Узнать пересмешника. Жизнь с Харпер Ли

Глава шестая

Вернувшись в Чикаго, мы с Терренсом с удивлением обнаружили, что в новостной ленте распространяются фотографии, на которых Нелл принимают в члены Почетной Академии штата Алабамы. Он хотел остаться, чтобы сфотографировать ее во время этой церемонии в Монтгомери, так как она не разрешила ему снимать ее в Монровилле, как Алису и других людей, с которыми мы беседовали для интервью. Ясно, почему она не хотела, чтобы ее специально фотографировали для моего материала, ведь нашу встречу нельзя было использовать для газетных публикаций. Но теперь оказалось, что Терренс упустил свой шанс.

Призвав на помощь всю свою смекалку, я отправила ей факс. В письме, адресованном «дорогой мисс Ли», говорилось: «Я обращаюсь к Вам с просьбой: не могли бы Вы позволить Терренсу нанести Вам очень краткий визит в ближайшие несколько дней? По вашей просьбе он не присутствовал в понедельник на церемонии в Монтгомери, но затем с грустью увидел, что газета Монтгомери напечатала вашу фотографию, появившуюся в новостной ленте. Так бывает, мы, конечно же, невероятно благодарны Вам и всем тем, кто помогал нам, когда мы собирали материал для статьи…»

После этого я сообщила ей, как проходит подготовка к программе «Одна книга, один Чикаго», в частности о моей статье о том, как персонал детской больницы читал ее роман своим пациентам.

В ответе Харпер Ли ясно проявились ее чувство справедливости и ее отличительные качества. Ответ пришел в тот же день. Написанное от руки на одном листке письмо начиналось с похвал Терренсу, которого она называла «Альфредом Стиглицем» наших дней и чьи портреты казались ей с Алисой «неизменно чудесными». Она была уверена, что он снимал их сквозь марлю.

Нелл согласилась на фотосъемку, но оговорила, что они с Алисой не будут фотографироваться вместе. Позже я узнала, что они не хотели, чтобы их тяжело больная сестра Луиза почувствовала себя не нужной.

Она подписала письмо своим полным именем, а в скобках добавила: «Умоляю, зовите меня Нелл».

Терренс тут же вылетел в Монровилль и провел с ней целый день. «Это было очень приятно, — рассказал он, — Харпер знала, что мне надо сделать свою работу, и мы съездили с ней в разные места». Она поддразнивала его, дав ему прозвище «Жуткий Т».

Что касается меня, то казалось, что на второй неделе сентября я смогу снова прилететь в Монровилль. До этого Алиса и Нелл должны были быть в гостях у своей сестры Луизы. Она жила в Юфауле в двухстах милях от них. Мы договорились, что я прилечу к ним 12 сентября.

Но во вторник, 11 сентября, когда по телевизору беспрерывно показывали ужасающие кадры атаки на Центр международной торговли, я отправила сестрам Ли факс. Пока что в редакции были нужны все сотрудники. Все планы рухнули, и я не знала, на какое время смогу назначить свой новый приезд.

На следующий день, 12 сентября, когда они с Алисой вернулись из Юфаулы, Нелл позвонила Тому. Она хотела утешиться, отправившись на пруды, где их друзья Эрни и Энджи Хэнкс в своем загородном доме разводили сомов. На следующий день проповедник и писатель закинули свои удочки в эти спокойные воды. Их поплавки оставляли на поверхности воды лишь слабую рябь. Оба они не могли думать ни о чем, кроме ужаса, произошедшего в Нью-Йорке, но не стремились к обсуждению.

— Она вообще не хотела говорить об этом, — сказал Том, — ей просто было нужно немного покоя. Так она реагирует на многие вещи.

В первую неделю октября я снова приехала в Алабаму. Я собиралась снова проинтервьюировать Алису и подробнее описать Монровилль. Том предложил новую форму сбора материала: рыбалка с Нелл. Если она на это согласится.

Я решила, что с точки зрения сбора материала, рыбалка с Харпер Ли перевесит вечер, проведенный в библиотеке.

Том предложил мне присоединиться к нему в их обычном месте. Если Нелл захочет поехать с Томом и со мной, то мы отправимся втроем. Если она решит рыбачить без таких, как я, что было бы вполне понятно, то я все-таки увижу ее любимое место, а она порыбачит с Томом в другое время.

«Здесь Нелл в своей стихии, — сказал мне Том, — я бы хотел, чтобы вы это увидели, если все получится. А если не получится, вы все равно хорошо проведете время».

Я ждала его у стеклянных дверей «Бест Вестерн». Серый бьюик свернул налево с Алабама-авеню или Шоссе‑21, как эту улицу называли здесь, на окраине города. Бьюик пересек широкую парковку и заехал под портик. На пассажирском кресле сидела Нелл. На ней были выцветшие голубые джинсы и футболка. За рулем был Том в комбинезоне и белой футболке.

Я подняла руку, приветствуя их, и уселась сзади.

— Привет, девочка, — сказал Том.

А Нелл:

— Привет, малыш.

Я была в восторге оттого, что она к нам присоединилась, но решила вести себя тихо. Харпер может испугаться и исчезнуть, если почувствует, что ее преследуют.

— Привет, — сказала я.

— Ну что, готова половить рыбку? — спросил Том.

Он повернулся и секунду смотрел на меня через плечо. Было видно, что он доволен и горд, так как сумел все устроить.

— Еще бы, — ответила я как можно небрежнее, но взглядом сказала ему: «Спасибо, спасибо, спасибо».

Нелл спросила меня, чем я занималась последнюю пару дней.

Я начала рассказывать ей о моих интервью, немного наклонившись вперед и повысив голос, чтобы она могла меня слышать.

Она весело болтала, но одновременно собирала информацию о том, что мне в последнее время говорили люди в старом здании суда.

Кроме того, она не хотела, чтобы из моего описания нашей рыбалки стало ясно, что я была с ней. Позже мы договорились, что я опишу эту поездку так, как будто бы мне обо всем рассказали друзья, и не буду упоминать, что я тоже там была. Кроме того, она попросила меня не уточнять, у кого из ее друзей мы будем в гостях.

— Я не хочу, чтобы сюда приходили люди, искали меня и беспокоили Эрни и Энджи.

Долгое время спустя, после выхода статьи, она разрешила мне включить описания таких поездок в мою книгу.

В любом случае немногие приезжие смогли бы обнаружить то место, куда Нелл ездила на рыбалку. Надо было ехать по главной дороге почти до ближайшего города Ленокса. К двум деревьям была прибита деревянная доска, просто обозначавшая вход на этот участок.

На доске было выжжено: «Болотистое поместье». Но здесь не было никакого болота. Пара больших прудов была окружена мощными дубами. За ними расстилались ухоженные грядки кукурузы, арбузов и помидоров, принадлежавшие Эрни и Энджи.

До нашего приезда Том сказал мне, что у Эрни из-за осложнения, связанного с диабетом, была ампутирована левая нога до колена. Но благодаря своему протезу и старой клюшке для гольфа он все еще проводил много времени, расхаживая по пологим склонам своего владения. Он вырос неподалеку, в детстве играл в этих лесах, разыскивая вражеских солдат, прятавшихся за стволами деревьев. С Энджи, своей невестой-янки, он познакомился во время службы в армии. Это была веселая, миниатюрная, темноволосая девушка из большой итальянской семьи. Они оба очень любили смеяться.

— Есть ли еще у них инжир? — сказала Нелл, когда мы проезжали последний отрезок грязной дороги по направлению к дому Хэнков.

— Да, — ответил Том, — и иногда ягоды даже можно есть теплыми, срывая с деревьев.

Том подъехал к покрытой гравием площадке перед одноэтажным ранчо из коричневого и бежевого кирпича. Эрни поджидал нас, уже готовый к рыбалке. Он был высоким, и одет в такой же джинсовый комбинезон, что и Том. Большая соломенная шляпа закрывала его красноватое лицо от солнца. Мы спустились по небольшому склону и подошли к одному из прудов с сомами. В спокойной, темной воде отражались дубовые деревья.

— Знаешь, что мы используем для наживки? — спросил меня Том. Нелл с ехидным видом дожидалась моего ответа. Том вытащил несколько маленьких пластиковых коробочек.

— Хот-доги! — заявил он. Он вытащил из коробочек несколько маленьких кусочков сосисок, и мы насадили их на крючки.

Я высказала напрашивавшуюся мысль:

— Как здесь красиво!

— Мне здесь никогда не надоедает, — прошептала Нелл.

Они оба поймали несколько рыб. А я сколько ни забрасывала леску, ничего не получалось. Я попыталась замахнуться посильнее и зацепилась за ветки дуба.

Когда стемнело, мы снова поднялись по мягкому склону и пообедали, сидя вокруг кухонного стола. Эрни взял рыбу, которую мы положили в белое ведерко, и выложил несколько штук на лед. Остальную рыбу он отдал Энджи. Она обваляла ее в хлебных крошках, слегка обжарила и подала нам вместе с грудой кружочков сладкой картошки. Тем вечером у нас был пир.

— Восхитительно, — сказала Нелл.

Том подошел со стаканом к раковине и вытряхнул из него кубики льда. Потом он подумал, вытащил их и помыл.

— Энджи, вы хотите?..

Энджи засмеялась:

— Конечно.

Том положил кубики обратно в морозилку.

— Старые привычки не исчезают.

Он был слегка смущен, но потом рассмеялся.

Эрни хмыкнул.

— Все время ловлю себя на том, что поступаю так же.

Нелл откинула голову назад и засмеялась.

— Ох, Том!

Он объяснил. Когда они были детьми в тридцатые годы, то лед было очень трудно получать и хранить. Он стоил денег. В город дважды в неделю приезжала автолавка, которая продавала свои товары, с ней приезжал и фургончик со льдом. Они прибывали из Эвергрина, в округе Конека, где находилась железнодорожная станция, с которой Нелл позже уедет в Нью-Йорк. Продавец льда вытаскивал из кузова фургона большие блоки льда. Он покрывал их сверху брезентом, чтобы они оставались холодными, насколько это возможно под солнцем Алабамы. Кондиционеры появились только в шестидесятые годы, и даже тогда они были настолько непривычными, что продавцам приходилось их специально рекламировать и объяснять, зачем они нужны.

Поэтому использованный лед обмывали и сохраняли, а не сбрасывали в раковину, чтобы он там просто растаял. Мать Тома мыла все кусочки льда, остававшиеся в стаканах, и откладывала их в покрытые опилками ямки в земле. Затем закрывала их тканью. Она не могла позволить льду просто растаять, так же, как не могла выбросить остатки тканей и шила из них лоскутные одеяла.

В жаркие дни, которых было большинство, ничто так не освежало, как таявший на языке и охлаждавший горло кусочек льда. От одного его позвякивания в стакане со сладким чаем уже становилось прохладнее. Это было цивилизованно.

Это был первый из множества подобных случаев в будущем, когда я сидела за кухонным столом с Нелл и наслаждалась смехом и воспоминаниями ее старых друзей о былой жизни.

Снаружи уже было совершенно темно, и пора было возвращаться домой.

— Энджи, ты чудо, — сказала Нелл, вставая из-за стола, — не знаю, когда я ела что-то более вкусное.

— Нелл, приходи скорее снова, — ответила Энджи.

Эрни проводил нас до машины и открыл пассажирскую дверь для Нелл.

— Только не попадите в беду, — сказал он.

— О господи, конечно, нет, — ответила она со смехом.

— Не могу ничего обещать, — заявил Том.

Это были их обычные шуточки. Нелл возилась с ремнем безопасности при свете внутренней лампочки в салоне. Она изображала возмущение:

— Том, в чем, собственно говоря, дело?

Он перегнулся и пристегнул ее.

Нелл опустила стекло со своей стороны, протянула руку и положила ее на рукав Эрни.

— Эрни, следи за собой. Спасибо за прекрасный день.

Эрни кивнул и бросил взгляд на заднее сиденье:

— Ну, ты теперь найдешь сама сюда дорогу, правда?

Нелл и Том всю дорогу домой болтали об их общих с Эрни знакомых: кто-то из них воевал с соседом, кто-то снова женился, кто-то получил маленькое наследство, а что произошло с его кузеном?

Эти имена ничего мне не говорили. Но я, уже засыпая на заднем сиденье, слушала их беззаботные шутки… Том был прав. Нелл ощущала себя там в своей стихии.

При свете фар мы добрались до Монровилля.

В тот свой приезд я смогла провести больше времени с Алисой и Нелл. Как верно сказал Том, после исчезновения с публики клубок мифов и полуправд, которые расцвели из-за многолетнего молчания Нелл, будет только разрастаться. Его это беспокоило.

— Когда их с Алисой не станет, люди начнут «вспоминать» то, чего никогда не было, или просто придумывать, а их не будет с нами, чтобы все поправить. Так что, девочка, все записывай.

Однажды вечером я получила послание от Нелл. Раз я решила остаться в городе подольше, то не хочу ли я позавтракать с ними? В таком случае она может заглянуть завтра утром в мотель и забрать меня. И снова я стояла в стеклянном вестибюле «Бест Вестерн», не зная, что меня ждет.

Она приехала точно в назначенное время. Подъехала ко входу на своем темно-голубом бьюике-седане, и жестом пригласила меня сесть.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — сказала она, — ты была в «Ванде»?

Я не была. Мы повернули налево на Шоссе‑21 и вскоре, едва проехав перекресток с Шоссе‑84, заехали на большую парковку бензоколонки. За ней была «Вандас Кантри Китчен» — выкрашенное в желтый цвет низенькое здание закусочной. Нелл припарковалась и посмотрела на меня.

— Никакой роскоши. Но здесь хорошая еда. Более или менее, — она иронично улыбнулась. — Ты уже поняла, что возможности хорошо поесть в Монровилле ограничены?

Это было скорее утверждение, чем вопрос.

Рядом с входом было изображение видеокамеры и предупреждение: «Эта территория защищена от грабителей, налетчиков и вандализма».

Нелл открыла для меня дверь.

— Прошу.

Я зашла. Нас встретил сигаретный дым и шум, который издавали завсегдатаи, сидевшие за своими обычными столами. Мужчина с невероятно большим животом и всклокоченной бородой громко рассуждал, сидя за столом еще с несколькими мужчинами. В одном углу сидела группа пожилых женщин, погруженных в беседу и стряхивавших пепел в несколько пепельниц в середине стола. Половина других столов была занята. Слева на нас смотрела стоявшая за прилавком женщина.

— Куда угодно, — сказала она нам.

Мы с Нелл сели на два свободных места у дальней стенки. Наша официантка была стройной женщиной за пятьдесят или шестьдесят с загорелым, морщинистым лицом. Она положила на середину стола два больших ламинированных меню.

— Привет, дорогая, — сказала Нелл.

— Как дела сегодня?

— Сносно.

— Кофе?

— Пожалуйста, — ответила Нелл.

Я изучала меню. Все было как обычно: яйца, картофельные котлеты и горячие пирожки, а к ним в придачу южный деликатес — овсянка грубого помола. Нелл даже не взглянула на меню и отложила его в сторону. Официантка вернулась с полным кофейником, наполнила наши чашки, типичные белые чашки, которые можно встретить в любой закусочной. Над ними поднимались маленькие завитки пара.

— Спасибо, дорогая, — сказала Нелл. Она зажала кружку в ладонях.

Теперь Нелл потихоньку ложечкой перекладывала кубики льда из стакана с водой в кофе. Она посмотрела на меня:

— Ты уже выбрала?

— Да, заказывайте, а я за вами.

Официантка вытащила свой блокнотик.

— Мне два яйца, совсем жидких, — сказала Нелл, — и порцию сосисок. И печенье.

— Соус?

— Да, мэм!

Я была уверена, что если закажу свою обычную здоровую пищу — яичницу из яичных белков, тост из белого хлеба и фрукты, — то нарушу дух этого места. Сразу будет понятно, что я приехала из большого города или придерживаюсь левых взглядов — ни то ни другое в здешних местах не приветствовалось. Я отложила меню.

— Мне тоже самое, пожалуйста. Только бекон вместо сосисок.

Я пыталась понять, пригласила меня Нелл на завтрак, чтобы что-то у меня спросить, или просто чтобы еще поболтать. Взгляд ее карих проницательных глаз мог очень сильно смущать, но в тот момент ее глаза сияли. Она широко улыбнулась.

— Ты когда-нибудь ела соус с лесопилки?

— Нет.

Соус с лесопилки… соус с лесопилки. Я должна знать, что это такое. Не упоминался ли он в «Убить пересмешника»? Здесь ведь страна древесины, страна лесопилок.

— Я тебя угощу.

Пока мы разговаривали, Нелл уже опустошила свою чашку. Когда к нам снова подошла официантка, Нелл легонько постучала по своей кружке:

— Добавь еще, дорогая.

Я наблюдала, — как я надеялась, тактично, — за Нелл в «Бест Вестерн», у пруда с сомами, а теперь и у «Ванды». Каждый раз меня поражал ее юмор и простые манеры.

Но здесь тоже было опасно зайти за грань, вызвать подозрение или нетерпение, и я не хотела этого делать. Том предупредил меня, что она очень вспыльчива. Если кто-то ее заводил, то она могла очень красиво начать браниться, используя, по словам Тома, «соленые слова английского языка округа Конека».

— Ты была еще раз в суде?

— Да. Была там и сидела в историческом зале в библиотеке. Я немного пообщалась с Дэйл Уэлч.

Выражение лица Нелл смягчилось.

— Дэйл хорошая женщина. Знаешь, она была библиотекарем. И она преподавала. Она много читает, в отличие от большинства здешних людей.

Пока я пересказывала ей свой разговор с Дейл, нам принесли еду, и я в первый раз посмотрела на соус с лесопилки, которым полили мои крекеры. Он был густым и белым, в нем плавали кусочки сосисок. Я вообще никогда не любила подливки. Когда по праздникам собиралась все семья, то родственники знали, что мне соусницу можно не передавать. Но может быть это была часть местной культуры или проверка моего желания погрузиться в нее, так что я решила все съесть и сделать вид, что мне понравилось, чего бы это ни стоило.

Это было что-то клейкое. Я с трудом его проглотила.

Нелл с удовольствием поглощала собственную лепешку и яйца. Я была немного удивлена, потому что так много читала о ее сдержанности. Но, наверное, так она себя вела на публичных мероприятиях. При личном общении сразу привлекала ее искренность: то, как она наслаждалась едой и кофе, ее заразительный смех, ее неприкрытая привязанность к Алисе, Джулии, Дейл и Тому. Я решила, что буду сохранять дистанцию по отношению к известной своей замкнутостью Харпер Ли, но все равно наслаждалась ее обществом. Может быть она и язвительна, но при этом восхитительная собеседница.

Я еще несколько дней изучала город. Однажды вечером, когда я шла от машины к своей комнате в мотель, то почувствовала, что моя волчанка разыгралась намного сильнее обычного. Я не знала, смогу ли на следующий день долго ехать до аэропорта. Значит, мне надо было отправляться в местную клинику.

Мне было знакомо это чувство. Оно усиливалось. Я изо всех сил боролась с усталостью и уже чувствовала знакомую стреляющую боль в пальцах рук и ног.

В предыдущие несколько дней я уставала и сильнее, но теперь испытывала то, что доктора называют всепоглощающей усталостью. По дороге от машины казалось, что я продираюсь сквозь патоку. Даже лежа в кровати я чувствовала себя раздавленной.

Я отправила сестрам Ли факс, сообщив, что мне придется сократить свое пребывание в городе, и поблагодарив их за то время, которое они мне уделили. Из-за их плохого слуха переписка по факсу была самым хорошим способом общения. Я извинилась за то, что так внезапно уезжаю — это был просто очередной приступ волчанки, и как только меня подлечат в клинике, мне станет лучше, и я уеду. Вернувшись в Чикаго, я сразу пришлю им факс и, по мере готовности материалов, буду отправлять их им.

Я чуть-чуть проехала до больницы и заполнила все бумаги для госпитализации. Сестра отвела меня в кабинет и взяла кровь. Я поговорила с доктором в белом халате, который переходил от одного отгороженного занавеской пространства к другому. Мы сошлись на том, что это приступ, который легко будет вылечить. Я вернусь домой и, если понадобится, обращусь к своим докторам.

Сестра поставила мне капельницу, а я стала обдумывать, смогу ли потом доехать до аэропорта. Когда после этого я лежала на каталке, то услышала голос.

— Детка, что с тобой произошло? Господи!

Я узнала этот хриплый голос. У каталки вдруг возникла Нелл.

Я была поражена и сконфужена. Я не хотела, чтобы она беспокоилась из-за меня и видела меня в таком состоянии. Я поднялась, чтобы ее поблагодарить и сразу покраснела.

Она быстро обняла меня, а затем отступила назад, оценивая мой вид.

Я хотела, чтобы покрытый плиткой больничный пол расступился и поглотил меня. Я знала, что сестры Ли думали о журналистах, и приложила большие усилия для того, чтобы не злоупотреблять их временем и гостеприимством. И для них, и для меня будет лучше, если я буду вести себя профессионально, соберусь и уеду отсюда. Мое состояние никак не вписывалось в этот план.

Вместо этого я превратилась в бледную девушку в больничной рубашке, потрясенную и сконфуженную из-за того, что Нелл потратила время и силы, чтобы приехать в больницу.

— Так любезно с вашей стороны, что вы приехали. Но уверяю вас, это обычное дело. У меня такое и раньше бывало.

Она скептически посмотрела на меня.

— Они сделают анализы и выяснят, как обстоят дела. Может быть, они введут мне внутривенно немного стероидов, и все будет в порядке.

Она посмотрела на медсестер. Потом понизила голос и пригнулась ко мне.

— Если кто-нибудь спросит, говори, что я твоя свекровь. Иначе они не разрешат мне остаться с тобой. Только родственники. Таковы правила.

Она буквально выплюнула последнее слово. Я улыбнулась. Вскоре Нелл ушла, а я уже пошла на поправку.

В первый же день после возвращения в Чикаго я отправила сестрам Ли факс и сообщила, что чувствую себя лучше. Но из-за продолжавшихся проблем со здоровьем и других поручений, публикация моих статей все время откладывалась. В конце концов только в сентябре 2002 года я начала окончательно вычитывать текст статей, которые мы собирались опубликовать.

Я хотела особо подчеркнуть, что Нелл согласилась сфотографироваться. Иначе читатели могли бы удивиться, почему эти статьи, в которых она, как всегда, сама не высказывалась, появились в сопровождении фотографий, сделанных «Трибьюн» явно с ее согласия. Это было совсем необычно.

Нелл поинтересовалась, обязательно ли нужно такое объяснение, но дала согласие, прислав одну страницу машинописного текста, которую выплюнул редакционный факс.

В письме она сделала две формально противоречивших друг другу вещи. Она ясно сформулировала свое низкое мнение о газетчиках, но при этом также ясно пояснила, что готова поговорить со мной еще.

Я сидела за столом и перечитывала факс. Как часто будет в последующие годы, я не была уверена и нервничала, не зная, что на этот раз скажет Нелл. Мне нужно было уважать мои договоренности с ней и с Алисой. В то же время я должна была написать хорошую с журналистской точки зрения статью, а не заказное восхваление.

Нелл начала с добрых слов. Я вернулась на работу после короткого пребывания в больнице. Они с Алисой проявили бесконечное терпение, когда мои проблемы со здоровьем замедлили публикацию материалов.

Она написала, что ее «поразила зловредность волчанки», и похвалила меня за то, как я пыталась предотвратить задержку статей. «Вы выдающаяся молодая женщина. Да благословит вас Бог». Мне необходимо было с «квакерской честностью» показать, что она отказалась комментировать мою статью.

В назидание мне она описала происходивший с ее точки зрения упадок стандартов журналистики. «Файлы о некой Харпер Ли» действительно могли ярко продемонстрировать этот упадок. Она нетерпимо относилась к новой журналистике и оплакивала уход той эпохи, которую, по ее словам, я не могла помнить из-за своего возраста. Тогда первым и единственным делом репортера было правильно изложить факты, а не внушать читателям свое личное мнение. Порассуждав о том, как с ней обращалась пресса, она начала новый абзац:

«Именно поэтому вам стоит обдумать возможность еще одной статьи».

Я помнила в общих чертах то дело, когда Верховный суд США расширил свободу прессы, затруднив официальным лицам выигрыш дел о клевете или оскорблении со стороны прессы. Я решила уточнить. «Дело Салливана» было сосредоточено вокруг описания ситуации с гражданскими правами на сегрегированном Юге, но принятое по нему решение имело более широкий смысл и имело отношение к тому, что многие рассматривали как снижение стандартов как в сфере точности, так и в том, что касалось преднамеренного искажения фактов. Истцы должны были продемонстрировать «действительный злой умысел» со стороны журналистов и издателей и, что было трудно доказать, наличие с их стороны осознанного действия по осознанной и продуманной подготовке к публикации неправильных сообщений, направленных на то, чтобы опозорить официальное лицо.

Я не была полностью согласна с ее взглядом на мою «когда-то респектабельную профессию», но понимала, что она имеет в виду. Меня очень вдохновили те усилия, которые она приложила, чтобы преподать мне реальную с ее точки зрения историю моей профессии. Я перечитала письмо. Мне понравилось, что она писала о моей борьбе с волчанкой. Мало того, она позволила мне упомянуть в статье, которая вот-вот должна была выйти, о ее разрешении фотографировать, так что с этой проблемой мы разобрались.

А что уж говорить о тех волшебных словах, которые, казалось, никогда не могла произнести Харпер Ли: «Вам стоит обдумать возможность еще одной статьи».

Основная статья с небольшими врезками должна была выйти в пятницу, 13 сентября 2002 года. Я прилетела в Монтгомери, как и планировала, в четверг вечером и привезла ей верстку этой полосы газеты. После того, как и они, и я потратили так много времени на подготовку этого материала, я хотела посмотреть, как они будут его читать, какой бы ни была их реакция. И меня не надо было просить дважды, когда они предложили мне приехать снова в любой момент.

В пятницу в конторе «Барнетт, Багг & Ли» я обнаружила Нелл, проездившую все утро по делам, а теперь скорчившуюся в кресле Алисы. Алиса, как и всегда, сидела лицом ко входу, ее руки со вздутыми венами были сложены на столе. Мы поздоровались, произнесли обычные фразы о погоде, путешествиях, здоровье. Нелл кивала, глядя на экземпляры «Трибьюн», которые я держала в руках.

— Ты храбрая женщина, — сказала Нелл, — приехала взглянуть в глаза своим обвинителям.

Мне показалось, что эта фраза немного напоминала слова британских историков, которых они любили читать. Я представила себе обеих сестер в белых париках британских юристов.

Я совсем не ощущала прилива храбрости. Сочтут ли они мою статью честной? Я надеялась, но не могла быть уверена. Точной? Ну, это наверное. Но за прошедшие годы о Нелл Харпер было напечатано столько противоречивой информации! Я опасалась, что, несмотря на мои довольно неуклюжие попытки проверить по факсу все факты, в статье могла оказаться неправильная дата или давний преувеличенный анекдот.

Я предполагала, что некоторые вещи в моем материале могли не понравиться Нелл. Но мне их рассказали Алиса и их друг, проповедник Том Баттс, согласившиеся дать интервью. Я уже чувствовала неловкое противоречие между положением ищущего информацию журналиста и друга-защитника.

Статья: «Особая жизнь: Харпер Ли, сложная женщина, скрывающаяся за "Прекрасной загадкой"» была вынесена на первую страницу раздела, а затем занимала еще две полных полосы внутри газеты. В начале раздела была помещена большая, сделанная крупным планом фотография Нелл, смотревшей на читателей своими проницательными глазами, с артритными руками, сложенными перед ней на невидимом столике ресторана «Рэдлис».

В статье я рассказывала о том, каким образом Харпер Ли стала столь знаменитым замкнутым в себе писателем, и приводила подробности ее каждодневной жизни в Монровилле с Алисой, начиная с того, как она кормила уток, и до того, как она забирала письма на почте. Там говорилось о бремени, обрушившемся на плечи обеих сестер из-за внимания прессы. Одна врезка описывала поездку на рыбалку, другая — многолетнюю дружбу Нелл с Грегори Пеком. В соответствии с нашим договором, я не стала рассказывать о моей встрече с Нелл.

Пока они читали статью, я пошла сделать ксерокс эссе о местной истории, которое Алиса посоветовала мне прочитать. Не все в моей статье было хвалебным, хотя большая часть, пожалуй, была. Я не знала, что подумает Нелл обо всем, сказанном мне Алисой в интервью. Я медлила у ксерокса, чтобы они смогли прочитать статью в мое отсутствие.

Когда я вернулась в кабинет Алисы, Нелл подняла глаза от статьи. Потом она молча читала еще несколько минут.

— Четыре с плюсом, — сказала она, закончив.

А Алиса:

— Хорошая работа.

Казалось, они в основном были довольны, может быть, даже успокоены.

У Нелл было одно возражение, ей не понравилось, как я описала акцент Алисы во фразе «"Нелл Харпер очень независима. Она всегда была такой", — говорит Алиса Ли, которая произносит ее имя с типичными для жительницы Алабамы модуляциями: "Найл Ха-па"».

Это было неправильно. Многие из тех, кого я интервьюировала, произносили ее имя как «Найл Ха-па», но только не Алиса. В ее акценте было что-то нежное, южное, но это была такая тонкая особенность, которую я не смогла правильно передать фонетически. Я видела, что ее имя фонетически записывали таким образом в других статьях, и помню тот момент, когда я сидела за столом и громко повторяла имя с тем, что мне казалось произношением Алисы. В тот же момент я подумала, что это не совсем верно. Но это было самое большое приближение к точности. Теперь я об этом пожалела.

— Ты с помощью одного слога уронила ее на два социальных класса вниз, — сказала Нелл.

Мне было грустно. Но в любом случае я была в восторге от ее замечания. Оно было сочным, и эта язвительность сочеталась с привкусом иронии. Классическая Нелл.

Я попыталась представить себе пояснение, которое могло бы быть опубликовано в «Трибьюн»: «В статье от 13 сентября «Чикаго Трибьюн» неправильно описала то, каким образом Алиса Ли произносит имя своей сестры Нелл Харпер Ли. Алиса Ли говорит: «Нелл Харпер», а не «Найл Ха-па». «Трибьюн» сожалеет о допущенной ошибке».

Абсурдно? Может быть, я смогу придумать лучший способ сформулировать это. А, может быть, и нет.

— Не волнуйся, — сказала Нелл. Лучше оставь все как есть.

И я успокоилась. Но на будущее дала себе слово помнить о множестве наполненных смыслом акцентов, встречающихся на 1,035 квадратных миль округа Монро, штат Алабама.