Узнать пересмешника. Жизнь с Харпер Ли

Глава пятая

Мне позвонил Томас Лейн Баттс, пастор, которого когда-то посещала семья Ли, и их многолетний друг. Он читал проповеди где-то за городом, а теперь вернулся и готов был прийти ко мне в мотель и отвезти меня на обед. Алиса не хотела, чтобы я уезжала из города, не поговорив с ним, так как он был близким другом обеих сестер. Что же он собирался мне сказать? И почему они попросили своего близкого друга дать интервью о Харпер Ли, хотя обычно это запрещали?

Том, методистский священник, приписанный в течение многих лет к нескольким конгрегациям на юге Алабамы и Флориды, хорошо знал Алису в семидесятые годы. Как и ее отец, Харпер активно участвовала в делах методистской церкви в Алабаме и северной Флориде. Том несколько лет был пастором в Первой методистской церкви, которую посещала семья Ли. Формально он был теперь «заслуженным пастором», хотя Алиса и попрекала его за этот так называемый уход на пенсию.

Том и его жена Хильда подружились с Нелл Харпер в восьмидесятые годы, когда Алиса впала в кому, очевидно, из-за вируса, который не реагировал на антибиотики. В конце концов через несколько недель она пришла в сознание. К тому времени ее сестра и Баттс провели вместе много часов в больнице и близко узнали друг друга, поддерживая себя засохшими пончиками и бесконечными чашками кофе и сходя с ума от беспокойства об Алисе.

В Монровилле не так уж много людей, с которыми Нелл могла наслаждаться долгими беседами о своих любимых писателях и историках, вроде Маколея и британского священника Сиднея Смита, тоже жившего в девятнадцатом веке. Она нашла в Томе родственную душу, увидела в нем человека, чье остроумие, интеллект и отсутствие претенциозности хорошо сочетались с ее подобными качествами. Они с Нелл с удовольствием вместе ходили на рыбалку и рассказывали друг другу истории о своей молодости в Алабаме, тут же переходя на обсуждение Библии короля Якова или блистательной истории Англии Маколея.

Том и Нелл выросли с разницей всего в один год и в пятнадцать миль. Но это еще не означало, что их пути во взрослой жизни пересекутся так, как они пересеклись. Он был деревенским мальчиком, выросшим в доме арендатора, где в течение многих лет единственной книгой была Библия. Она жила в городе, была дочерью адвоката в семье, где любили читать. «В каком-то смысле, — сказал Том, — мы росли одинаково. А в каком-то нет».

Семья Тома, если поместить ее в «Убить пересмешника», была ближе к выдуманным Каннингемам, бедным людям, зарабатывавшим себе на жизнь, обрабатывая землю, а не к Финчам, получавшим скромный доход от занятий правом и с социальной точки зрения находившимся на несколько ступеней выше.

Среди белых обитателей Мейкомба грубый, постоянно бранящийся вдовец Боб Юэлл и множество его неухоженных детей находятся на самом низу социальной лестницы. Они даже живут рядом с городской свалкой, и этим зарабатывают себе на жизнь. Его старшая дочь, девятнадцатилетняя Майелла, оказывается в ловушке. В ловушке бедности, обстоятельств, жизни с бьющим ее отцом. Она выращивает красную герань в расколотом горшке, пытаясь внести хоть какую-то красоту в свое тусклое существование.

Том, как пастор, был знаком с разновидностями всех трех семей. «Всю мою жизнь я видел таких Майелл», — сказал он.

Разговаривая с ним, я не знала, что перед нашей встречей он посоветовался с Ли, о чем говорить со мной во время интервью, а о чем нет. Позже я узнала, что было в его списке. Он мог разговаривать со мной о книге и об их дружбе, но она не хотела, чтобы он рассказал, где она проводит время в Монровилле. Харпер опасалась, что в ресторанах, куда она ходит, и даже в домах ее друзей начнут появляться репортеры или туристы, жаждущие посмотреть на Ли. Журналисты уже приходили в «Дэвиде Кэтфиш Хаус» и в «Рэдлис», надеясь встретить ее там. В ее отсутствие они расспрашивали официанток и других посетителей о самой знаменитой жительнице города.

Том удивился, что обе сестры Ли попросили его поговорить со мной, и, мало того, свободно рассказать мне о том, что связано с ними. В результате ему стало также любопытно познакомиться со мной, как и мне с ним.

Я ждала его у входа в мотель. Он подъехал на большом сером бьюике, вылез из него и поздоровался. Это был невысокий человек, ростом пять футов четыре дюйма, не выше меня. Раньше таких людей называли щеголями. На нем были итальянские кожаные туфли, накрахмаленная рубашка, дизайнерский галстук и безупречно отутюженный темно-синий блейзер.

— Мисс Миллс, — сказал он и протянул мне руку. Он вел себя куда официальнее, чем это можно было себе представить на заправке под знаком «Бест Вестерн». Мне казалось, что повеяло Монровиллем других времен.

— Вы были в «Саус Форти»? — спросил он меня.

Я не была. Этот ресторан находился в пятнадцати минутах езды от Монровилля, рядом с маленьким городком Рептоном.

«Саус Форти» оказался домашним местом, с верандой, сложенной из грубо отесанных бревен, легкими дубовыми столами и стульями в светлой комнате, где меню было написано на доске. Мы сели за столик у стены в глубине комнаты.

— Я не знаю, почему Алиса и Нелл так открылись вам, — сказал мне Том, — это две самые интересные и умные женщины в мире, и все эти годы они никого не допускали в свою жизнь. Я все время пристаю к Нелл Харпер с этим. Я говорю ей: «Ты должна выходить, преподавать или выступать». А она отвечает: «Я слишком ценю свою частную жизнь».

Почему же она теперь решила помочь журналистке писать статью, и почему это была именно я? Пастор предположил, что сестрам понравилась программа «Одна книга, один Чикаго» и они решили, что если уж статья все равно появится, то пусть лучше в ней будет немного информации, идущей от них самих. Он сказал, что дело, наверное, облегчило еще и письмо, которое я отправила Алисе, сообщив ей и ее сестре, когда я приеду в их город и с какой целью; оно было выдержано в верном тоне: вежливом, не заискивающем и не настаивающем. В последнее время многие были назойливы. Но как только у нас с Алисой неожиданно установились хорошие отношения, передо мной открылись и другие двери.

«Мне кажется, на второй-третий день вашего пребывания здесь все уже услышали, что вы умная очаровательная молодая женщина, которая, к тому же, кажется и достаточно рассудительной». Это было мило с его стороны, хотя я лично подозреваю, что дело было прежде всего в том, что я оказалась «в правильном месте в правильное время».

Во всяком случае, преподобный сказал, что он просто восхищен тем, что Алиса согласилась дать достаточно длинное интервью, что Нелл Харпер захотела со мной повидаться, и обе сестры благословили его на разговор.

Баттс рассказал мне, что Нелл Харпер любит дразнить его, если он не может вспомнить какую-нибудь цитату, как тогда, когда обнаружилось, что он плохо знаком с творчеством Сиднея Смита.

— В таком случае она говорит: «Доктор Баттс! — он изобразил ее притворное возмущение. — Я считала вас образованным человеком».

Однажды, когда они возвращались с рыбалки из дома их общего друга, их остановили полицейские за нарушение правил. Пока полицейский шел к их машине, его пассажирка повернулась к нему. «Живо, — сказала она, — у тебя нет в бардачке пасторского воротника или еще чего-то, что ты бы мог надеть?» Она шутила. Скорее всего.

Баттс рассказал, что он помогал ей делать пожертвования на благотворительность через методистскую церковь, когда Ли не хотела, чтобы ее имя было известно.

— Ни одна из сестер не любит рассуждать о своей вере, — сказал он, — но они сильно связаны с методистской церковью. Их так воспитали.

— В некотором смысле они очень традиционны, — сказал Баттс об Алисе и Нелл Харпер, — они платят церковную десятину. Они любят хорошие старомодные проповеди. Они считают, что не надо много тратить на себя, хотя и могли бы себе это позволить.

— А потом в каких-то других ситуациях они оказываются иными, — сказала я.

— Мисс Алиса очень спокойна и рассудительна, но она иногда может говорить очень резко, — сказал Баттс, — а в Нелл Харпер больше ярости и язвительности… На людях она всегда сдержана, но иногда очень сильно выражает свои чувства. Любая несправедливость глубоко ранит ее.

И, конечно же, Алиса очень систематичный человек, — добавил Баттс, — а Нелл берется за любое дело так, как будто тушит пожар, и потом она месяц или два вообще ни на что не способна. Когда она куда-то идет, то собирается всегда в последнюю минуту.

Если Алисе надо было присутствовать на каком-то мероприятии или отправиться в путешествие, то она была готова уже за неделю. Когда Нелл Харпер каждый год готовилась к возвращению в Нью-Йорк, она все последние дни в Монровилле металась туда-сюда, бормоча себе под нос что-то о коробках, которые ей надо было отправить, о сумках, которые надо было сложить, и о делах, которые предстояло завершить.

Как и все другие друзья Нелл, я вскоре узнаю ее любимую шутку: «Не могу разговаривать. До отъезда надо сделать еще пятьдесят и одиннадцать дел», — так, запыхавшись, она приветствовала людей перед своим возвращением в Нью-Йорк.

Я спросила Тома о жизни Нелл в Нью-Йорке, где у нее была маленькая двухкомнатная квартира в Верхнем Ист-Сайде. В течение многих лет Нелл часть года жила в Нью-Йорке, а часть — в Монровилле. Она говорила, что едет на юг, чтобы присматривать за Алисой. Когда Алиса перестала водить машину, то Нелл отвозила ее в контору и домой. «Я везу мисс Алису», — говорила она обычно. Но ее друзья чувствовали, что Нелл нуждалась в Алисе не меньше, а, может быть, и больше, чем Алиса в ней.

Оказавшись дома, они начинали квохтать, заботясь друг о друге, Алиса говорила Нелл, чтобы та аккуратнее ездила, а Нелл говорила Алисе, что та доведет себя до смерти работой. У них обеих было так много общего: не обращая внимания на сестринские увещевания, они поступали так, как считали нужным. Когда Нелл собиралась возвращаться в Нью-Йорк, Алиса начинала ее дразнить. «Стоило только к дому подойти, — говорила она, — как уже было ясно, что Нелл уезжает».

В прошлом месяце Том провел с ней некоторое время в Нью-Йорке. В течение нескольких воскресений он, как и каждое лето уже пятнадцать лет, выступал как приглашенный проповедник в Объединенной методистской церкви на Парк-авеню. Он жил в квартире священника этой церкви, уезжавшего с семьей в отпуск. В гости к нему приехал его пятнадцатилетний внук из Мобила Т. Л. Баттс.

Нелл, которую он назвал «безумной поклонницей Нью-Йорк Метс», не взирая ни на что, отвезла преподобного и его внука в то место, которое молодой человек больше всего хотел посетить: на стадион янки. Они ехали туда и обратно на метро и сидели на трибунах, не привлекая ничьего внимания. «Мы всюду ходили, — рассказывает Баттс, — и никто даже не знал, что здесь один из крупнейших литературных деятелей двадцатого века».

Нелл Харпер, по его словам, в основном носит джинсы и футболки. Она любит ходить в музей Метрополитен и ездит туда на автобусе. Еще они ездили на автобусе в казино в Атлантик-сити. Им обоим нравилось играть на берегах Миссисипи, они и это себе позволяли. В Атлантик-сити они играли на игровых автоматах, потом вместе обедали, снова возвращались к любимым автоматам и договаривались встретиться, когда надо будет ехать домой.

Однажды они встретились как раз перед отходом автобуса.

— Слава Богу, — сказала ему Нелл, — а я уж подумала, что придется звонить Алисе и признаваться, что я тебя потеряла.

— И я думал о том же, — сказал ей Том, — я тоже не хотел звонить Алисе.

Когда мы с Томом оторвались от нашей беседы, то увидели, что остались в ресторане одни. Они уже собирались закрываться.

— Надеюсь, мы сможем еще поговорить по телефону, и встретимся снова, когда я вернусь, — сказала я ему.

— Безусловно, — ответил он, — возвращайтесь поскорее.

К тому моменту, когда он привез меня в мотель, вернулся к себе домой, ответил на письма и сделал запись в своем дневнике, было уже далеко за полночь.

После того, как я начала работать над этой книгой, он позволил мне читать и цитировать его дневник. В ту ночь он сидел за кухонным столом и записывал события дня в тонкую тетрадь в твердой обложке. В одном из его многочисленных книжных шкафов стояли два ряда дневников, на обложках которых были рельефные надписи: «Записи».

«Отвез Харпер Ли пакет, который мне привезли, — записал он в тот день, — мы немного поговорили о журналистке из «Чикаго Трибьюн» и о том, что Харпер хочет, чтобы я ей рассказал, а что не рассказывал. К моему удивлению НХЛ провела с этой женщиной два часа — она не давала ей интервью, а просто пришла в гости. Не помню, чтобы она столько времени уделяла репортерам».

О том вечере он написал: «Надеюсь, она напишет хорошую серию статей, потому что НХЛ сильно доверяет ее искренности. Было бы ужасно, если бы НХЛ почувствовала себя оскорбленной».

Нелл попросила Тома не говорить, когда она жила в Нью-Йорке, а когда в Монровилле, и не называть рестораны и другие места, где журналисты и туристы могли бы ее обнаружить.

Мой материал приобретал совсем не такой вид, каким он изначально представлялся мне и издателям. Алиса и Том никогда еще так много не рассказывали о Харпер Ли. Так как близкие друзья писателя обычно неохотно что-то говорили, то, по замечанию Тома, «те, кто знают, не говорят, а те, кто говорят, не знают».

Насколько я могла судить, это были два лучших источника, способных рассказать о жизни автора. Алиса была для нее не только сестрой, но и матерью. Она прекрасно помнила Нелл Харпер, когда той было примерно шесть лет, возраст Глазастика из «Убить пересмешника». Она знала их отца, прототипа Аттикуса, лучше чем кто-либо еще, и каждый год несколько месяцев жила в одном доме с Нелл Харпер. В течение сорока лет она занималась ее делами.

А Том Баттс знал Нелл Харпер с той стороны, с которой ее не знал почти никто: он проводил с ней много времени как в Монровилле, так и на Манхэттене. Мало кто из манхэттенских друзей Нелл был знаком с ее окружением в Монровилле, и наоборот. А Том знал ее и там, и там.

Мои издатели согласились, что стоило отложить публикацию и воспользоваться приглашением сестер Ли вернуться снова. Примерно через неделю я могла снова прилететь на юг и узнать больше о Харпер Ли. «Одна книга, Один Чикаго» продлится до октября. Времени у нас было мало.

Я сказала сестрам Ли и преподобному Баттсу, что сообщу им время своего предполагаемого приезда, и мы с Терренсом отправились обратно в Чикаго.