На самом деле, никто не знал ничего и Старый Бульдог, как всегда, был умнее всех.
Он не допустил никакой ошибки. Он просто внимательно проглядел конторскую книгу Империи и все счета, подшитые в неё . И нашёл, что шесть тысяч тонн подлежали списанию. И что греки были списаны со всех счетов -и русскими, в обмен на Румынию, и самой Империей - бесполезные для неё.
И подвёл итог, раскрывший бомболюки над Пиреем и непокорной Кастеллой.
В Портон -Даун к сосудам с чёрной геранью прикасаться боялись и катали стальные бочки только руками, затянутыми в толстые сталерезиновые перчатки - а худые, топорщившиеся костьми спины мятежников защищала только мокрая от пота гимнастёрка цвета хаки.
Поля Греции до сих пор пахнут нежным запахом мышьяковой герани - цветок, оказавшийся даже на гербе привезённого на английском крейсере короля эллинов. Будто насмешка…
Империя, когда-то давно, не допустила ошибки, переведя все мощности химических заводов на производство этих липких, вязких чёрных капель, пахнущих цветами и болью - они оказались незаменимы для подавления восстаний и недовольств. Идеальный полицейский газ…
Гершаль сам видел, как идут эти покрытые почти только голым мясом слепые скелеты, со слезшей, покрытой мерзкими, иногда уже лопнувшими пузырями, вобравшими всю лимфатическую воду. Как осторожны их движения - ведь даже легкое движение мокрой от крови и клеточных вод одежды могло причинить боль. После прикосновения Герани к коже обнажалась сама душа - которою уже не удерживали на земле расплавленные химией униформа и тело. Они шли на английские позиции, ожидая пули- а англичане, смеясь, пропускали эти пахнущие бойней, мясные колонны. Пусть все видят - что будет с осмелившимися бросить вызов Британии!
Гершаль, пожалуй, лучше всего британского кабинета знал - верность сравнения Черчилля с нынешним премьером. Если с Грецией Черчилль не ошибся, оставив Средиземное за Империей и Королевским Флотом, помешав русским приблизится ещё на шаг к Тяжёлому Континенту, то Эттли был не просто прав. Его вело само Провидение… Нет, что-то противоположное Провидению - но английский дьявол не допустил ошибки.
Он, как хищник, чующий запах крови, почуял, как что-то, раненое люизитом и английскими пулями, навсегда уходит из этого мира - умирать. Оно не будет защищать созданный им мир от Британии - и Эттли решительно вырвал Диск из его ослабевших рук или лап.
Объявлением войны, он окончательно развязал руки Монтгомери, который теперь смог направить на Ближний Восток дополнительные силы. И теперь ему уже, официально, было разрешено обращаться со всеми, держащими оружие и отказывающимися его сдавать- именно так, как это принято в зоне военных действий.
Теперь древний мандат Лиги стал никчёмной бумажкой, дешевле прогоревших акций, а Палестина навечно оставалась британским протекторатом.
Всю неделю, после объявления войны, траки “Шерманов” 23-ей бригады крошили древний камень. Гремели взрывы на Храмовой Горе, древние,пережившие ромеев, стены, рушились залпами двадцатипятифунтовых гаубиц.
Умаявшийся от жары британский солдат, вошёл в разбитый выстрелами танковых пушек, прохладный мусульманский храм. Посмотрел поставил кожаный ботинок на заваленную хрустевшим под его ногами мусором, осколками камня и разбитой эмалью Эвен Аштию, Краеугольный Камень Мира. Постоял, задрав голову к пролому в куполе - и пошёл дальше. Вероятно, к Суэцу - последней преграде, отделяющей всю Азию от Му. Неужели ниточка мутной воды сеж песчаных дюн остановит Империю на пути к рудным богатствам Тяжёлого Континента? Нет. Путь этого солдата лежал далеко...
В тот день, сам Бог сдался на милость Британии и Гершаль был тому свидетелем.
И зная это, он боялся британцев и того,что кто-нибудь у бригаде узнает о его настоящем происхождении куда больше, чем гнева своего Бога. Англичане были так же реальны и страшны, как их концлагеря в Эль Даба. И суд их был неправеден и скор - как выстрел из “Энфилда”.
В конце концов, это их винтовки стреляли, отстукивая чёткие ритмы страшных песен в лабиринте улиц. А Бог его отцов? Разве он послал батальоны танков, защитить свой народ и последний Храм Сиона?
ЭТИ МЫСЛИ БОЛЬШЕ НЕ ИМЕЛИ ЗНАЧЕНИЯ.
Он боялся англичан больше Господа Израиля - и был наказан вечной службой Второму Риму - Альбиону.
Но ведь можно же все оставит как есть. Зашить, не оставляя стока - и через неделю эта тварь свалится , горя от гнойного огня. Убийство есть грех. Но это проклятый англичанин! Может, его труп хоть немного искупит…
И вообще, какое это имеет значение.
Осмелившись дать пощёчину Империи, его нетерпеливый народ, те, кто не был уничтожен адом, смолой и туманом, были повергнуты во тьму третьего, последнего и вечного, Рассеивания…Израиль исчез. Исчезнет вместе с ним - наверное, последним иудеем на всём Диске. Его грехи и грехи его народа уже сочтены, а жизнь одного англичанина не удлинит и не сократит его пребывание в Шеоле.
Так кому нужна эта глупая месть?
Ведь Храма нет и некому, и не для кого его вновь строить…
Что ты там бормочешь, еврей? - голос полковника был на удивление миролюбив и спокен -для того,у кого в теле огромная, будто проеденная червями Ирода, дыра.
Похоже он, часть своего плача произнёс вслух. И проклятый англичанин, ненавистный англичанин всё это слушал!
Что ты там строить собрался? Домик себе? Забудь. Ты - мой, еврей. Придется пока что ещё послужить.
Гершаль не выдержал.
Оставьте меня в покое! - взвизгнул он, взмахнув кинжалом, - Да, я еврей! Ненавистный мерзкий жид!
Он почти плакал.
Но я, - сказал он отдышавшись, - Не ваш и не чей-то более там еврей! Я сам по себе жид! Наш народ… - сказал он сделав паузу(Мимолетная мысль о том,что у полковника в это время адски болит рана теперь доставляла Гершалю странное удовольствие ), - Мы все… Кто остался… Принадлежим нашему богу и никому более…. Господин полковник.
Шей, - лениво отозвался Тампест, - И не заблуждайся. Ты подписал контракт с Агентством. И потому принадлежишь мне. Ты - мой еврей.
Гершаль намеренно резко двинул внутрь и распорол лопаточками пинцета только зажившие, тонкие желтые стенки канала. Это должно быть больно. Он должен был увидеть боль. Даже если бы полковник сдержал крик - его разорванные мышцы бы задергались.
Полковник молчал. Заполняющаяся красной жидкостью полость была так равнодушна к прикосновениям металла будто бы врач копался в промороженном мясе.
Треугольный осколок свинца звякнул о подставленное чайное блюдечко. Гершаль промакнул набежавшую кровь тампоном.
Второй кусочек был поменьше и ушёл куда-то вглубь глубоко, по какой-то изломанной спирали. Теперь ему не надо было даже оправдываться - чтобы вытащить осколок, раневую полость надо было расширить.
Кинжал, данный ему тем, кого называли Гришемом, остротой немногим уступал скальпелю и мясо поддавалось легко. Пуля должна была не задеть крупных кровеносных сосудов - иначе бы этот гигант не дошёл до Бремерхафена. Но сейчас бы и ему их не задеть…
Второй кусочек, похожий на доисторический кремень или осколок битого стекла, звякнул о фарфор.
Гершаль облегченно вздохнул. Почти всю работу он выполнил. самый крупный кусок,почти четверть распустившейся страшным металлическим цветком пули, застряла в толстой кости. А кусочки лопатки, как оказалось, не углубились в рану.
Промакивая и щедро обмазывая всё йодом, будто конопатящий варом щели на корабле плотник, Гершаль убедился, что чудесная густая чудовищного англичанина остановилась и только тогда, обрезав мертвую кожу с обеих сторон, закрыл багровый туннель, стянув его аккуратными двойными стежками.
Без особых церемоний, полковник отдал последние распоряжения Гришему и , просто упал в глубину зелёной обивки дивана. Укутанный свою в пробитую пулями шинель - замену которой его помощник, в отличии от кителя и фуражки, найти так и не смог, он, спящий сидя, с надвинутой на глаза фуражкой, походил на тяжёлый упавший в глубокие мутные воды ствол тяжёлой бронзовой пушки .
Прошло некоторое время, прежде чем Гершаль решился встать, чтобы прибрать, вылить воду - и тут же испугался показавшегося оглушительно громким в тишине скрипа половиц.
Он оглянулся на спящего -но полковник не реагировал. Он даже не храпел. Гершалю показалось, что его грудь даже не вздымается. Только сейчас хирург понял, как глубоко в темные глубины снов провалился ненавистный англичанин.
Гришем забрал у него свой кинжал, но он мог бы....
Он оглянулся, почувствовав на себе чей-то взгляд - и увидел,что устроившийся на полу,в углу кандальник заинтересованно его рассматривает.
Гершаль вздохнул и принялся греметь и звенеть мисками, блюдцами и флакончиками, прибираясь.
Крофт, - представился вошедший тяжёлым, низким голосом, - Карл-Хайнц.
Гершаль оглянулся на спящего, заложив ногу на ногу, полковника - тот не желал просыпаться. Этому Крофту, похоже, и дела не было до здешних странных порядков. Он видел объявление в газете, он готов взяться за любую работу…
Простыми и ясными словами, Гришем пояснил ему -в чем будет заключатся его работа на Агентство. И обычные условия - для новичка на Тяжёлом Континенте, неопытного корма для картечи безоткаток.
Крофт только пожал плечами и спросил -где поставить роспись.
Ему сказали, что он подпишет лишь договор найма с судовладельцем - и ничего больше. Условия, названные ему - лишь устный уговор с представителем Агентства.
Тут немец, впервые снизил обороты. Он подался вперед- таранным движением гладко обритой головы, похожей на обточенную водой гранитную глыбу и, глядя прямо в глаза Гришему, .спросил:
- А что вам помешает меня надуть!?
Гершаль, сидевший теперь рядом с человеком полковника, изображая подобие некоей комиссии, аж вздрогнул от такой наглости - и, на мгновение, скосил взгляд на глубокий светлый след оставленный в старом дереве треугольным лезвием “мизерикорда”.
Но помощник Тампеста, взявший на себя обязанность вести эту беседу, только пожал плечами - дескать, он его не держит:
Положитесь на мою честность, господин Крофт, - равнодушным тоном произнёс Гришем, - Нам не с руки обманывать служащих на нас людей, поверьте. Дурная слава - как дёготь. Не отмывается даже керосином.
Крофт тут же вновь уселся на стуле ровно и замолчал, будто что-то обдумывая.
Гришем не торопил его -хотя ему это уже надоело. Запасы терпения у него были,поистине, безграничные.
На самом деле, он видел его насквозь. Уже когда это бритый Карл-Хайнц в хорошем серо-голубом выходном костюме с галстуком -но в слегка помятых брюках, вошёл, ещё не зная его имени, исход разговора был ему ясен. Таких людей он видел далеко не в первый раз. Возвращаться Крофту было некуда. Его путь лежал только вперёд.
Немец вздохнул, кивнул своей массивной круглой головой :
Ну, чего уж теперь… Согласен, господин офицер.
Последними словами он как бы поставил сургучовый штамп на своей закончившейся и сданной в архив мирной жизни.
За получив подпись и документы немца. Гришем хотел отправить его к Гершалю.
Но тот только воззрился на врача своими синими ледяными глазами.
Не требуется.
Стул под Гришемом с грохотом отъехал назад. Он встал опираясь обеими руками на стол и посмотрел на немца уже немного не так, как раньше. Нависая над всё ещё сидевшим ещё Крофтом , он смотрел на него сверху вниз, изучал его, каждую чёрточку на его лице. Так хищная птица изучает добычу своими немигающими глазами, способными за милю увидеть шевеление усиков муравья - прежде чем сложить крылья и упасть.
Для Гершаля причина перемены была очевидна
Теперь Крофт был его подчинённым. И подчиненный отказывался выполнить приказ. Обсуждал его. Говорил,что он глуп…
Ещё пара мгновений,думал Гершаль и этот… Крофт - полетит на пол, вместе со стулом, получив весомую оплеуху
Я всего лишь хотел сказать вам, сэр, что … Моя прошлая служба…
Майор.
Что?! - перебитый на полуслове и сбитый с толку Крофт не понимал,что от него хотят.
Обращаться ко мне, -сказал севший обратно Гришем и принявшийся что-то строчить своим мелким бисерным почерком что-то, - Обращаться ко мне следует согласно званию. Господин майор.
Хотя он не смотрел на наёмника, шурша пером по волокнам хорошей,мелованной бумаги, весь его вид и тон говорили - казнь ещё не отменили.
-Что там насчёт вашей предыдущей службы, Крофт?
А… Да, - встрепенулся, - Я же служил в полиции… Господин майор.
Гришем поднял глаза. впервые увидев в Крофте нечто достойное внимания.
И давно ? - спросил он.
Меня уволили задним числом, -сказал он насупившись,- Не выплатив жалованье… Мне нужны деньги.
Гришем привстал и шарахнул ладонью по столу -так что вздрогнули даже стены
Крофт, вы, вообще, поняли заданный вопрос? - впервые повысил он голос, - Сказано вам - аванса не будет! Не пытайтесь выпросить у меня лишние тридцать оккупационных марок, чтобы гульнуть напоследок!
И, спокойным, даже добрым голосом, произнёс.
Так что там с вашей службой?
С первого числа этого месяца, - сказал бывший полицейский,- Уволен.
Причина увольнения ? - Гришем опять принялся что-то писать и кровту казалось,что тот похож на допрашивавшего его следователя, - За что вас выпнули, Крофт?
Фамилия, знакомая по газетам, произнесенная с таким, чисто английским, нажимом на согласные - будто доска треснула, - только сейчас дошла до сознания врача.. Бывший полицейский и рта не успел открыть.
Да это он же… Этот же… - потянул руку в сторону Крофта, будто искал на ощупь нужные слова, - Митинг на Рыночной площади … Стрелял поверх голов. Из автомата по студентам - хотел напугать… Тот самый сержант полиции…
Я не вас спрашивал, Гершаль - Гришем заткнул его одним спокойным, тяжелым как свинец словом.
Ага! Тот самый! Угадал, жид! - набросился на него немец и так Гершаль отшатнулся, впечатанный в спинку дешёвого стула сразу и и клеймом его расы, злобой и силой голоса полицейского, похожего на пронизывающий до костей балтийский ветер. А тот, не обращая на хирурга внимания, повернулся к Гришему и продолжил:
- Вы не верьте ему ему, господин офицер, - почти интимно, принизив голос и наклонившись вперёд произнёс он, - Не верьте… Я не мазал.
Каков молодчага! - от неожиданности, все присутствовавшие в комнате, разом, не сговариваясь повернули головы в сторону дивана.
Оказывается Тампест уже давно слушал их разговор.
Ну-ка встаньте, - скомандовал полковник, - Дайте на вас взглянуть, Крофт.
Стараясь аккуратно наступать на левую ногу, видимо, из-за подёргивающей боли в левом плече, он подошёл к тут же вскочившему на ноги немцу.
Тампест оглядел его с макушки до ног, и остался доволен
Каков молодчага! - рассмеялся он и хлопнул новобранца своей единственной рукой по плечу - да так что у немаленький немец качнулся как кукла, - А, Гришем?
Тот промолчал. Впрочем, полковник и не нуждался в ответе.