Узнать пересмешника. Жизнь с Харпер Ли

Глава двадцать девятая

По крыше моего доджа стучали здоровенные капли дождя. Кенни ездил со мной по моим делам. Мы остановились перед почтой и стали дожидаться, когда осадки прекратятся. По окнам текли потоки воды. От этого внутри нам было очень уютно. Я посмотрела на Кенни и улыбнулась. Мы с ним были приятелями.

Мне очень нужны были какие-то радостные ощущения. Как бы меня ни завораживали сестры Ли и их мир, я все равно чувствовала себя одинокой. Энтузиазм Кенни по отношению к самым простым радостям жизни, поднимал мне настроение. Он любил разъезжать со мной по городу в моем несчастном додже-стратусе. Включал на полную громкость радиостанции, где передавали старую музыку. И всегда подпевал Элвису Пресли, при необходимости додумывал слова.

Все еще шел сильный дождь, я выключила зажигание, и радио замолчало. Мы немного посидели в тишине. Я спросила Кенни, не хочет ли он написать письмо Харпер Ли, которая в тот момент уехала в Нью-Йорк. У меня были листочки для заметок в машине. Я была автором писем с большим стажем и сходила с ума по канцелярским товарам. Чистое очарование постоянной переписки, которую вела Алиса, только усиливало мою решимость поддерживать контакты с людьми таким образом.

Для Нелл, которую знакомые и незнакомые люди заваливали письмами в основном с просьбами об автографах, рекомендациях, ответах на вопросы, текстах для обложек книг или о пожертвованиях, письмо от Кенни должно было стать приятным исключением. Он от нее ничего не хотел, ему нужна была только ее привязанность, которая уже ему принадлежала в полной мере.

Кенни мог читать врезки и сообщения о погоде в «Мобил Реджистер» и был способен написать несколько слов, но писем он никому не писал. Я предложила записать то, что он скажет.

— Точно так, как я это скажу, — предупредил он меня.

Потом замолчал. Через минуту он начал диктовать со все возраставшим энтузиазмом.

Я записала у себя в блокноте то, что он продиктовал, а потом аккуратно переписала на одну из карточек и протянула ее Кенни для подписи. Он расписался и протянул ее мне, но решил кое-что добавить. Я написала: «P. S.», — и он продиктовал постскриптум: «Мама, папа и я, Кенни, очень любим Харпер Ли».

Я добавила: «Эту записку записала М. М.; это слова Кенни. А Кенни поставил свое имя».

Кенни и Нелл были приятелями и постоянно поддразнивали друг друга. Они любили обмениваться шутливыми подарками и строить друг другу рожи. Кенни почти мурлыкал, когда Нелл смеялась и игриво ерошила его коротко подстриженные волосы.

Кенни всегда называл свою подругу «Харпер Ли», и произносил это как «Хоппали», как будто все три слога составляли одно имя. Его родители называли ее Нелл. Так же поступали Айла и большинство ее друзей. Алиса всегда называла ее Нелл Харпер. Дейл тоже обычно говорила Нелл Харпер. Эд и Марианна обращались к ней Доди. Катрин Доукинс говорила Харпер. Так ее называл и Грегори Пек.

Для большей части остального мира она оставалась писательницей Харпер Ли. Это было что-то вроде образа для публики. Не в том смысле, в каком темноволосая Норма Джин Мортенсон и окружавшие ее люди создали Мэрилин Монро. Но это была некая отдельная идентичность, щит, стояв-щий между ее личной жизнью и публикой.

Для пожилых людей в ее родном городе, которые знали ее прежде всего, как младшую дочку мистера Ли, она была Нелл Ли. Для друзей, с которыми она познакомилась будучи взрослой, такими, как Джуди и Айла, подходило более неформальное Нелл. Дома на Уэст-авеню она всегда оставалась маленькой сестренкой Алисы, Нелл Харпер.

Я спросила Нелл, почему на обложке книг она решила быть «Харпер Ли». Она ответила, что это решение в основном было продиктовано практическими соображениями. Она не хотела, чтобы ее по ошибке называли Нелли. Имя «Nelle» часто неправильно произносят как «Нелли» или же неправильно пишут: как «Nell». Да и вообще, «Нелл Ли» звучит похоже на «Нелли».

Кроме того, довольно рано стало понятно, что у имени Харпер Ли есть и другие преимущества. В первые годы после выхода книги не все понимали, что ее автор — женщина. Такое имя могло быть и мужским. Приобрела бы книга С. Э. Хинтон о тяжелых подростках из Талсы такую популярность, особенно среди мальчиков, если бы на обложке стояло имя Сьюзен Элоиза Хинтон? «Гарри Поттер и философский камень» вышел под именем Джоан Роулинг, но ее издатели хотели занять определенную нишу на рынке, поэтому следующие книги вышли под именем Дж. К. Роулинг. Нелл сказала мне, что ей нравится история о Гарри Поттере, но в большинстве случаев она не читает современную прозу.

Она думает, ей повезло, что «Пересмешник» был опубликован в другое время. Выйди он намного позже, его бы отнесли к разделу подростковой прозы, и эта книга никогда бы не попала к той взрослой аудитории, которая ее прочитала.

Вскоре после того, как я, вернувшись из Нью-Джерси, снова распаковала свой чемодан на Уэст-авеню, Айла пригласила Джуди, Нелл и меня выпить кофе в ее доме в Мексии. На этот раз за нами должна была заехать Джуди, дело было жарким днем летом 2005 года, под светло-синим небом. Я смотрела, когда же подъедет ее синий бьюик. Увидев его, я быстро перешла через свой передний двор и дошла до подъезда к дому сестер Ли. Нелл уселась рядом с водителем, а я проскользнула на заднее сиденье. Джуди проехала два с половиной квартала до Клэрборн-стрит и повернула налево.

Это была уже привычная дорога. Мы проехали мимо спортзала и баптистской церкви, где собирались чернокожие прихожане. На ее двери висело объявление, составленное из отдельных букв, сообщавшее тему воскресной проповеди, и обращения, которые так веселили Алису и Нелл. К тому моменту, когда, преодолев еще милю, мы проехали под железнодорожной эстакадой, Монровилль остался за нами, а впереди была пустая дорога, разрезавшая поля и рощи по дороге к Айле.

Мексия названа в честь города в Техасе, с которым был связан один из местных жителей. Там нет настоящего центра или вообще какого-то всеобщего места притяжения, это просто ряд новых домов, стоящих в тупиках. Мексия похожа на маленькое загородное поселение, возникшее в сельской местности в округе Монро. Ее окружают тонкие сосны и заросшие кудзу овраги. Дороги, покрытые красной глиной, приводят к неряшливым огороженным постройкам, сооруженными родственниками из груды жилых трейлеров, веревок для белья и цветов, высаженных в старых шинах.

Переезд в Мексию был оправдан. После того, как Джеймс вышел на пенсию и больше не работал посменно на деревообрабатывающем заводе, а Айла закрыла салон красоты, находившийся за их домом на ближайшем шоссе, они поняли, что хотят жить на пенсии здесь: среди сплоченного прихода южных баптистов на Олд-Салем-роуд, в просторном одноэтажном доме в конце очередного тупика, там, где для них было полно места. Айла выращивала на большом огороде за домом помидоры и огурцы. Джеймс проводил много времени, работая с циркулярной пилой в столярной мастерской, которую он построил во дворе. Там как раз он сделал дубовый комод, на котором теперь разместился большой телевизор Крофтов, и могучий книжный шкаф, стоявший в прихожей в доме сестер Ли.

У Алисы и Нелл было мало места и желания заводить новую мебель в доме, который был заметно меньше, чем дома большинства их друзей. Но большой книжный шкаф имел жизненно важное значение для сестер, не способных расстаться с морем захлестывавших их книг. Джеймс сделал и другой дорогой для них подарок. Он изготовил достаточно прочную дубовую подставку для словарей высотой до пояса, способную выдержать вес огромного Оксфордского словаря, открытого Алисой или Нелл. Они поставили ее в гостиной, слева от их клетчатой софы с тоненькими деревянными рукоятками, рядом с маленькой полоской встроенных белых книжных полок, где выстроились экземпляры «Убить пересмешника» на испанском, итальянском, французском, немецком, польском и русском языках.

В Мексии дом Джетеров смотрел на овраг. Нелл предположила, что она сможет сбросить в этот овраг все свои вещи и сжечь их там, желательно незадолго до смерти, чтобы не волноваться, что ее личные вещи попадут не в те руки. Она только наполовину шутила. Я смотрела на овраг, пока Джуди подъезжала к дому Айлы.

Когда мы зашли, Нелл, сев за стол, кивнула мне.

— Детка, ты не так уж много рассказала нам о Чикаго.

— Это была хорошая поездка. Со мной сделали все, что требовалось. А в конце я еще устроила вечеринку.

Я быстро отхлебнула глоток кофе.

— Моя подруга из газеты по имени Джулия, сообщила мне приятную новость. Она получила Пулитцеровскую премию за документальные очерки.

Нелл, кажется, была искренне рада.

— О, это прекрасно, — сказала она. Потом со значением посмотрела на меня так, что я даже удивилась.

— Вот видишь, — продолжила она, — все бывает.

Моя подруга из «Чикаго Трибьюн», Джулия Келлер, написала очерк в трех частях, в котором живо рассказала, какие разрушения принес смерч городу Утика в штате Иллинойс. Его жителям пришлось не только оплакивать покойников и восстанавливать город, но и пытаться примириться с мыслью о том, что судьба слепа. Когда на город обрушился смерч, то те решения, которые раньше не имели никакого значения, превратились в выбор между жизнью и смертью. Смерч за несколько мгновений разрушил дома на одной стороне улицы, но оставил в неприкосновенности дома напротив.

— Я живу совсем рядом с редакцией, так что гости смогли просто прийти ко мне пешком после работы, — рассказала я Нелл, Джуди и Айле, — я назначила дату и решила устроить все с выдумкой. Какую-то еду я заказала, а какую-то приготовила сама. За несколько дней до вечеринки я заказала большой пирог из магазина деликатесов «Фокс и Обель». Я сказала продавцу выпечки по телефону, что мне нужен пирог, на котором было бы написано: «Поздравляю, Джулия. Пулитцеровская премия 2005 года».

— Как мило, — заметила Джуди.

— Я подчеркнула, что очень важно, чтобы ее имя было правильно написано. Я сказала ему: «Ее зовут Джулия, Д-Ж-У-Л-И-Я, а к ней все время обращаются "Джули", и ей это очень не нравится. Поэтому я была бы очень благодарна, если бы он проследил, чтобы на пироге было написано: "Поздравляю, Джулия. Пулитцеровская премия 2005 года"».

Он ответил:

— Прекрасно. Какая честь. Поздравьте ее.

У него был сильный акцент, я не могла понять, какой.

— Спасибо, — сказала я, — я не хочу слишком занудствовать, но не могли бы вы прочесть мне ее имя, чтобы я была спокойна.

Он прочел его по буквам: Д-Ж-У-Л-И-Я.

— «Прекрасно», — ответила я. В день вечеринки пирог принесли незадолго до прихода гостей, которые должны были появиться после работы. Он был в белой прямоугольной коробке. Я поставила его на столик и занялась другой едой. Я не открывала ее до самого прихода гостей. И тут у меня внутри все оборвалось.

— Они неправильно написали имя? — спросила Айла.

— Нет, — сказала Нелл.

— Вот что было написано на торте, — я вырвала листок из блокнота, написала несколько слов и передала их через стол Нелл. Та молча прочла их, а потом откинула голову и захохотала на всю комнату.

— О! — воскликнула она. — Какая прелесть!

Она передала листок Джуди, чтобы они с Айлой тоже смогли прочесть неправильную надпись на торте: «Поздравляю, Джулия. Поэтический сюрприз, 2005».

Я тоже рассмеялась.

— Этот торт стал главным событием вечеринки. Каждый раз, когда кто-то еще приходил, кто-нибудь закрывал его крышкой, рассказывал новоприбывшему, что там должно было быть написано, а потом поднимал крышку.

— И теперь это к ней прилипло, — сказала я им, — теперь ее зовут «Поэтический сюрприз».

Нелл и Алиса быстро осознали разницу между успехом и славой, поэтому присужденная Нелл в 1961 году Пулитцеровская премия остается для них тихим источником гордости. Время объявления награды имело особый смысл, так как их обожаемый отец дожил до этого достижения Нелл.

Иногда нам с Нелл напоминали о необыкновенном и продолжительном воздействии ее романа на всю страну. Как-то утром, когда мы ели скромный завтрак в «Тэйст ту Лав», Нелл вздохнула и призналась, что она постоянно откладывает выполнение одного дела. Лора Буш написала Нелл письмо с благодарностью, и Нелл надо было придумать, что ответить первой леди.

Одна из наших подруг поставила на стол свой пластмассовый стаканчик с кофе и бросила на Нелл озорной, но сочувственный взгляд.

— Знаю, знаю, — сказала она, — я тоже никогда не могу придумать, что сказать, когда надо ответить на письмо первой леди.

Нелл засмеялась вместе со всеми.

Затем мы неожиданно заговорили об Опре Уинфри. Она хотела взять «Убить пересмешника» для своего невероятно популярного телевизионного книжного клуба и позже с восторгом поведала аудитории о своем обеде с Нелл в отеле «Уолдорф».

Опра сказала, что писательница сразу же создала непринужденную обстановку. «Мне казалось, что это была встреча двух давних подружек». Но вот только по поводу книжного клуба они так и не смогли договориться. В последней части передачи Опра рассказала, как это было, изобразив южный акцент Нелл.

«Ты знаешь, кто такой Страшила Рэдли? — спросила ее Нелл, — так вот, это я». Она опасалась того огромного внимания к себе, которое последовало бы за выбором Опрой ее книги.

Однажды Нелл сказала, что ей снова позвонила Опра из Южной Африки, где она организовала школу для девочек. На этот раз она приехала туда, чтобы отпраздновать день рождения Нельсона Манделы.

— Я спросила, что она подарила ему на день рождения, — рассказала Нелл, — а та ответила: «Библиотеку». Вот так вот.

Нелл засмеялась и с одобрением покачала головой.

В другой раз, когда мы пили кофе в «Бургер Кинге», Нелл спросила меня:

— А что ты думаешь о Снеси Спейсек?

Может быть, она размышляла об очередном просмотре фильма.

— Она мне очень нравится.

Я совсем недавно видела ее в фильме «В спальне», поставленном по рассказу Андре Дюбюса. Мы обсудили этот фильм и техасский акцент Спейсек. Потом Нелл сказала, что Спейсек будет читать «Убить пересмешника» для аудиокниги.

Позже Спейсек написала в своей автобиографии «Моя необыкновенная обыкновенная жизнь», что запись романа Харпер Ли была одним из лучших событий в ее жизни.

Начав общаться с Нелл каждый день, можно было забыть, как много людей объединяло отношение к ее роману: не только то, что они его читали, но и то, как он их захватил. Такое влияние, создающее связи между людьми, трудно определить. Как измерить воздействие книги за пределами огромных продаж или списков «Десяти самых любимых книг всех времен», обнаружить то, что оказывается чем-то более глубоким, что создает связь между читателями и книгой, между самими читателями и целыми поколениями? Я представляла себе это воздействие в виде шелковой нити ржавого цвета, как почва в округе Монро или почва в округе Мейкомб. Или цвета красной глины. Она проходила сквозь другие книги и фильмы, была для многих американцев частью обучения в школе, общей точкой отсчета.

И все это было связано с первой книгой, написанной женщиной, которая регулярно бросала вместе со мной четвертаки в стиральную машину в прачечной Экселя.