Туата Дэ

Глава XI

- Вам не следует идти дальше объявленной линии Вильямарка - Хосе- Ортегас. Согласитесь на переговоры с Республикой. Североамериканские Штаты уже заявляли в ООН об угрозе мирному судоходству через Канал и продвигает вопрос о введении ограниченного контингента.

Коженёвский продолжает говорить, стоя позади генерала, приветствующего танки.

- Слышите меня, де Ланда? Осталось всего десять миль - и каждый джон уэйн к северу от Панамы не остановится, пока не окажется к югу от Панамы. Десять миль от Гонсуэльяса на северо-восток к границе - и Тихоокеанский флот САСШ начнёт блокаду. Даже то, что “Лас Умбрас” перешёл на сторону Фронта Освобождения вам не поможет. Один крейсер английской довоенной постройки - против пяти десятков современных кораблей…

- Коженьевски, - перебивает его генерал, - Даже сегодня вы не можете не надоедать.

- А что изменилось - сегодня, - генерал? - спрашивает его русский

Указывая рукой, казалось бы , на проходящие мимо тысячетонные громады, де Ланда задаёт вопрос:

- Что вы видите, советник?

Его открыты рот закрывается. Коженёвский забывает о чём хотел говорить дальше. Но берет себя в руки и отвечает на мой вопрос:

- Танки.

Грохот похожий на горный обвал или звук рушащихся зданий. Коженёвский почти кричит разговаривая со мной.

- Я вижу танки, генерал де Ланда! Ваши танки...

- Коженьвски, вы мне нравитесь, - отвечает он ему. Точно также, на ухо, - Поэтому дам ещё одну попытку!

Он пожимает плечами. Ему надоело. В этом самый большой недостаток Коженёвского -он скучен:

-Я не знаю как ответить на этот вопрос, - говорит он.

Тысячетонники прошли и стало возможно разговаривать не повышая голоса. Мимо Дворца Правосудия, грузовики “Джи- Эм-Си” волокут по раздробленному гусеницами асфальтту огромные 210-мм пушки. Колёса, высотой в человеческий рост на которых покоятся огромные стволы подпрыгивают, наезжая на следы траков, их шины шипят как разбуженные змеи, давя наметенный с пляжа на асфальт океанским ветром песок.

- Армию? Вашу силу? Море? Вы хотите указать на то, что порт Гонсуэльяса, способный пропускать через себя миллионы тонн грузов, теперь принадлежит Фронту Освобождения? Я не знаю. Скажите сами, генерал.

- Коженьевски, вы дурак! - кричит де Ланда и ударяет со всей силы по вздрогнувшим перилам. Военный советник аж вздрагивает. Это приносит генералу некоторое удовольствие. Он улыбается,- Вы замечательный человек, комиссар, но не видите того,что находится прямо перед вашими глазами. И оно куда больше любого из ваших тысячетонников!

Тот виновато разводит руками, явно не понимая на что ему указывают:

- Это же Королевская Дорога! Эта улица- часть Королевской Дороги! Гонсуэльяс лежит на Королевской Дороге! Вы ведь не знаете что это такое, Коженьевски?

Лицо русского скупо на реакцию. Нет, он не знает и ему всё равно.

- Её начал строить ещё Старый Кортец, Коженьевски! Конечно, он не смог пройти её всю до конца, но эта тропа, каменная, широкая как скоростное шоссе - это его дорога. Дорога Кортеца...

- Как римские? - отвечает он, - Я слышал о них, но мне не довелось увидеть их вживую. Буду хоть знать как выглядят -отвечает он, ничуть не впечатленный, смотря на ползущие мимо пушки,- Спасибо, генерал.

Никогда не понятно по его мимике, когда он серьезен, а когда смеётся.

- Коженьевски, -терпеливо продолжает генерал, -Когда вы уже поймёте? Королевская Дорога идёт от через всю Новую Испанию, от Мехико до Санта-Фе, - лежащие на гладком дереве балконной ограды руки сжимаются в кулаки, - Все бывшие владения испанского короля...

Скрип кожи перчаток, словно бы будит русского советника.

- Я знаю, что вы ездили в Мехико, Коженьевски, -он вздрагивает,- Это хорошо. Значит, вы знаете,где этот город.И вы видели Королевскую Дорогу. Но знаете ли вы где находится Санта-Фе?

- Не мучьтесь. Я вам скажу. Санта-Фе находится в Северной Америке. В Штатах.

Русский вздрагивает.

- Чем вы меня пугаете? Тем, что янки начнут войну? Они опоздали - я её уже начал! Вы говорите,что поставок морем не будет из-за блокады? Я буду воевать оставшимся. Коженьевски, я соберу всё золото, все картины, все, по самой высокой ставке, я обменяю их на китайские пушки и французские ракеты... Наконец, когда я перейду Вильямарке - Хосе-Ортегас, они сами принесут мне оружие. Своё, американское. Что там ещё ты мне говорил? Вчера или позавчера? Пугал радиоактивными «Талосами», да? Как огненные двухтонные ракеты рухнут на пляжи и портовые кварталы Гонсуэльяса? Отлично, они сами не смогут пользоваться этим портом. Леса не сгорят и гор много. Людей - ещё больше. Я просто оттащу батареи подальше, только и всего. И у нас есть ваши огромные серые танки. Пока от атомного огня не прогорит их серая броня - двенадцатидюймовки в башнях не дадут высадить десант ...

Глаза генерала полыхают яростным жёлтым огнём.

- Но зачем...

- Что - «зачем»? - Генерал вроде бы даже удивился бессмысленности вопроса.

- Зачем вам всё это? Все вооружённые силы окончательно перешли на сторону Фронта Освобождения. Эта страна - теперь тоже ваша. Гонсуэльяс, бывшая столица. Вся промышленность, полезные ископаемые, железные дороги - тоже ваши. Республика представляет теперь собой всего лишь несколько pueblos на юго-западе, защищаемые остатками президентской гвардии, окопавшимися на перевалах. Что вам ещё надо? Власть? Из Дворца Правосудия вы можете править всей страной по телефону. Континент уже остался позади. Женщин? Стоит вам щёлкнуть пальцем - и ваши бойцы вырвут из толпы приглянувшуюся вам одалиску.

Де Ланда с интересом глядит на него. Коженёвский сглатывает слюну, но продолжает:

-Щёлкните ещё раз - и они убьют того, кто посмеет заступиться - вам даже не понадобиться доставать свой автоматический пистолет. А если уж вам так захочется застрелить дерзкого дурака лично, то и тут вам даже не надо излишне напрягаться - под ствольной коробкой есть отличный рычажок, удобно ложащийся в ладонь. Не надо даже напрягать вторую руку, чтобы загнать патрон и взвести затвор. Что же вам ещё надо, де Ланда?

- Коженьевски,- спрашивает генерал, - А вас-то что не устраивает? Хорошо, я смирился, что Союз оставит меня. Но почему вы-то, сами, пытаетесь переубедить меня -да ещё с таким жаром? Боитесь умереть? Думаете, что я вас убью? Не отпущу? - генерал резко оборачивается, взмахивает рукой, как бы указывая куда-то на юго-восток, - Пожалуйста! Аргентина до сих пор нейтральна. Я дам вам самолёт, я дам вам бензин. Хоть у меня мало топлива - но я дам! Поверьте ! Я даже прекращу на этот день стрельбу и отведу войска от южных границ и запрошу перемирие - чтобы они точно не стреляли по вашей "Дакоте". Вы долетите, Коженьевски, не сомневайтесь. Сможете даже убежище попросить. Или советского консула найдете… Хотите? Я устрою!

- Не хочу, - твердо и четко произнес военный советник, - Не надо, генерал.

Генерал рассмеялся:

-Что вам за всего до этого дело, комиссар? Ну вот придут янки… Вас-то, вас - давно здесь не будет!

-За эту войну я несу такую же ответственность, как и вы, де Ланда, - Я помог её вам начать, - Он, как и другие, и другие советские офицеры, появились здесь одновременно с этими танками, тысячетонными ТГ-1 , - И останусь здесь до конца. Но и вы останетесь. Без поддержки, в торговой блокаде - потому что их корабли уже появились в море. Да и у Политбюро желания отправлять вам помощь всё меньше и меньше. И для всего мира вы уже давно из борца превратились в преступника. В каждом газетном киоске, на каждом перекрестке - одни и те же фото с плохо закопанными ямами и раздробленными черепами.

- Всех на нож, - бормочет командующий. Парад заканчивается. От праздничного настроения по случаю взятия портовой конурбации без боя - не осталось и следа. Чёртов Коженёвский.

- Кто вы в России? - звучит вопрос из-под козырька низко опустившейся фуражки

- Простите, генерал, я не понял вопроса -пожимает плечами русский военный советник. Он непонимающе глядит на золотого орла, что сидит на огромной тулье, сжимая в когтях змею.

- Кто вы в России? Что вы делаете дома, Коженьевски? - повторяет вопрос генерал по-русски.

- Дома я делаю кормушки для птиц,- неужели в голосе этого истукана слышно раздражение? Это радует генерала, - И гуляю с дочкой. Но дома я бываю редко. Я - подполковник вооруженных сил Советского Союза, генерал.

-Всего лишь подполковник! - генерал позволил себе едва заметно рассмеяться. Он, оказывается, отлично говорит по-русски. Даже акцент не особенно заметен, - Коженьевски, да вам же давно пора быть генералом!

Советник никак не отвечает на слова болезненный укол де Ланды.

- Скучно живёте, Фердинанд Франциевич, - де Ланда вдруг произнес его имя правильно, без акцента, - И человек вы скучный. Впрочем, это ваше дело. Поезжайте к себе. К дочке. Предоставьте этот континент самому себе. Ваши дела здесь уже завершены. Вы ведь коммунист?- Коженёвский послушно кивает, -Так радуйтесь, что здесь убивают капиталистов, этих проклятых янки…. Всех на нож, Коженьевски! Всех на нож…

Советский подполковник вздрагивает - и от нового удара кулаком по перилам, и от тона которым произнесены эти слова.

- Генерал, может вам это покажется смешным, но для меня слова, которые произносят с высоких трибун, - говорит в белую спину шинели Коженёвский, - О борьбе за мир. Они для меня….- Ему становится тяжело говорить. Он не хочет вспоминать закопченные и засыпанные обломками зданий улицы Варшавы. Вернее даже не улицы, а заваленные строительным мусором горелые пустыри заместо улиц, - Они для меня имеют весьма большое значение.

- Вы правы.

Военный советник не ждал такого быстрого триумфа.

- Вы правы, - соглашается де Ланда,- Мне покажется это смешным.

Поскольку,Коженёвский молчит де Ланда уточняет свою позицию:

-Коженёвский, скажите мне ещё, что вы верите в Бога! - он резко оборачивается к к напуганному ,в само деле, напуганному полковнику, - Ну, давай, скажи это, комиссар!

Холодный пот проступает на лбу военного советника- несмотря на жару и веселье де Ланды. Он слишком хорошо знает цену такому веселью генерала. Цена измеряется в количестве стреляных гильз его автоматического пистолета.

-А вы !? - голос Коженёвского срывается в истерику.

Если де Ланда опять, как у Мехико, вздумал разносить ударами своего оружия аппараты связи, а после - стрелять по всем, кто окажется рядом.

У генерала очень хорошо поставленный красивый музыкальный баритон. Как у оперного Мефистофеля. Очень легко представить, как он, звеня металлом, слегка прихрамывая( Осколок мины до сих пор царапает бедренную кость генерала). выходит на затемнённую сцену. Луч прожектора выхватывает его из темноты. Он простирает руку - и зал замирает, слыша…

"Тот кумир,

Всех сильней богов

Волю неба презирает,

Насмехаясь изменяет

Он небес закон святой!"

А дальше - поётся про тяжелый испанский меч в руке генерала. По прямому лезвию катились огромные и вязкие, как мазутные слезы из ржавой портовой цистерны - тёмно-багровые капли. И смятая, деформированная так, словно состоит из глины и в ней нет костей голова со страшно выпученным кровавым пузырём слизи - глазом. Вся щека - черное, хрустящее от песка пятно и налипшие, свалившиеся в черные морковки, длинные волосы. И из разрубленных одним страшным косым ударом каких-то белых трубочек которой льется что-то чёрное, поганя белизну его кавалерийских штанов с красной, выцветшей полосой лампаса… Голова с закатившимися белками, которую он держит за волосы, наступив на тело радиста, тёмно-зелёная форма которого, от несуществующей шеи, от плеч - пропитана чем-то чёрным. Он пытался убежать от своего страшного, гневного господина...

- Совееетник!

Это совершенно неподходящий костюм для роли очаровательного беса-соблазнителя.

- Коженьееевски! - отрубленная голова связиста, брошенная им, шлёпается на мокрую землю как плевок кровавой чахоточной мокроты, - Клянусь кровью, текущей из дырки Богоматери - я извёл на этого дуракаа последний патрон!

Но что бесы рядом с ним есть -это точно. Потому что если бесы есть -то, значит, должны быть и грохочущие громами, разгоняющие маленьких поганцев молниями Небеса. Такое есть правило. Должно быть…

Так и с де Ландой. Рядом с де Ландой невозможно не верить в Бога.

Ведь должна быть противоположность де Ланде. Должно кто-то или что-то однажды остановить де Ланду.

Есть же граница, которую не в силах пересечь его мерзости. А кто может положить эту грань, быть этой самой границей и силой, если не…

Широкие, мясистые, как холёные ладони богача-плантатора, колючие зелёные листья нопалей отвешивали пощёчины убегающему военному советнику.

- Мой поляаак! - дышавший яблочным духом кактусовой водки и кислым гнилым запахом перегоревшего внутри алкоголя, - Коженьеееевски!

Он ведь не вышел к звавшему его генералу. Он ждал целые сутки, скрываясь от него в какой-то яме полной мутной белёсой воды и пиявок - прежде чем услышал гортанные и даже веселые голоса солдат. Тогда он вышел. Выполз, весь в желтой глине. Она быстро высохла, даже в здешнем воздухе, который даже напитанный влагой, продолжал сосать её отовсюду, собирать её как губка с которой уже течёт…

Пусть и потерявший своё оружие -он не боялся. Солдаты смеялись и были веселы. И солдаты, чьи угодно - это не де Ланда.

Что к этому моменту прошло ровно двадцать три часа и тринадцать минут - он знал точно. Потому что читал, без конца читал, про себя “Отче наш”. В том числе и для того, чтобы знать сколько времени прошло. Но, на самом деле, ему хотелось хоть чем-то занять мозг, чтобы не вздрагивать от каждого звука. Ведь кто знает? Может, пума - здешний опасный ночной хищник. Они и в мирное время таскали индейских детей и мулов. А сейчас и вовсе осмелели- отожравшись на вкусно и железно пахнущей человечине. Или это хуже пумы… Генерал - пришедший и за его головой?

Или он срежет с него кожу? Натянет,еще влажную, не отмездрённую, и будет носить вместо одежды - чтобы бы никто не заподозрил,что военный советник умер. Или просто сделает из неё себе кожаные штаны - или плащ, с пляшущими как кастаньеты высушенными кистями рук, подражая здешним каменным богам, чьи отрубленные Кортецем головы, валяются тут и там по джунглям?

Мысли - одна страшней другой, - рассыпались искрами осветительных ракет в во влажной и жаркой темноте ночи.

- А вы!? Неужели - нет?!

Генерал оглядывает советского военного советника сверху до низу, прежде чем ответить. У Коженёвского создается впечатление, будто он стоит в строю перед училищем. Кто-то большой, страшный,заметил непорядок, грязь. И в ответе будет именно он.

Он так же смотрел, когда его привели. И даже извинился за свою выходку.

И подарил ему… Да, часы. Вот эти вот золотые часы. Не побрезговал взять его руку. Холодную и бледную, всю в липкой глине - и, сняв со своей руки, нацепить тяжёлые как золотой слиток…

И похвастался, что Мехико теперь принадлежит им. Последний очаг сопротивления, выдавленных к холму Тапейак республиканцев, уничтожен "этими вашими превосходными советскими canones. Они мне сберегли много жизней моих солдат при штурме. Я очень обязан вашей стране и нашей социалистической партии за помощь в борьбе за Свободу, Коженьевски…"

Советник тогда почти поверил ему.

Что был штурм Тапейак был.

Что было никак не пробиться. Что с небес сыпались пахнущие серой и огнем тухлые стальные яйца мортирных бомб, а из церковных зданий, царапая сошками каменные полы и выбивая пыль и осколки камня на откате, били пулемёты Браунинга.

Что солдаты Фронта Освобождения не выдержали минометного огня и обреченных контратак - яростных, как у обложенных версальскими мясниками парижских коммунаров. Не выдержали - и откатились. Возможно, республиканцы даже смогли бы пробиться к аэропорту - у них оставалась какая-то лёгкая бронетехника… И именно потому генерал бил двенадцатидюймовыми гранатами, не разбирая где свои, а где чужие, превращая ударами полутонных снарядов прокаленную взрывами магниевой взрывчатки почву, разбитую брусчатку и живые тёплые тела людей в горячий, вкусно пахнущий варёным мясом, полужидкий суп из глины. Мерзкое варево, как живое, стекало вниз, поглощая брошенные позиции, оружие и куски человеческих тел.