Учитель (Евангелие от Иосифа)

82. Эксепнусен…

Арестовали и Симона с Вараввой.

Берия эту акцию одобрил кивком головы.

Судил Иисуса сперва Ионатан Анна. Суд под его началом быстро признал Христа виновным.

Берия спросил: а сколько было судей?

Ёсик не вспомнил.

Вспомнил зато, что ровно в два ночи Иисус предстал уже перед прибывшим на место скандала Каиафой. Народным первосвященником. Который тоже осудил его.

Берия хмыкнул. Наверное, в адрес Каиафы.

В шесть утра в Кумране объявился и Пилат. Не слушая еврейских «отцов», он сразу же велел Иуде представить ему трёх «воров», врагов Рима, бунтовщиков, которых сами евреи обвиняли, однако, в другом. В лжепророчестве.

Допросив Иисуса, Пилат посчитал, что на нём лежит куда меньшая вина за бунт, нежели на остальных. Тем более, что Иисус, по его собственным словам, таил в душе злобу не на римлян, а на евреев. Не признававших в нём царя.

Прокуратор отложил вынесение приговора на более поздний час и занялся Вараввой.

Пилату Иуда предложил взятку за себя через Агриппу Ирода. Между тем, в последний момент к прокуратору нашёл путь и соперник Агриппы — Антипа. Который предложил тому за Варавву и Симона большую сумму.

Для получения денег из кумранской казны под благовидным предлогом Пилату надлежало формально стать членом кумранской коммуны. Наспех проведённая процедура посвящения была ограничена в его случае частичным крещением. Омовением рук.

Получив обещанное, он отменил готовый было для Вараввы суровый приговор и отпустил того на волю. Решение своё Пилат обосновал преклонным возрастом «вора».

Вместо Вараввы он судил Иуду. Который признал вину, или, как сказано об этом в Завете, «повесил себя».

Пилат приговорил его к кресту.

Отпустить Симона прокуратор отказался, ибо в его глазах тот был чересчур уж крупным «вором». Лютым ненавистником Рима.

Наконец Пилат вернулся к Иисусу. Кроме сомнений в непростительности его вины против Рима, прокуратор таил надежду, что взятку евреи предложат ему и за своего «Царя».

Которого, мол, легко и казнить — если не предложат мзды, и помиловать — если предложат. Ибо этот «Царь» утверждал самое разное. Как, впрочем, большинство людей. Особенно тех, кто занимаются политикой. И имеют много принципов… То к насилию звал, то, наоборот, к смирению.

Поэтому в данном случае вопрос — казнить или нет — Пилат предоставил решить местному еврейскому «Отцу». Ионатану Анна. Хотя Иисус принадлежал к его партии, «Отец» рассуждал недолго. И — столь же невозмутимо, сколь неугомонным в своём рвении к «отцовству» казался ему бывший «Сын».

Ёсик вдруг сделал паузу и развёл руками: я, мол, понимаю и «Отца» — если Иисусу не закрыть навеки его глаза, он, прорвавшись к власти, «даст свет тем глазам, которые не умеют видеть, и заберёт его у зрячих, которые не видят света». Как и грозился.

Берия снова кивнул, но повернулся к Чиаурели: точно, мол, как в этой песне из твоей ленты о Берлине — «кто был ничем, тот ста-анет все-ем»!

Миша ответил по-грузински, что этой песни в фильме нету, но он понимает Лаврентия. Точнее, «Отца», который обязан заботиться о недопущении переворотов. Ибо — хорош переворот или плох — старейшины при этом теряют власть.

Берия развернулся теперь к Ёсику и собрался что-то добавить, но я не выдержал. Схватил их вместе, троих, взглядом и буркнул:

— Ну атракебт ак дураки бавшвебивит! (Не бздите тут, как слабоумные дети!)

Но сразу же улыбнулся: понял, что, хотя они и не дети, — переживают. Даже Мао шепнул что-то переводчику…

Решение «Отца» многие кумранцы, ненавистники Рима, восприняли с удовлетворением, ибо Иисус — в своём рвении к трону — казался им чересчур уж терпимым к врагу.

Предателем.

Что же касается Пилата, решение это его ни огорчило, ни обрадовало. Скорее устроило, ибо он обещал центру ровно три креста для предводителей антиримского бунта.

В девять утра Пилат объявил свой приговор, подчеркнув, что в случае с «Царём», он обусловлен волей евреев.

Распять всех троих Анна настоял к тому же немедленно, ибо в шесть вечера начиналась Пасха. Великий праздник. Совпавший к тому же со святой субботой.

Кресты были сбиты из подпорок, которые использовались при сооружении палаток для навещавших Кумран сельчан.

Вопреки легенде, Иисуса подняли не на средний крест. Средний, главный, достался Симону Магусу, самому злостному «вору», бывшему кумранскому «Отцу» и «Священнику». Иисуса, как «Царя», распяли справа от него.

К кресту прикрепляют по-разному. Если, скажем, не прибить к стволу подпорок для ног, смерть наступит быстро: трудно дышать. Кумранских же «воров» и «лжепророков» Пилат велел распять с выдумкой.

Несмотря на близость субботнего часа, мстительный и насмешливый прокуратор привязал осуждённых так, чтобы смерть наступала медленно и мучительно. В этих случаях кровь замедляет бег, вызывая разрушения и адскую боль в органах. Конец приходит через недели. Ужасный.

Мне подумалось, что Ёсик вспомнил свои муки, но дело оказалось в Валечке, которая стояла за его спиной. Разинув рот и выкатив глаза, она нечаянно опустила руку не на спинку стула, а майору на плечо.

Перепугалась и сама. Вскрикнула «Ой, господи!» Потом опомнилась:

— Извините, майор! — и побежала краснеть за спину Мао.

Иисусу, перед тем, как его привязали к кресту, предложили чашу со змеиным ядом, примешанным к вину. Из сострадания. Втайне от наблюдавшего за казнью Пилата. Позаботился о «Сыне» «Отец», Ионатан Анна.

Иисус отказался. Не только из гордости. Хотя зелоты не усматривали в самоубийстве оскорбления небесам, Иисус был поборником бездействия и аскетом. Врагом роскоши.

Тем не менее, через шесть часов, к трём пополудни, боли резко усилились, и Иисус возопил: «Элоай, элоай! Лама Савахвани?» Это — из псалма его предка, царя Давида: «Отец, отец мой! Почему забыл про меня?» Давид имел в виду бога.

Иисус же — не столько небеса, сколько другого «Отца», Ионатана Анна. Который «забыл» его дважды: во-первых, обрёк на гибель, а во-вторых, не даёт ему теперь, как обещал, «чаши».

Ионатан понял его. Особенно — когда Иисус добавил: «Я жажду!» Ему тотчас же подали в губке на шесте «уксус», как сказано в Завете. Отравленное вино. Отравленное змеиным ядом. В этот раз он «чашу» мимо себя не «пронёс». Вскоре голова его поникла, и он потерял сознание.

Не умер, нет, а потерял сознание!

— Что? — поднял я палец. — В Завете сказано: «испустил дух»!

Правильно, согласился Ёсик. Так и сказано. Для народа и для легенды. Но имеющий уши, то есть, прочитавший свитки, услышит другое. «Потерял сознание». Ибо сознание ессеи считали духом, а потерявших его — испустившими дух.

В Завете — «эксепнусен»… По гречески, в оригинале…

Возникла неловкая пауза. Мишель, щурясь, стала осматривать каждого в отдельности. Когда очередь дошла до Лаврентия, он отличился. Блеснул для неё стёклами пенсне и кивнул в дальний конец гостиной:

— Обратите внимание на Никиту! Он тоже скоро сделает эксепнусен. Испустит дух.

Хрущёв, действительно, танцевал уже сам с собой. Гопака под Берлиоза, которого подарил мне тот же Лаврентий. Это был очень медленный гопак.

— Но это хорошо, пускай испустит! — добавил Берия. — Если человек всё время кружится и если при этом у него есть сознание, то пускай отдохнёт хотя бы оно! Испущенное.

Мао не рассмеялся. Думал о другом. Потом сказал:

— На насем языке тозе мозно так выразиця, цтобы полуцилось и «с сознанием расстался» и «дух испустил»!