В стране у Карибского моря

ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКИ

Ни у кого, кто читает столь совершенную поэзию — эти строки принадлежат известному поэту Пабло Неруда (подлинное имя Нефтали Рейес), — не возникнет мысль о «слаборазвитости». Скорее читатель будет покорен красотою стиха, полнозвучностью слова. И он подумает: такой высокий уровень искусства возможен только в высокоразвитой стране. Правда, Неруда — чилиец, но условия в южноамериканских странах в общем и целом таковы же, как в Центральной Америке. Рассматривая, например, на одной из выставок в Школе изобразительных искусств в Тегусигальпе своеобразные картины молодого гондурасского художника Мигеля Ангела Руиса, я мог бы тоже поручиться, что передо мной творчество представителя одной из ведущих культурных наций. К сожалению, впоследствии это впечатление часто исчезало.

Мои знакомые весьма одобрительно отнеслись к моим планам изучения северо-восточного Гондураса и, в частности, Москитии: это были места, мало привлекавшие внимание исследователей. Однако гондурасские власти, напротив, не проявили к моему предприятию особого интереса. Точнее говоря, мне просто надоело ждать без толку в приемных то одного, то другого министра. Толпы просителей околачивались тут часами, зевали от скуки (этому занятию, доведенному до высочайшего совершенства, здесь посвящает себя множество людей) или курили сигарету за сигаретой. После трех неудачных попыток встретиться с одним высокопоставленным лицом я попросту махнул рукой на эту затею.

Зато к ректору университета я попал очень скоро и получил много полезных советов, пригодившихся мне в пути. В своей частной практике он выступал как виднейший в городе адвокат, а кроме того, был выдающимся писателем — короче говоря, это был один из интеллигентнейших гондурасцев, с которыми мне приходилось иметь дело. Когда я к нему явился, он копался в куче бумаг. Не прерывая своего занятия, он выслушал меня, расспросил о подробностях и немедленно продиктовал секретарше соответствующие отношения. Будучи одним из высших руководителей гондурасской системы просвещения, он помог получить бумагу, которая предоставляла мне право ночлега в рассеянных по всей стране сельских школах. Эта любезность оказалась тем более ценной, что останавливаться в школьных помещениях, при всей их скромности и непритязательности, было все же приятней, чем в деревенских хижинах, тесно набитых людьми и животными, с их невообразимой грязью и беспорядком. К несчастью, на моем пути было слишком мало школ.

Еще находясь в столице, я достаточно познакомился воочию и по рассказам с отсталостью жилищной и бытовой культуры населения. Чего уж тут ожидать от сельской местности! Я буду называть вещи своими именами. Мне кажется, преодоление этой отсталости должно входить в понятия «развития» и «подъема». Тут мало одной только технической и финансовой помощи; «расширение продовольственной базы и повышение общей экономической эффективности», как гласит пункт, повторяющийся во всех программах «развития», тоже не решают всех задач…

…Мы шли по малонаселенной, скудной горной местности — я, погонщик и его терпеливый вьючный осел, нагруженный минимальным походным снаряжением. Обычно я не брал с собой в поход ни палатки, ни запасов продовольствия, и, следовательно, мне часто приходилось заходить в дома, чтобы раздобыть еды и договориться о ночлеге. Это здесь общепринято: в сельской местности можно постучать в дверь любого ранчо и попросить приготовить обед или кофе или же о приюте на ночь. В девяти случаях из десяти эта просьба будет с готовностью удовлетворена, хотя и за приличное вознаграждение. В этой отзывчивости соединяются и природное гостеприимство, и обычай взаимопомощи, и стремление внести какое-то разнообразие в весьма однообразное существование, и суровая необходимость не пренебрегать никакой возможностью побочного заработка. Обычно хозяева немногое могут предложить, и путнику приходится делить с ними убогий кров и голодать вместе с ними. Что и говорить, при таком образе жизни теряешь в весе и порою страдаешь не столько от голода, сколько от обстановки, при виде которой кусок не лезет в горло. Зато начинаешь лучше понимать причины и проникаешься решимостью сделать все от тебя зависящее, чтобы помочь людям преодолеть их отсталость.

Мои знакомые называли Гондурас «безнадежной Страной», где не только бездумно расточают богатства лесов, недр и земли, но и — что еще хуже — не понимают необходимости напряженного труда для улучшения жизненных условий. Правда, это относилось в первую очередь к горожанам и так называемым «верхушечным» слоям населения. С другой стороны, они отмечали положительные черты сельских жителей и прочих простых людей, в особенности индейцев, — их умение довольствоваться малым, их выносливость и скромность. Эти качества сложились как за счет психического склада и традиции, так и — в равной степени — под давлением нужды. Один швейцарский специалист но садоводству, который по поручению министерства сельского хозяйства занимался опытными посадками поблизости от Тегука, скромный, трудолюбивый, простой человек, рассказывал мне, что многие его рабочие живут на расстоянии трех часов ходьбы от места работы и что они безропотно проделывают этот путь утром и вечером, хотя зарабатывают всего лишь 1–1,5 лемпиры в день. Это были самые лучшие, самые надежные и самые добродушные из его рабочих, вне всякого сравнения с городскими. У них не было ни малейшего чувства приниженности перед европейцами. Каждого, кто дружески с ними обращался — а много ли таких найдется в стране? — они считали своим человеком. Они обладали и подлинно человеческими чувствами доверия и братства.

Надо сказать, что духовенство пользуется в Гондурасе весьма незначительным влиянием. Помимо немногих крупных городов церкви имеются здесь только в муниципальных и окружных центрах, причем далеко не во всех есть священники. Кура, священник, показывается в приходе лишь раз, самое большее два раза в году, чтобы прочесть проповедь, окрестить детей, обвенчать брачующихся, а наипаче для сбора церковной подати. Что же касается «избранного» общества, то в его среде посещение церкви вообще является не более как светской обязанностью. Мне приходилось общаться с подчеркнуто набожными дамами, которые всегда ходили только к обедне, потому что, как они сами признавали, на нее собиралась самая элегантная публика.

Однако церковь удерживает свои позиции в системе воспитания и образования, хотя наряду с церковными существуют и светские школы. Кроме того, ее служители разъезжают по городу с микрофоном в руке на машинах, оборудованных громкоговорителями, чтобы при помощи оглушительных проповедей и молитв возвращать на путь истинный заблудшее и погрязшее во грехе население.

К религиозным чувствам здесь беззастенчиво апеллируют в целях рекламы. На плакатах изображаются снятые и сцены из их жизни, ратующие в пользу того или иного товара. Я уж не говорю о рождественских дедах выше человеческого роста, которые чокаются бутылками кока-колы и желают всем «счастливого рождества и нового года с кока-колой». Однажды я сидел на площади и слушал длинную радиопостановку. Тут все было пущено в ход: органная музыка, колокольный звон, хоралы, траурное пение, елейные речи и слезные причитания, не считая многократных «Dios mio» и «Jesus». Во всех подробностях была расписана продолжительная болезнь какого-то несчастного, его кончина, горесть осиротевшей родни, панихида и погребение. А под конец выяснилось: если бы он своевременно принял такое-то желудочное средство, он был бы жив-здоров! И, по всей видимости, эта радиопередача никого не шокировала.

Если обратиться к экономической сфере, то, с одной стороны, увидим немногих образованных, трезво мыслящих и прогрессивно настроенных деятелей, которые вполне понимают необходимость перестройки и подъема всего хозяйства. Но, с другой стороны, широкие слои населения упорно держатся за старое, унаследованное от предков. Эти путы консерватизма, сковывающие хозяйствование и экономическое мышление, мешающие видеть перспективу, не всегда легко бывает разорвать.

Что касается экономической и финансовой помощи со стороны более развитых наций, то отношение к ней тех, кто эту помощь получает, хорошо выразил упоминавшийся выше индонезийский государственный деятель доктор Зайрин Заин. Он сказал, что Запад не вправе обусловливать предоставление кредитов и займов требованием использовать их в угоду западным концепциям в либерально-капиталистическом духе. Социалистический лагерь не ставит никаких подобных условий. В странах, говорит далее доктор Заин, где в соответствии с велениями времени должна быть проведена срочная экономическая перестройка, но где в то же время миллионы или даже десятки миллионов людей уже сегодня остро нуждаются в продовольствии, одежде, жилищах, медицинском и культурном обслуживании, — в таких странах возможно только плановое хозяйство на основе социалистических методов. Либерально-капиталистические методы Запада здесь неприменимы.

Безусловно, самым страшным бедствием является голод, и его надо в первую очередь ликвидировать. Он держит в состоянии духовного прозябания целые народы, так как люди с утра до вечера поглощены одной заботой — прокормиться. При этом постоянное недоедание — а оно является уделом миллионов людей в капиталистическом мире — довольно часто настраивает людей на пассивную покорность судьбе, а не на борьбу, ибо истощение гасит не только физическую энергию, но и волю к борьбе.

Если говорить о голоде (кстати, голодают не только люди, но и домашние животные), как он выглядит в центральноамериканских странах, то лучше всего я процитирую одну запись из своего дневника. Я ручаюсь за достоверность этих наблюдений. Одна дама, которая жила в тех краях, после одного из моих докладов, где говорилось о подобных проблемах, сочла своим долгом с упреком возразить мне: «Но в Центральной Америке никто не страдает от голода! Там люди живут счастливо!» Ну что ж, очевидно, прожив несколько десятилетий в столице, в кругу обеспеченных людей, она имели куда меньше контактов с населением и меньше узнали и жизни мелких земледельцев и скотоводов, рабочих лесоразработок, погонщиков мулов и поденщиков, чем иной путешественник в течение нескольких месяцев. Итак, вот эта цитата:

«…День за днем я живу здесь, вместе с крестьянами, и питаюсь той же однообразной, безвкусной и скудной пищей, которую они едят неизменно на протяжении столетий. Обычно любая еда ограничивается тремя тонкими пресными, величиной с ладонь тортильями (оладьи из кукурузного теста, замешанные на воде с известью и несколькими крупицами соли, если она есть, поджаренные без жира на листе жести или на камне) да двумя-тремя ложками каши размазни из коричневых бобов (фрихолес). По особым случаям к этому добавляется яичница или несколько комков сухого, сильно соленого творога (куауада), из которого — бог знает зачем — отжимают последние капли сыворотки. Почти никаких жиров, никаких овощей, лишь изредка фукты, да и то главным образом лишенные сока вареные или поджаренные мучнистые бананы. Как приправа и основной источник витаминов — красный гручковый перец. В глухих областях страны нет даже лука. Если путник попадает в районы, где лук выращивается, он запасает целый мешок и несет его на себе домой, хотя идти нередко приходится целыми неделями. Каждый раз одно и то же — утром, в обед и вечером, если только обед вообще бывает. Я могу по пальцам сосчитать редкие случаи, когда мне удавалось съесть немного мяса. Однако, как правило, его было невозможно разжевать: либо его недоваривали, либо это было твердое, как камень, лишь слегка размягченное сушеное мясо. Если в некоторых торговых местечках бывал «хлеб» — нечто среднее между кексом, сдобой и французской булкой, — он всегда был безвкусным или имел неприятный привкус соли, картона и пыли, а иной раз и крыс. Скудные трапезы проглатываются в мгновение ока, тогда как на их приготовление, особенно тортилий, уходят часы. За едой у всех в Глазах сверкает жадность, особенно у детей. К слову сказать, дети здесь зачастую растут вместе с домашними животными — свиньями, собаками, курами, вместе с ними копаются в грязи и отбросах и ссорятся из-за каждого куска пищи.

Животные тоже истощены и постоянно охотятся за съедобным. При этом не отвергаются и самые неаппетитные вещи. Я часто видел, как поросята с жадностью поглощали свежие коровьи лепешки. Самыми разборчивыми остаются все-таки коровы. Они постоянно находятся вдали от дома, на воле, и питаются всякими травами, а в засушливое время года какими-то растениями, едва различимыми для человеческого глаза.

Питание здесь не просто недостаточно, но зачастую даже идет во вред человеческому организму. Многие индейские народности тропической Америки, например, питаются горьким и ядовитым видом кассавы (маниока), причем недостаточно тщательно вымывают ядовитые вещества. Они попадают в кровь и постепенно разлагают ее. Еще более вредоносно действие низкосортной водки из сахарного тростника. Ее выбрасывают на рынок по как можно более низкой цене и соответственно самого низкого качества, чтобы как можно больше повысить обороты и барыши.

Правда, под давлением мирового общественного мнения правительства центральноамериканских стран официально ведут борьбу против пьянства и его последствий. Однако может ли быть успешной эта борьба, если люди, наживающиеся на производстве спиртных напитков, сами принадлежат к правительственным кругам? Они ведут и борьбу с голодом, как же иначе, и даже выступают против бескультурья — во всяком случае на бумаге. Во многих комедорах (общественных столовых) Гондураса я читал соответствующие постановления, наподобие следующего: «Плевать на пол категорически запрещается. За нарушение штраф в 2 лемпиры или 2 дня ареста (статья 30 постановления о гигиене и охране общественного здоровья)».

Однако никакого контроля за выполнением этих достойных похвалы инструкций я нигде не замечал. Люди либо не могут, либо не хотят платить штраф. Тюрьмы и без того переполнены участниками ссор со стрельбой и поножовщиной, похитителями скота, уличными грабителями, а еще больше — политическими заключенными, куда же девать неисчислимые тысячи нарушителей, которые плюются, верные старой привычке, и зачастую даже не могут прочесть касающееся их постановление?

Встречалась мне еще инструкция из десяти пунктов для поваров и обслуживающего персонала, содержащая примерно следующие указания: «Не суй пальцы в рот, пос и уши!.. Не пользуйся одним и тем же полотенцем для вытирания своего тела и посуды!.. Не бери чашки и стаканы за верх!.. После посещения уборной мой руки с мылом!..»

Да, все это еще встречается в нашем мире, хотя мы порой и хотели бы закрыть на это глаза. Но на какой бы низкой ступени цивилизации ни стояли эти люди, мы должны жить с ними в дружбе и взаимном уважении. Всякий согласится, что отсутствие гигиенических и культурных навыков во второй половине двадцатого века выглядит нелепым анахронизмом и должны быть приложены все усилия, чтобы скорее изжить эти остатки давнего прошлого.

Однако наибольшая опасность для здорового развития центральноамериканских государств заключается в том, что иностранные капиталисты ищут здесь не только экономических выгод, но и преследуют политические и стратегические цели и проводят идею расового господства, беззастенчиво пренебрегая национальными интересами порабощенных народов. Причем они делают это в такой форме, что большинство слаборазвитых стран поначалу вовсе не замечает никакой опасности, а потом уже ничего не может изменить, так как не располагает организаторскими силами. Слаборазвитые страны получают извне техническую и финансовую помощь, но в этих странах нет ни профессиональных союзов, ни партий, защищающих интересы рабочих, крестьян или мелких предпринимателей. Таким образом, народ не имеет ни малейшей возможности влиять на использование этой помощи, так как он отгранен от участия в экономическом и государственном строительстве, в решении социальных проблем. Ибо, хотя крестьяне, рабочие и мелкие предприниматели и составляют преобладающее большинство населения, у них нет ни денег, ни влияния, ни связей, которые необходимы в этих странах, чтобы отстоять свои интересы, не говоря уже о том, чтобы прийти к власти. Она остается привилегией узкого круга сильнейших, богатейших и влиятельнейших семей. В маленьких центральноамериканских государствах таких семей бывает обычно не более нескольких десятков. Даже в окружных и местных органах власти сидят, как правило, денежные мешки, которые хотят еще больше разбогатеть. А у всех прочих просто нет средств, чтобы «организовать» свое избрание.

Представители творческой интеллигенции этих народов, сознающие свою ответственность, слишком часто поддаются, по моему впечатлению, настроениям безысходности. Здешняя живопись и графика, стихи, публицистика и романы сплошь и рядом проникнуты скрытой грустью, какой-то меланхолией отречения, словно их авторы предчувствуют, какой трудный, тернистый путь предстоит пройти их народам. Особенно отчетливо я ощутил это в мотивах смутной тоски, которыми проникнуто творчество упомянутого в начале главы гондурасского художника Мигеля Ангела Руиса, или в щемящей скорби бессмертного никарагуанца Рубена Дарио, который писал:

Однако всему этому противостоит растущее стремление угнетенных слоев населения Центральной Америки к лучшему будущему, особенно усилившееся после победы революции на Кубе.