Туата Дэ

Глава XXIX

Тяжёлое, ядовитое- это было презрение. Оно диффундировало с республиканцев-осси на всех немцев и Тампест постепенно,стал относится с брезгливостью абсолютно ко всему немецкому, от языка до культуры. Презрение было приправлено летучей, эфирной легкокомпонентой ненависти- уже испарявшейся. Тампест просто не мог ненавидеть таких жалких существ.

Жалкие, слабые. Рано стареющие. С юности старые.С ранними морщинками в уголках глаз. Придавленные, ослабленные - непомерными долгами, которые побеждённая страна до сих пор выплачивала даже солнцу у себя над головой и невероятной виной, которое прошедшее поколение, как неотстроенные до конца города, завещало следующему.

Тампест не был уверен, что он понимает смысл этих слов ”вина” и “ долг”, похоже, служивших у этих теней, собиравшихся в здешних бирштубе, паролем, двумя нотами, которыми они писали мелодию джаза неизбывной тоски. Какие-то два значка, имеющие сотни значений, в зависимости от толкований бородатым угольным раввином в плоской кепке с пышной, седой, похожей на кусок облака - если бы облака делались из шерсти старых собак, - бородой.

Полковник не видел ни малейшего смысла заниматься всей этой септуагинтой - и переводить для себя точно эти слова. Ему было мерзок язык в котором они существуют. Ему был мерзки люди которые так много о них задумываются. Этого было достаточно. И копаться вилами в куче этого холодного от дождя навоза он не желал. Для этого есть другие людишки. Этот куратор… Ами… Как там его? Ноейс, кажется. Вот он пусть этим и занимается.

Ненависть, вместе с презерением, всё-таки продиффундировала сквозь толстую проризениненую ткань британской офицерской шинели и навсегда отравила кровь находившегося слишком долго в германской земле полковника - и ступая по ней он испытывал столько же отвращения, сколько, обычный человек испытывает, идя по берегу гнилого, умирающего озера, и вдыхая его запах. Воняющий, не погребённый до сих пор под насыпью автострады, ледяной труп. Запах желтовато-зеленой ряски и плавающих на поверхности тухлой, мертвой воды, запутавшиеся среди жёлтых камышей космы сгнивших черных водорослей....

В этой стране, как и на Тяжёлом Континенте, впору носить уже привычную, регидратационную маску, характерные следы которой ясно читались на лице полковника. Сделанную из нескольких слоёв хлопковой ткани её носить всё же легче, чем резиновую морду от костюма ЭнБиСи - жаркую, глухую и тяжёлую как рыцарский шлем, но надёжно укрывающую всё, до самых плечей, от активной пыли и кислородного желе.

Правда, лёгкие фильтры регидрататора не заменят противогаз. Они легко сжигаются кислородной рецептурой и люизитом за несколько минут и из них ни за что не вымыть радиоактивной пыли… Но она, фильтрующая дыхание на предмет сбережения малейшего конденсата, тоже помогла бы не задохнуться от запаха гнилой, убитой и - давно уже мертвой Германии.

Здешний воздух похож на бесконечный дождь - затушивший сотни, тысячи недогоревших погребальных костров. И мокрый пепел, впитавший запах горелой кости и жира, до сих пор летает в воздухе, липнет на одежду, руки, пачкает лицо, расплываясь от бьющей лицо влаги чёрными разводами.. Залетает в ноздри, мешает дышать. Вот на что похож каждый вдох в этой стране.

Нет, пожалуй, тут даже регидрататор не спасёт. Только тяжёлая, жаркая, пропахшая потом резиновая маска ядерно-химической защиты. Только на её активные фильтры

Бег бетонных опор и скольжение лаково блестящих чёрных лиан-проводов по ржавым треугольным ветвям за окнами экспресса начал замедлятся .

Огромные, застывшие на химической морде советского образца - похожие на блестящие лужи нефти из-за затемнения для защиты от внезапной световой вспышки, стеклянные глаза существа с ручным пулемётом, стоявшего на бетонных плитах пограничной станции Штааакен, остались далеко позади.

Его офицерское удостоверение, как он и ожидал, заинтересовало и советского офицера и немецкого безопасника примерно так же как дохлая крыса и к нему, и к штампу визы выказали лишь вежливый интерес.

Но всё-таки… Каждый раз , когда поезд замедлял бег … Даже просто делал остановки, пропуская, грохочущих змей из металла - поезда внутреннего движения, - Тампест невольно вглядывался в постукивавшую в стальном пазу дверь. Ему казалось, что вот-вот она отъедет в сторону - и войдёт Staatssicherheit. Здоровенные парни, с белыми рыхлыми белыми лицами, с автоматами или без….

Если дверь откроется, то единственным шансом будет - прыгнуть на них первым. Ударить. Отобрать оружие.

Даже с одной рукой(Тампест поморщился от боли в изломе кости и в грубых швами, кое-как стягивающих обрывки кожи на культе) он сможет проламывать этой стальной дубиной черепа. Сможет сорвать штык и рвать животы…

Если сейчас в купе войдет Тайная Полиция, то поезд так или иначе ему придётся покинуть.

И если ему придётся пересекать границу не на поезде,то лучше всего сейчас поесть. Пока есть возможность. Потом ему понадобятся все силы, а возможности спокойно сесть и поесть, скорее всего, не будет.

И дверь,в самом деле, отъехала. Тампест даже вздрогнул.

Мышцы полковника обратились в скрученные металлические прутья - за секунду до излома, а бронзовые пальцы сжались в увесистый кулак, способный оглушить даже статую. Даже если вошедший будет в каске - то это не спасёт его от хорошего удара в в висок.

В проеме стоял, скрючившись, испуганный человек. Пиджак и брюки на нём были сделаны из настолько плохой ткани, что полковник их сначала принял за солдатскую форму.

Он что-то произнёс и полковник, плохо понимающий и не стремящийся понимать здешний собачий язык, не разобрал ничего из сказанного и позволил себе пропустил мимо ушей обращенное к нему.

Но тут, неожиданно, вошедший заговорил на английском - единственном языке этого мира, на котором полковник позволял течь своим мыслям внутри своего тяжёлого черепа.

Этим он конечно же, заслужил внимание.

- Сэр… - произнёс он не зная как начать, - Добрый сэр…

Вдохнув густой сытный запах пищи -чужой пищи,- разложенного на подоконном столике мясного хлеба, нарезанного и дымящийся густой чай с ромом - налитый в термос своему господину, загодя, заботливым Гришемом, видимо намерзшийся и давно не евший визитёр, сглотнул слюну и не смог продолжать.

Полковник улыбнулся и взмахнул рукой, приглашая его сесть и разделить с ним его скромную трапезу.

Через несколько минут, Тампест знал уже всё.

Пугавшие его остановки и замедления поезда, в действительности, не имели никакого отношения к Тайной Полиции. Просто устаревшая железнодорожная система Республики, по большей части жившая тем,что осталось с довоенных времён, не могла поддерживать большие скорости движения.

И на некоторых участках машинистам рекомендовалось двигаться очень и очень медленно. Не говоря уже о том, что часто приходилось пропускать товарные поезда и пассажирские местных линий.

- Последняя настоящая проверка будет на Швайнхайде. И я …

Слово “дегенерат”, в отношении него, было лишь медицинским диагнозом, описывающим отвратительную улыбку этого обритого, рыбоподобного существа, чья кожа казалась мокрой от пота и сала . Макс Рабе был солдатом транспортных войск, охранявших поезда “Райхсбанн” на всем их следовании по территории бывшей Германии…. Вот только кто будет охранять крепости на восьмидесятисантиметровых колёсах - от самих стражей?

На долю секунды, Тампест даже проникся к нему уважением. Во-первых, он заранее всё приготовил. Этот республиканец, дезертир, бывший рядовой транспортных войск МГБ, до определённого момента делал всё правильно. Он ждал - у них и раньше останавливались трансгерманские поезда. Он, чудовищно рискуя, пронёс и хорошо спрятал гражданскую одежду - в пакете набитом остро пахнущей, отгоняющей собак, травой, будке обходчика -и устроил её так,чтобы всё можно было быстро достать.

Он смог проникнуть в поезд - причём, сумел сделать это вовремя, так чтобы останавливать стального левиафана было уже тяжело и у него было бы время, как минимум, до следующей остановки. Он был даже настолько умён, что даже отказался от чёртового оружия! В таких делах,- а Тампест знал о чём говорит, - карманная артиллерия ничем не поможет.

Когда на всех парах грохочет, набирая ход и не спускает давления в цилиндрах поезд паранойи и надо только бежать, бежать и бежать сжигая проглоченным кислородом мышцы, страх и мозг - штурмовая винтовка не поможет. Скорее, только окончательно испортит дело. Почти сексуальный соблазн нажать на спусковой крючок… Первый выстрел, как первая доза наркотика - бесплатно! Но ни он, ни второй, ни десятый не решат твоих проблем. Зато, совершенно точно, приговорят тебя к смерти выдав грохотом выстрела.

Тампест почти зауважал Рабе, почти посчитал его достойным того,чтобы показать ему дорогу на борт “Рианны”... Но тут этот слабый, дурнокровный немец испортил всё дело.

Этот идиот, оказывается, просто не знал как пересечь границу!

Он просто ждал,что один из граждан Троичной Германии КАК-НИБУДЬ да поможет ему! В крайнем, он рассчитывал отсидеться в узком как шкаф туалете.

Кретин!

На вере в то,что ему как-нибудь да должно повезти и основывался его план.

Вот такого полковник не терпел.

Увидев одного из высших офицеров Союзников, он словно бы расцвел. Широко улыбнулся своими жёлто-белыми зубами , обнажая гнилые корни вместо двух передних - недостатки плохого военного питания. А его ладони, почти не контролируемые разумом, словно бы сами по себе сложились лодочкой, как бы в молитве.

Полковник успокоил Рабе и сказал, что при проверке документов его тронуть не посмеют - потому что отныне он под защитой британского комиссариата. Легковерный идиот снова расплылся в улыбке. Офицер союзников, особенно, совершенно случайно выбравший “Райхсбанн” - вместо воинского эшелона, был для немца почти что посланцем Бога и не верить ему было нельзя.

Поезд резко качнуло.

- Шванхайнде? - резко, с баварским акцентом удивившим Рабе спросил Тампест, посмотрев в окно.

- Нет, - ответил он удивлённо и, одновременно, испуганно. Удивлялся он тому что герру оберсту надо объяснять такие очевидные вещи. Что Шванхайнде и границы не может быть ещё два часа… - Виттенберге, - произнёс он, повторив действия Тампеста, и побелёл

Тампест посмотрел на него

- Клиновая станция… - пояснил тот, - Бывшая. Американские “Миротворцы” разнесли мосты через Джетцель и Эльбу… И пути до моста разобрали и вывезли - стали не нужны, ведь разрушенные пролеты так и не восстанавливали … Осталось станционное хозяйство - погрузочные пути, разворотные, несколько тупиков… Теперь - это один большой отстойник для вагонов. И ремонтное депо.

- Понятно.

Пальцы единственной руки полковника без конца отстукивали “Пройссен Глориа”, сбиваясь, иногда, на “Собачью польку”. Правда, марш, когда он его всё-таки доигрывал до конца, был не в обычной, мажорной тональности… Но это была не та мелочь,которую мог бы заметить занятый своими переживаниями Рабе.

В коридоре, со стороны тепловоза, раздался грохот и звон - будто катилась сотня металлических болванок

Дверь в купе распахнулась.

Там стояли два панцирных пехотинца -факельщика.

Поверх темно-зеленой плотной ткани были видны тяжелые пластины урановой керамики. Сегментированный тяжёлый “раковый панцирь” поверх которых была наклепана дополнительная бронезащита из стали. Так грудной сегмент штурмовой брони мог остановить даже винтовочную пулю, выпущенную в упор. Или длинную, на весь магазин, очередь из автомата - без полного растрескивания сегментов.

Из-за глухих шлемов и длинных, казавшиеся из-за объемного кожуха, тяжелыми будто металлическая отливка, стволов штурмовых факелов с колыхавшимся, тлевшим перед дулом синим газовым огоньком, и массивных бронированных шлангов, они походили на средневековые механические “живые шахматы”.

Ожившие оловянные автоматоны для игры, послушные движениям игрока, касавшегося, массивных клавиш, похожих на клавесинные. Пешки, всего лишь пешки - пусть и сделанные похожими на настоящих копьеносцев….

Как мягкое тело морского слизняка, высунувшееся из раковины - светились незащищенные серой сталью плоскими лицевыми пластинами русских панцерхельмов, светлые щеки протиснувшегося между ними и выступившего вперёд капитана Министерства.

Тампесту на минуту стало даже неловко - на фоне этого идеального солдата, затянутого, строгого, серая форма на котором сидела как вторая кожа, он сам себе казался неаккуратным и каким-то расхлябанным.

-Ausweiskontrolle! - выкрикнул немец какое-то гальваническое, похожее на молнию, слово, от которого Рабе вздрогнул так, словно бы к нему присоединили контакты - Проверка документов! - повторил он по-английски, взглянув на форму полковника.

-Но ведь проверка уже была, - осторожно начал Тампест, - Контроль на вокзале. И это ещё не Шванхайнде…

Рабе скукожился и что-то забормотал. Тампест покосился на него. Он, что, в самом деле, молится?

- Контроль движения осуществляется Министерством Безопасности на всём пути следования по территории Германской Республики!

Тампест моргнул глазами, изображая непонимание.

-Я могу запрашивать ваши документы хоть на каждой станции, господин полковник! - начиная сердится выкрикнул немец.

-Ясно, - кивнул Тампест. И переводя тему, как бы невзначай сказал, - У ваших людей отличное оружие, капитан.

Он не соврал.

Русские дают своим немцам, в самом деле, великолепные огнемёты. Надёжные. Сделанные под огромное давление. Дальнобойные. А в их вязком топливе замешан абразивный пиросплав магния.Твердые, как бронебойная керамика, острые крошки, конечно, постепенно изнашивают металл и самого факела - но зато десятисекундная струя высокого давления прорезает потоком желто-красного жидкого,капающего как дождь огня даже борт броневика. А человека они просто разносят на части.

Тампест только сейчас, увидев их оружие, обратил внимание на скудность интерьера поезда. Нет ничего сделанного из дерева, ткани или бакелита. Только занавески на окне -и матрасы. Всё это легко заменить. Если факельщики ударят - гореть тут, кроме них, почти нечему. Отремонтировать купе будет легко.

И никто не услышит тихого шипения факелов. Поездная команда уже стоит наготове, с химическими “минимаксами”. Они быстро погасят оставшиеся язычки нефтяного огня - даже если струи огнемётов, по недосмотру, прорвут тонкую как жесть стену выгона и вырвутся наружу, опаляя свежую краску, сжигая трёхбуквенную символику “Райхсбанн”.

Разве что запах …

- Документы! - уже слегка истерично повторил офицер и его рука непроизвольно скользнула к кобуре

Запах.

Вот и всё, что останется от них с Рабе - за доли секунды. Температура такова горения такова, что даже кости превращаются в фиолетовый порошок.

Тампест пожал плечами и подал своё, - вполне настоящее, как уже было сказано, - удостоверение и билет. Сейчас он не волновался. Всё происходящее было слишком ясно.

Так оно было. Немецкий капитан лишь слегка полистал его с совершенно безразличным выражением на лице. Ни брови, ни губы никак не двигались. Тампест готов был поставить все свои деньги от контракта на тот факт, что он не прочитал ни строчки.

Поджав губы, он переспросил у Тампеста его имя, фамилию, сделал вид, что хочет спросить ещё что-то, помедлил - отдал бумаги обратно.

-Вы знаете этого человека? - спросил он Тампеста, когда хватающий своим безгубым ртом воздух Рабе, в ответ на требование подать удостоверение личности, едва смог указать в его сторону.

- Этот господин, - спокойно ответил Тампест, пряча мягкую книжечку обратно,- Появился тут недавно. С четверть часа назад. Я решил, что это мой сосед по вагону, которому как и мне, надоело одиночество дороги. И конечно же, пригласил его к себе, разделить мой скромный ужин…