Туата Дэ

Глава XXXII

Когда Тампест повернулся к Рабе - просто посмотреть, что тот предпримет,- но обнаружил, что дегенерат-немец уже смотрит на него.Его большие, бледные губы шлепали, пытаясь вымолвить хоть слово,а из крупных как дешёвые мельхиоровые блюдца, глазищ потекли оловянные ленивые слёзы.

Тампест придал себе равнодушный вид отвернулся от своего соседа, чтобы тот даже не смел подумать о том, что полковник ему поможет.

Те, кому нужна чужая рука,чтобы встать с колен - недостойны, чтобы им её подавали.

Те же кто может встать сам - легко обойдутся и без помощи.

Макс Рабе был из тех,кто недостоин.

Он требовал помощи от полковника - но с чего бы полковнику помогать Рабе? А перебравшись,с его помощью, через границу, он бы потребовал помощи от Англии - но зачем он был нужен Англии?

И так всю жизнь, всю его жалкую жизнь Рабе бы выпрашивал, молил, молился… И никому не был нужен.

Прикрыв глаза, полковник всё же наблюдал за происходящим - но уже не имевшим к нему отношения. Это было забавно.

Устав проговаривать свои молитвы к молчаливому и безответному как каменный идол Тампесту, он опустил руки на колени и склонил голову. Было видно как мышцы этого урода напряглись, а кулаки сжались. Неужели он, хоть раз в своей жизни, решится на что-то?

- Понятно, - спокойно сказал капитан Министерства.

Нет. Плечи Рабе расслабились и он вытер вспотевшие ладони о старые брюки. И, подняв голову, он таким же умоляющим взглядом посмотрел на капитана, моля его поскорее закончить этот странный, длинный и нудный спектакль. И как он закончится знали все, - включая самого Рабе.

Но скучное представление продолжало длиться, длиться и терзать. Синие болотные огоньки газа, горящего перед дулами штурмовых факелов вели и вели его в никуда. И свет всё никак не зажигали…

- Понятно, - повторил капитан Госбезопасности и кивнул головой.

Выходя на платформе вокзала в Гамбурге, полковник Реджинальд Тампест врядли помнил, унесенное из его головы, как дым ветром, имя бывшего рядового транспортных войск Министерства Госбезопасности Германской Республики - Макс Рабе.

Лишь мысль скользнула, по краю сознания. О том, что надо будет, всё-таки, повторить запрос по поводу сорока комплектов пехотных факелов и двух автомобильных “Саламандр”. Уже напрямую, через Селестина.

Простите, сэр,- ответил окружной прокурор , - Но врядли так просто я могу отдать заключённого, без пяти минут осужденного…

Я разве сказал - " забрать"? - перебил его смуглокожий темноволосый британский офицер, - Он совершил уголовное преступление, - с важностью, будто от него зависят судьбы мира, чиновник кивнул, - Этот ублюдок убил солдата союзных войск. Кто знает - чего всему Свободному Миру может стоить такая неподходящая выходка - во время всех этих беспорядков. И как разыграют эту карту коммунисты и их профсоюзные блюдолизы из “Юманите” и “Нойе Дойчланд”.

Судебный чиновник снова важно кивнул, будто бы что-то понимая в таких делах. Во всяком случае, ему была приятна его причастность к потаенным шестерням мирового управления.

- Тем более, что судьба уголовника никак не может заинтересовать офис военного губернатора, ни командование оккупационных сил. Он ваш. Делайте с ним, что хотите. Всё ,что положено.

Тогда…

Тампест скрипнул зубами, изображая незаинтересованность:

-Дело контрразведки, - сказал он весомо, - Мне надо всего лишь задать ему несколько вопросов. Дальше - он ваш.

Это ведь не так сложно организовать? - уточнил он.

В доме свиданий, при следственном изоляторе, несомненно нашлись бы место, - прокурор коснулся кончика носа,- Но он не говорит кроме как по-французски.

Переводчик не потребуется, - отрезал Тампест.

Тусклый свет лампочки под потолком почти не отражался от бетонных стен

Заключённый уже ждал - закованный в полные кандалы. Глаза сверкали красным светом из-под копны черных волос.

Ну, хоть вымыли, выбили из него вшей.

Полковник вздохнул. Дюпре… Как всегда- зарос, опустился. Можно даже не гадать - как его занесло на конголезский корабль. Он искал работу. Не в том смысле, что готов был от отчаянья хвататься за даже за должность посудомойки в отеле. Он опять хотел вернуться в Му. Но время Дюпре прошло. Он специалист, высококлассный специалист по тяжёлой артиллерии. Но то, из чего его учили стрелять уже доживало своё время в укрепрайонах на островах у китайского побережья. Старое отступало под натиском нового. Правильного или нет - будет видно.

Это далёкое будущее, размытое и неконкретное, сейчас не интересовало полковника.

Важно то,что прямо сейчас, на Му системы- самоходные или установленные в кузовах грузовиков, - калибра свыше четырёх с половиной дюймов запрещены.

Жирная мина безоткатки, в этом случае, куда лучше снаряда.

А безоткатчик из Дюпре всегда был никакой.

А что до обычных зуавов, способных нажать на спусковой крючок - так их везде везде было много. Кому он был нужен…

И Дюпре опять остался ни с чем. Хорошо, хоть смог наняться в обратный рейс, до Европы - а не спиваться там или просто получить пулю в лоб. Пуль тоже везде было нынче много.

Je ne pensais pas, - начал Тампест, глядя на дрожащие от натуги руки, прикованные к металлическому столу, на сжимающиеся и разжимающиеся кулаки, - Que la prochaine fois que je te verrais, tu serais en prison.

Он задрожал, будто от малярии, и начал выплевывать слова по отдельности, как будто выхаркивал перед каждой фразой кусок мокроты из лёгкого.

C'est toi. Je veux dire, VOUS, mon patron. Chef. Monsieur le Je t'attendais. Дай сигарет.

Тампест рассмеялся.

Я никогда не курил сигареты. Ты это знаешь. Quand vas-tu arrêter de t'exhiber, espèce de salaud? Ты же прекрасно говорил по-английски.

Вы же не фехтуете, де Ланда!- задыхаясь, крикнул ему лицо Бовеса, молоденький офицерик- кандидат, прижатый к белой стене градом сыпавшихся на него ударов, - Вы рубите! Как крестьянин - сухую яблоню! Или партнёра - за игорным столом! Разве вам такое оружие нужно? Топор… Половинка овечьих ножниц… Поварской нож!

Его тоненькая кавалерийская сабля, чьё лезвие уже по краю было основательно выщерблено, ещё раз вздрогнула и жалобно зазвенела, приняв на себя удар тяжелой, ураново-чёрной - и такой же жгучей как и радиоактивный металл, - древней стали с клеймом толедского мастера.

Сила нанесённого удара, болезненным жаром, проникла через эфес, обжигая изнутри намертво закостеневшие пальцы и погаснув только где-то в районе поддавшегося. согнувшегося, спружинившего локтя.

Его противник, взметнув пыль каблуком, будто закончив огненное па самбы, неожиданно открылся, будто приглашая, нанести удар.

Но выбившийся из сил Бовеса прислонился к стенке и опустил левую руку с намотанным на нее в несколько слоёв плотным плащом - от удара, может, и не защитит, но мотавшаяся как плащ тореадора ткань могла отвлечь внимание противника от твоего оружия. Жаль, что желтоглазый де Ланда ни разу не купился на эту уловку.

Его глаза горели как две капли расплавленного золота под черепом - говорят, индейцы так казнили белых, если их удавалось захватить, и участь жалких, раздавленных тяжестью своих панцирей, ослабленных болезнями и ранами, у которых в глазницах, как в литейной форме, застывало расплавленное золото, которого они так жаждали при жизни, была страшна.

С шипением испарив живые, настоящие глаза де Ланды, индейское золото отказывалось застывать, разогреваемое его злобой и яростью. Капли расплавленного,тяжёлого солнечного металла прожигали летающую в воздухе толстую ткань плаща. Свет от него просвечивал насквозь все его хитрости и уловки - и юкатанец ловил его саблю широко, толстой й лопастью своего меча, покрывая хрупкую сталь зазубринами…

Он использовал эту передышку, чтобы хоть немного восстановить силы и отдышаться. Его грудь под белой рубахой ходила как кузнечные мехи, всасывая горячий воздух внутрь перегретой топки его сердца. Солнце сверкало маленькой звёздочкой в крупной капли пота, что дрожала на кончике его черных овечьих кудрей.

Он глядел через неё на противника, исподлобья, будто увидел его впервые. И эта капля будто была линзой - всех путей времени, приведших его сюда. А он находился в фокусе… Пятно, солнечный зайчик на белой стене.

Когда же это началось? Да, кажется, с год назад.

Господа! Благородные доны! - слегка шепеляво, но громко и отчётливо, произнес переступивший медленными, маленькими шажками старый дон Рибейра, высохший как медуза на песке, кивнув на заботливо поддерживашего его за локоть гиганта, одетого как придворный, - Позвольте вам представить моего дальнего дальнего родственника, четырехюродного племянника по линии моей давно покойной сестры, юного дона Хосе Мария Ипанема-да-Кастилья и де Ланда… Проездом из наших вест-японских колоний - весьма сильно помогшим мне с навести порядок в книгах и смогший наконец, разобраться с нерегулярным поступлением доходов от моих имений в Новой Гренаде …

Запутанным родством всех ветвей своих родов, порой столь древних, что восходили ещё ко временам короля Родериха, интересовались, наверное, только патриархи старинных кастильских семей. Поэтому в пространной речи дона Рибейры, вроде бы оставшегося последним из когда-то многочисленного семейства, интерес вызвало только то, что у него нашелся родственник. И то, что обедневший дворянин всё-таки не продал свои имения в Вест-Японии и Новом Свете, как это говорили злые языки.

Это было даже интересно, поскольку старик очень сильно нуждался. Но вот, устроил приём. И даже…

Мой почтенный дядюшка, - зарокотал за горизонтом, сразу всю заполняя залу, далёкий гром и все не сразу поняли, что это заговорил гигант, -Преувеличивает мои заслуги.

Загорелого до бронзового оттенка, опаленного безжалостным солнцем, как чиркающий мотыгой по сухой каменистой земле юкатанский пеон или скотовод, великана было трудно принять равным себе - несмотря на то, что его манеры и кастильский выговор были безупречны.

Несмотря на все эти прискорбные волнения негров, метисов и индейцев в колониях, мой дядюшка, смог вполне самостоятельно оградить и даже приумножить, пожалованное ему вице-королем и Его Величеством….

Это была самая длинная его речь на том званом ужине. Его экзотическая внешность привлекала внимание, но на вопросы он отвечал сухо и односложно

Бовеса был там - как и многие желающие выпить и покутить за чужой счёт. Ему ещё тогда подумалось, что неразговорчивость этого андского дикаря - происходят от его необразованности и неумения держать себя в обществе.

Хотя, в нём и чувствуется кастильская кровь, но она явно сильно разбавлена индейской. А его жидкий и примитивный мозг не приспособлен ни к чему кроме дикарской жизни под сенью жарких джунглей и гор. Он, определённо, должен едва ворочать челюстями,как мельничными жерновами, прежде чем что-то сказать,помогая медленному ходу мыслей. Природа, определенно, пожертвовала внутренним пространством черепного свода, ради пропорционального утолщения кости, способной выдержать даже косой удар сабли с седла. Просто живое торжество идей этого француза… Как его там? Ах да, Ламарка. Только то,что нужно. Всё прочее, непотребное для существования в гуще безжалостной кавалерийской рубки, природой отсекалось - иногда даже буквально, вместе с носом, отрубленным саблей какого-то конника-льянерос, видимо, тут же им и убитого. Согревать и без того жаркий воздух сельвы латинских колоний для вдоха не требовалось. А мерзкий запах военного общежития и предместий тамошних городов - пожалуй и вовсе лучше не ощущать.

Для чего ещё могли потребоваться хрящ и несколько кожаных тряпочек- согласно Ламарку?

Только для женщин.

Но врядли этого ацтека интересовали такие глупости.

Будто спеша возместить потерянное, поверх костей, наросли пласты наполненных взрывной энергией упругих мышц, набухающих при самом лёгком движении его рук как взбудораженное дрожжами тесто. Пальцы, похожие на кузнечные клещи. Толстый костяк, несущий это мощное и тяжёлое тело - невозможно было поверить,что этому ящеру всего пятнадцать лет.

Но только не мозг, приспособленный к тонкой и сложной работе мысли….

Мои заслуги в этом деле были столь ничтожны… - придерживая, хрупкую как сухая веточка ладонь дрожащего вовсе нет старости согбенного старика

Он полагал так - до того, как внезапно появившийся наследник старого гранда, не только получил хорошие рекомендации, юкатекский дикарь всё-таки выдержал экзамены в Сан-Фернандо, и сонное болото провинции Кадис всколыхнуло слухами о том каких денег стоило дону Ребейре получить нужные рекомендации, ускорить рассмотрение кандидатуры своего почти перезревшего “родственничка” комиссией.

Когда им повезло попасть в один полк они стали встречаться - чаще, чем на в коридорах и аудиториях толедской Пехотной академии. Ему пришлось говорить с этим…

И тогда он понял - нашедшийся племянничек старого дона не особенно любит открывать рот просто так.

Де Ланда был вежлив, аккуратен…. Но говорил мало. Он, казалось, точно выбирает каждый момент- когда должно быть произнесено именно это слово и ничего больше.

Тут не помогало даже вино. Вежливо улыбаясь, андский великан с искусственным керамическим носом, поглощал его как дождевую воду. Оно совершенно не пьянило его - или, по крайней мере, - это было незаметно.

Это, а так же его тяжёлый характер, обособили его, отгородив от офицерского собрания каменной стеной молчания. Впрочем…

Он не подслушивал тогда, совсем. Но бригадир орал на де Ланду при всех - за плохую выправку его людей. А потом и вовсе схватил за пуговицу и одним движением сорвал её - что-то не понравилось ему во внешнем виде…

Хотя это было невозможно, -"дикарь" ничего не делал так, чтоб это надо было переделывать и Бовеса это знал, - генерал нашел к чему придраться. Может, быть даже и вовсе, выдумал…

Знал это и сам де Ланда. И, вместо того, чтобы молчать - возразил. Что он там сказал, Бовеса не услышал. Зато ответ… От ответа генерала затрещали жёлтые древние камни казарм:

Вы забываете своё место! Де Ланда или как вас там… Вы осмелели! Дон Рибейра усыновил вас, - хотя, я считаю это причудой, но уважаю решение стареющего, почтенного гранда. Но даже это не даёт вам всех поколений его славных рыцарских предков, восходящих к Алонсо Кастильскому. Ни их благородства, ни ума! Смирно! И извольте глядеть прямо! И слушать! Если вам это не так трудно…

Бовеса поспешил прочь, не слыша, да и не прислушиваясь к дальнейшему разговору. Ему было всё понятно. Никакой родственник у дона Ребейры никогда не находился. А может… Новичок редко улыбался и смеялся - как и редко разговаривал. Но когда все же открывал рот, то жемчужно-белых зубов там было явно побольше, чем положено по человеческой природе. Может, это лишь глупые мысли, но в то, что де Ланда мог убить его и съесть - поверить было можно.

Но всё же, он задал ему именно этот вопрос. Ответом ему послужила оплеуха. Горячая и тяжёлая, как древний известняк статуй из собора, ладонь ударила лейтенантика и тот упал на дощатый пол. Мир в его глазах двоился, а голова гудела будто колокол.

Его кровь вскипела, он тут же схватился за саблю… Де Ланда не успел бы достать свою - но его схватили за руки и оттащили. Ссора - дело обычное, даже исподволь поощряемое. Но даже у убийства в Кастилии есть определенные правила.

Обжигающая как огонь, ураново-черная сталь рассекла воздух наискось, крест накрест Ублюдок крестил и крестил его железом, будто как священник на отпущении грехов .

Бовеса не мог не то что наступать - даже вынырнуть из этой острой стальной купели, хоть на мгновение,чтобы сделать спасительный вздох. Несмотря на то, что он был одним одним из лучших в рубке и на манеже, сейчас, он мог только обороняться, расчетливо и терпеливо - дожигая оставшийся в медленно, но верно остывавших и слабевших мышцах жар.

Вы недостойны этого клинка!- выплюнул он ему в лицо, вязкие как горячая, болезненная слюна, слова.

Мысль что хитрить недостойно, как и причин, толкнувших его в этот поединок, так и его дворянского достоинства. Но ублюдок не достоин соблюдения правил чести. Де Ланда разозлится, откроется, совершит ошибку. И это он будет отпускать ему грехи, разрезав косым ударом лёгкое!

Заставит признаться его - на смертном ложе, - как он заставил старого дона Барраса, как он подкупал чиновников из геральдического департамента, вписывая свое выдуманное имя…. Во всём!

Вы не дворянин! Никогда им не были! - прохрипел он.

Следующий удар тяжёлого прямого клинка урановой рапиры, будто летавшего в порывах яростного урагана,только одетого в белую рубаху, который он только чудом смог отразить своей саблей, наносился со всей силой, грозившей уже даже не рассечь глупого Бовесу, наискось от плеча до левого подреберья - а просто вбить его между известки и кирпичей .

И НИКОГДА ИМ НЕ БУДЕТЕ !