудить вас говорить!

В подтверждение этих слов, тяжёлый зазубренный штык стоявшего сзади конвойного ящера, одним движением, распорол ему щёку. По свалявшейся, грязной бороде потекла тонкая струйка чёрной жидкости

Он пошатнулся, но упасть ему не дали.

– Видите?

– Я не понимаю о чём вы говорите, – наконец, отвечает человек тяжело дышит, – Я сейчас упаду и умру – если вы не поможете мне. Просто добейте меня уже...

Он явно не задумываясь

– Он явно не из их броненосных воинов, – говорит, обнажая клыки, оборотень, золотые ветви на обшлагах которого имеют куда меньше листьев, чем у ящера, – И плохо держит боль. Может, в самом деле, позвать целителя? Да и перерыв бы не помешал...

– Остановите телепередачу.

Щёлкает остановившийся диск передатчика.

Кальт поднимает голову. Этот голос он уже слышал. У двери своей камеры, после очередного допроса Но его обладателя видеть не доводилось. Если напрячь память и вспомнить -как же к нему обращался тот мерзкий, похожий на лопнувший, но не до конца выпустивший воздух мяч толстый карлик.

А сколько золотых листьев и ветвей на его обшлагах и звёзд – на воротнике.

Высокий, с кожей цвета пепла – похожей на поверхность камня.

Его волосы дрожат будто живые. Где лицо? Лица... нет. Нет ни рта, ни глаз Длинные чёрные, похожие на морские водоросли волосы растут прямо из похожей на нефтяное озеро чёрной зеркальной поверхности

Очень похож на человека, но такими люди никогда не рождались . Будто античная статуя ожила. Выглаженная резцом и шкуркой – раза в два больше несчастного техника шестого класса, последнего из людей на Земле. Ожила -и, чтобы прикрыть наготу, схватила пышный, шитый ненастоящим, золотом театральный мундир, увешанный аксельбантами – технику шестого класса, всю жизнь носившего только серую рабочую одежду и привыкшего к скромным цветам окружающего его тесного мира подземного мира противоядерных блоков, до сих пор непривычно и подозрительно богатство и яркость мундиров офицеров Флота.

– Хватит глупостей.

Когда он говорит – едва заметная рябь проходит по черноте заменяющей этому монстру лицо.

– Вы задаёте ему вопросы на которые он уже ответил.

В чёрном зеркале тяжёлой ртути, отражается Кальт и только Кальт -несмотря на то,что перед ним стоит ящер, судья, стучащая по круглым белым клавишам со стёртыми чёрным значками стенографистка с песьей головой , управляющий механическим телепередатчиком техник в скромном мундире – безо всякого золота, с единственной скромной медной веточкой, с двумя листьями. А позади – стоят двое конвойных. Но нет. Точно по центру ртутного зеркала отражается Кальт – и более никто. Для этого монстра никого более в этой комнате более не существует.

Как же его звали? Он точно слышал этот голос -сквозь сон, сквозь толстые двери камеры... Но так мешает ноющая культя и головная боль...

Сейчас, он вспомнит...

– Господин генерал Бонац... – обратился к нему ящеролюд.

Мел скрипел и крошился, отмечая на толстом стекле планшета движение чего-то страшного и такого тяжёлого, что заставляло дрожать даже небеса – и поэтому его могли услышать акустики цеппелинов ВВС.

Кружок,обозначающий первый доклад звукометрических постов – сплошная жирная линия – следующий замер расстояния от военных дирижаблей до источника тяжёлого и грозного звука – их расположения нанесение на карту. Даже здесь, на высоте трёх тысяч фатомов, за броней лучшего военного цеппелина «Мидгард» этот звук – бесконечный рокот механизмов огромной машины, не останавливающихся, не знающих усталости и износа, вот уже пять веков перемалывающей мёртвые кости, обожжённые древние камни и красные от военного железа перетёртого в пыль коррозией и столетиями жестоких пылевых бурь пески. Работа механизмов машины, величиной с целый город постоянно заглушается звуком всегда сопровождающей эти бессмертные механизмы пылевой бури.

Уже много веков на планете не было Синих Морей. Синие Моря и Прохладные Реки давным давно высушило огненное оружие туата дэ.

Поэтому никто уже не сравнивает этот могучий звук с морским прибоем. Принуждённому слушать его, раз за разом, акустику "Мидгарда", например, кажется, что это это невероятно громкий шёпот. Что он вырывается изо рта мёртвого древнего великана, пасть которого, наполненная стёршимися от времени тупыми клыками, уже не закрывается -потому что нижняя челюсть уже почти не повинуется движению ослабленных мышц. Всё его тело уже давно развалилось на куски-утёсы. Только и осталось ему что голос. Он пытается что-то сказать, тихо, так чтобы могли услышать уши живых -но всё равно это громче самого громкого крика. Кроме того, его стёршиеся зубы всё равно громко и отвратительно скрежещут,задевая друг друга – несмотря на все попытки каменного черепа из последних сил говорить тихо и не страшно.

Стрелка обошла большой белый часовой круг – ровно в половину хоры, – и по всему кораблю раздался звон. Трёхкратный, оглушительный.

– Тишина на борту!

Остановились даже моторы. Будто вынули сердце из воздушного гиганта, гордости Флота Открытого Неба. Ничто на корабле не смело даже дышать – пока акустик не отметит время и направление.

Через несколько минут всё завершилось и лампы в латунных плафонах снова сияли ярким синим светом пойманного кристаллическими парусами и тут же высвобождаемого в моторах, лампах и прочих механизмах корабля вененума – а не аварийным, от электрических аккумуляторов. Такое разделение происходило из-за того, что вененум, в отличие от электрического заряда собрать и использовать, увы, было невозможно.

Грохот сапог по стальным ступеням – это спешил вниз, к к планшетчикам, замёрзший вестовой с поста управления управления прожекторами. Замёрзший – потому что прожекторный пост, располагался в гулкой стальной коробке, поднятой на треножнике, размерами могущими поспорить даже со штангами вывесной бронезащиты фрегата. И мало того,что сам пост не отапливался – так ещё путь к нему лежал по гулким ступеням, не отгороженным от

– Доклады с «Лютеции», «Немеда» и «Таильтиу» по световому телеграфу... Пеленги... Время прихода звуковых максимумов...

На вырванном листке из блокнота, старшим техником были записаны и расшифрованы последовательности сигналов с кораблей, находящихся на от «Мидгарда» на значительном удалении – для повышения точности измерения задержки. Самая ничтожная ошибка в определении скорости и оставшегося расстояния сейчас означала, что остров Тильт, находящийся сейчас в аэродесантной зоне номер 14 не успеют эвакуировать.

– Доклад командиру судна!

– Ещё фе минутфы, косподин капфитан-тхер– химмиль!

Чёртовы змеелюды с их строением глотки – вечно невероятно коверкают Флотский Язык.

Мешсс`сзех яростно грыз трубку.

Как же бесконечно долго они возятся с самими обычными штурманским кругом и линейкой! И это – экипаж гордости всего Флота Открытого Неба, броненосного фрегата «Мидгард»!

Так и хочется поторопить их плёткой– «кошкой»... Ощущение удобной и тяжёлой рукояти из чёрного дерева осталось со времён службы на нижних палубах. Тогда ещё обермаат Мешсс`сзех умел поставить службу, так, что его вахта проходила как часы. Только постоянно смазывая эти часы, своими и чужими потом и кровью, очищая их механизм, добиваясь безупречного хода день за днём, он смог выбиться в фенрихи, а потом и попасть в офицерскую школу. Нынче всё уже не то. Им всё достаётся проще. Оттого и выбиваются наверх те, у кого кровь пожиже...

– Направление и скорость движения Машины, -наконец соизволил произнести старший планшетчик, глядя в исписанные бумаги перед ним, – Остаются неизменными и совпадают с ожидаемыми. Через пять хоров, Тильт, несмотря на работу основных двигателей самого Острова на пределе мощности, войдет в пределы горизонт, оказавшись в пределах видимости локаторов и оптических систем. Этого времени не хватит вызванным Погодным Ткачам, чтобы залатать прореху в облаках. После чего Остров будет расплавлен менее чем за два зёрна залпом главного калибра Железной Тва... – под тяжёлым взглядом капитана, позволивший себе обыденное, упрощающее угрозу и маскирующее врага имя , запнулся , смутился, но тут же закончил – Сверхтяжёлой артиллерийской системы класса «Апокалипсис» .

Планшетчик договорил и облегчённо выдохнул. И вновь вдохнул,успокаиваясь фильтрованный, согретый на охладительных рёбрах моторов, корабельный воздух. Он своё дело сделал.

– Может стоит опустить лот ещё раз, капитан? – обратился стоящий рядом с ним на возвышении старший помощник, – Замерим бурю в верхних слоях. Если скорость ветра у поверхности увеличилась, то железного песка было поднято достаточно, чтобы заглушить его радиометрию. Всего шестидесяти гроссов на кубический фут будет достаточно. Тогда будет иметь смысл латать Ткачами не весь буревой прорыв, а только области прилегающие к Острову...

– Звукоразведка, – возник некстати планшетчик, которому бы и дальше сидеть тихо-тихо, – Не подтверждает увлечение скорости наземного ветра!

– Акустические посты, вблизи от «Апокалипсисов», не могут давать хоть сколько-нибудь точную информацию! – настоящийсмысл слов был несколько иным, но кричать «Заткнись», на мостике, одному из младших, но всё же офицеров, да ещё в присутствии нижних чинов, было никак невозможно.

– Хватит, – командир судна пресёк споры, – Моторы – на стоп.

Звон колонки отдался по всей ходовой рубке.

Капитан выдернул из амбушюра пробковую затычку,

– Инженерный пост? Кто там? Ах, это вы Кортейн. Отлично. Весь поглощаемый моторной группой вененум – вывести из нагрева котлов. Дать расчёт коммуникационного цикла парусной группы по типу « поглощение – импульс – остывание». И немедленно выполнить как только получите готовое шифрование.

– Какова должна быть дальность ударного импульса? – уточнил глухим медным голосом главный инженер из соседней трубы.

– Из расчёта не менее ста миль, – ответил Мешсс`сзех, – Нам сейчас нельзя надеяться на ретрансляторы Флота.

– Текст эфирограммы – для моей шифрогруппы?

– Наша текущая позиция – определиться по звёздным координатам. Добавить: «Мидгард» даёт запрос на Поджигающее Оружие».

Внутри транспортного трюма флотского авизо прозвучала сирена, слышная даже сквозь резонирующий внутри пустого корпуса скоростного армейского дирижабля, вой сверхзвуковых винтов. Зажглась красная лампа – нужная в том случае,если бы они не услышали сирену.

– До открытого воздуха – десять минут, девочки!

АН-17 вскочила вскочила со своего места, разминая затёкшие мышцы. Она должна быть готова первой, раньше всех

Конечно, бой это больно и опасно, можно даже ногу потерять. Но сам полёт, когда крылья вырастают из самого сердца, сквозь лёгкие птичьи кости феи и водой вытекают сквозь поры кожи,а сквозь эту радужную воду летит, чтобы обрести нужную форму, направление и смысл полёта ветер..

Она даже не заметила, как из сквозь гревшую как печка даже в неотапливаемом трюме авизо тёплую шерсть и толстую кожу высотной куртки, просочились радужные органеллы. Чуя ненаступившую ещё свободу, они, сказали о ней мыслям девочки. И мыслям стало так легко,так свободно, что взмахнуть кусочком неба с плавающим внутри него тёплой радугой казалось таким же естественным, как вздохнуть вдохнуть свежего воздуха после дождя.

АН-17 подавляет в себе это желание. Она покусывает острым белым зубом губу. Всё, что она может сейчас себе позволить – это дать крыльям расти и питаться – от поглощаемого солнечного вененума, который с трудом просачивается сквозь стальной корпус авизо. Тёмная краснота крови из вен и артерий, сквозь которую проходят синяя живая жидкость, мешается с её колдовской синевой, переходит в нежно-рубиновый у самой спины и, конце концов, исчезает как исчезает капля в бездонном колодце. Крылья, у АН-17 похожие на крылья виденных на Арсенальном Острове бабочек, растут до тех пор пока не упираются рёбер стального каркаса судна. Тело феи вздрагивает от боли, вызванной прикосновением железа будто кто-то, раскалёнными щипцами, взял из пламени раскалённую монету и опустил её, лежащей ничком девочке, на меж лопаток. Да ещё и придавил, дожидаясь пока остынет -ничуть не смущённый запахом палёной кожи и горящих тёмно-красных волос, которые, конечно же, не было позволено убрать.

Тогда она всё же взмахивает ими – и в тесном помещении, для которого нашли место в вытянутом обтекаемом корпусе маленького серебристого двухпалубного корабля,чей небольшой экипаж, во время такого долго похода, как сегодняшний спит вповалку, прямо на своих постах, поднимается настоящий ураган. Благо, хоть крылья свободно проходят через всё, что угодно – шпангоуты, тяги ветрорезов, кабели, медные слуховые трубы и тела её подруг. Органеллы не коснутся ничего, если этого не пожелает фея. Даже железа – хотя оно и обжигает.

Неизменными, они существуют лишь для солнечного вененума – и крови её сердца из которых поток солнечной материи творит их каждый раз как того пожелает сама АН-17.

– Ай!

– Что ты творишь, Старшая!

АН-17 опустила голову. Она и в самом деле, самая старшая из огневых фей, не только на борту. Вчера они, отметили День её Появления на Арсенальном Острове. Это было уже целый месяц назад. Невероятная бездна времени. Она должна была командовать и направлять, особенно Д-7, у которой этот Полёт -первый. И вот, совершила ошибку, будто сама только научилась летать.

Крылья, дотоле сиявшие столь ярко, разом погасли, пробиваясь едва заметными язычками белой плазмы сквозь толстую кожу куртки.

Где-то наверху загрохотало.

Капитан!

АН-17 встрепенулась будто птичка, заслышав железные звуки запоров люка. Как могла, привела в порядок спутавшиеся волосы, одёрнула и поправила смявшуюся и задравшуюся юбку.

Она – Старшая. Именно с ней будет говорить капитан, когда принесёт их Оружие.

Но делать вид, что ничего не произошло было сложно. В той части трюма авизо, которую занимали феи, царил невероятный кавардак. Какие-то журналы, железные ящики, упавшие на пол и открывшиеся при ударе, вывалившиеся из них инструменты, аптечки. И даже корзина, которую им собрала в дорогу Ананта – всё валялось на грязном, истоптанном матросскими сапогами полу. И это всё была её вина.

Впрочем, двух, закусивших серые губы фоморов в матросских форменках, чьи руки дрожали от тяжести спускаемого ими по крутому трапу длинного зелёного ящика, беспорядок совсем не волновал. Похожий на гроб и такой же тяжёлый, стандартный армейский ящик с серыми истёртыми металлическими петлями на торцах, будто внутри было живое чудовище, жаждавшее крови, рвался из пальцев верхнего – чтобы раздавить того, кто успел спуститься. Страдая от его веса, но так и не проронив ни одного слова в присутствии фей, они прошли мимо них, по узкому как глотка чудовища проходу, и с грохотом, опустили тяжёлый ящик, своей массой заставивший задрожать,казалось,весь корпус судна.

За ним проследовало ещё пять таких же «гробов», поставленных в ряд, поперёк прохода.

Последняя пара матросов, нёсших его не ушла, в отличие от всех предыдущих. Они, как и феи, ждали.

Все они знали – что находиться внутри этих контейнеров, промаркированных жёлтыми мелкими значками невразумительной тарабарщины буквенно-циферного кода Управления Снабжения. Но открыть их без...

Сегодня всё случилось не как обычно.

– А где капитан?

Старший помощник брезгливо посмотрел на это лишённое перьев и когтей хрупкое существо, у которого синяя кровь стучала под тонкой розовой кожей с высоты своего роста и силы.

– Его не будет, мой милый поросёночек . Ну же, открывайте!

Последнее слово и повелительный взмах рукой относились к фоморам. Лязгнули замки, один за другим. Крышки отлетали на петлях будто живые. Все, кто находился сейчас в трюме, знали, что там находится – но всё равно заглянули внутрь.

Там, уложенные на опилках, лежали, сияющие синим, отражённым светом...

Стало тихо так, что кажется, будто винты остановились. Конечно, их вечный гул никуда не делся, просто стал не важен.

– МН-4! – хрипло каркнул старший помощник, подняв голову от списка имён выданных ему в Арсенале фей и номеров соответствующего им Оружия.

Названная резко встала и посмотрела на стоявшего у ящика офицера. Старший помощник значительно кивнул ей. И она, цокая толстыми подошвами туфель по железу и задевая краями тяжёлой серебристой юбки матросские брюки из грубой серой парусины, подошла к нему. Нашитые на ткань платья, закрывающие швы, свинцовые пластинки, не позволявшие порывам ветра и движениям воздуха выворачивать юбки щёлкали при каждом шаге фэйри как странные кастаньеты, наигрывающие ритм какого-то забытого танца. Свинец был нужен,чтобы порывы ветра и сопротивление воздуха не задирало,не выворачивало подол, мешая фее в бою. Подойдя к открытому «гробу» – и взялась за рукоять из чистого серебра. Один из фоморов дёрнулся словно ждал, что она позовёт на помощь. Его даже не испугал офицер на палубе – все знали, что это оружие фей. Все знали, что они им сражаются, размахивают так же легко, как сами матросы – пивными кружками. Нет, не это было не возможно. Мускулы здоровяков из причальной вахты, каждый раз когда воздушный корабль подходит к причальным мачтам, воюющих с тяжёлыми, рвущимся из рук, толстыми пахнущими дёгтем тросами, сейчас горели от усталости и боли А эти тростинки, эти птичьи косточки – и пальцы у них тонкие как ручка фарфоровой кружки на которой подают чай капитану ... Если и поднимут, хоть на ладонь -то оно снова вырвется у них из рук. А если взмахнут, то...

Фоморы часто выбирали службу на Флоте – это была дань старой,как сама Земля, клановой традиции расы мореходов, пусть даже морей не было уже больше пяти веков.

Они были слегка туповаты, редко выбиваясь даже в обермааты – но все до одного, они знали толк в хождении по звёздам, тяжёлой работе и выбивании искр из горячего металла. Стальным оружием фоморских кузнецов когда-то не брезговали даже, теперь уже давно мёртвые, короли туата дэ -а это о чём-нибудь да говорит!

Даже если бы их спины не рвал вес этих ящиков – каждый из них и так просто так, на глаз, мог бы сказать сколько весит одно серебряное литьё внутри нетающего синего стеклянного льда. И что будет с рукой этой фарфоровой куклы с синими глазами,если она взмахнёт. Они уже слышали как трещат эти тонкие, как лёд на ручье, кости, как она кричит, плачет держась за вырванный движением чудовищной тяжести сустав...

Едва слышный ветер коснулся их лиц, похожих на месиво из глаз, складок и губ, остудив разгорячённую работой серую плотную,как у быка, кожу .

Прозрачное как дождь, кристаллическое лезвие, что выше любой из фей, широкое как боевой щит и толстое как могильная плита, движимое лёгкой рукой феи, взлетело почти на фут от пола – так легко,как если бы было сделано из тумана.

Взяв своё оружие, она сделала один шаг. Другой – держа его параллельно полу. Никакого видимого усилия на её лице не отражалось. И вообще ничего. Самое обычное дело.

-Ааа... – челюсть одного из фоморов, отпала. Нет, не возможно в это поверить. Даже если видишь. Даже если видишь уже в какой раз.

Фея вернулась на своё место, положив кристаллическую лопасть, сверкавшую в свете люминаторов, будто намёрзший от холода высоты на корпус воздушного броненосца лёд , к себе на колени, закрыла глаза и вытянула ноги в кальцеях с серебряными застёжками. Такая обувь не полагалась никому, кроме высших офицеров Флота – но разве фей касаются законы? Она их увидела, они ей понравились. И тут же купила. Им дают денег. Столько сколько зачерпнут. Но ни один из фоморов, несмотря на скупость матросского жалованья, не захотел бы поменяться местами с феей.

– Р-7!

Феи подходили одна за другой. Пустые ящики, резко потерявшие в весе, тут же передавались наверх в люк, чтобы освободить место в без того тесном транспортном трюме.

АН-17, как Старшая в этом полёте, стояла подле старшего помощника. Она чувствовала себя как-то глупо. Капитан как-то сказал, что это, вроде как, подтверждало её власть – но о какой власти тут шла речь она не совсем понимала. Скорее всего, все эти флотские, забиравшие их у Ананты, просили её и, возможно, других Старших постоять рядом, чтобы успокоить девочек и раздача оружия прошла спокойнее. Ну и ещё, Старшие уж точно знали кому что принадлежит, какому что было привычнее – масса, истечение вененума через кристаллический лабиринт.... Сотни особенностей каждого лезвия. Словом, кому что было по руке. Им даже не нужны были списки – списки в которые могла вкрасться ошибка. Или у занимающегося выдачей в глазах могли просто спутаться в один клубок однообразные машинописные строчки... Старшие, если что, легко поправят запутавшегося офицера и каждая из них точно знает кому,что принадлежит..

– М-46!

Петли очередного контейнера, где лежало положенное оружие с визгом провернулись.

– Стойте!

Искусственно выращенное солнечное синее стекло, использующееся для корабельных двигателей обладало невероятной твёрдостью и вязкостью. Из-за этого, цвергским мастерам приходилось обрабатывать его ещё не до конца остывшим, сразу после процесса кристаллизации на проводящем стержне – и всё равно на каждый чудесный синий корабельный парус дредноута уходило множество сверл и лезвий, изготовленных из самых лучших быстрорежущих сталей. Но даже у этого чудесного материала были свои пределы – особенно, когда речь идёт не том, чтобы спокойно собирать потоки солнечного вененума,отдавая их рабочей жидкости двигателя. Особенно, когда речь идёт об изначально бракованном или чрезмерно долго лежавшем на складах, в губительном для него бездействии, материале.

М-46 и вороноголовый офицер с удивлением обернулись к АН-17. Она наклонилась и приподняла лежавшее в опилках оружие. На развёрнутом к свету лезвии, даже непривычному к синему стеклу глазу стал заметен намечающийся излом. Глубокая трещина, почти полностью пересекающая плиту синего стекла, настолько глубокая, что почти доходила до противоположной стороны, в свете электрических люминаторов, блестела как грань бриллианта – на подкладке нежно-синего, спокойного бархата.

Продемонстрировав дефект, она положила почти что расколовшийся клинок обратно.

Этот шмельцен уже не являлся оружием. С таким дефектом его использование в бою уже невозможно.

Старший помощник подошёл поближе и даже наклонился, чтобы убедиться самому в её правоте.

– Заменить! – грохнула крышка, подкинутая когтистой лапой, – Быстро!

На последней фразе грозный ворон дал самого настоящего петуха. Голос его сорвался, стал высок и смешон – но кроме фей этого никто не заметил и никто не хихикнул, даже в украдку.

Что за идиоты, неужели было так трудно заглянуть, проверить....

Как бы ни был тяжёл стандартный «гроб», фоморы, буквально, взлетели с ним. Запрос на применение Поджигающего Оружия санкционирован из штаба Южного Треугольника. А разбираться в причинах неудачи и миловать тех, кто неспособен выполнять возложенные на него задачи, генерал Бонац не будет. Если хоть одна фея не взлетит -потому что осталась без оружия ...Если не взлетят вовремя... Если феи не смогут задержать или повредить механизмы Железной Твари – потому что их оказалось пять, а не шесть... Если в штабе узнают, что фею подвёл незамеченный вовремя дефект огненного клинка... То расстрельная команда прибудет на судно быстрее, чем ... Нет, скорее всего, их сразу же разнесут орудия «Мидгарда» – прямо на рейде!

На корабле, конечно, имелось несколько запасных лезвий группы М из того же синего огненного стекла – на складах Флота их было предостаточно и вороноголовый старпом был предусмотрителен. Но столько всего может случиться с ними и с авизо, если они успеют до точки рандеву с флагманом следящей группы...

Конечно, намного проще, для всех, было если бы феи могли взять с собой своё оружие сразу, но увы... Каждый из них был, самое меньшее, вдвое выше любой из них. Но размеры трюма авизо, похожего на глотку громадного чудовища – в темноту пасти которого добровольной которого по металлическому языку аппарели добровольно сошли девочки в покрытых чеканным металлом серебряных платьях, – никак не могли позволить этого. Любому движению кристаллических клинков мешали, и в самом деле, похожие на рёбра, стальные шпангоуты, теснота, толкавшая, мешавшая девочек, матросов, ящики...

– Желаю удачи, – каркнул ворон ей, когда всё было закончено и все «гробы» были выкинуты из трюм. И тут же, с грохотом, запер люк, не давая ответить. Успели, они успели... И больше их ничего не касалось.

Она с минуту глядела ему вслед. Вообще-то, им полагалось горячее кофе... АН-17 было открыла рот, но передумала. Из-за этой глупой суматохи, с оружием М-46, стюард уже принесёт им поднос с обжигающими руки жестяными кружками с флотским кофе от которых чуть-чуть пахнет ромом, как горьким лекарством. Зато потом лететь не холодно...

Она подняла руку и хотела постучать в люк, но... Нет, сегодня ничего не будет.

Вздохнув, АН-17 перевела взгляд в пол, поскребла туфелькой недостаточно блестящую шляпку заклёпки. Серебряная рукоять шмельцена теперь не отзывалась теплом азарта и веселья, сопутствовавшего при каждом Полёте, возникавшего от весёлой и злой игры, а казалась непривычно тяжёлой. Со скрежетом, оставляя глубокие царапины в стальном настиле, она всё же смогла подтащить его.

Её Оружие, как и любое другое, не имело гарды – только отшлифованный край кристалла, синего как вода, как крылья самих фей, блестящего как хрусталь в глубине которого, будто вмороженная в лёд веточка, глубоко-глубоко, был виден тёмный, искажённый многочисленными преломлениями проводящий стрежень. Температура и промышленные агрессивные химикаты давно уже сделали своё дело заставив неуступчивый металл стержня принять в себя тысячи хрупких веточек синего вещества, уводившего выплеснутый из крыльев феи вененум внутрь могучего оружия.

Да и им не нужна была гарда, как не нужны были,скажем, украшения на рукояти. Шмельцены изначально не предназначались для поединков с живыми существами и парирования изящных ударов. Не были они и парадным оружием – как офицерские рапиры, такие как висевшая на поясе у раздававшего Оружие старшего помощника. А соскользнуть руке было некуда – лезвие было столь широким, что там бы поместилось две или три ладони их няни. Да и рубят ими то, у чего крови нет и никогда не будет -а значит, скользить ладонь по вымокшему серебру не будет.

Она повернула своё оружие на острие чуть вправо, заставляя зайчик от лампы корабельного света пробежать по выщербленному лезвию от неё, изогнувшись,в притворном испуге, дугой.

Что-то шевельнулось в её душе и улыбка вновь коснулась её губ. Она обернулась назад, одновременно, разминая натруженные из-за долгого сидения в одной позе и быстрого роста крыльев мышцы спины – посмотреть как там дела у остальных. Как бы там ни было, ни эта её мимолётная глупость, ни офицер-ворон, заставивший выстоять её те несколько долгих минут пока шла выдача шмельценов, не зная куда спрятаться от взглядов всех, кто находился в трюме – ничего из этого не отменяло того, что, в сегодняшнем Полёте, она -Старшая.

С-23, наконец, закончила возиться с непослушной, вечно раскрывающейся и вечно ломающейся в её руках застёжкой(Ананта несколько раз возила их к сапожнику – но всё равно, через несколько дней, МН-4, опять бегала в расстёгнутых туфлях) своих неизменных высоких флотских кальцей с декоративными крылышками, посмотрела на неё, чуть-чуть нахмурилась, но опять улыбнулась ей – дескать, всё нормально, забудь.

Остальные девочки, за спиной которых горели, как и положено, чуть расправленные крылья, занимались своими делами, в ожидании того, как холодный забортный воздух ворвётся внутрь трюма.

Поискав взглядом, она, наконец, заметила Д-7. Та, положив свой шмельцен на пол, устроилась в своём неудобном откидном сиденье из натянутых на металлическую раму тканевых полосок – и сидит как сидела весь полёт, не поднимая головы. Будто бы не было ничего, ни сирены, ни на красных огней, ни раздачи Оружия. АН-17 думала,что она заснула, но присмотревшись к ней, заметила, что она листает какую-то, захваченную собой с Острова книгу. Листает, судя по всему, ища то место,где остановилась недавно, когда поднятый ею ураган, бесцеремонно вырвал книгу из рук сам начал листать страницы, ища любимое место в наверняка уже читанной им когда-то повести. А потом ещё от ворона надо было её спрятать...

Вот, она остановилась и углубилась в чтение. Судя по мягкой улыбке, она осталась бы здесь, наедине с этой книгой, даже если скоростной дирижабль начал бы вдруг начал падать. Остановится никак нельзя – не стоил того какой-то там «Апокалипсис», всего – навсего грозивший превратить весь народ Островов в ядерный пепел.

Неслышной рукой, АН-17 проникла под накидку, прикрывавшую спинной вырез в ей платье. Обычно, тихоню, в чьих ушах, при каждом пробуждении крыльев, лопался какой-то чрезмерно тонкий сосудик – никто не трогал. А если было очень надо, скажем, няня Ананта, звала за стол или надо было вставать -то брали за руку, чтоб она могла видеть говорящего с ней. Но сейчас обе руки у Д-7 были заняты.

Даже подушечками пальцев, АН-17 ощутила как вздрогнула и пошла морозом от внезапного прикосновения спина Д-7.

«Что. За. Книга. Вопрос» – нарисовала она на спине.

Д-7 посмотрела на неё и, вместо ответа, аккуратно закрыла, заложив страницу, что она читала, большим пальцем, повернула книгу обложкой к АН-17 -так чтоб она сама могла прочесть.

Она не была немой. Просто, как и все глухие, Д-7, не любила говорить.

Крупными золотыми буквами шло вбитое в искусственную кожу название. «Йоун и скесса». И, чуть пониже, совсем мелко – «Приключенческий роман».

АН-17 никогда не попадалась на глаза эта книга. Если честно,то в Общем Доме она читала мало. Книги ей казались чем-то пыльным, тяжёлым и скучным относящимся к скрипящим по бумаге стальным перьям, булькающим чернильницам и Архиву – была такая комната на месте нынешней столовой. Как самая Старшая, не только в сегодняшнем Полёте, но и в Общем Доме, АН-17 её ещё помнила.

Там сидели старые ящеролюды в балахонах, у которых спина давно не разгибалась, подглазные перья и чешуя совсем потеряли цвет,а глаза походили на сильно разведённый чай – совсем как тот,которым поили их на завтрак бородатые дядьки, гонявшие её из архива, когда она была, как и Д-7, Младшей.

«Я. Не. Знаю. Расскажи. Интересная. Вопрос.»

Д-7 подёрнула плечами, дала понять, что не желает говорить. Это было её право.

« Десять. Минут. Осталось». – надавливая, сильнее чем обычно, вывела на её тонкой гусиной коже знаки АН-17. В грудь Старшей по каплям, будто бы выжимаемая и тряпки, лилась жгучая, как слёзы на щеках, обида.

Осталось десять минут, всё равно ничего она не успеет прочитать. Могла бы и рассказать. Но это всё-таки её право, ничего не говорить.

Загорелся электрический зелёный свет.

И сирена завыла, громче, чем в первый раз – даже Д-7, которая раз и навсегда отказалась лечить свои слабые, всё время рвущиеся перепонки, почуяла вибрации бешено вращающегося внутри своего корпуса ревуна и подняла голову.

Где-то в глубине, между двойной обшивки скоростного корабля застонал металл и аппарель транспортного отсека дирижабля начала медленно открывалась. Холодный ветер, как горсть битого стекла ударил по лицам. АН-17 решила прыгать последней. Не то,что бы на этот счёт существовала какая-то традиция – как лететь и как наносить удар решает каждая фэйри, сама по себе.

Но у Младшей, Д-7, это был первый прыжок с дирижабля. До того она только взлетала лишь с края острова – привязанная прочным канатом в десять фатомов, который, в любую секунду могла вытащить Ананта . Она заметно дрожала – но в обществе старших, которые уже летали,и не раз.