Туата Дэ

Глава XXXV

Бовеса рванулся, отталкиваясь ногами от стены к которой его прижали, бросая вперёд свой тонкий и хрупкий клинок в надежде достать ведневшуюся в распахнутой горловине ворота черную, просмоленную кожу противника. Отливавшая синим сталь шла чуть наискосок, готовясь перехватить тяжёлый прямой клинок, который этот бронзовый автоматон опускал с равнодушием парового молота - тяжело, но невероятно предсказуемо.

Вдруг, его легкая сабелька отказалась ему повиноваться. Как живая, она вырвалась из руки, и вращаясь улетела куда-то в солнце.

Стоп… Почему он видит перед собой лицо? Почему рука дрожит- но он не может его опустить? Откуда этот странный, быстро исчезающий, холод в груди? Будто бы ребра раскрылись, как шкатулка, и туда уронили кусочек жгучего, морозного льда… Того самого, что нарубленный зимой на Эбро, хранится до середины жгучего лета в глубоких подвалах.

Разрезавшая рубаху и доставшая до его груди тяжёлая сталь уранового цвета, будто перерубила в нем какие-то нити, связывающие его тело воедино.

Бовеса рухнул перед своим дьявольским противником на колени, как лишенная поддержки марионетка. Где-то очень далеко и очень жалко звякнула сталь его прусской сабли.

Чёрные кудри Бовесы были безжалостно намотаны на руку - да так что у него брызнули нечаянные слёзы. Де Ланда внимательно рассматривал его запылённое ,смуглое лицо

Довольно! - крикнул один из секундантов, - Довольно, вы победили…

НЕТ! - вспорол воздух голос, похожий на звук сомкнувшихся на хребте седловины челюстей изо льда и камня, весом в сотни тонн. А, возможно, так звучит рык стальной крупповской пушки - когда она харкает картечью в бегущих по крутому подъёму родельерос, рубит солдат острыми стрелками выкованными из ледяной стальной боли …

Мелькнула тень. Бовеса успел ощутить дуновение ледяного ветра. Наверное, какая-то огромная, чёрная как ворон, птица пролетела над ними и уселась на черепицу крыши . Если де Ланда его убьет сегодня - она наестся досыта. Настоящего, нежного дворянского мяса.

Как-то странно выглядит его противник. Он не привык видеть его ОТСЮДА…

Этот бронзовокожий, с длинными черными, будто вырезанными из вулканического стекла волосами - вне всякого сомнения, де Ланда. И он так же держит его за волосы. Но почему он смотрит на этого великана сверху вниз?

Вытекающую из артерий и мозга, окисленную до черноты последнюю кровь и спинную жидкость заменяет подступающая темнота. Последнее, что видит Бовеса, последнее,что никак не хочет погружаться в эту темноту и продолжает яростно полыхать в его мозгу - горящие под высоким лбом тёмно- желтым лбом глаза. Глаза, глядящие прямо в его душу.

Глаза из расплавленного металла, не желающего остывать.

И последняя его мысль не о том, что он проиграл, а о том, что оказывается это правда и отрубленная голова, и обезглавленное тело живут какое-то время по отдельности….

Один из секундантов в темно-синих брюках, переступил с ноги на ноги, звякнув ножнами сабли.

Бегите, - тихо прошептал он после длившегося неизвестно сколько молчания, - Бегите, де Ланда.

Смерть бывает разной.

Можно заколоть честно заколоть или зарубить - в честном поединке. Для этого не нужен даже какой-то особенный повод. Для этого нужны только тяжёлое железо - и отвага, нужная, чтобы спросить о судьбе, своей и противника, у пылающих белым огнём небес.

Тот, кто держал старинный меч, по жгучей урановой стали которого стекали на сухую, потрескавшуюся от жары землю, ещё не впитавшиеся в старинные узоры и вязь, тяжёлые капли чёрной артериальной крови, повернулся на голос.

-Можете вызвать меня, - продолжил Мундиас,- И я приму ваш вызов. Обязан его принять - как мужчина.

А можно заколоть в спину.. Ночью. Держа нож обеими руками, направляя его широкое лезвие между рёбер - чтобы вошло глубоко и хорошо разрезало живое мясо. Оставить кошелёк - как плату тем, кто позаботится о твоей трусости . И изрубленный, неузнаваемый закостеневший труп с синей кожей бросят, чтобы нашедшая его стража, похоронила его в общей могиле, под звон черных от времени колоколов, плачущих о смертях невинных, и латинский канон монашеских клобуков.

Скажи мне, рыцарь, какой должна быть смерть твоего врага?

Но для вас ничего не изменится. Даже если вы и мне отрубите голову... Поэтому лучше бегите из полка прямо сейчас…

Но нет , нельзя! Одного никак нельзя - одним бешеным мясницким ударом отрубать не успевшую умереть голову, которую не смогла, не успела покинуть душа - чтобы воздеть над собой будто совершающий жертвоприношение своим чудовищным богам одетый радужные перья странных птиц жрец - людоед…

Бегите, де Ланда. И клянусь если Церковь и слово Иисуса всё ещё что-то значит в Испании - вам не знать покоя пока не зайдёт солнце над всей Империей…

-У нас тут продолжается реконструкция, - извиняясь, расстилался перед Тампестом, - И эти студенты вечерних ремесленных школ… Поэтому вот так вот, почти все в запасниках.

Ему нравилось, что один из членов британской военной комиссии проявляет интерес к его скромному музею, в котором он служил ещё со времён вильгельмцайта, и которому он отдал столько лет жизни, натерпелся страха во время бомбежек и первых дней оккупации. Может, после этого визита, можно было ожидать дотаций… Ну, или, хотя бы шумные Ремесленные Школы закроют. Или выселят.

Осторожнее, - козлиным голосом выкрикнул старичок, - Это же фарфор четвертого века!

Да? - скучающим голосом произнес раненый британский офицер, - Очень. Интересно…

Слово " Интересно" в его устах звучало как скучающее "Вот как?" пресыщенного парижскими борделями нувориша.

Ну, по крайней мере, он прекратил скрести своим выщербленным, похожим на коготь древнего ящера, ногтем бесценный фарфор.

Старичок подобрал козлиную бородку, нахохлился, став в своем старинном пиджаке похожим на выпущенного в круг бойцового петуха. Такое невнимание и даже презрение его оскорбляло. Он собирался долго говорить о каолине, об особой глазури, о температуре которую надо выдерживать целыми ночами, чтобы глазурь не поменяла цвет с благородного медного на розовый , о том, как управляя изменениями температуры мастер мог нарисовать целый пейзаж с деревьями, рекой и облаками …

Тихий мелодичный звон древней керамики разбудил его от грез.

Ничего не интересовало этого человека. Для него это была просто фиолетовая чашка.

Да, - с трудом сдерживая себя, произнес смотритель, - Забавная вещица.

Посетитель взял в руку и начал рассматривать фарфоровую танцовщицу с таким видом, словно жалел, что ей нельзя заглянуть под раскрашенное платье.

Та же династия Сун, господин офицер, - проглотив и это оскорбление, - Эта девушка должна была сопровождать и ублажать какого-то важного чиновника и после смерти…

С какой-то невыразимой злобой, он поставил её обратно на пыльный ящик. Старику показалось, что что-то в фарфоровой служанке хрустнуло, но проверять при британце он не решился.

Нет, его надо было удивить, раззадорить.

Возможно, вас заинтересуют предметы другого погребального культа. Более…- он скользнул взглядом по загорелой у лицу, наглухо застегнутой шинели, - Более интересные вам…По роду занятий.

Он сделал знак и полковник последовал за ним, а смотритель давал пояснения:

Эта коллекция предметов погребального искусства, более древнего,чем древнеегипетское. Хотя, в каталог музея она была занесена как творение жителей Чёрной Кем и мастера явно руководствовались общими художественными и религиозными канонами - эти предметы пришли к нам не из долины Нила. Их выкупил ещё основатель музея, почтенный герр Бринкман. На неё ушли почти все тринадцать тысяч марок, пожертвованные Патриотическим Сообществом…- Пыхтел он, задыхаясь от пыли, доставая из ящиков и срывая хрустящие от гипса покрывала с фресок и каменных плит, - Вы наверняка слышали…

Не слышал.

… В общем, эта находка произвела самый настоящий фурор. Переворот в археологии начала века!

Половину его слов Тампест пропускал мимо ушей:

…захоронение военачальника.. в дюнах Гельголанда… оказалось неразграбленным племенами свебов…

Господина офицера не заинтересовали позеленевшие фрески, вырезанные ленточными пилами вместе с целыми кусками стены, но зато весьма развеселили миниатюрные лакированные копьеносцы из раскрашенного дерева, вот уже какое тысячелетие державшие строй.

Смотритель вздохнул - и улыбнулся. Всё -таки он сумел угадать настроение посетителя.

Здесь что? - британец бесцеремонно пнул деревянный ящик, внутри которого звякнул глухо стукнул металл.

Это… - вздрогнувший, будто ударили его самого, смотритель, коснулся дужек очков, чтобы приотвести их ипоглядел на зякнувший замками ящик, - Это… Я не не знаю. Но маркировка, - он нагнулся, чтобы прочитать бирку, - Говорит, что этот предмет относится к этой же коллекции Бринкмана… Старая маркировка… Я, кажется, припоминаю… Предметом внутри заинтересовалось Анненербе… Что-то связанное с изготовлением жаростойких лопастей ракет… Мы так и не успели им отправить из-за бомбёжек…. А потом уже и не надо стало .

Открывайте уже! - нетерпеливый британский офицер грубо прервал музейного мужа, отведя от себя угрозу готовой вот-вот разразиться над его головой, как гроза посреди летней жары, внезапной публичной лекции.

А… Да, - он посмотрел на ящик, - Простите, господин…

Полковник.

Что?- смотритель поднял крысиную мордочку, заросшую за эти годы пышным белым мохом усов, - Что, простите?

Господин полковник.

От требования британца повеяло самым настоящим прусским духом. По спине смотрителя невольно пробежали мурашки - хотя, никто бы его уже не стал забирать на Русский Фронт.

А… Да. Господин полковник, я не могу.

С чего вдруг? - удивился тот.

Ящик заколочен, сэр…- развел руками смотритель и лицемерно поправился,- Господин полковник.

-Всего-то ? - ухмылка, два ряда ровных белых зубов между почти черных губ, - Вот же трагедия…

Звук ломающихся сухих досок в огромной, бронзовой от нездешнего загара ладони и визг выходящих из дерева десятисантиметровых гвоздей как-то очень логично продолжил их ученую беседу.

Внутри ящика, на подстилке из опилок, упакованный в многочисленные слои промасленной бумаги лежал какой-то продолговатый предмет, длиной не менее метра

Слои бумаги долго шуршали, как опадающие сухие листья.

Мммм… Скорее всего, клинок сугубо ритуальный, - сказал, наконец, задумавшийся смотритель, глядя на освобожденное от промасленной тёмно-жёлтой бумаги нетронутое временем бронзовое лезвие перед ним, - Изготовлен исключительно для погребения. Выполнявший лишь функцию обозначения статуса и рода занятий покойного. Чтобы, так сказать, Озирису, Тол-Тоготу и судьям было ясно, что перед ними…

Нет, - даже не глядя на него произнёс британец.

Что? Простите? - боевито прокудахтал старичок, - Но размер… Одна только искривленная часть лезвия - под семьдесят сантиметров. И вес… Каким же великаном надо быть, чтобы размахивать этой косой !

Размахивающий руками миниатюрный старичок со смешными бакенбардами в своей трещащей крылатке был похож на пытающуюся взлететь курицу.

-Кроме того, взгляните то как он богато украшен. Одни фарфоровые накладки на рукояти оправдывают его покупку! Как четко нарисованы священные ибисы! Три тысячи лет - а цвета ни на йоту не потускнели. Такой роскошью не стали бы рисковать в бою. И даже если его и касались руки живых, то врядли им сражались. Это даже не бронза… Скорее, это парадное оружие дворцовой стражи фараонов Посейдониса….

Поправив очки, смотритель, с торжеством посмотрел на посетителя.

Неразговорчивый британский офицер оттер украшенную фарфоровыми накладками рукоять пустым рукавом темно-серой шинели,

Так вот ты какой… Меч атлантов … - бормотал старик, уже забыв о чужом присутствии, - Я читал об этом у фон Юнтца… Он анализировал то самое место в одном из диалогов у Платона, - он закатил глаза, вспоминая давным давно прочитанный текст,- «…А потолок из слоновой кости, весь испещренный золотом, серебром и орихалком, а стены, столпы и полы сплошь выложены мягким ковким орихалком - гладким как шелк даже без полировки, блестящим собственным светом и мягким как свинец. Оружейный же сплав столь твёрд, что застывая…». В расплав самородного аурихалька, привозимого с Эстримнид, они бросали багровые рубины, лучшие изумруды… И закаляли в крови живого быка или пронзали еще горячим лезвием юных танцовщиц - считалось так металл вберет в себя силу животного и гибкость девичьего тела.

Символично,не правда ли? - осмелевший музейщик обратился к давно уже молчащему полковнику, - Женщина, дарящая жизнь, врата между жизнью и смертью, становилась орудием смерти. Впрочем, Юнтц говорит, что именно так и есть и что в “Критии” совершенно недаром упомянуты такие подробности - ведь автор и сам понимал зачем они нужны. То ли потому что сам был язычником и признавал Диониса. То ли потому что не верил в мерзости, творимые культами атлантических богов-демонов - но всё же был достаточно честен, чтобы не боятся рассказать всё,что было ему известно об этих обрядах … Смерть смуглокожей рабыни,обученной искусству танца, способного пробудить ударами ног по песку мужчину даже в угасшем старике - и была завершением обряда создания оружия. Теперь клинок обладал нужной магией открытия врат между этим миром -и тем,откуда приходят души. И все раны, нанесённые им должны быть смертельны -поскольку через них уходила душа … И только после этого обряда кузнецы, - вернее, правильнее их будет назвать литейщиками, - Были уверены, что получили сплав твердый как современная сталь, а их обсидианово острые лезвия никогда не…- глаза старика находившегося не здесь мерцали белым огнём, - Ими рубили даже доспехи из скуфского железа и бронзовые панцири греков! Я всегда знал, сэр, - обратился он уже к англичанину, - Что древний Гельголанд непрост, очень непрост и когда-то был столицей Атлантиды! - голос старика, музыкальный как скрипящая дверь, как ненастроенное пианино дрожал от волнения так же, как и его руки, - Хотя, это, - он указал облаком седых волос, - Могильное произведение так не закаливали. Этим оружием должны были воевать не люди! И воевать им должен быть умерший - уже в мире душ и потому в том не было нужды. Он такой огромный именно потому что мертвый генерал, на груди которого он и лежал, должен был им прорубать путь сквозь птицечудищ Тол-Тогота - к месту судилища.

А обычный человек его человек вряд ли вообще может подня…. - вскрикнул он и прервался на полуслове.

Корявая, покрытая вздутиями вен ладонь вдруг сомкнулась на рукояти. Тёмно-зелёное вогнутое лезвие длиной с руку старика вдруг легко поднялось- будто ничего не весило. Правая рука монстра в серой, казавшейся мокрой от дождевой воды шинели, будто бы удлинилась -и на ней вырос какой-то странный коготь.

Положите…- несмело произнёс старичок, - Пожалуйста… Да … Вы правы… Это, наверное, боевое оружие… Возможно, колесничный, кавалерийский меч-топор… Чтобы рубить прямо из колесничного “гнезда”... И ещё это ценный экспонат. Единственный след Атлантиды. Равного ему нет в европейских коллекциях….

Гость воззрился на него из-под черного козырька фуражки также удивлённо будто заговорила деталь обстановки - скажем, тумбочка. Он очень долго смотрел на него и смотритель не смел сдвинуться и закричать,парализованный взглядом жёлтых глаз на обугленном безносом лице с которого клоками уже слезала чужая, искусственная кожа.