Узнать пересмешника. Жизнь с Харпер Ли

Глава двадцать седьмая

В феврале я сказала Нелл, что собираюсь в конце месяца поехать в Принстон Джанкшен, Нью-Джерси, повидаться со своей соседкой по комнате студенческих времен и ее семьей. Я спросила Нелл, не хочет ли она присоединиться ко мне, так как как раз в это время ей пришло время возвращаться в Нью-Йорк, и, конечно же, о самолете не было и речи. В Нью-Джерси ей легче будет сесть на поезд до Нью-Йорка. Она согласилась.

Я начала готовиться, занялась практическими вопросами, подавляя желание приклеить к стеклу машины надпись: «Осторожно. В салоне национальное достояние».

Но я зарегистрировалась в Службе помощи автомобилистам, набила машину бутылками с водой и изрядно насмешила Алису тем, что купила гибкие оранжевые конусы дорожного ограждения.

24 февраля, в четверг утром, мы сложили свои вещи в машину, и я отъехала от дома, задев задним колесом угол узкой бетонной полосы, от чего машину изрядно тряхнуло.

— Отличное начало, — сказала Нелл, иронически улыбаясь.

Вечером этого дня я отправила Алисе факс из Ньюнана, штат Джорджия, что Нелл, хоть и была навеселе, помогла мне выехать на 85‑е шоссе, и мы легко доехали. Нелл сделала приписку к моему факсу, подтверждая наше прибытие, и подписалась: «Доди». Это было детское прозвище. По рассказам семьи, она получила его, когда неправильно произносила какое-то слово, говоря «доди».

Проехав еще день и выпив много чашек кофе, мы остановились в очередном Хэмптон Инн, во Фридериксбурге, Вирджиния. Я умудрилась заблудиться в поисках «Бонфиш грилл», рыбного сетевого ресторана. К тому моменту, когда я въехала на стоянку, мы обе очень устали, и после дня, проведенного в машине, ныло все тело. «Я угощаю», — сказала Нелл. Она хотела, чтобы мы спокойно поужинали в хорошем месте.

Но оно было не таким тихим, как мы себе представляли. Молодые мужчины и женщины, все еще в деловых костюмах после работы толпились в баре и перед ним. Официанты носились туда-сюда, и люди громко говорили по мобильным телефонам. Нелл посмотрела на все это и опустилась на скамейку, где сидели те, кто ожидал свободных столиков. «Господи помилуй», — сказала она.

За ужином у нас зашел разговор на мрачную тему, которую все обсуждали в Монровилле. Речь шла о шокировавшем всех в прошлом году жестоком убийстве всеобщего любимца, местного доктора и его жены. Скоро должен был начаться суд над тридцатиоднолетним приемным сыном этой пары, Тимоти Джейсоном Джонсом, который был известен своей наркотической зависимостью и злобным характером. Обвинитель собирался потребовать для него смертной казни, и большинство жителей города были с ним согласны. Задуматься заставляла только длительная наркотическая зависимость Джонса. Похоже, что преступление было совершено из-за спора о деньгах, которые были нужны ему для покупки наркотиков.

Мог ли человек, страдавший от зависимости, нести полную ответственность за свои действия, даже если он постоянно отвергал попытки своих родителей помочь ему наладить нормальную жизнь?

Во время одного из воскресных разговоров с диктофоном между Алисой, сидящей в раскладывающемся кресле, и мной — в кресле-качалке, я спросила, что она думает об этом деле. И каково ее мнение относительно смертного приговора?

— Мало кто испытывает больший ужас при мысли о том, что он сделал, чем я, — сказала Алиса, — мы дружили с доктором Джонсом и его женой. Но моя вера говорит мне, что в каждом человеке есть искра божия. Я не хотела бы быть среди присяжных, которые пошлют его на смерть.

Когда я передала эти слова Нелл, та наклонилась вперед.

— Так она и сказала? Это поразительно.

— А вы не обсуждали с ней это дело?

— Ну не с этой точки зрения. А что ты думаешь об этом?

— Мне кажется, есть правота у обеих сторон. Но я противник смертной казни. С ней связано слишком много проблем. Кого казнят и за что. И сама мысль о том, чтобы казнить людей…

Нелл кивнула.

— А что вы думаете? — спросила я.

— Я тоже понимаю обе стороны, — ответила она. У нее не было твердого мнения о том, как должно разрешиться дело Джонса, как и о смертной казни в целом.

Я подумала, если бы она все еще писала, могло бы такое дело вдохновить ее на создание романа? Описание суда в «Убить пересмешника» все еще изучают в некоторых юридических школах. Людей завораживают ее мысли о таких социальных проблемах, как например уголовная юстиция. А книга «Хладнокровное убийство» рассказывала о том, как два убийцы двигались навстречу своему повешению.

Впрочем, бессмысленно было об этом рассуждать. Она не собиралась этого делать. Это просто была еще одна книга, которая могла бы стоять на воображаемой полке ее произведений. Я всегда огорчалась, когда представляла себе этот ряд несуществующих книг. Огорчалась при мысли о том, что могла бы сделать Нелл и как бы она гордилась плодами своего таланта, своего внутреннего мира. Огорчилась за всех нас, кому так понравились бы эти книги. Но это было ее решение, и она его приняла, пусть даже постепенно, с годами, по целому ряду причин, начиная с того, что ей было невероятно сложно соответствовать тем ожиданиям, которые породил у читателей роман «Убить пересмешника».

Из разговоров с Алисой и Томом я поняла, что они считали это главной причиной. Том знал, что эта тема была неприятна Нелл. Он предпочитал сам не начинать подобные разговоры и дожидался, чтобы она сама об этом заговорила. И Нелл время от времени действительно заговаривала. Он вспомнил одну их беседу, когда они засиделись за бутылкой скотча.

— А тебя никогда не удивляет тот факт, что я больше ничего не написала? — спросила его Нелл. Она сказала это без связи с предыдущим разговором, но за вопросом чувствовалось определенное напряжение.

Том остановился и с легкой улыбкой посмотрел на нее.

— Удивляет меня, как и миллионы других людей.

Том сказал ей, что понимает, как сложно было бы соперничать с успехом «Убить пересмешника». Он начал развивать эту мысль, но она его перебила.

— Глупости, — сказала она, — есть две причины. Во-первых, я ни за какие деньги не хотела бы снова пережить все то напряжение и ту рекламу, через которую я прошла с «Пересмешником».

Том кивнул.

— Во-вторых, я сказала то, что хотела сказать, и не хочу повторять это.

Том снова кивнул, но про себя, как он позже рассказывал мне, подумал, что не слишком доверяет озвученной второй причине. Конечно, ей было виднее. Только она могла судить.

Но по его наблюдениям, она могла бы много еще сказать. Очень много. Темы семьи и веры, расы и религии, характера и общины по-прежнему оживляли ее в разговоре. Тому, у кого было так много мыслей и кто оставался писателем до мозга костей, кому было неважно, публиковалась ли она в течение многих десятилетий, конечно, было что сказать. Разве нет?

Позже во время нашего путешествия, когда мы уже приближались к Нью-Джерси, я снова предложила Нелл довезти ее до Манхэттена. Я знала, что это будет нелегко, но мне казалось, что я должна была доставить ее до двери.

— Даже не думай об этом. Это было бы слишком тяжело. Я хочу сесть на поезд. Так будет лучше и для тебя, и для меня.

Рано утром мы с Нелл приехали на вокзал в Принстон Джанкшен. Это было причудливое каменное здание с деревянными скамьями для пассажиров, ожидавших поезда. Все свои вещи кроме тех, которые были ей нужны в нашей поездке, она отправила по почте, так что у нее был легкий чемодан. На станции было немного людей, большинство деревянных скамей были свободны, и мы уселись в спокойном местечке. Я охраняла ее чемодан, а она подошла к окошку и купила себе билет до вокзала Пенн.

— Огромное спасибо, дорогая, — сказала Нелл, — желаю хорошо провести время с друзьями. Осторожнее за рулем.

Подошел поезд, и Нелл вместе с небольшой группкой других пассажиров села в вагон. Двери закрылись, и он отошел от платформы. Она уехала.

Я сблизилась с моими друзьями, жившими в Нью-Джерси, когда мы вместе учились в университете в Джорджтауне. Посетив их, я решила проехать двенадцать часов до Чикаго, а не возвращаться в Монровилль. Это было легче, потому что потом все равно пришлось бы лететь в Чикаго, чтобы совершить очередные походы к врачам и повидаться с друзьями и родными, особенно с моими маленькими племянниками Томми и Эндрю. Дома я получила письмо из Нью-Йорка. Нелл благодарила меня за путешествие и за хорошую компанию.

Сверху она добавила строчку темной ручкой с фетровым наконечником, которую я ей подарила. Предполагалось, что людям с плохим зрением проще писать такими. Надпись гласила: «Мне нравится эта ручка!»

Пока Нелл была в Нью-Йорке, Алиса прислала мне по факсу ее телефонный номер, просто на всякий случай. Я записала телефон Нелл в свою розовую адресную книжку, но не под именем Ли, а под придуманным именем. Я думала, что если вдруг потеряю эту книжку, или ее у меня украдут, то лучше сброшусь с небоскреба «Сирс-тауэр», чем окажусь виноватой в нарушении секретности.

Я думала о том, какое имя ей дать, чтобы оно оказалось записано как раз перед тем местом, где должно быть имя Ли. Лидер. Я слышала такое имя. И я записала всю информацию под именем «Натали Лидер». Увидев адрес человека с инициалами Н. Л., я все вспомню, но для воришки это не будет иметь никакого смысла, в противном случае у него должна была бы оказаться склонность к литературе, он должен был бы знать, что Нелл Ли и Харпер Ли — это один человек, и тогда только смог бы продать на аукционе ее адрес или номер телефона.

Нелл все еще была в Нью-Йорке, а я вернулась в Монровилль вместе со своей матерью. Нелл должна была поехать на поезде в Лос-Анджелес, чтобы 19 мая принять участие в запланированном Вероникой Пек мероприятии по сбору денег на библиотеку, а затем сесть на другой поезд до Нового Орлеана и вернуться в Монровилль. Она приехала через две недели после отъезда моей матери.

— Твоя мать произвела здесь большое впечатление, — сказала она по приезде. И это было правдой.

Я думаю, что мои акции поднялись в глазах здешних друзей, когда они увидели, какая у меня милая и умная мама. Мы с ней всегда были близки, и она больше, чем кто-либо другой знала о моей жизни в Алабаме.

Мне было очень приятно показывать маме город, о котором она так много слышала, совершать долгие загородные автомобильные прогулки с ней и с Алисой, смотреть спектакль, ужинать у Крофтов и Баттсов. Джулия с нежной гордостью продемонстрировала моей матери огромный красный амариллис, который она вырастила на маленькой клумбе перед домом Ли. Наконец-то у Джулии по соседству, пусть только на время, появился настоящий садовник, кто-то, кто мог обсуждать с ней однолетние и многолетние растения. Мои собственные занятия садоводством не заходили дальше восхищения желтой лантаной, которая сама по себе выросла рядом с моим домом. Я даже не знала названия этого цветка, пока мама его не увидела.

В переднем дворе сестер Ли Джулия рассказывала нам об амариллисах, когда на ветке дерева уселся пересмешник и запел для нас. Пересмешники встречаются в Монровилле очень часто, но если ты видишь одного из них во дворе Харпер Ли, то тебе кажется, что происходит волшебство.

Мы с мамой посмотрели друг на друга. Потом остановились и прислушались. Джулия рассказала нам кое-что о пересмешниках.

— Они просто поют, и им безразлично, что о них говорят. Это их песня, и они ее поют.

Пересмешники поют громко и не слишком любят, когда другие птицы вторгаются на их территорию. В них есть что-то сильное, но одновременно уязвимое, это относилось как к тому, кто пел на дереве, так и к тем, кто жил в доме.

Той ночью Джулия, наконец, посмотрела ежегодную постановку. Позже, поставив на кухонный стол включенный магнитофон, я спросила об ее впечатлениях.

— Это было не так, как я себе представляла. Потому что я ведь книгу тоже не читала. У меня есть книга, но я не читала ее и пьесу не смотрела. Мисс Алиса сказала мне: «Джулия!» А я ответила, — тут она заговорила высоким голосом: — «Да, мэм?» «Ты когда-нибудь смотрела эту пьесу?» — «Нет, мэм». Она сказала: «Ну, Джулия, когда ее снова будут играть, тебе бы стоило сходить». Вот я и пошла.

Она засмеялась.

А чего она ожидала?

— Я думала, что этот адвокат, который защищал подсудимого, что он больше будет действовать. Он не ударил кулаком по столу, когда сказал: «Я не верю, что он это сделал», — для большей наглядности Джулия ударила кулаком по столу. — Он просто спокойно говорил, как все люди, понимаешь. Я подумала, что ожидала больше действий с его стороны.

Я сказала ей, что в фильме действия больше, хотя Аттикус и там ведет себя в зале суда очень спокойно. Она ответила, что не любит судебные заседания, потому что они напоминают ей о Страшном суде в Библии.