Это воспоминания о том времени, которое я провела в Монровилле с сестрами Ли, их друзьями и родственниками, хроника последней главы их жизни.
В феврале 2007 года Нелл перенесла обширный инсульт. Много месяцев она провела в больнице для лечения и реабилитации сначала в Нью-Йорке, а затем в Бирмингеме, надеясь, что сможет снова ходить, а не зависеть полностью от инвалидного кресла. Но этого не произошло.
Она переехала в дом престарелых, совсем не похожий на просторный дом на Алабама-авеню, где она родилась и выросла и где теперь в маленьком потрепанном магазинчике «Молочная мечта Мела» из окошка продавали гамбургеры и коктейли.
В ноябре она принимала участие в церемонии в Белом доме, на которой президент Джордж У. Буш вручил ей и семерым другим Президентскую медаль Свободы. Оркестр морских пехотинцев удивил ее, сыграв мелодию из саундтрека к «Убить пересмешника», написанную Элмером Бернстайном. Она была растрогана до слез.
Какое-то время она была способна немного читать и беседовать с друзьями так, как раньше, и делала это достаточно часто. У нее бывали хорошие и плохие дни.
Я возвращалась в Монровилль по крайней мере раз в год в следующие несколько лет.
Во время одного из своих приездов, когда я обсуждала, какие рассказы и разговоры я хотела бы включить в книгу, Нелл время от времени что-то добавляла и снова нежно вспоминала Глэдис Беркетт.
Нелл рассказала мне, как она много лет огорчалась из-за рассуждений о том, что ее редактор, Тэй Хохофф, сыграл большую роль в оформлении рукописи, чем она сама. И она ясно показала, насколько абсурдны слухи о том, что Капоте что-то писал за нее, эти мысли приводили ее в ярость. Но этим дело не заканчивалось.
— Слухи возникают, основываясь на мельчайших деталях, — сказала Нелл.
Мы сидели за столом в столовой ее дома престарелых. Комнаты обитателей дома находились на некотором расстоянии от общей территории, где они могли сидеть на диванах и стульях со своими посетителями или же перемещаться в соседнюю столовую.
Мы с Нелл пили кофе из двух больших чашек, которые я принесла из «Макдоналдса». Или, вернее, я пила кофе и записывала за ней. Она довольно быстро опустошила большую чашку.
Ей не нравился кофе в доме престарелых.
— То, что они называют кофе, — это не кофе.
Она обсуждала слухи о работе над романом, и ее голос звенел от ярости, а потом наполнялся смирением.
— Если бы всех людей, которые сказали, что они участвовали в написании или редактировании, свести вместе, то они заполнили бы целую церковь. Приведу тебе пример, — сказала Нелл.
Закончив работать над рукописью, она дала ее прочитать Беркетт. Прочитав ее, учительница попросила ученицу пройти через школьный двор и отнести стопку листов в обычной картонной коробке в дом Нелл, находившийся на другой стороне улицы. Это заняло несколько минут.
Нелл сказала, что Беркетт не оставила много замечаний на страницах рукописи. Она написала только цитату из Шекспира, которая пришла ей в голову, когда она читала роман Нелл.
— Она вернула его с цитатой из «Макбета». Или из «Гамлета»?
Нелл начала читать наизусть цитату:
— Жизнь — ускользающая тень, фигляр, который час кривляется на сцене и навсегда смолкает[11].
Она наклонила голову и снова попыталась вспомнить, были ли это слова из «Макбета» или из «Гамлета».
Позже я набрала в «Гугле» «ускользающая тень» и нашла цитату. Я подумала, не переписать ли ее от руки и не принести ли Нелл, добавив, что это цитата из «Макбета», как она сперва и думала. Я знала, что Нелл будет возмущена, узнав, что я искала цитату в Интернете, когда ее так легко было найти в книге. Я представила себе, как она будет качать головой и оплакивать гибель цивилизации.
Нелл хорошо, почти точно, воспроизвела знаменитое высказывание из «Макбета».
Я наклонилась поближе к экрану своего ноутбука и прочитала целиком фразу, откуда Фолкнер взял название своего романа «Шум и ярость»:
Жизнь — ускользающая тень, фигляр,
Который час кривляется на сцене
И навсегда смолкает; это — повесть,
Рассказанная дураком, где много
И шума и страстей, но смысла нет.
Мне не совсем было понятно, каким образом эта пессимистическая мысль имела отношение к роману, но дело было не в этом. Нелл в тот день хотела рассказать, что ученица, которая просто перешла через школьный двор, чтобы вернуть рукопись, прочитанную Глэдис Беркетт, позже стала говорить, что она каким-то образом участвовала в написании или редактировании «Убить пересмешника».
Я думала о тех временах, когда Нелл легко и непретенциозно читала какие-то строки или пересказывала отрывки из книг, которые не просто прочла, а приняла в свое сердце. Обо всех случаях, когда она ссылалась на Фолкнера или на Уэлти, или когда цитировала «Путешествие Пилигрима», на мысль о котором ее навела смерть Брока Петерса.
Слова были для нее чем-то постоянным, источником комфорта и вдохновения, когда все вокруг так сильно менялось. Даже теперь, может быть особенно теперь, когда инсульт приковал ее к инвалидному креслу и ее домом было больше не привычное кирпичное здание на Уэст-авеню, а дом престарелых.
Ситуация ухудшалась по мере того, как ухудшалось состояние Нелл и портилась ее память, как это произошло с Луизой, скончавшейся в 2009 году в возрасте девяноста трех лет. После нескольких моих следующих посещений я поняла, что это уже не та Нелл, которую я знала.
Алиса тяжело перенесла упадок Нелл. Она продолжала ежедневно работать в юридической фирме и почти каждый день после обеда навещала Нелл. 11 сентября 2011 года Алисе исполнилось сто лет. Родственники и друзья устроили праздник в ее честь. Мы с моей матерью приехали в Монровилль, чтобы принять участие в чествовании. Два утра подряд после празднований на работе Алиса приглашала меня к себе домой. Я пододвигала кресло-качалку к ее раздвижному креслу, и она снова начинала рассказывать, на этот раз о своей радости из-за того, что четыре поколения ее семьи собрались по этому поводу вместе.
В декабре 2011 года Алиса попала в больницу с пневмонией и оттуда тоже переселилась в дом престарелых, но не в тот, где находилась Нелл. Алиса становилась все более хрупкой, и надежда на то, что она сможет вернуться в свой дом и к своей обычной жизни, все больше слабела. Она была очень активна всего за несколько месяцев до празднования своего столетия, но быстро угасла в доме престарелых.
Но мне все еще нравится представлять их в течение всех тех лет, что они жили на Уэст-авеню, когда они садились в бьюик Нелл, чтобы отправиться в путь по сельским шоссе и покрытым красной глиной дорогам, которые они так хорошо знали.
— Мы ездим в самые укромные места и залезаем во все щели, — сказала мне Алиса во время моего первого визита, — мы все изучаем. Если открывается новая дорога, мы испробуем ее. Мы поступали так всю нашу жизнь.
За то время, что я провела с сестрами Ли, я много раз ездила с ними в эти поездки. Это было большим почетом и большим удовольствием. Я помню одно путешествие, еще в первое время моего пребывания в Монровилле, когда я сидела на заднем сиденье, Нелл за рулем, а Алиса рядом с ней. Я поняла, что они видели из окна не тот округ Монро, который видела я.
За фасадами жилых домов и зданий магазинов они видели истории, людей из другой эпохи, боровшихся и перебивавшихся в бедности, сплетничавших и молившихся, женившихся друг на друге и хоронивших друг друга, тех, кто даже представить себе не мог, какие перемены произойдут при жизни следующих поколений.
Это старый Монровилль — старый Мейкомб, — живущий в воображении многих читателей. Вот этих людей и эти места сестры Ли видели из окна своего бьюика много лет спустя. Нелл создала портрет этого городка с таким количеством подробностей, такой специфичный и похожий на жизнь маленького южного городка времен Депрессии, что в результате получилось нечто общечеловеческое, и это определило столь длительную популярность романа. «Убить пересмешника» остается одной из великих книг Юга, написанных на все времена. Эта страна историй и рассказчиков породила двух великих мастеров искусства рассказывать — Нелл и Алису.
И через много лет, когда темные волосы Нелл поседели, ее руки скривились от артрита, во время этих воскресных поездок все равно слышался голос рассказчицы из «Убить пересмешника», когда они с Алисой вспоминали, каким было это место.