У нас в Заримании (СИ)

9

Утром Николай растолкал Машку.

— Пора идти «спящая царевна»! Солнце давно взошло.

— А пожрать?

— Пройдем метров пятьсот и тогда поедим.

— Я сейчас хочу. — Упрямилась Машка. Она за ночь пригрелась под плащом, и вылезать в сырую прохладу ей совсем не хотелось.

— Я пошел, а ты как хочешь.

Наглый качок накинул мешок с едой на спину и двинулся прочь.

— Эй, а ну вернись!

— Не-а! — раздалось уже издалека.

Разозленная Машка выбралась из тепла и затрусила следом.

«Нагоню — шею сверну!»

Нагоняла парня она следующие пару часов.

Едва волоча ноги, Машка вышла на поляну, рядом с каменной рекой. Солнце уже светило в полную силу. Хотелось пить, а еще больше — есть.

Увидев вожделенный мешок, висящий на сучке, девушка едва сдержала возглас радости.

Дойдя до елки, она поняла, что мешка с земли не достать и пошла, искать подходящую жердину. Увидев Николая, стоящего за стволом очередного толстого дерева и всматривающегося напряженно во что-то впереди, Машка сдержала с трудом первое желание — подойти и треснуть наглеца по спине найденной жердиной.

Девушка навострила уши.

— Чего там?

— Слышишь?

Звук, доносившийся до них к звукам живой природы никак не относился.

— Чу-уш-ш-ш!

Спустя несколько секунд опять:

— Чу-уш-ш-ш!

— Кто это?

— Паровоз под парами. — Брякнул качок.

Машка рассердилась.

— Не гони! Откуда в этом лесу паровоз? Чего из меня дуру делаешь?!

— Пойдем, посмотрим?

— Мешок со жрачкой давай!

— Будет тебе твой мешок!

Настырный парень вручил Машке мешок с мясом, а сам пошел в сторону, откуда доносились странные звуки. Фламберг он держал наготове.

Машка поплелась следом, завтракая жестким мясом на ходу и то и дело спотыкаясь. Лес здесь поредел, и среди елей появились деревья с листьями. На мягкой, пружинистой почве росли обильно папоротники, почти по колено, так что земли под ними не видно.

Шипящий звук становился все громче и пронзительнее.

Живое существо ну никак не могло издавать такие одинаковые по долготе и громкости звуки!

Внезапно они вышли на край поляны. По поляне повсюду торчали пни срубленных деревьев. А в конце поляны, за ровным штабелем бревен истекал парами небольшой черный паровоз без кабины и при двух коротких платформах. Коротышки в коричневой одежде суетились, обвязывая бревна на платформе веревками.

— Да тут настоящая цивилизация!

Николай положил фламберг на плече и двинулся через поляну. Машка, роясь в мешке, топала следом. Они не дошли до середины. Раздался заливистый свист и коротышки исчезли из виду как по волшебству.

— Эй, а ну стоять! — рявкнул мужской бас из-за штабеля бревен. — Кто такие?

Николай остановился и воткнул меч в землю, а Машка постаралась укрыться за его широкой спиной.

— Мы мирные путники, а ты кто? Покажись!

Из-за штабеля вышел рослый бородатый мужик в длинной коричневой куртке и с ружьем в руках.

— Я — Николай, а она — Машка! — поспешил представиться качок.

Машка, оттерев его плечом в сторону, вышла вперед.

Ей вдруг почудилось, что они каким-то образом вернулись на землю и этот бородач с ружьем, если хорошо попросить, вывезет их на своем пыхтящем транспорте на станцию или еще куда, ближе к цивилизации.

— Я не Машка, а Мария. А станция далеко от сюда?

Бородач опустил ружье и весело расхохотался.

Машка в сердцах матюгнулась. Бородач тогда вообще повесил ружье на плечо и двинулся навстречу. Коротышки в коричневой одежде высыпали отовсюду и шли за ним по пятам, причем с топорами в руках.

— С Земли? Русские?

— Ага. — Растерянно подтвердил Николай. Теперь он увидел, что коротышки не коротышки, а пацаны лет по десять-двенадцать, черноволосые, серьезные, в одинаковых замшевых одеждах и кожаных мокасинах.

— Меня Федор зовут.

Бородач протянул крепкую мозолистую ладонь для рукопожатия.

— Добро пожаловать на свободную территорию Простоквашино!

— Куда?! — опешила Машка.

— А где же кот Матроскин? — улыбнулся Николай. Земляк ему сразу понравился.

— Это шутка такая! — заржал бородатый. — Я дядя Федор, а деревня моя — Простоквашино.

Десять лет не видел русского лица! Пошли — есть сало и самогонка!

… Урча как кошка, Машка уплетала уже третий бутерброд из толстой, сказочно вкусной лепешки и ароматной копченой ветчины. От сто граммов самогонки жарко в груди, и лицо стало горячим.

Дядя Федор сидел с Николаем на бревнышке за штабелем и рассказывал про свое жить-бытье. Серьезные пацаны расселись вокруг, впитывая разговор как губка воду.

— …С бабой побрехал и пошел на охоту, нервы успокоить. Шел, шел, да и вышел сюда, в долину миреков. Глазам не верю своим — вроде места знакомые — а такого не помню! Малость обалдел. Обратной дороги не нашел, думаю: хрен с ней — надо на месте обустраиваться. Срубил избенку, занялся охотой, а тут и миреки пожаловали. Нет, чтоб по хорошему — сесть, перетереть, выпить, накинулись со своими каменными топорами…

— Миреки — это местные?

— Ага, местные — вроде индейцев! Под горячую руку я их два десятка настрелял. Был грех.

Но шаман ихний, умная сволочь, понял ошибку и предложил мне мир.

Я им, значит железные топоры, а они мне кожу и шкуры, ага и еще в довесок тех воинов, что я настрелял, баб с детями презентовали. Типа раз кормильцев лишил, значит, переходят на мое иждивение. Но девки крепкие, жилистые, работы не боятся. Так и зажил с ними…

— Постой, Федор, а откуда у тебя железные топоры, паровоз и железную дорогу кто проложил?

— Погодь, не спеши! Петька налей еще!

Старший пацан немедленно налил самогонки в жестяные кружки Федору и Николаю из глиняного кувшина.

— Давай, по одной еще!

Выпили. Самогонка пилась как текила.

— Я как вышел сюда, в долину, сперва глядь на компас, а стрелка кружиться, как бешеная — залежь руды здесь магнитной оказалась, прям на поверхности. Я угля нажег, доменку примитивную устроил, да и наварил чугуна, наковальню, молоты сообразил, а потом и топоры наладился делать. Чо тут сложного? Двадцать пять лет на Уралвагонзаводе оттрубил — это небе не в офисе клаву топтать!

— Постой, так и паровоз и железную дорогу…

Николай уставился на паровоз. Примитивный, в заплатках,… но едет же! Человек голыми руками сделал паровоз?! В голове не укладывалось!

— Сам, своими руками! Ясен пень! Чо тут сложного?

— Один?!

— Зачем один? Бабы и приемные детки помогали. Они хоть и дикие, но те тупые, учатся влет!

— Эти пацаны тоже твои или приемные?

— Мои, конечно! Двадцать баб рожают как кошки! Семья у меня большая и тунеядцев нема!

— Ну, ты силен, дядя Федор! Двадцать баб огуливать!

— Ни одна не в обиде на мою мужскую силу! Сибирская кровь! — гордо сообщил Федор. — Еще по одной?

— Батя, ехать пора, вечеряет. — Сказал старший пацан.

«Он и говорить может?!»

— Петька у меня бригадир! — похвалил Федор. — И то дело. Дома договорим. Сначала в баню, потом вечерять.

— Далеко ехать?

Федор задрал рукав куртки, посмотрел на потертые часы.

— Через час на месте будем. Или через два, если гон будет.

— Гон?

— Да быки шастают через дорогу мою на водопой. Стадо большое, пока пройдет — устанешь ждать. Эх. Закурить бы. Вот чего мне не хватает — курева! Чо хочешь, отдам за сигаретку!

Машка осоловевшая от сытости и выпитого, встрепенулась, вытащила из кармана мятую пачку «Pall-Mall».

— Тут десяток остался, вроде…

— Эх, милая, да ты волшебница прямо!

Дядя Федор прослезился и полез целовать толстуху. Та к удивлению Николая не сопротивлялась, а хихикала как дура.